Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

24 АВГУСТА

Ложным был успех германцев на фронте Орлау — Франкенау... Отошедшие русские войска словно намеренно завлекли их на восток, отрывая от базы, создавая в тылу непредвиденную германским командованием опасность.

Эта опасность, — результат тонко задуманного маневра, — заключалась в целом корпусе русских войск, незаметно обходящем фланг германцев и пробиравшемся в тыл. Опасность усугублялась еще тем беспорядком, который возник в рядах германских войск с наступлением темноты. Части перемешались; офицеры растеряли своих солдат; некоторые батальоны представляли из себя сборище самых разнообразных отрядов. Приглушенными голосами, — чтобы русские не услышали, — командиры старались привести в боевой порядок роты и батальоны, но работа затруднялась тем, что русские могли каждую минуту перейти в контратаку. Германским солдатам приходилось лежать в наскоро вырытых окопах с ружьями в руках.

Но самая большая забота лежала на плечах трех германских офицеров, склонившихся над картами, расположенными на столах их временной штаб-квартиры в Мюлене. Эти три офицера были — ген. фон Шольц, командующий 20-м армейским корпусом, его начальника штаба полк. Хелль и майор Кунхардт фон Шмидт. Резкая складка заботы обозначилась на их губах. Медленно двигались цветные карандаши по извилинам рек и дорог, глаза внимательно следили за предполагаемым движением войск, точные расчеты многочисленными колонками покрывали листы блокнотов.

Фон Шольц был убежден в победе. Контратака русских была обречена на неудачу, но эта победа представлялась ему какой-то трагической, — чувствовалось, что рок уж занес руку над сильно пострадавшим 20-м корпусом.

И ген. фон Шольц был прав. Что значили его прекрасный войска, если последнее донесение, полученное от разведки, высланной северным флангом его корпуса, с несомненностью обнаруживало наступление новых русских сил. Бригада Вильгельми, которая так эффектно атаковала русских, каждую минуту могла оказаться окруженной, смятой и взятой в плен быстро приближающимся тринадцатым русским корпусом.

Долго рассуждать не приходилось. Назад! Назад, как можно скорее! В первую очередь оттянуть левый фланг, всю 37-ю дивизию! Занять линию Бровинен — Сайтен — Гансхорн — Дюктен!.. Дивизии предстоит форсированный марш, она утомлена, но это ничего не значит. Надо спасать положение.

Беспрерывно работают походные радиостанции. Жужжат телефоны. Во все стороны, в темноту ночи уносятся ординарцы.

— 37-я дивизия — отступать!

Позади фронта германских войск появляются темные фигуры всадников, которые тревожно спрашивают, где командир полка, батальона, роты, но навстречу им несутся не менее встревоженные ответы:

— Мы ничего не знаем. Наши войска перемешаны, офицеры сами не могут разобраться в расположении частей.

Какой-то офицер штаба принимает от ординарцев приказы, расписывается, делая пометки о царящей неразберихе. Он группирует вокруг себя строевых офицеров, приказывает им разбить солдат на боевые единицы, вне зависимости от того, к какой части они принадлежат, раздаются слова команды, людей отсчитывают по рядам, составляются взводы, роты и батальоны, которые принимают название имени первого подвернувшегося под руку офицера.

И пока в ночной темноте, бряцая оружием, строится пехота, в тылу ее уже раздается ржание лошадей, скрипят втулки колес, дребезжит железо, — германская артиллерия снимается с позиций и уходит в тыл.

Отход германских войск с позиций происходит с наибольшей поспешностью, но ночь уже сменяется рассветом, а части пехоты еще не тронулись с мест. И тогда, когда раздается команда «марш», с русской стороны внезапно доносится свист снарядов. Воздух наполняется грохотом, и над колоннами германской пехоты начинает рваться шрапнель. Неожиданное вмешательство артиллерии производит страшное смятение в германских войсках. Офицерам лишь с большим трудом удается сдержать стремящиеся разбежаться сводные отряды.

В качестве арьергарда на позициях остается второй батальон 150-го германского пех. полка. Солдаты его зарывают лица в землю, пригнутые ливнем гранат. Каждый с радостью поднялся бы и бросился назад, вслед уходящим товарищам, — страх виден на лицах людей, — но приказ остается приказом, — необходимо создать видимость присутствия неприятеля на позициях, и жиденькая цепь батальонов, растянутая по окопам, остается.

Командир батальона в растерянности. Он не знает, кто является начальником арьергарда. В голове его толчется назойливая мысль, — «забыли!»

Отпустить на свою ответственность?

Сопротивляться?

Командир батальона вспоминает, что на южной околице Франкенау должна находиться полубатарея лейтенанта Хейзе, того самого, который накануне так лихо вынесся на позицию. Он посылает ему записку, просит ответить русским на их артиллерийский огонь.

В это сырое утро лейтенант Хейзе стоит около своих орудий, глубоко засунув руки в карманы шинели и подняв воротник. Он расстроен. У него тоже нет приказа отступать, его прислуга нервничает у орудий, угрюмо переговариваясь, повторяя: «мы забыты...»

И когда запыхавшийся пехотинец приносит ему измятую записку с просьбой о помощи, наспех набросанные буквы действуют, как облегчение. Думать теперь не надо, можно действовать, и лейтенант, резко выкрикивая слова команды, приказывает открыть огонь.

— Но едва только ударяет первое орудие, как один из канониров толкает его в локоть. Посмотрите, херр лейтенант, — испуганно показывает рукой артиллерист на приближающиеся к батарее фигуры.

Русские! Уже!

Мурашки пробегают по спине лейтенанта. Срывающимся голосом он приказывает переменить направление огня, поднимает интенсивность выстрелов до предела, перемешивает гранаты со шрапнелью, но русские приближаются с ужасающей быстротой, и кажется, что даже слышны крики, вырывающиеся из их широко раскрытых ртов.

Артиллеристы понимают, что спасение только в быстроте. Сбросив шинели и даже мундиры, они работают лихорадочно. Оба раскаленных орудия без конца выбрасывают выстрелянные гильзы, — работать становится все труднее, — латунные цилиндры путаются между ног, вырастают горами слева и сзади, подносящие снаряды номера спотыкаются и падают, но полубатарея стреляет, стреляет без конца, и в разгоряченном мозгу лейтенанта трепещет только одна назойливая мысль — хватит ли снарядов?

На мгновение русские задерживаются. Лейтенант Хейзе видит в бинокль, как просивший его помощи командир пехотного батальона поднимает своих солдат и, пользуясь заминкой в наступлении русских, начинает поспешно отходить.

— Пора и мне, — мелькает в голове лейтенанта.

Он посылает одного из артиллеристов назад в Франкенау за передками. С тревогой следит он за согнувшейся фигурой солдата, который поспешно и неуклюже бежит, перепрыгивая кочки. Лейтенант думает: «добежит ли он, не сразит ли его пуля, поспеют ли вовремя передки».

А на батарее уже свищут пули, как злые осы впиваются в щиты, отскакивают рикошетом и, визжа, уносятся во все стороны. То на одном, то на другом орудии вскрикивает какой-нибудь раненый или, как мешок, оседает на землю убитый наповал. Четвертый и пятый номера первого орудия, подносившие снаряды, оба сразу, как по команде, падают на землю и больше не встают. Вправо от них взметывается по земле уходящий пунктир пулеметной очереди... Русские уже обстреливают батарею с фланга, и спасательные щиты больше ничего не стоят.

— Картечь! — приказывает лейтенант и поворачивает бинокль к деревушке.

Где же передки, черт бы их побрал? Он видит, как из-за домов появляются первые уносы, как ездовые, низко пригнувшись к гривам, нахлестывают справа и слева лошадей и в ту же минуту шесть конских тел взлетают в пламени кверху, разрыв русской гранаты перемешивает конскую кровь с кровью человеческой, в воздух взметываются щепки, куски исковерканного железа, обрывки амуниции и сбруи — и от первого передка не остается ничего. Второй удар, снова вскипает земля, лошади второго передка несутся с оборванными постромками по взрываемому гранатами полю, исчезает надежда и на второй...

Конец...

Картечь!.. Картечь!..

Мощное ура уже слышно в действительности. В прорезы щита лейтенант Хейзе видит первых русских солдат, бегущих с винтовками на перевес. Снова отскакивает ствол орудия, — солдат нет, но и нет больше лейтенанта. Тупой удар приклада в затылок сбрасывает его с железного сидения, и в мутнеющих голубых глазах запечатлевается последняя картина: замолчавшая батарея, тишина штыкового боя, и отчаянно отбивающиеся лопатами от наступающих русских германские артиллеристы.