Я. Б. Княжнин (1740-1791)

Княжнин продолжает традицию сумароковских трагедий. Обращаясь к отечественной истории, он столь же свободно, как и его учитель, ее интерпретирует. Но в сравнении с Сумароковым Княжнин испытал более сильное влияние просветительства. Отсюда резкая политическая окраска произведений Княжнина, пристрастие к тираноборческим сюжетам, к гражданской лексике («деспот», «тиран», «рабы»). Многие стихи его афористичны.

Эта трагедия пользовалась у современников Княжнина шумным успехом. На первом представлении каждый стих вызывал рукоплескания. Роль Росслава исполнял знаменитый в то время актер Дмитревский. В пьесе решалась проблема национального характера, которой автор придал политическую окраску. Вопрос о национальном характере в то время бурно обсуждался. Так, Екатерина II утверждала, что основой русского характера является образцовое послушание. Радищев отмечал терпеливость русского человека и вместе с тем его способность к жесткому отпору своим притеснителям.

Особую позицию занял в этом вопросе Княжнин. Само имя героя Росслав подчеркивало, что он выступает носителем лучших («славных») черт своего народа. Сюжет пьесы дает возможность автору раскрыть их. Действие происходит в Швеции. «Российский» полководец Росслав томится в плену у тирана Христиерна, владеющего Швецией и Данией. Росслав знает о местопребывании законного правителя Швеции — короля Густава, чем он и опасен Христиерну. Положение осложняется еще и тем, что Росслав любит шведскую княжну Зафиру, принадлежащую к роду «прежних шведских правителей», и любим ею. Но страстью к Зафире пылает и Христиерн.

Движущим началом пьесы служит многократное испытание непреклонного гражданского долга Росслава по отношению к России. Христиерн заключает его в темницу и, угрожая казнью, требует указать место, где скрывается Густав. Росслав предпочитает смерть предательству. На вопрос Христиерна, что дает ему силу не страшиться угрозы правителя, Росслав с достоинством отвечает: «Я росс!» Тем самым главной чертой русского национального характера объявляется бесстрашие и верность гражданскому долгу. Вспоминая о России, Росслав заявляет: «Колико сограждан, толико там героев».¹⁰⁴

Мужество Росслава проверяется не только угрозой смертной казни, но и любовной страстью. Когда княжна Зафира предлагает ему бежать вместе с ней на свободу, он отказывается, так как в таком случае спасется только Росслав, а другие русские воины останутся во власти Христиерна. Росслав предпочитает быть в плену. Он заявляет Зафире:

Тиранка слабых душ, любовь — раба героя.

...Чтоб пламень погасить — я росс — сего довольно (С. 192 —193).

В третий раз доблесть Росслава испытывается его отношением к верховной власти. Княжнин высказывает здесь мысль о том, что действия правителей ж всегда совпадают с национальными интересами народа, что Родина и правительство — не тождественные понятия. В Швецию прибывает посол от русского князя, который предлагает обменять Росслава на земли, отвоеванные им у Швеции. Росслав категорически отвергает это предложение. Он возмущен опрометчивым решением русского правителя. «Не может повелеть мой князь мне подлым быти» (С. 203), — заявляет он.

В ряде случаев монологи Росслава направлены не только против «царей», выведенных в пьесе, но и против всех представителей высшей власти. Развенчивая ложный ореол, окружающий троны, Княжнин напоминает царям о неизбежной смерти и о суровом суде потомков, от которого не уйдет ни один из них:

Цари! вас смерть зовет пред суд необходимый;

Свидетель вам ваш век, судья неумолимый

Вам время будуще, в которо на весах

Вы правды будете судитися в делах.

Страшитеся сею суда нелицемерна! (С. 207).

Но возмездие может настигнуть тирана и при жизни, как это и произошло с Христиерном. В Швецию возвращается король Густав. Народ поднимает восстание против узурпатора, и Христиерн закалывается» произнеся перед смертью:

Так есть на свете власть превыше и царей,

От коей и в венце не избежит злодей (С. 247).

В 1789 г., в связи с начавшейся во Франции революцией, пьеса «Росслав» была снята с репертуара. Однако следующая трагедия Княжнина «Вадим Новгородский» в политическом отношении оказалась еще более смелой.

Княжнин резко отошел в своей трагедии от замысла Екатерины. Его Вадим не находится ни в каком родстве с Руриком и не претендует на княжескую власть. Он — горячий защитник республиканских порядков в Новгороде. Несколько лет подряд вместе с другими посадниками Вадим был вдали от родного города, защищая от врага новгородские владения. По возвращении он узнает, что после длительных междоусобиц власть перешла в руки Рурика. Вадим не может примириться с утратой Новгородом былой вольности и организует против Рурика заговор. Ближайшие его помощники — посадники Пренест и Вигор. Тому из них, кто более отличится, Вадим обещает в жены свою дочь Рамиду. Между тем Рамида любит Рурика.

Когда заговор Вадима потерпел поражение, Пренест и Вигор погибли в бою, пленный Вадим предстал перед Руриком и Рамидой. Рурик столь великодушен, что готов уступить новгородский престол Вадиму, но княжнинский Вадим не похож на Вадима из пьесы Екатерины. С негодованием отвергает он предлагаемый ему «венец»:

Вадима на главу!

Сколь рабства ужасаюсь,

Только я его орудием гнушаюсь (С. 301).

Рурик обращается к народу и просит его решить судьбу Новгорода. Народ на коленях умоляет Рурика остаться у власти. Эта сцена вызывает у Вадима бурное негодование:

О гнусные рабы, своих оков просящи!

О стыд! Весь дух граждан отселе истреблен (С. 301).

Ему остается один выход — умереть. Рамида догадывается о решении отца и, не желая быть свидетельницей его смерти, закалывает себя. Подобно древним республиканцам, Вадим восхищен поступком дочери: «О дочь возлюбленна! Кровь истинно геройска» (С. 303). И он также лишает себя жизни.

Итак, Екатерина смогла противопоставить законно царствующему монарху лишь жалкого узурпатора, морально нечистоплотного честолюбца, Сумароков и Николев заняли более принципиальную позицию. В их пьесах противостоят друг другу монарх-тиран и просвещенный монарх. При этом допускается даже восстание, но только против тирана, а не против самого строя, поскольку свержение деспота подразумевает в их трагедиях сохранение монархических порядков. Новизна и смелость позиции Княжнина в том, что в его пьесе самодержавию противопоставлялась республика, а просвещенному монарху — идеальный республиканец. Таких конфликтов русская драматургия еще не знала. Княжнин стремится быть максимально объективным в своих оценках. Его Рурик — образцовый монарх. Он не узурпировал власть, а был возведен на престол изнемогавшим от внутренних раздоров народом. Он сумел восстановить в Новгороде порядок и даже готов уступить свое место сопернику. Он добр и великодушен. Но республиканцы Княжнина осуждают не конкретных носителей самодержавной власти, а сам монархический принцип, предоставляющий одному лицу бесконтрольную власть. Монархия всегда чревата деспотией. Где гарантия, что кроткий правитель не переродится в кровожадного тирана? Об этом говорит единомышленник Вадима посадник Пренест:

Величья своего отравой упоён,

Кто не был из царей в порфире развращен?

Самодержавие повсюду бед содетель,

Вредит и самую чистейшу добродетель

И, невозбранные пути открыв страстям,

Дает свободу быть тиранами царям (С. 271).

Вадим в пьесе Княжнина — образец высокой гражданской героики. Его поступками руководит не зависть, не стремление к власти. Он видит превосходство республиканских порядков над монархическими и до последней минуты остается верным своим идеалам. Силой характера, готовностью пойти за свои убеждения на любые жертвы он выше Рурика. В последние минуты жизни, потеряв войско, свободу, дочь, он произносит слова, свидетельствующие о его нравственном величии:

В средине твоего победоносна войска,

В венце, могущий всё у ног твоих ты зреть, —

Что ты против того, кто смеет умереть? (С. 303).

Характер Вадима отличается глубокой притягательной силой. Впервые в русской литературе был опоэтизирован национальный образ героя-республиканца.

Возникает вопрос: кем же был по своим политическим убеждениям сам Княжнин — монархистом или республиканцем? Эта проблема породила довольно обширную литературу,¹⁰⁷ в которой были высказаны доводы в пользу и той и другой точки зрения. Думается, что можно на основании всего творчества Княжнина, от ранних его произведений и до последнего, прийти к выводу, что он принадлежит к такому типу мыслителей, которые, в отличие от ограниченных и реакционно мыслящих монархистов, могли симпатизировать республиканскому устройству общества. К числу таких же людей в XVIII в. принадлежал Карамзин, который писал о себе: «По чувствам останусь республиканцем и притом верным подданным царя русского: вот противоречие, но только мнимое».¹⁰⁸

Княжнину принадлежат также две стихотворные комедии — «Хвастун» (1786) и «Чудаки» (1790), написанные александрийскими стихами. Комедия «Хвастун» — сатира на фаворитизм. Ее герой Верхолет выдает себя за важную придворную персону. То, что его похвальба принимается за чистую монету, — черта времени: возвышение фаворитов Екатерины — Корсакова, Ланского, Зубова — было столь же непредсказуемо, как и их падение. Доверчивыми жертвами Верхолета становятся его дядя Простодум, вручивший проходимцу свои сбережения, и помещица Чванкина, готовая выдать за него свою дочь Милену. Образ Верхолета — один из предшественников гоголевского Хлестакова.

Пьеса «Чудаки» более безобидна по своему содержанию, В ней высмеиваются различные «чудачества» дворянского общества: галломания, спесь, сплетничество и т. д.

Язык комедий Княжнина — ступень на пути к драматическому искусству Грибоедова. Стихи из «Хвастуна» и «Чудаков» использовал Пушкин в качестве эпиграфов к первой и четвертой главам «Капитанской дочки».

Есть у Княжнина и комическая опера «Несчастье от кареты» (1779). В ней критика помещичьего произвола соединилась с сатирой на галломанию. Помещик Фирюлин решил продать в рекруты крестьянина Лукьяна и на вырученные деньги купить французскую карету. Лукьян и его невеста Анюта умоляют барина отменить приказ и употребляют несколько французских слов. Французская речь произвела чудо. Помещик прослезился и приказал освободить Лукьяна от оков. «Боже мой, — восклицает Лукьян, — как мы несчастливы! Нам должно пить, есть и жениться по воле тех, которые нашим мучением веселятся и которые без нас бы с голоду померли» (С. 569).

В. В. КАПНИСТ (1758-1823)
Традицию стихотворной классической комедии XVIII в. завершает Василий Васильевич Капнист, сын украинского помещика. Начал он свой творческий путь как автор сатиры на дворянские нравы («Сатира первая»). Затем в 1783 г, им была написана «Ода на рабство», вызванная закрепощением Екатериной II украинских крестьян. Поздняя лирика Капниста отличается горацианскими мотивами — воспеванием уединения, прелестей деревенской жизни (стихотворение «Обуховка»), Лучшим же его произведением справедливо считается коме . дия в стихах «Ябеда» (1798).
«Ябеда»
Комедия посвящена обличению судебного произвола и взяточничества. Слово «ябеда» первоначально означало любое прошение, поданное в суд, Позже им стали называть плутовство в судопроизводстве. Содержание пьесы было подсказано автору многолетней тяжбой с помещицей Тарковской, незаконно претендовавшей на одно из имений его матери. В пьесе эта роль принадлежит ловкому мошеннику, отставному асессору Праволову, решившему завладеть имением своего соседа, подполковника Прямикова. Тяжбу между ними должна рассмотреть гражданская палата. Каждого из ее членов в начале пьесы аттестует доброжелатель Прямикова — повытчик Добров. Председатель гражданской палаты Кривосудов, по его словам, «есть сущий истины Иуда и предатель». Не брезгает взятками и его супруга Фекла. Далее называются члены гражданской палаты, такие же, как и их начальник, бесчестные плуты. У каждого из них свои пристрастия: Атуев — охотник, Бульбулькин — пьяница, Паролькин — картежник. Завершает этот перечень жрецов Фемиды прокурор Хватайко и секретарь Кохтин. Прямиков поражен. «Изрядно эту мне ты шайку описал, — заявляет он Доброву, — какая сволочь».¹⁰⁹

Каждому из судейских чиновников Праволов раздает деньги и подарки, соответственно их рангу и вкусам. Кривосудову — три тысячи рублей на покупку деревни, Хватайко — карету на рессорах, Атуеву — свору дорогих охотничьих собак, Бульбулькину — четырехведерную бочку венгерского вина, Паролькину — дорогие часы, украшенные жемчугом. Чтобы еще более расположить к себе Кривосудова, он сватается к его дочери Софье, в которую уже давно влюблен Прямиков. Пиршество для подкупленных чиновников, которое устраивает Праволов, — кульминация пьесы. Здесь правит бал само неправосудие, пьяное, наглое, уверенное в своей безнаказанности. В разгаре вакханалии Софья, по требованию отца, поет песенку, посвященную добродетелям императрицы. Этот комплимент царице воспринимается как насмешка над верховной властью, под эгидой которой спокойно процветает чиновничий произвол. Пиршество становится все циничнее. Прокурор Хватайко поет песню во славу взятке:

Бери, большой тут нет науки;

Бери, что только можно взять.

На что ж привешены нам руки,

Как не на то, чтоб брать? (Т. 1. С. 358).

Все присутствующие повторяют: «Брать, брать, брать». Этот гимн взяточников полвека спустя включил в свою комедию «Доходное место» А. Н. Островский.

В последнем, пятом действии следуют две развязки. Вначале изображается заседание гражданской палаты, на котором, вопреки истине и закону, имение Прямикова присуждается Праволову. Но не успели еще судьи поздравить нового владельца, как входит Добров с письмом из сената, повелевающим отдать под суд и Праволова, и всех членов гражданской палаты. Справедливость как будто бы восторжествовала. Но Капнист не очень верит в ее окончательную победу. На это многозначительно намекает повытчик Добров:

Впрям: моет, говорят, ведь руку де рука:

А с уголовною гражданская палата,

Ейей, частехонько живет запанибрата:

Не то, при торжестве уже каком ни есть,

Под милостивый вас поддвинут манифест (Т 1. С. 402).

«Ябеда» написана по правилам классицизма, александрийским стихом. В ней пять действий, сохранены все единства (даже судебное заседание происходит в доме Кривосудова). Четко разграничены порок и добродетель. И вместе с тем классицизм в пьесе Капниста обогатился новыми завоеваниями. Любовная интрига сохранена, но она играет в «Ябеде» незначительную роль. Борьба между Прямиковым и Праволовым фактически идет не столько за Софью, сколько за победу правого или неправого дела. Один выступает как защитник справедливости, другой — как сутяга и ябедник. О бесчестных подьячих, вымогателях и грабителях, писали еще Кантемир и Сумароков. Своеобразие «Ябеды» в том, что судебное лихоимство показано автором не как «страсть» отдельных людей, а как недуг, присущий государственной системе, как широко распространенное общественное зло. Отсюда и название пьесы не «Ябедник», а «Ябеда», некое явление, определяющее состояние всего судопроизводства в России.

В отличие от «Тилемахиды», сюжет «Россияды» не мифологический, а подлинно исторический — завоевание Иваном Грозным Казанского царства в 1552 г. Это событие Херасков считал окончательным избавлением Руси от татарского ига. Военные действия против Казани осмыслены в поэме в нескольких планах: как борьба русского народа против своих угнетателей, как спор христианства с. магометанством и, наконец, как поединок просвещенного абсолютизма с восточным деспотизмом. Иван Грозный выступает в поэме не как самодержавный правитель XVI в., а как монарх, представленный автором в духе просветительских идей XVIII в. Прежде чем начать поход, он боярскую думу и выслушивает различные мнения о своем решении. Разгорается спор. Лукавый царедворец боярин Глинский лицемерно советует царю не. рисковать своей жизнью. Решительный отпор Глинскому дают Курбский и Адашев. Чувствуя поддержку умных и честных сподвижников, Грозный открывает военные: действия. В совершенно ином свете выступают правители Казани. Деспотически правя татарами, они, еще более жестоко обращаются с порабощенными народами. «Казань, — пишет Херасков, — рукою меч несет, другой — звучащу цепь».¹¹⁰

По жанру «Россияда» — типичная эпическая, героическая поэма XVIII в. Сюжетом для нее служит событие государственной и даже национально-исторической значимости. Начинается поэма традиционной фразой: «Пою от варваров Россию свобожденну...»¹¹¹ Большое место в ней занимает описание битв, которые изображены то как грандиозное сражение, то как единоборство двух воинов. Симметричность композиции достигается непеременным перенесением действия то в русский, то в татарский лагерь, во главе которого стоит татарская царица Сумбека. Ивана IV и Сумбеку окружают вельможи, военачальники, священнослужители. Помощниками русских выступают ангелы, татар — волшебники и мифологические чудовища.

Контрастно изображена героика в каждом из враждующих станов. У русских она лишена эгоистического начала и всецело подчинена общей, национальной цеди. В татарском лагере в нее вплетаются личные, своекорыстные мотивы: борьба за власть, любовное соперничество (например, три рыцаря, влюбленные в персиянку Рамиду и посланные ее. отцом на помощь казанцам). Обильно представлены в поэме параллели с античными образцами. Мстительная Сумбека сравнивается то с Медеей, то с Цирцеей, Прощание Ивана Грозного с женой напоминает сцену расставания Гектора с Андромахой. Из «Энеиды» перенесена сцена чудесного видения, открывающего герою будущее его отечества. В священной книге русский царь видит «смутное время», и Минина с Пожарским, и Петра I, и его преемников, вплоть до Екатерины II.

И все же, несмотря на иностранные источники, перед нами произведение русского классицизма, имеющее корни в национальной литературе. Среда русских источников «Россияды» на первом месте стоит «Казанский летописец». Из воинской повести в поэму перенесен традиционный образ «смертной чаши». Из исторической песни об Иване Грозном взята автором сцена подкопа под Казанские стены. Былинами подсказан образ огнедышащего змея, олицетворяющего татарский стан. Грозный и его сподвижники напоминают князя Владимира и его богатырей. Литературная слава «Россияды» оказалась недолговечной. Встреченная восторгом современников, она уже в начале XIX в. подверглась критике и постепенно утратила свой авторитет у читателей. ...


В. И. Майков (1728-1778)
Во французской литературе XVII в. различались два типа комических поэм: бурлескная, от итальянского слова burla — шутка и герое-комическая.

Самим ярким, представителем бурлеска во Франции был автор «Комического романа» Поль Скаррон, написавший поэму «Вергилий наизнанку». Как ярый противник классицистической литературы, он решил высмеять «Энеиду» Вергилия. С этой целью он огрубляет язык и героев произведения. Поэма имела шумный успех и вызвала множество подражаний. Это вызвало возмущение у главы французского классицизма Буало, который в «Искусстве поэзии» осудил бурлеск как грубый, площадной жанр. Он написал герое-комическую поэму «Налой», где низкая материя излагалась высоким слогом. Драка двух церковников из-за места, где должен стоять налой, была описана высоким слогом и александрийскими стихами.

Появление в России бурлескных и герое-комических поэм не было признаком разрушения классицизма. Этот жанр был узаконен Сумароковым в «Эпистоле о стихотворстве»:

Еще есть склад смешных героических поэм,

И нечто помянуть хочу я и о нем:

Он в подлу женщину Дидону, превращает,

Или нам бурлака Энеем представляет...¹¹²

Сам Сумароков не написал ни одной комической поэмы, но это сделал его ученик — Василий Иванович, Майков.

Майкову принадлежат две героекомические поэмы — «Игрок Ломбера» (1763) и «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771).

В первой из них комический эффект создается тем, что похождения карточного игрока описаны высоким, торжественным слогом. Сама игра сравнивается с Троянской битвой. В роли богов выступают карточные фигуры.

Неизмеримо большим успехом пользовался «Елисей». Своеобразие поэмы — прежде всего в выборе главного героя. Это не мифологический персонаж, не крупный исторический деятель, а простой русский крестьянин, ямщик Елисей. Его похождения подчеркнуто грубы и даже скандальны. Они начинаются в кабаке, где Елисей разгромил весь питейный дом. Затем продолжаются в работном доме для развратных женщин, в котором он заводит «роман» с начальницей этого заведения. Последним приключением Елисея стало участие в драке ямщиков с купцами, после чего он был арестован как беглый крестьянин и сдан в солдаты.

Поэма испытала сильное влияние фольклора. В бытовой сказке издавна был популярен образ находчивого ремесленника, торжествующего над богатыми и именитыми обидчиками и вступающего в любовную связь с их женами. Из народной сказки перенесена знаменитая шапка-невидимка, помогающая герою в трудную минуту. В описании драк «стенка на стенку» слышится былина о Василии Буслаеве, Автор даже использовал ее язык: «Где с нею он пройдет, там улица явится, //А где повернется, там площадь становится».¹¹³ Но Майков создавал не былину, не героический эпос, а смешную, забавную поэму. «Изнадорвать» «читателей кишки»¹¹⁴ — так сам поэт формулировал свою задачу.

В многочисленных комических ситуациях автор проявил поистине неистощимую изобретательность: пребывание героя в работном доме, который он сначала принял за женский монастырь, любовное соперничество со старым капралом, появление Елисея в шапкеневидимке в доме откупщика и многое другое. «„Елисей” истинно смешон, писал Пушкин А. А. Бестужеву. — Ничего не знаю забавнее обращения поэта к порткам:

Я мню и о тебе, исподняя одежда,

Что и тебе спастись худа была надежда!...

А любовница Елисея, которая сжигает его штаны в печи... А разговор Зевеса с Меркурием, а герой, который упал в песок:

И весь седалища в нем образ напечатал... —

все это уморительно».¹¹⁵

Комический эффект в описании драк и любовных героя усиливается использованием торжественного слога, почерпнутого из арсенала эпической Смех вызывает несоответствие «низкого» содержания поэмы и «высокой» эпической формы, в которую облекается. Здесь Майков — достойный продолжатель Буало. Так, первая песня начинается с традиционного «пою» и краткого изложения объекта воспевания. Само повествование, в духе гомеровских поэм, неоднократно прерывалось напоминанием о смене дня и ночи. Кулачные бои с расплющенными носами, откушенными ушами, оторванными рукавами, лопнувшими портами уподобляются древним битвам, а их участники — античным героям Аяксу, Диомеду и т. п.

Своеобразие поэмы Майкова состоит в том, что он унаследовал приемы не только Буало, но и Скаррона, имя которого неоднократно упоминается в «Елисее». От поэмы Скаррона идет другой тип комического контраста: изысканные герои совершают грубые, смехотворные поступки (Плутон вместе со жрецами пирует на поминках, Венера распутничает с Марсом, Аполлон рубит топором дрова, выдерживая при этом ритм то ямба, то хорея).

Созданная в эпоху классицизма, поэма Майкова воспринималась как обогащение этого направления еще одним жанром. «...Она еще первая у нас такая правильная шутливая... поэма», — указывал Новиков в «Опыте исторического словаря...».¹¹⁶ Традиции скарроновского бурлеска были продолжены Н. П. Осиповым, а после его смерти — А. Котельницким в поэме «Вергилиева Энеида, вывороченная наизнанку». Второй тип комической поэмы, идущей от Буало, был представлен в начале XIX в. «Расхищенными шубами» А. А. Шаховского и «Опасным соседом» В. Л. Пушкина. Герое-комическая поэма расширила представление о художественных возможностях жанра поэмы и показала, что она допускает ее только историческое высокое, но и современное, даже комическое содержание.