Питер москва Санкт-Петарбург -нижний Новгород • Воронеж Ростов-на-Дону • Екатеринбург • Самара Киев- харьков • Минск 2003 ббк 88. 1(0)

Акцент Эдвардса на эмоциях как основе религиозного обращения помог открыть путь американской форме романтизма и идеализма: трансцендентализму. Трансцендентализм представлял собой мятеж Новой Англии против того, что стало удобной, удушающей и сухой формой пуританства. Трансценденталисты хотели вернуться к живой, эмоциональной религии времен Эдвардса, к страстной встрече с Богом, в которого верил Эдварде. Такое отношение было совместимо и с романтизмом, и с посткантовским идеализмом. Первый превозносил чувства отдельного человека и слияние с природой, что получило выражение в знаменитой книге Г. Д. Торо «Уолден, или Жизнь в лесу», посвященной опыту уединенной жизни на лоне природы самого автора. Второй утверждал, что трансцендентные ноумены Канта познаваемы; Джордж Рипли, ведущий трансценденталист в «Письме, адресованном конгрегационалистской церкви на улице Покупок» писал: «Мы верим в существование того уровня истин, который лежит за пределами внешних чувств» (цит. по: L. White, 1972). Таким образом, в некоторых отношениях трансцендентализм вторил европейскому романтизму и идеализму.

Однако в других отношениях трансцендентализм выглядел очень американским. Он поддерживал евангелическое, эмоциональное христианство, ставящее чувства отдельных людей и совесть выше иерархии власти. Ральф Уолдо Эмерсон (Ralph Waldo Emerson, 1950) проповедовал независимость, вечный американский идеал. Он осуждал радикальный эмпиризм как «негативный и отравляющий». Тем не менее в европейской ли, в американской ли тональности, влияние трансцендентализма на основное течение американской мысли было ограниченным.

200 Часть II. Основание психологии

Американский интеллектуальный истеблишмент с ужасом смотрел на трансцендентализм, кантианство и идеализм, поэтому будущие ученые и философы очень мало соприкасались с этими направлениями.

Бастион шотландской философии здравого смысла не ослаблял своей власти над американской мыслью. Кроме того, в XIX в. американцы начали писать собственные книги по психологии способностей. Американские книги по психологии повторяли аргументы теоретиков шотландского нравственного чувства. Например, Томас Уфам в своем произведении «Элементы психической философии» учил, что можно построить нравственный характер «посредством ознакомления с эмоциями и страстями» (Upham, p. 25), которое и дает психология. Нравственное чувство, которое Уфам называл совестью, даровано Богом, «чтобы вызывать в нас эмоции одобрения... [или] эмоции неодобрения», когда нам случается видеть поступки других людей. По поводу вопроса «Почему мне следует поступать правильно?» Уфам писал, что «истинный источник моральных обязательств — это природные импульсы в сердце человека» (Upham, p. 306).

Популярность френологии Фаулеров принесло то, что она отвечала американскому характеру. Френология пренебрегала метафизикой, предпочитая практическое применение. Она претендовала на то, чтобы поведать предпринимателям, каких работников следует нанимать, а мужьям — каких женщин брать в жены. Галль провел первое в США тестирование интеллектуальных способностей, сопровождавшееся вниманием к интеллектуальным различиям. Он считал, что умственные способности передаются по наследству. Братья Фаулер, однако, утверждали, что слабые способности можно существенно улучшить за счет практики, а чрезмерно сильные — контролировать усилием воли. Множество людей обращались к братьям Фаулер, чтобы спросить у них совета о том, какую жизнь следует вести; они стали первыми консультантами. Они также утверждали, что можно улучшить народ и весь мир, если подвергнуть каждого человека френологическому обследованию. Наконец, братья Фаулер искренне верили, что служат религии и нравственности. Они побуждали своих клиентов совершенствовать нравственные качества и верили, что существование способности к почитанию демонстрирует существование Бога, поскольку существование способности подразумевает существование объекта.

От Бэйна они унаследовали идею о том, что убеждения предопределяют поведение; Бэйн определял убеждение как «то, что подготавливает человека к действию». У Дарвина они, подобно большинству интеллектуалов того времени, научились обращаться с разумом как с частью природы, а не даром Бога. Еще важнее, и эта заслуга принадлежит Райту, что они взяли выживание самых приспособленных как модель для понимания разума. Райт объединил определение Бэйна с теорией естественного отбора Дарвина и высказал предположение о том, что убеждения людей подвержены эволюции в такой же степени, как биологические виды. По мере того как человек взрослеет, его убеждения конкурируютдруг с другом за получение признания, поэтому адекватные верования возникают «в результате выживания самых приспособленных среди наших изначальных... убеждений». Это и есть суть индивидуального подхода к психологии адаптации, и если мы заменим «убеждение» на «поведение», то получится основной тезис радикального бихевиоризма Б. Ф. Скиннера. Райт также пытался продемонстрировать, каким образом самопознание, будучи загадкой для натурализма, эволюционирует из привычек. Он утверждал, что привычка представляет собой отношения между классом раздражителей и некоторой ответной реакцией (или реакциями). Познание, необходимое для связи раздражителя и ответной реакции, является рудиментарным и связано с вызовом образов из прошлого опыта. Самопознание возникает, когда кто-либо осознает связь между раздражителем и ответной реакцией. Идеи Райта прошли долгий путь, прежде чем признали разум частью природы, и они указывают на бихевиористский уклон американской психологии, где убеждения важны в той степени, в какой они порождают поведение.

Сегодня многие считают, что Пирс был величайшим философом в истории США. По образованию он был физиком и некоторое время работал в государственной геодезической службе. Еще будучи на старших курсах, он построил простой компьютер и, возможно, первым задался вопросом о том, могут ли компьютеры сорев-

202 Часть II. Основание психологии

новаться с человеческим мышлением. Небольшое наследство позволило ему уволиться со службы и отправиться в Кембридж. Однако наследство на самом деле было небольшим, и Пирс жил в благородной бедности. Он был непростым человеком, с ним было нелегко ладить, и, несмотря на все старания У. Джеймса найти ему постоянное место в Гарварде, в лучшем случае удавалось найти лишь временные места работы. В отличие от Джеймса, письменные труды которого отличались беглым и выразительным стилем (сравнивая его с братом, известным писателем Генри Джеймсом, говорили, что Генри — романист, пишущий, как психолог, а Уильям — психолог, пишущий, как романист), стиль Пирса был очень трудным для восприятия. Влияние Пирса ограничивалось и тем, что он очень мало публиковался при жизни. Тем не менее он обобщил работы Метафизического клуба, дав первую формулировку прагматизма.

Само название «прагматизм» восходит к философии Канта. Будучи глубоким философом, Кант искал основу твердых знаний. Однако он признавал, что мужчины и женщины должны действовать на основании убеждений, которые не являются определенными; врач, например, может не быть абсолютно уверен в правильности диагноза, но тем не менее должен действовать так, как будто верит в правильность диагноза. Кант называл такое случайное убеждение, которое все же создает основу для использования средств достижения определенных целей, прагматическим убеждением. Результатом рассуждений Метафизического клуба стал вывод о том, что убеждения никогда не могут быть определенными. Лучшее, на что могут надеяться люди, — это то, что убеждения приведут к успешным действиям в окружающем мире, на естественный отбор, работающий на усиление одних убеждений и ослабление других по мере того, как убеждения конкурируют за право стать приемлемыми. Дарвин продемонстрировал, что биологические виды не являются постоянными, а Метафизический клуб, в отличие от Канта, пришел к выводу, что и истина не может быть неизменной. Тогда все, что оставалось гносеологии, — это прагматическое убеждение Канта, которое Пирс уточнил и превратил в «прагматический принцип», отражающий выводы Клуба.

В 1878 г. Пирс опубликовал эти выводы в статье «Как сделать наши идеи ясными», которая впервые была прочитана в Метафизическом клубе в последние годы его существования. Пирс (Pierce, 1878/1966) писал, что «вся функция мышления — это порождать привычки действия» и что то, что мы называем убеждениями, представляет собой «правило действия или, короче говоря, привычку». Он утверждал, что «суть убеждения — создание привычки, а различные убеждения различаются по образу действия, которые они порождают». Далее Пирс говорил, что привычки должны иметь практическое значение, если они имеют смысл. «Сейчас индивидуальность привычки зависит от того, каким образом она подталкивает нас к действию... Таким образом, мы подходим к тому, что осязаемо и мыслимо практическим, как корень каждого настоящего отличительного признака мышления... Не существует настолько тонкого отличительного признака, который не давал бы различий на практике». Наконец, «правило достижения ясности идей заключается в следующем: рассматривая последствия, которые могли бы иметь практическое значение, мы постигает объект наших концепций. Затем наши понятия об этих последствиях сливаются в единую концепцию об этом объекте». Или, как

Пирс сформулировал в более краткой форме в 1905 г., истинность убеждения «лежит исключительно в мыслимом значении, придаваемом течению жизни».

Прагматический принцип Пирса стал революционным, поскольку отказывался от старой цели Платона по созданию фундаментальной философии. Вслед за Гераклитом он утверждал, что ничто не может быть определенным, и извлекал идею Дарвина, что лучшие убеждения те, которые позволяют приспособиться к изменяющейся окружающей среде. Прагматический принцип согласуется и с научной практикой. Пирс работал физиком и знал, что научные концепции бесполезны и бессмысленны, если их нельзя перевести на язык наблюдаемых явлений; таким образом, прагматический принцип Пирса предвосхитил позитивистскую концепцию операционального определения. Впоследствии, когда У. Джеймс позволил эмоциональным и этическим соображениям влиять на решение вопроса о том, работает ли убеждение, Пирс, убежденный физик, отказался продолжать сотрудничество. В психологии прагматизм представляет собой четкую формулировку подхода к психологии адаптации на уровне «проблемы индивида». Позднее Б. Ф. Скиннер сказал, что воспринял подход Дарвина к эволюции видов как модель к пониманию индивидуального научения. Прагматический принцип также предвосхитил бихевиористский поворот в американской психологии, поскольку он говорит о том, что убеждения всегда (если они имеют смысл) проявляются в поведении, т. е. отражение в сознании ради самих себя тщетно.

Пирс так никогда и не стал психологом, но помог развитию психологии в США. Ознакомившись с рядом работ В. Вундта, он начал кампанию против засилья шотландской психологии здравого смысла и за преподавание в университетах экспериментальной психологии. В 1877 г. Пирс опубликовал свое психофизическое исследование цвета — первую американскую работу в области экспериментальной психологии. Его ученик Джозеф Джастроу стал одним из ведущих американских психологов первой половины XX в. и президентом Американской психологической ассоциации. В 1887 г. Пирс поставил основной вопрос современной когнити-вистики: может ли машина думать, как человек? Несмотря на эти достижения, его влияние оставалось весьма ограниченным. Огромное влияние прагматизма на философию и психологию исходило от его коллеги, Уильяма Джеймса.

204 Часть II. Основание психологии

«Психология — это наука о психической жизни», — сообщал Джеймс своим читателям (James, 1890, vol. I, p. 1). Основным исследовательским методом Джеймса была обычная интроспекция, унаследованная у немецких экспериментальных психологов. Как и Вундт, Джеймс отвергал теорию атомизма ощущений. По его мнению, эта теория принимает различимые части объектов за продолжающиеся объекты опыта, таким образом недопустимо расчленяя поток опыта. Джеймс писал:

Сознание... не является самому себе разрубленным на куски. Такие слова, как «цепь» или «поезд», не описывают его должным образом. В сознании нет ничего жестко зафиксированного; оно течет. «Река» или «поток» — вот те метафоры, которые описывают его самым естественным образом. Рассуждения о нем такого рода позволяют нам назвать его потоком мышления, сознания или субъективной жизни (р. 239).

Подобно Дарвину, Джеймс обнаружил, что не так важно, что содержится в сознании; гораздо важнее, что сознание делает; функция гораздо важнее, чем содержание. Основная функция сознания — выбор. Он писал: «Сознание всегда интересуется одной частью объекта больше, чем другой, и в то время, пока мыслит, постоянно отвергает, или принимает, или выбирает» (р. 284). Сознание определяет цели организма и служит им, а главная из этих целей — выживание посредством приспособления к окружающей среде. Но для Джеймса приспособление не пассивно. Сознание делает выбор, всегда направляясь к некоей цели. Непрекращающийся поток возможных выборов влияет и на восприятие, и на поведение: «Разум работает с теми данными, которые он получает, точно так же, как скульптор работает с каменными блоками» (р. 288). Разум в понимании Джеймса отнюдь не пассивная чистая доска сенсуалистов. Это «борец за цели», активно участвующий в практическом мире переживаний.

Отметим, что для Джеймса существует два аспекта адаптивной природы сознания. Первый заключается в том, что сознание дает своим носителям интересы — машины не хотят выживать и действуют просто в силу установленных свойств. Если окружающая среда не подходит этим свойствам, то они не могут адаптироваться и погибают, поскольку их не волнует, умрут они или будут жить. Но суть эволюции состоит в способности справляться с изменениями, и, таким образом, сознание возникает потому, что без него мы не смогли бы адаптироваться. Второй адаптивный аспект сознания — это выбор. Джеймс учил, что сознание возникает, когда инстинкт и привычки не могут ответить на новый вызов. Каждый может вести машину знакомым путем, никак не привлекая к этому сознание, слушать радио или разговаривать с приятелем. Как говорил Декарт, сознание этого человека будет «где-то там». Но стоит человеку по радио услышать, что поваленное дерево перегородило его привычную дорогу, он немедленно начнет относиться к вождению сознательно, поскольку ему приходится выбирать новый путь, чтобы справиться с изменившейся окружающейся средой. Без сознания не было бы выживания, поскольку без него мы были бы всего лишь заводными механизмами, слепыми по отношению к окружающей среде и не заботящимися о своей судьбе.

Но в то же время Джеймс одобрял путь к физиологии, говоря, что психология должна иметь «церебральную» направленность. Предположение о том, что «мозг — это непременное телесное условие психической деятельности», является фундаментальным, и «Принципы» посвящены доказательству именно этой идеи. Он го-

Глава 5. Психология адаптации 205

рячо приветствовал попытки Хартли продемонстрировать, что законы ассоциации представляют собой и законы головного мозга: «До тех пор, пока ассоциация служит причиной, она принадлежит мозговым процессам» (р. 554).

Похоже, что это привело Джеймса к некоторому противоречию: мозг-машина должен делать выбор. Он говорил, что сознание играет положительную роль в жизни людей и животных, и недвусмысленно отвергал механистичность, или то, что называл «теорией автомата». Для Джеймса эволюционный натурализм требовал существования сознания, поскольку оно выполняло жизненно важную адаптивную функцию. Глупая машина не знает направления, она напоминает «игральную кость, которую вечно бросают на стол... какова вероятность того, что наибольшее количество очков выпадет чаще, чем наименьшее?» Джеймс утверждал, что сознание увеличивает эффективность машины мозга, «утяжеляя кости». Он писал (W.James, 1890, vol. I, p. 140): «Утяжеление игральных костей оказывает постоянное давление, делающее действия мозга более ясными», что «служит интересам владельца мозга». Сознание превращает выживание из «просто гипотезы» в «императивное повеление... Выживание будет иметь место, и, следовательно органы должны работать следующим образом... Каждое по-настоящему существующее сознание кажется, во всяком случае самому себе, борцом за конечные цели». Таким образом, сознание обладает ценностью для выживания. Ассоциация может зависеть от законов мозга, но наша воля способна, с помощью расстановки акцентов или посредством подкрепления, направить цепи ассоциаций на службу нашим интересам, и это направление — «все, чего только может пожелать самый страстный защитник свободы воли», поскольку, направляя ассоциации, сознание направляет мышление и, следовательно, действие (р. 141).

Конфликт между «церебралистским» взглядом Джеймса и его верой в поведенческую силу сознания проявился в теории эмоций Джеймса-Ланге, которая была предложена независимо друг от друга Джеймсом и голландским физиологом Карлом Ланге (1834-1900) в 1885 г. Благодаря тому, что эта теория была сформулирована в книге Джеймса «Принципы психологии», теория эмоций Джеймса-Ланге оказала влияние на каждого психолога, сталкивающегося с темой эмоций, и широко обсуждается по сей день.

Будучи психологом сознания, Джеймс хотел объяснить, каким образом и почему в сознательном опыте возникают эмоции. Он противопоставлял свою теорию эмоций теории эмоций этнической психологии, допуская, что, по крайней мере на первый взгляд, его теория менее правдоподобна:

Наш природный способ мышления об эмоциях заключается в том, что психическое восприятие некоторых фактов возбуждает психическую привязанность, называемую эмоцией, и что это состояние разума порождает телесное его выражение. Напротив, моя теория сводится к тому, что телесное выражение следует сразу же за восприятием возбуждающего факта и что наше ощущение этих изменений, по мере их возникновения, и есть эмоция. Здравый смысл говорит: мы упустили удачу — и мы сожалеем и плачем; мы встретили медведя — мы испугались и побежали; нас оскорбил соперник — мы разозлились и нанесли удар. Гипотеза, которую я намереваюсь здесь отстаивать, говорит, что эта последовательность событий неправильна, что одно психическое состояние вовсе не вызывается другим непосредственно, что сначала между ними должны быть поставлены телесные проявления и что более рациональным утверждением является то, что мы чувствуем сожаление, потому что плачем; злимся,

206 Часть II. Основание психологии

потому что наносим удар, боимся, потому что дрожим, а не то, что мы плачем, наносим удар или дрожим потому, что испытываем сожаление, злимся или боимся, как можно было бы сказать. Без телесных состояний, которые следуют за восприятием, последнее было бы чисто познавательным по форме, бледным, бесцветным, лишенным эмоциональной теплоты. Тогда мы могли бы увидеть медведя — и вынести суждение о том, что наилучшим является бегство; получить оскорбление — и счесть правильным нанести удар; но нам не следовало бы на самом деле испытывать страх или злость. Сформулированная в таком грубом виде, гипотеза, скорее всего, немедленно столкнется с недоверием. И тем не менее не потребуются ни многочисленные, ни притянутые за волосы соображения для того, чтобы смягчить ее парадоксальный характер и, возможно, убедиться в ее правоте (James, 1892a/1992, р. 352).

Формулируя свою теорию эмоций, Джеймс боролся с проблемами, которые остались нерешенными и по сей день. Первый вопрос — самый основной: что такое эмоция? Многие, а возможно, и большинство наших перцепций — «чисто познавательны по форме». Восприятие факса, компьютерной мыши или коробки с дискетами на столе «бледны, бесцветны, лишены эмоциональной теплоты». Но не вызывает сомнений, что, если я встречу в лесу медведя, мое восприятие будет, мягко говоря, очень теплым. Так в чем же состоит эта теплота — эмоция страха? Что присутствует в сознании в случае с медведем и отсутствует в случае с факсом?

Ответ Джеймса был продиктован рефлекторной теорией мозга. Напомним, что в рефлекторной теории мозг рассматривают как телефонный коммутатор, обеспечивающий связи между стимулом и ответной реакцией, но неспособный к порождению опыта, чувств или действий. Джеймс придает этому достаточно пассивному взгляду на мозг динамический аспект, утверждая, что любые воспринятые стимулы действуют на нервную систему так, чтобы автоматически осуществлять некоторые приспособительные телесные ответные реакции, не имеет значения, выученные или врожденные. Таким образом, если крупное животное встает на дыбы и рычит на меня, у меня есть врожденная и автоматическая тенденция бежать прочь. Когда я веду машину и загорается красный свет светофора, у меня выученная и автоматическая тенденция нажать на тормоза автомобиля.

Чтобы понять некоторые из более поздних споров относительно сознания, особенно моторную теорию сознания (см. главу 10), нам следует помнить, что в этой последовательности событий эволюционно адаптивным является мое бегство. То, что я могу субъективно чувствовать, глядя на медведя, не имеет никакого значения до тех пор, пока я в состоянии избежать его когтей. Я мог бы, как говорит Джеймс, смотреть на медведя и хладнокровно рассуждать о том, что бегство будет мудрым поступком, вообще ничего не чувствуя. Были построены роботы, способные находить одни объекты и избегать других, но, конечно, они не испытывают ни желания, ни страха.

Но поскольку мы, люди, на самом деле чувствуем страх (и желание), то в задачи психолога входит изобразить, что такое страх (или желание) — дополнительное состояние сознания, добавленное к когнитивной перцепции медведя. Джеймс высказал предположение о том, что это что-то дополнительное эмоциональное — регистрация сознанием состояния и активности нашего тела, вызванных видом медведя. Поскольку Джеймс думал о мозге всего лишь как о соединяющем устройстве, он поместил эмоции не в самом мозге, а вне его, во внутренних

органах (наш желудок корчится от страха) и в мышцах, которые работают, чтобы унести нас прочь от медведя. Что касается простых эмоций, таких как страх или вожделение (в отличие от более тонких эмоций, например зависти или любви), то Джеймс полагал, что самые важные телесные ощущения, которые и составляют эмоции, возникают во внутренних органах. В общем, согласно теории эмоций Джеймса-Ланге, страх не вызывает судорожные конвульсии нашего кишечника, но в то же время сокращающийся кишечник и бегущие ноги также не вызывают чувства страха; страх и есть сжимающиеся внутренности и бегущие ноги. Эмоции — это состояния тела.

В более широком смысле Джеймс говорил, что психические состояния обладают телесными эффектами двух видов. Во-первых, хотя некоторое торможение и присутствует, но мысль о действии автоматически влечет за собой выполнение этого действия. Во-вторых, психические состояния вызывают внутренние изменения в теле, в том числе скрытые двигательные ответные реакции, изменения в сердечном ритме, выделения секрета желез и, возможно, «еще более тонкие процессы». Следовательно, Джеймс утверждал, что «смело можно выдвинуть общий закон, согласно которому ни одна психическая модификация не происходит, если не сопровождается изменением в теле (или если оно не следует за ней)» (1890, vol. 1, р. 5). Таким образом, содержание сознания определяется не только ощущениями, приходящими извне, но и кинестетической обратной связью (как мы сегодня это называем) от двигательной активности тела. «Следовательно, наша психология должна принимать в расчет не только те условия, которые предшествуют психическим состояниям, но и последовавшие за ними результаты... Целостный неврологический организм... не более чем машина для превращения стимулов в ответные реакции; и интеллектуальная часть нашей жизни связана не с чем иным, как со средней или "центральной" частью операций этой машины» (vol. 2, р. 372).

И здесь лежал камень преткновения для Джеймса. Если эмоции заключаются в регистрации нами стимулов, продуцирующих эмоции (например, медведя) и в ответных реакциях тела, автоматически запускаемых стимулом (например, сокращения внутренних органов и бег), то мы можем задаться вопросом: а действительно ли эмоции являются причиной поведения? Если мы боимся потому, что убегаем прочь, то страх не причина бега, а состояние сознания, которое приходит параллельно с бегом. Теория эмоций Джеймса-Ланге выглядит вполне соответствующей теории автомата, которую Джеймс отвергал. Сознание, включая эмоции, имеет отношение к причинам поведения не больше, чем цвет автомобиля к тому, что заставляет его двигаться. Машина вынуждена иметь какой-то цвет, а живые существа, похоже, вынуждены обладать сознательным опытом, но ни цвет машины, ни сознание мозга на самом деле ничего не делают. Будучи наукой, изучающей причины поведения, психология могла бы вообще игнорировать сознание.

Джеймс обнаружил, что столкнулся с той же дилеммой между сердечным чувством свободы и научными декларациями интеллекта о детерминизме, как и другие противники механицизма. Джеймс был искренне предан вере в свободу воли на основании личного опыта. Будучи молодым человеком, он вытащил себя из глубокой депрессии, буквально заставить себя жить дальше, и, сопровождаемый приступами депрессии на протяжении всей своей жизни, сделал волю человека цент-

208 Часть II. Основание психологии

ром своей философии. Но в своей психологии, преданный идее церебрализма, Джеймс обнаружил, что вынужден принять детерминизм как единственный приемлемый с точки зрения науки взгляд на поведение. Он стойко сопротивлялся этому выводу, осуждая механистические концепции человеческого поведения и, как мы убедились, провозглашая, что сознание издает указ о выживании и командует телом. После написания «Принципов» в 1892 г. Джеймс оставил психологию ради философии и развивал свое собственное направление прагматизма. Он пытался прекратить борьбу между головой и сердцем, приравняв чувства сердца к познаниям разума. Тем не менее конфликт сохранялся, и влияние «Принципов» увело американских психологов от вопросов сознания, а таким образом, от определения психологии как науки о психической жизни, данного самим Джеймсом, к проблемам поведения.

«Лебединая песня» Джеймса в психологии. При всем влиянии, оказанном «Принципами» на психологию, они были для Джеймса всего лишь развлечением. В 1892 г. он выпустил в свет однотомный «Краткий курс», который гораздо лучше, чем «Принципы», можно было использовать в качестве учебника, но заявил, что устал от психологии. В том же году он добился того, что его последователь, Хьюго Мюнстерберг (см. главу 10), стал экспериментальным психологом в Гарварде.

Двойственное отношение Джеймса к научной психологии проявилось в его ответе (1892b) на негативный отзыв, данный «Принципам психологии» Джорджем Трамбеллом Лэддом (1842-1921). Хотя Лэдд разделял некоторые аспекты научной психологии, он защищал старую, религиозно ориентированную психологию шотландской традиции, считая натуралистическую психологию неподходящей для службы человеческой душе. Джеймс возражал, что в таком случае психология была бы не наукой, а «массой феноменологических описаний, сплетнями и мифом». Он сказал, что при написании «Принципов» ему хотелось, «чтобы с психологией обращались, как с естественной наукой, дабы помочь ей действительно стать таковой» (р. 146).

Джеймс (James, 1890) совершенно справедливо считал главной задачей новой психологии ее превращение в естественную науку. Церебралистская теория «рефлекс-действие» поистине бесценна, поскольку рассматривает поведение как результат физиологически обусловленных двигательных привычек и импульсов и «работает на практическое предсказание и контроль», что составляет цель всех естественных наук. Психологию отныне следует считать не частью философии, а «ветвью биологии». Однако по одному важному вопросу Джеймс согласился с Лэддом, поскольку верил, что научная психология не может ставить множество важных вопросов, относящихся к человеческой жизни. Например, как мы уже отмечали, Джеймс страстно верил в свободу воли. В своих «Принципах» он обсуждал внимание как важный процесс, с помощью которого мы (по всей видимости) добровольно выбираем, что одна вещь заслуживает внимания больше, чем другая. В одной из глав он противопоставил «причинные» теории внимания, которые говорили о том, что уделить внимание — это волевой акт, «следственным» теориям внимания, утверждавшим, что внимание — есть следствие когнитивных процессов, неподконтрольных нам. Джеймс не видел способа сделать выбор между этими теориями на научной основе и пришел к выводу на нравственной основе, отдав

Глава 5. Психология адаптации 209

предпочтение причинным теориям, поскольку они соглашались с реальностью свободы воли и нравственной ответственности. Но в силу того, что моральные соображения лежат за пределами науки, Джеймс закончил главу, посвященную вниманию, без дальнейшей проработки. Он подразумевал, что, будучи психологами научного толка, мы можем отдать предпочтение аргументам против свободы воли, но мы не должны делать этого, если являемся нравственными философами.

В своей статье Джеймс также коснулся будущего психологии как прикладной дисциплины. Он говорил, что люди нуждаются в практической психологии, которая научила бы их, как действовать, чтобы изменить жизнь. «Психология, способная излечивать меланхолию или мании, нужна гораздо больше, чем психология, строящая теории о природе души» (James, 1829b, p. 153). Психология должна быть практической, должна вызывать изменения. Джеймс не только озвучил требование американских психологов, растущее по мере того, как они становились все более профессиональными и организованными, но и провозгласил свое собственное кредо истины: истинные идеи вызывают реальные изменения в жизни. Затем задачей Джеймса стало окончательная разработка типично американской философии — прагматизма.

К середине 1890-х гг. наметились очертания новой психологии, американской по своему духу. Интерес американских психологов переместился с вопроса о том, что содержится в сознании, к тому, что делает сознание и как оно помогает организму человека или животного адаптироваться к изменчивой окружающей среде. Короче говоря, психическое содержание стало менее важным, чем психические функции. Эта новая функциональная психология стала естественным продолжением дарвинизма и нового американского опыта. Разум, сознание не существовали бы, если бы не служили адаптивным потребностям хозяина, говорил Джеймс; в Америке 1890-х гг. было ясно, что основной функцией сознания является руководство приспособлением к лавине изменений, обрушивающихся на иммигрантов и фермеров, рабочих и специалистов. В мире постоянных изменений древние истины — психическое содержание, неизменные доктрины — стали непригодными. Люди больше не верили в вечные Формы Платона. В потоке Гераклита единственной вечной константой являлось изменение, и, следовательно, единственной реальностью опыта (предметом исследования психологии) было приспособление к изменениям.

210 Часть II. Основание психологии

В серии работ, начатых в 1895 г. и достигших кульминации в книге «Прагматизм» (1907/1955), Джеймс развивал всесторонний прагматический подход к проблемам науки, философии и жизни. Он утверждал, что идеи не заслуживают внимания или, точнее, не имеют смысла, если не имеют отношения к жизни. Он писал:

Истинны те идеи, которые мы можем ассимилировать, обосновать, подтвердить и верифицировать. Идеи, с которыми нельзя поступить подобным образом, ложны. В этом и заключается практическое отличие обладания истинными идеями... Истинность идеи — это не постоянное свойство, внутренне ей присущее. Истинность случается с идеей. Она становится истинной, истинной ее делают события. По сути дела, ее подлинностью является событие, процесс (р. 133).

До сих пор это звучало так же, как у Пирса: твердолобый дарвинистский подход к истине. Но Джеймс пошел дальше Пирса, заявив, что истинность идеи следует проверять тем, насколько полно, «ничего не опуская», она согласуется со всей совокупностью чьего-либо опыта. Когда Джеймс говорил, что мы анализируем идеи с помощью опыта, он имел в виду опыт в узком, когнитивном смысле — понимание ученым физического мира. Подобно романтикам, он не видел оснований ставить один опыт выше другого. Опыт, не относящийся к познанию (надежды, страхи, любовь, амбиции), был в такой же степени неотъемлемой частью реальной жизни человека, как и ощущения количества, твердости или массы. Джеймс говорил: «Идеи (которые не что иное, как часть нашего опыта) становятся истинными в той мере, в какой они помогают нам добиться удовлетворительных отношений с остальными частями нашего опыта» (р. 49). Таким образом, критерий истинности Джеймса гораздо шире, чем у Пирса, и приложим к любой концепции, сколь бы фантастической и метафизической она ни казалась. Для упрямых эмпириков идеи Бога и свободной воли не имеют смысла, поскольку лишены сенсорного содержания. Для Джеймса эти идеи могут вызвать изменения в нашем образе жизни. Если идея свободной воли и ее непосредственное следствие, нравственная ответственность, заставляет мужчин и женщин прожить лучшую, более счастливую жизнь, чем если бы они верили в теорию автомата, то свободная воля будет истиной; или, точнее, она будет сделана истиной в жизни и опыте людей, разделяющих ее.

В отличие от традиционных рационализма и эмпиризма, прагматизм Джеймса не содержал никаких метафизических предрассудков:

Рационализм привязан к логике и опыту. Эмпиризм привязан к внешним чувствам. Прагматизм готов принять все что угодно, последовать за логикой или чувствами и учесть самый смиренный и личный опыт. Он примет к рассмотрению даже мистический опыт, если тот повлечет за собой практические последствия (1907/1955, р. 61).

Холодному интеллектуальному позитивизму прагматизма Пирса Джеймс противопоставил веления сердца, что было созвучно американцам со времен Джонатана Эдвардса. Джеймс признавался, что его прагматизм был антиинтеллектуальным, считающим разум и сердце равными в поиске истины. Сравнивая рационалиста и поиск абсолютной Истины, Джеймс писал: «Радикальный прагматик — это беззаботное анархическое существо» (р. 168). Функциональные психологи и их наследники, бихевиористы, также хотели бы обесценить интеллект. Как мы увидим, научение и решение проблем скоро станут объяснять в понятиях метода еле-

пых проб и ошибок и последующих вознаграждений и наказаний, а не в понятиях направленной когнитивной активности.

Прагматизм был функциональной философией — методом, а не доктриной. Он открывал способ справиться с гераклитовым потоком опыта, независимо от проблемы или темы. Он предлагал путеводную звезду в сфере теологии и физики, политики и этики, философии и психологии. Хотя никто не надеялся обнаружить окончательную, неизменную истину о Боге или материи, обществе или морали, метафизике или разуме, каждый, по крайней мере, мог знать, какие вопросы задавать. Имеет ли значение эта концепция? Изменит ли она меня, мое общество, мою науку? Прагматизм обещал, что хотя окончательного решения любой проблемы не существует, но существует, по крайней мере, метод конкретного решения проблемы здесь и сейчас.

До этого философы искали первичные принципы, бесспорные идеи, чтобы воздвигнуть на них философскую систему и философию науки. Прагматизм Джеймса отказался от поиска первичных принципов, признав, вслед за Дарвином, что не может быть неизменной истины. Вместо этого Джеймс предложил работающую философию, отворачивающуюся от содержания (неизменные истины) и поворачивающуюся к функции (что идеи делают для нас). Как только он это сделал, психологи стали развивать психологию функций, изучая не идеи, содержащиеся в разуме, а то, как разум работает, приспосабливая организм к изменчивой окружающей среде. В то же время они надеялись, что психологическая наука будет отвечать насущным запросам современности, помогая решать вопросы иммиграции и образования, безумия и слабоумия, бизнеса и политики.

212 Часть II, Основание психологии

Тем не менее, после того как высшее образование после Гражданской войны приобрело более светский характер, поднялась интеллектуальная волна, благоприятствовавшая натурализму в новой психологии. В 1875 г. Уильям Джеймс создал неформальную психологическую лабораторию в Гарварде на кафедре естественной истории, в связи с чтением учебного курса «Отношения между физиологией и психологией». В 1887 г. он начал читать курс под названием «Психология» на кафедре философии; в 1885 получил финансирование от Гарвардского университета и создал первую официальную психологическую лабораторию в Америке (Т. С. Cadwal-lader, 1980). В Йельском университете старая психология президента Ноя Портера уступила Джорджу Трамбеллу Лэдду, который, хотя и был священником кон-грегационалистской церкви и консерватором от психологии, испытывал уважение к экспериментальной психологии В. Вундта и включил ее в книгу «Элементы физиологической психологии» (1887), имевшую большое влияние. В Принстоне президент университета Джеймс Мак-Кош был верен шотландцам, но признавал, что «современная тенденция — ориентация на физиологию» (цит. по: R. Evans, 1984), и преподавал своим студентам психологию Вундта.

В 1878 г. Гарвардский университет выпустил первого доктора философии в области психологии — Дж. Стэнли Холла (1844-1924). Холл, студент Джеймса, был настоящим психологом. Он отправился в университет Джона Хопкинса, первый университет, готовивший постдокторантов в Соединенных Штатах, где создал лабораторию и разработал несколько учебных курсов по новой психологии. Психология Холла шла намного дальше психологии Вундта и включала в себя экспериментальные исследования высших психических процессов, антропологию и патопсихологию. Холл также энергично занимался психологией развития, положив начало исследованию детей, и ввел в употребление термин «adolescence» (юность, подростковый период). Он преследовал цель превратить американскую психологию в самостоятельный институт; в 1887 г. Холл организовал American Journal of Psychology, а в 1892 основал Американскую психологическую ассоциацию. Одним из студентов Холла был Джеймс Мак-Кин Кеттелл (1860-1944), который позднее проходил обучение у В. Вундта и Ф. Гальтона, а затем вернулся в Соединенные Штаты, чтобы создать лаборатории в Пенсильванском (1887) и Колумбийском (1891) университетах. Когда Джеймс Кеттелл был в Лейпциге, он предложил исследовать индивидуальные различия во времени реакции, но Вундт не одобрил эту идею, назвав ее «типично американской».

Историки культуры часто пишут, что, хотя Рим и завоевал Грецию в военном отношении, он в свою очередь попал в плен греческой культуры. То же самое можно сказать и о немецкой экспериментальной психологии в США. На полях сражений в академических кругах новая психология победила старую, превратив психологию в натуралистическую, объективную науку. Однако дух старой психологии фундаментально изменил новую психологию, превратив ее из лабораторных экспериментов над ощущениями и перцепций в социально полезные исследования целостной личности (R. Evans, 1984). Шотландцы и их последователи в Америке всегда делали упор на использовании разума — психической активности, а не на содержании психики. Их психология способностей была, подобно аристотелевой, психологией функций. И подобно тому, как психология Аристотеля была биоло-

Глава 5. Психология адаптации 213

гической, психология психических функций шотландской школы, несмотря на связи с религией, оказалась полностью совместимой с современной дарвинистской биологией. Эксперименты стали новшеством для американской психологии, но американские психологи до сегодняшнего дня сохраняют интерес шотландцев к психической активности и к постановке психологии на службу обществу и отдельным людям.

Но психология в Америке не была традиционной психологией сознания. Как только психология столкнулась с эволюцией, господствующей стала тенденция исследовать поведение, а не сознание. Традиционно философы занимались знаниями человека, тем, как мы формируем идеи и узнаём, истинны они или ложны. Действия, проистекающие из идей, представляли собой лишь незначительную долю их интересов. Но в биологическом, эволюционном контексте идеи имели смысл, только если вели к эффективным действиям. Метафизический клуб понимал это и разработал прагматический принцип. В борьбе за существование побеждают успешные действия, и любой организм, «болезненный, с бледными мыслями» вне зависимости от того, насколько они глубоки, обречен на поражение. Сутью психологии адаптации стала идея о том, что разум имеет отношение к эволюции, поскольку ведет к успешным действиям, т. е. адаптивен. Как говорил Джеймс:

Если бы однажды мысль не привела к активным мерам, она утратила бы свою неотъемлемую функцию и ее пришлось бы считать патологической или бесплодной. Течение жизни, доступное нашим глазам и ушам, оставалось бы недосягаемым для наших рук, ног или губ... восприятие и мышление служат лишь поведению (цит. по: В. Kuklick, 1977, р. 169).

Тем не менее психология адаптации от Спенсера и до Джеймса оставалась наукой о психической жизни, а не о поведении. Но большая часть сознания была связана с поведением. Неважно, что оно являлось всего лишь промежуточной станцией на пути от стимула к ответной реакции; оно было реальным и заслуживало серьезного изучения. Джеймс говорил, что сознание дает распоряжение о выживании; оно посылает телу команды вести себя адаптивным образом. Но существовало и другое течение, ставившее своей целью исследование поведения вместо исследования сознания, и, со временем, это подводное течение стало главенствующим, а затем превратилось в приливную волну, которая, по сути дела, уничтожила науку о психической жизни.

Сэмюел Хайнс (Samuel Hynes, The Edwardian Turn of Mind (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1968) описывает общественную историю Британии в конце века. Изменения, произошедшие в этот период в психологии, рассмотрены в книге:

214 Часть II. Основание психологии

Reba N. Soffer, Ethics and Society in England: The Revolution in the Social Sciences 1870-1914 (Berkeley: University of California Press, 1978). Биография Спенсера приведена в следующей работе: J. Peel Herbert, Spencer (Hew York: Basic Books, 1971). Говард Грубер (Howard Gruber) затронул глубокие вопросы применимости дарвинизма к людям: Darwin on Man: A Psychological Study of Scientific Creativity, 2nd ed. (Chicago: University of Chicago Press, 1981). О Гальтонесм.: F. Forest, Francis Gallton (New York: Taplinger, 1974). О Гальтоне и британских евгениках см.: Ruth Schwartz Cowan, «Nature and Nurture: The Interplay of Biology and Politics in the work of Francis Galton», в: W. Coleman and C. Limoges, eds., Studies in the History of Biology, vol. 1,133-208 (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1977); Robert С Bannister, Social Darwinism: Science and Myth in Anglo-American Social Thought (Philadelphia: Temple University Press, 1979); и Daniel Kevles, In the Name of Eugenics: Genetics and the Uses of Human Heredity (New York: Knopf, 1985). Обсуждение социал-дарвинизма и евгеники приводится в книге: Greta Jones, Social Darwinism in English Thought: The Interaction between Biological and Social Theory (Sussex, England: Harvester Press, 1980). В дополнение к упомянутой книге см. следующую важную работу: G. Romanes, Mental Evolution in Man (New York: D. Appleton, 1889); единственной биографией Дж. Романеса является книга: Ethel Romanes, The Life and Letters of George John Romanes (New York: Longmans, Green & Co., 1898), но замечательная краткая дискуссия о нем, посвященная его роли в викторианском кризисе самосознания, приведена в: Frank Miller Turner, «George John Romanes, From Faith to Faith», in F. M. Turner, Between Science and Religion: The Reaction to Scientific Naturalism in Late Victorian England (New Haven, CT: Yale University Press, 1974). Основной работой К. Л. Моргана является книга: С. L. Morgan, An Introduction to Comparative Psychology (London: Walter Scott, 1894).

Всестороннее освещение американской жизни до 1890 г. см.: Bernard Bailyn, «Shapingthe Republic to 1760», Gordon S. Wood, «Framing the Republic 1760-1820», David Brion Davis, «Expanding the Republic 1820-1860», и David Herbert Donald, «Uniting the Republic 1860-1890», in B. Bailyn, D. B. Davis, D. H. Donald, J. L. Thomas, R. H. Wiebe, and G. S. Wood, The Great Republic: A History of the American People (Boston: Little, Brown, 1977). Дэниэл Бурстин (Daniel Boorstin) уделяет основное внимание интеллектуальной и общественной истории того же периода: The Americans: The Colonial Experience (New York: Vintage Books, 1958) и The Americans: The National Experience (New York: Vintage Books, 1965); прекрасно написанные и занимательные книги. Лучшей книгой об американском характере остается произведение Алексиса Токвиля: A. Tocqueville (1850/1969); репортер Ричард Ривс (Richard Reeves, In Search of America (New York: Simon & Schuster, 1982) проследил маршрут А. Токвиля. Обзор американской жизни колониального периода см.: David Hackett Fischer, Albion's Seed: Four British Folkways in America (New York: Oxford University Press, 1989). Это первая из целой серии книг о культурной жизни США. Ценная общая история интеллектуальной мысли Соединенных Штатов приведена в книге: Morton White, Science and Sentiment in America: Philosophical Thought from Jonathan Edwards to John Dewey (New York: Oxford University Press, 1972). Интеллектуальная жизнь раннего колониального и послереволюционного периодов обсуждается в работе: Henry Steele Commager, The Empire of Reason: How Europe Imagined and America

Глава 5. Психология адаптации 215

Realized the Enlightenment (Garden City, NY: Doubleday, 1978); Henry May, The Enlightenment in America (New York: Oxford University Press, 1976); и Perry Miller, Errand into the Wilderness (New York: Harper & Row, 1956).

Наиболее влиятельные общественные движения XIX столетия описаны в книге: A. Douglas, The Feminization of American Culture (New York: Knopf, 1977); Richard Hofstadter, Anti-Intellectualism in American Life (New York: Vintage Books, 1962); и R. B. Nye, Society and Culture in America 1830-1860 (New York: Harper & Row, 1974); об американской френологии см.: Thomas H. and Grace E. Leahey, Psychology s Occult Doubles (Chicago: Nelson-Hall, 1983). Об американской философии см.: A. L. Jones, Early American Philosophers (New York: Ungar, 1958); Herbert W. Schneider, History of American Philosophy (New York: Columbia University Press, 1963); и, главным образом, о периоде после Гражданской войны см.: В. Kuklick (1977); из последней книги взяты все цитаты в разделе о Метафизическом клубе, если нет указаний на другие источники. Стандартную биографию Джонатана Эдвардса см. в работе: Perry Millerjonathan Edwards (New York: Meridian, 1959). О Ч. Райте см.: Edward H. Madden, «Chauncy Wright's Functionalism»,Jot/ma/ of the History of the Behavioral Sciences, 10 (1974): 281-90. Ранняя философия прагматизма и ее влияние описаны в книге: Philip P. Wiener, Evolution and the Founders of Pragmatism (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1949); J. K. Feible-man, An Introduction to the Philosophy of Charles S. Peirce (Cambridge, MA: MIT Press, 1946); и Thomas S. Knight, Charles Peirce (New York: Twayne, 1965). О Ч. Пирсе — психологе см.: Thomas Cadwallader, «Charles S. Peirce: The First American Experimental Psychologist», Journal of the History of the Behavioral Sciences, 10(1974): 191-8. Стандартная биография У. Джеймса приведена в: Ralph Barton Perry, The Thought and Character ofWilliamjames, 2 vols. (Boston: Little, Brown, 1935); эта биография, хоть и стандартная, страдает от попыток автора представить У. Джеймса реалистом, как сам Р. Перри. Недавно появилась еще одна биография: Gay Wilson Allien, Williamjames (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1970). О влиянии У. Джеймса см.: Don S. Browning, Pluralism and Personality: William James and Some Contemporary Cultures of Psychology (Lewisburg, PA: Bucknell University Press, 1980). Самую подробную из последних биографий У. Джеймса можно найти в книге: G. Myers, Williamjames: His Life and Thought (New Haven, CT: Yale University Press, 1987); полная оценка его интеллектуального наследия приведена в работе: Т. Н. Leahey, «Heroic Metaphysician», Contemporary Psychology, 33 (1988): 199-201.

Единственным полным источником о становлении американской психологии является работа: R. Evans (1984); на эту же тему см.: R. Dolby, «The Transmission of Two New Scientific Disciplines from Europe to North America in the Late Nineteenth Century», Annals of Science, 34 (1977): 287-310. О психологии до появления новой психологии см.: J. W. Fay, American Psychology before Williamjames (New York: Octagon Books, 1966); J. R. Fulcher, «Puritans and the Passions: The Faculty Psychology in American Puritanism», Journalofthe History of the Behavioral Sciences, 9 (1973): 123-39; и Е. Harms, «America's First Major Psychologist: Laurens Perseus Hickock»,/ouma/ of the History of the Behavioral Sciences, 8 (1972): 120-3. Два сборника (Robert Rieber, ed. и Kurt Salzinger, ed.) посвящены американской психологии старого и нового периодов: The Roots of American Psychology: Historical Influences and Implications for the Future (New York: New York Academy of Sciences, Annals of the New York Academy

216 Часть II. Основание психологии

of Sciences, vol. 291,1977) и Psychology: Theoretical-Historical Perspectives (New York: Academic Press, 1980). K.Hma.:JosefBTOzek,ed.,ExplorationsintheHistory ofPsychology in the United States (Lewisburg, PA: Bucknell University Press, 1984) содержит статьи по старой и новой психологии. Упоминания о первых психологах есть в книге: S. Miller, G. Т. Ladd: Pioneer American Psychologist (Cleveland: Case Western Reserve University Press, 1969); Dorothy Ross, G. Stanley Hall: Psychologist as Prophet (Chicago: University of Chicago Press, 1972). Майкл Сокал (Michael Sokal) создал целый ряд работ о Мак-Кине Кэттелле, см., например: «The Unpublished Autobiography of James McKeen Cattell», American Psychologist, 26 (1971): 626-35, и An Education in Psychology: James McKeen Cattell's Journal and Letters from Germany and England, 1880-1888 (Cambridge, MA: MIT Press, 1980).

Одной из вех среди произведений, посвященных новой психологии в Соединенных Штатах, стала статья: John Dewey, «The New Psychology», Andover Review, 2 (1884): 278-89; фон и ее влияние см. в: Morton White, The Origin of Dewey s Instru-mentalism (New York: Octagon Books, 1964). Две другие современные статьи полезны для изучения истории первых лабораторий в Соединенных Штатах: «Psychology in American Universities», American Journal of Psychology, 3 (1992): 275-86; и Christian A. Ruckmich, «The History and Status of Psychology in the United States», American Journal of Psychology, 23 (1912): 517-31. Более общий отчет о том периоде см.: J. Mark Baldwin, «Sketch of the History of Psychology», Psychological Review, 12 (1905): 144-65.