П. А. Орлов История русской литературы XVIII века

Но вопрос о чувствительности как основной черте, определяющей отношение писателя-сентименталиста к своим персонажам, относится не только к путешественнику. Под этим углом зрения осмыслены все герои книги, причем глубокий демократизм Радищева проявляется в том, что чувствительностью, отзывчивостью наделены в «Путешествии» не помещики, а крестьяне. Утопающих в Финском заливе спасают простые солдаты, а не самодовольный «начальник» («Чудово»). На помощь крестьянину, отстаивавшему честь своей невесты, приходит вся деревня. В главе «Медное» описано множество неоценимых услуг, которые оказали своим господам крестьяне, продаваемые теперь с публичного торга. Старший из них спас на поле боя своего барина. Он же, рискуя жизнью, вытащил из реки его сына. Жена старика была нянькой молодого барина, другая крестьянка — его кормилицей.

В противоположность крестьянам помещики изображены в «Путешествии» как люди, утратившие не только чувствительность, но и элементарные человеческие качества. Праздность и привычка повелевать глубоко развратила их и развила высокомерие и черствость. Эпитет «жестокосердый» часто употребляется Радищевым в характеристиках крепостников. Асессор из главы «Зайцово» «зрел себя повелителем нескольких сотен себе подобных. Сие вскружило ему голову. Он себя почел высшего чина, крестьян почитал скотами... Был корыстолюбив... жесток... вспыльчив, подл... над слабейшими его надменен» (Т. 1. С. 271 —272). Дворянка из главы «Городня» «с красотою телесною соединяла скареднейшую душу и сердце жестокое и суровое» (Т. 1. С. 365). Придворные в царском дворце «метали» взоры, в коих господствовали хищность, зависть, коварство и ненависть» (Т. 1. С. 254).

Жанр «путешествия», выбранный Радищевым, чрезвычайно характерен для сентиментализма. Он берет свое начало от «Сентиментального путешествия» Стерна. Сам Радищев указывал на эту книгу как на один из источников своего произведения. «Первая мысль написать книгу в сей форме пришла мне, читая путешествие Йорика...»¹⁶⁹ Форма, созданная Стерном, могла наполняться самым разнообразным содержанием. По словам Г. А. Гуковского, «от Стерна и традиции, связанной с ним, Радищев взял ряд технических приемов связывания кусков произведения; мы встретим у него и найденную рукопись, и рассказ встреченного в путешествии человека, и экскурсы в воспоминания самого путешественника... Но механизм использован Радищевым вовсе не постерновски и с другими целями.¹⁷⁰

Стиль книги Радищева сложен, но в этой сложности есть своя логика и свое единство. Он связан с материалистическим сенсуализмом философских взглядов писателя. В этой теории познания следует выделить три начала: явления самой действительности, ощущения, как орудие познания, и разум, приводящий в систему многообразные впечатления внешнего мира. Соответственно этому порядку — факт, чувство, мысль — в стиле «Путешествия из Петербурга в Москву» легко прослеживается три пласта, три составляющих его компонента.

Первый из них — реально-бытовой — связан с описанием многочисленных явлений, наблюдаемых путешественником. Лексика этого стилистического пласта отличается конкретностью, предметностью, предложения — краткостью, интонации — повествовательным характером: «Карп Дементьич — седая борода, в восемь вершков от нижней губы. Нос кляпом, глаза ввалились, брови как смоль, кланяется об руку, бороду гладит, всех величает: благодетель мой» (Т. 1. С. 265). Или «Я обозрел в первый раз внимательно всю утварь крестьянския избы... Четыре стены, до половины покрытыя так, как и весь потолок, сажею, пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы...» (Т. 1. С. 377).

Второй стилистический плаcт — эмоциональный. Он связан с психологической реакцией путешественника или других рассказчиков на те или иные факты и события.
Здесь представлены самые разнообразные чувства: умиление, радость, восхищение, сострадание, скорбь, негодование, Часто употребляются формы обращения, повторы, восклицательные и вопросительные предложения. «Жестокосердый помещик! посмотри на детей крестьян, тебе подвластных. Они почти наги. Отчего? не ты ли родших их в болезни и горести обложил сверх всех полевых работ оброком? Не ты ли несотканное еще полотно определяешь себе в пользу?» (Т. 1. С. 378), Внешним выражением эмоций служат слезы, жесты, мимика: «...прижал его к сердцу» (Т. 1. С. 368), «...поцеловал ее от всего... сердца» (Т. 1. С. 306). В ряде случаев описываются физиологические ощущения, сопутствующие тем или иным переживаниям: «Нечаянный хлад разлиялся в моих жилах» (Т. 1. С. 298); «Почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою» (Т. 1. С. 234).

Третий пласт — идеологический — содержит размышления автора, в ряде случаев выраженные в пространных «проэктах». В основе этих рассуждений — просветительские идеи: право на самозащиту («Зайцово»), воспитание человека и гражданина («Крестьцы»), законы природы и законы общества («Едрово»), проблема общественного договора и революция («Тверь»). Для этого пласта характерно употребление церковнославянской лексики, длинные периоды, высокая гражданская, патетическая речь.

Принципы типизации в «Путешествии из Петербурга в Москву» также обнаруживают живую связь с сентиментализмом, с его сенсуалистской основой. Радищев сосредоточил внимание не на моральных, а на социальных и политических проблемах крепостнического государства. Мыслитель-сенсуалист, он дорожит фактами самой действительности. Этим объясняется и выбор жанра «Путешествия» — описание дорожных, путевых впечатлений, дающих наилучшие возможности для осуществления выбранной задачи. Как добросовестный следователь, Радищев собирает улики против самодержавного государства. Чем больше обличающих фактов, тем убедительнее приговор. Весь обширный материал, все обилие персонажей выступает не только как свидетельство достоверности художественного материала, но и как одна из форм типизации. Здесь типичное представлено множеством персонажей, в массе своей дающих представление о сущности, о социальной природе двух главных сословий тогдашнего русского общества — помещиков и крестьян.
Поэзия
Радищев был не только прозаиком, но и поэтом. Ему принадлежат двенадцать лирических стихотворений и четыре неоконченные поэмы: «Творение мира», «Бова», «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам», «Песнь историческая». В поэзии, как и в прозе, он стремился проложить новые пути. «Радищев, — писал Пушкин, — будучи нововводителем в душе, силился переменить и русское стихосложение».¹⁷¹ Пушкин склонен был даже считать стихи Радищева «лучше его прозы».¹⁷²

Новаторские устремления Радищева связаны с пересмотром им поэзии классицизма, в котором к концу XVIII в. наблюдается окостенение поэтических форм, в том числе стихотворных размеров, закрепленных за определенными жанрами. Так, похвальные оды писались четырехстопным ямбом и десятистишными строфами. Поэмы и трагедии —шестистопным ямбом с парной рифмовкой (александрийскими стихами). «Парнас окружен ямбами, и рифмы стоят везде на карауле» (Т. 1 С. 353), — жалуется один из героев «Путешествия» в главе «Тверь». Желая расширить ритмические возможности русской поэзии, он предлагает обратиться к стихам с трехсложными стопами, в частности к гекзаметру: «Но желал бы я, чтобы Омир (т. е. Гомер. — П. О.) между нами не в ямбах явился, но в стихах, подобных его, ексаметрах» (Т. 1. С. 352). Интересом к гекзаметру объясняется и историко-литературная статья Радищева о «Тилемахиде» Тредиаковского — «Памятник дактилохореическому витязю».

Радищев предлагал также отказаться от рифмы и обратиться к белому стиху. «Долго благой перемене в стихосложении, — сетовал он, — препятствовать будет привыкшее ухо ко краесловию» (Т. 1. С. 353). Введение безрифменного стиха ощущалось им как освобождение русской поэзии от чуждых ей иноземных форм, как возвращение к народным, национальным истокам. Эти теоретические положения Радищев стремился воплотить в собственных поэтических опытах. В своих поэмах он пользовался безрифменным стихом, в лирике обращался к античной метрике, перенося из нее так называемые элегические дистихи, т. е. двустишия, состоящие из гекзаметра и пентаметра («Осьмнадцатое столетие»), дал один из первых образцов в русской литературе сафических строф. Лучшими из его лирических стихотворений являются ода «Вольность» и «Осьмнадцатое столетие», в которых поэт стремится осмыслить движение истории, уловить ее закономерности.

Ода «Вольность» написана в период с 1781 по 1783 г., но работа над ней продолжалась до 1790 г., когда она была напечатана с сокращениями в «Путешествии из Петербурга в Москву», в главе «Тверь». Полный ее текст появился лишь в 1906 г. Ода создавалась в то время, когда только что завершилась Американская и начиналась Французская революция. Ее гражданский пафос отражает непреклонное стремление народов сбросить с себя феодально-абсолютистский гнет.

Начинает свою оду Радищев с прославления вольности, которую он считает бесценным даром природы, «источником» «всех великих дел». В стране, где подавляющая масса населения находилась в крепостной зависимости, уже сама эта мысль была вызовом существовавшим порядкам. Вольность дается каждому человеку самой природой, считает автор, и поэтому в «естественном состоянии» люди не знали никакого стеснения и были абсолютно свободны: «Я в свет исшел, и ты со мною; // На мышцах нет моих заклеп...» (Т. 1. С. 1). Но во имя общего блага люди объединились в общество, ограничили свою «волю» законами, выгодными для всех, и избрали власть, которая должна следить за строгим их исполнением. Радищев рисует благие последствия такого устройства: равенство, изобилие, правосудие,

Религия окружила власть правителя божественным ореолом и тем самым освободила его от ответственности перед народом: «Власть царска веру охраняет,// Власть царску вера утверждает, // Союзно общество гнетут» (Т. 1. С. 4). Монарх превращается в деспота:

Чело надменное вознесши,

Схватив железный скипетр, царь,

На грозном троне властно севши,

В народе зрит лишь подлу тварь (Т. 1. С. 4).

Утрата свободы пагубно отражается во всех областях жизни общества: пустеют нивы, меркнет воинская доблесть, нарушается правосудие,

Но история не стоит на месте, и деспотизм не вечен. В народе растет недовольство. Появляется глашатай свободы. Вспыхивает возмущение. Здесь Радищев резко отличается от европейских просветителей. Руссо в книге «Общественный договор» ограничивается лишь кратким замечанием, что, если монарх, избранный обществом, нарушит законы, народ вправе расторгнуть ранее заключенный с ним общественный договор. В какой форме это произойдет, Руссо не раскрывает. Радищев все договаривает до конца. В его оде народ свергает монарха, судит его и казнит:

Возникнет рать повсюду бранна,

Надежда всех вооружит;

В крови мучителя венчанна

Омыть свой стыд уж всяк спешит.

Ликуйте, склепанны народы;

Се право мщенное природы

На плаху возвело царя (Т. 1. С. 5).

Не довольствуясь умозрительными доказательствами неизбежности революции, Радищев стремится опереться на опыт истории. Он напоминает об Английской революции 1649 г., о казни английского короля. Отношение к Кромвелю противоречиво. Радищев прославляет его за то, что он «Карла на суде казнил» и вместе с тем сурово порицает за узурпацию власти. Идеалом поэта служит Американская революция и ее вождь Вашингтон.

Человечество, по словам Радищева, проходит в своем развитии циклический путь. Свобода переходит в тиранию, тирания — в свободу. Сам Радищев, пересказывая в главе «Тверь» содержание 38-й и 39-й строф, следующим образом поясняет свою мысль: «Таков есть закон природы; из мучительства рождается вольность, из вольности рабство...» (Т. 1. С. 361). Обращаясь к народам, сбросившим с себя иго деспота, Радищев призывает их как зеницу ока беречь завоеванную свободу:

О, вы! счастливые народы,

Где случай вольность даровал!

Блюдите дар благой природы,

В сердцах что вечный начертал (Т. 1. С. 14).

В России пока еще торжествует деспотизм. Поэт и его современники «влачат» «оков несносно бремя». Сам Радищев не надеется дожить до дня свободы [«Не приспе еще година, //Не совершилися судьбы» (Т. 1. С. 16)], но твердо верит в ее грядущую победу, и ему хотелось бы, чтобы соотечественник, придя на его могилу, сказал:

Под игом власти, сей рожденный,

Кося оковы позлащенны,

Нам вольность первый прорицал (Т. 1. С. 17).

По своему стилю ода «Вольность» — прямая наследница похвальных од Ломоносова. Она написана четырехстопным ямбом, десятистишными строфами с той же рифмовкой. Но ее содержание разительно отличается от од Ломоносова. Радищев не верит просвещенным монархам и поэтому объектами его восхваления становятся свобода и возмущение народа против царя.

Перед нами разновидность одического жанра XVIII в. — революционно-просветительская ода как одно из явлений просветительского классицизма.

С одой «Вольность» тематически связано стихотворение «Осьмнадцатое столетие» (1801). Здесь та же задача — осмысление уроков истории, но пафос произведения иной. Ода «Вольность» создавалась в период подъема революционного движения в Америке и во Франции. Она исполнена твердой веры в торжество освободительных идей. Стихотворение «Осьмнадцатое столетие» написано через шесть лет после окончания Французской революции, не оправдавшей надежд просветителей, после узурпации власти Наполеоном, после тяжелых испытаний, выпавших на долю поэта. Патетические интонации оды «Вольность» сменяются скорбными размышлениями. Оглядываясь на истекшее столетие, Радищев стремится осмыслить в целом эту бурную, сложную, противоречивую эпоху:

Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро.

Будешь проклято вовек, ввек удивлением всех (Т. 1. С. 127).

Обращает на себя внимание та огромная роль, которую автор отводит в этом стихотворении завоеваниям человеческого разума. Перед нами ярко выраженный поэт-просветитель, у которого все исторические явления оказываются следствием или успехов, или заблуждений человеческой мысли. Ложные взгляды творят реакционные режимы, правильные — ведут к свободе и благоденствию. Окидывая взором минувший век, поэт с гордостью указывает на огромные достижения астрономии, физики, создание звездной карты, разложение солнечного луча (спектр), изобретение паровой машины, громоотвода, полеты на воздушном шаре. Человечеству удалось развеять множество «призраков» и ниспровергнуть «идолов», «что мир на земле почитал».

Но эти успехи оказались весьма относительными. Победить зло, царящее в мире, не удалось и «осьмнадцатому столетию». Надежды на близкое торжество справедливости и свободы не оправдались. «Счастие и добродетель, и вольность пожрал омут ярый» (Т. 1. С. 127). В этих словах отразился тот кризис, который пережила просветительская мысль после Французской революции. Однако неудачи не приводят поэта в отчаяние. Он не теряет надежды на новые успехи бессмертной человеческой мысли: «Вечна едина премудрость, // Победа ее увенчает...» (Т. 1. С. 128).

В конце стихотворения с похвалой упоминаются Петр I, Екатерина II и их преемник Александр. I. Обращение к просвещенному монарху, по всей видимости, объясняется либеральным курсом нового царя, внушившего русскому обществу некоторые надежды после мрачного правления его предшественника — Павла I.

Своеобразной разновидностью политической лирики Радищева является его автобиографическое стихотворение, написанное в Сибири по пути к месту заключения:

Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду? Я тот же, что и был, и буду весь мой век: Не скот, не дерево, не раб, но человек! Дорогу проложить, где не бывало следу, Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах, Чувствительным сердцам и истине я в страх В острог Илимский еду (Т. 1, С. 123).

Стихотворение свидетельствует о том, что ссылка не сломила дух поэта. Он по-прежнему уверен в правоте своего дела и смело защищает свое человеческое достоинство («Не скот, не дерево, не раб, но человек!»). Слова Радищева оказались пророческими. Он действительно прокладывал дорогу революционерам XIX-XX вв., многие из которых разделили его печальную судьбу. В литературе это маленькое произведение прокладывало «след» тюремной, каторжной поэзии декабристов, народовольцев, марксистов.

Поэмы Радищева связаны с его интересом к народному творчеству, к национальной и европейской истории. Среди них наиболее примечательна поэма «Бова» (1799-1801). Она должна была состоять из двенадцати песен; из них одиннадцать уже были написаны, но незадолго до смерти Радищев сжег почти завершенное произведение, от которого сохранилась лишь первая песня и обширный план. Содержание поэмы почерпнуто из сказки о Бове королевиче, очень популярной среди народа. Сам Радищев услышал ее, как сообщается в поэме, от своего дядьки Петра Сумы. В классицистической литературе сказка о Бове считалась низкопробным чтивом. Державин с иронией писал о ней в оде «Фелица».

Сюжет «Бовы», судя по первой песне, изложен Радищевым в шутливо-эротической манере, идущей, по словам Пушкина, от «Орлеанской девственницы» Вольтера, на которую ссылается и сам автор: «Если б можно Бове // быть похожу... На Жанету, девку храбру» (Т. 1. С. 29). Авторское, субъективное начало выражается не только в свободном обращении с сюжетом народной сказки, но и в многочисленных лирических отступлениях, касающихся разнообразных вопросов, начиная с фактов из жизни самого поэта и кончая политическими событиями конца XVIII в. Радищев написал свою поэму четырехстопным безрифменным хореем. Поэма Радищева была отмечена А. С. Пушкиным. «Характер Бовы, — писал он, — обрисован оригинально, и разговор его с Каргою забавен». Однако в поэме в целом, по мнению Пушкина, недостает еще «народности, необходимой в творениях такого рода».¹⁷³ Сам Пушкин в лицейские годы начал писать своего «Бову», в котором следовал Радищеву.

Поэма «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам» написана под непосредственным влиянием только что открытого в 1800 г. «Слова о полку Игореве», из которого взят эпиграф к этому произведению. В ней, судя по прозаическому вступлению, должны были выступить на празднике, посвященном Перуну, Велесу, Даждьбогу и другим языческим богам, десять певцов. В своих песнопениях им надлежало прославить богов и доблестных воинов. Радищев успел написать лишь песню первого, новгородского певца — Всегласа, посвященную Перуну и борьбе новгородцев с кельтскими племенами. Славянская мифология в поэме Радищева испытала сильное влияние «баснословных» сборников М. И. Попова и М. Д. Чулкова. По своему типу это произведение входит б круг «богатырских» поэм конца XVIII-начала XIX в.

«Песнь историческая» — одно из последних неоконченных произведений Радищева. В ней дан широкий обзор древнего мира — Востока, Греции, Рима. Особенно подробно рассмотрены события римской истории. Содержание поэмы перекликается с ведущей темой оды «Вольность»: борьба вольности с деспотизмом. Много места отведено описанию жестоких и развратных римских императоров — Тиберия, Калигулы, Нерона, Домициана, при которых «одно слово, знак иль мысли — Всё могло быть преступленьем» (Т. 1. С. 105). Появление на троне немногих «добродетельных» монархов не меняло, по мнению Радищева, общего положения, так как не давало гарантии от повторения деспотизма, поэтому наследником великодушного правителя легко становился коронованный злодей.

Публицистические и философские работы
Публицистика Радищева обнаруживает органическое единство с «Путешествием» и направлена против самодержавно-крепостнического государства. В 1782 г. было написано «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске» по поводу торжественного открытия в Петербурге памятника Петру I, выполненного Фальконе. Это событие дает Радищеву возможность высказать свое мнение о деятельности и возможностях «просвещенного» монарха. Оценка Радищева интересна тем, что речь идет не о вымышленном, а о реальном и всем известном лице. Мнение писателя далеко от официального безоговорочного восхищения. Воздавая Петру должное за его преобразовательную деятельность и признавая в нем «мужа необыкновенного... названия великого заслуживающего...» (Т. 1. С. 150), Радищев вместе с тем резко осуждает его за окончательное закрепощение крестьян: «Истребил последние признаки дикой вольности» (Т. 1. С. 150-151). На этой основе Радищев устанавливает своеобразный общий закон, очерчивающий границы возможностей просвещенного монарха: «...нет и до окончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея власти, седяй на престоле...» (Т. 1. С. 151).

Другим образцом публицистики Радищева была «Беседа о том, что есть сын отечества». Речь в ней идет о праве носить «величественное наименование» «патриота», человека, деятельностью своей подтверждающего свою любовь к родине. Высоко ставя это право, Радищев приходит к печальному выводу: подавляющая масса граждан, населяющая Россию, недостойна великого звания сына отечества. Дворяне не могут претендовать на это имя потому, что давно уже превратились в бездельников, способных думать только о своих удовольствиях. Автор рисует портрет щеголя Вертопраха, который «ест, спит, валяется в пьянстве... переодевается, мелет всякий вздор» (Т. 1. С. 216). Рядом с ним изображен вельможа, «попирающий ногами своими всех, кои находятся перед ним» (Т. 1. С 217).

С горечью говорит Радищев о крестьянах, которые также не могут пока называться сынами отечества: «Под игом рабства находящиеся недостойны украшаться сим именем»; «Они не суть члены государства, они не человеки», а «движимые мучителем машины, мертвые трупы, тяглый скот» (Т. 1. С. 216). Радищев подводит своего читателя к мысли, которую по вполне понятным причинам он не мог высказать на страницах своей «Беседы»: для того чтобы в обществе появились истинные сыны отечества, необходимо уничтожить крепостничество. В этом вопросе «Беседа» снова перекликается с ведущей идеей «Путешествия из Петербурга в Москву».

Философский трактат «О человеке, о его смертности и бессмертии» написан в илимской ссылке. Радищев использовал в нем работы ряда европейских ученых, в первую очередь французских просветителей — Гельвеция, Гольбаха, Вольтера, Монтескье, Дидро, Руссо. Кроме того, он опирался на сочинения Гердера, Адама Смита и других видных мыслителей. При всем том он сохранял полную самостоятельность по отношению к их трудам, вступая подчас с ними в полемику.

В книге Радищева ставится один из кардинальных вопросов, разделяющий философов на два лагеря — материалистов и идеалистов: есть или нет у человека бессмертная душа, независимая от его тела? Среди просветителей XVIII в. единого мнения по этой проблеме не было. Радищев стремится быть максимально объективным в решении поставленной задачи. В двух первых частях своей работы он приводит доводы в пользу материалистов, отрицающих бессмертную душу человека, в двух последних — мнение идеалистов. И все-таки, несмотря на стремление к полному беспристрастию, Радищев указывает на то, что доводы материалистов подтверждаются фактами и в силу этого отличаются доказательностью. «...Если мозг и глава нужны для мысления, нервы для чувствования, — пишет он, — то как столь безрассудно мечтать, что без них душа действовать может» (Т. 2. С. 95). Что касается мнения идеалистов, то оно, с точки зрения автора, носит чисто проблематический характер: «...чувствую, что несуся в область догадок, и, увы, догадка не есть действительность» (Т. 2. С. 140 — 141). По словам А. С. Пушкина, Радищев «охотнее излагает, нежели опровергает доводы чистого афеизма».¹⁷⁴

Книга Радищева свидетельствует о его принадлежности к лагерю сенсуалистов-материалистов. «Сила понятия, — пишет он, — познает вещи чувствованием... Рассуждение есть не что иное, как прибавление к опытам, и в бытии вещей иначе нельзя удостовериться, как чрез опыт» (Т. 2. С. 60).

Важное место отводится Радищевым «чувствительности», украшающей жизнь человека, благоприятельствующей семейным и общественным его связям: «О чувствительность, о сладкое и колющее души свойство! тобою я блажен, тобою стражду» (Т. 2. С. 55).
* * *
Память о Радищеве бережно хранили его ближайшие потомки — члены «Общества любителей словесности, наук и художеств», в числе которых были два сына писателя — Николай и Василий Радищевы.

Пушкин в черновом варианте стихотворения «Памятник» ставил себе в заслугу, что он «восславил... свободу» «вслед Радищеву». В обстановке заговора молчания вокруг имени Радищева Пушкин написал две статьи: «Александр Радищев», о жизни и творчестве писателя, и «Мысли по дороге», посвященную разбору его «Путешествия». Цензура запретила обе эти статьи.

В 1858 г. Герцен издал в Лондоне «Путешествие из Петербурга в Москву». В предисловии к книге Радищева он писал: «Это наши мечты, мечты декабристов».¹⁷⁵ Имя Радищева с уважением и гордостью называли Добролюбов и Чернышевский, Плеханов и Ленин.

Судьба книги Радищева всецело определялась успехами освободительного движения в России. Запрет с «Путешествия» был снят лишь после революции 1905 г. Но полное и широкое признание писателя наступило только в советское время. В 1918 г. в Петербурге был открыт памятник Радищеву на Дворцовой площади.