Проклятие баальбека
Монголы еще не знали поражений и свято верили, что гибель в бою дарует им вечную жизнь в Деважане
жүктеу/скачать 364.5 Kb.
|
Монголы еще не знали поражений и свято верили, что гибель в бою дарует им вечную жизнь в Деважане. После совета Китбуга заглянул к Донаю. Он застал друга молящимся и осторожно, боясь потревожить его, опустился на край белой кошмы и поджал под себя ноги. Когда Донай закончил, тумань сказал: – Твои сотни пойдут первыми. Я не хочу, чтобы рыцари сразу смяли твоих воинов. На них много железа. Завяжи бой и отходи. – Хорошо, – кивнул Донай, устраиваясь напротив Китбуги. Произнес немного погодя: – Одноглазый Субудэй всегда берег молодых нукеров. Ночью они услышали топот многих тысяч коней и изготовились к бою, но скоро юртаджи донесли, что это царевич Бандар привел к ним свои победоносные тумэны. Хвала великому Бату, он достоин славы грозного потрясателя Вселенной!.. Битва еще не началась, а участь Генриха Благочестивого и его многочисленного доблестного войска была уже предрешена. Рыцари построились в несколько линий и стали медленно двигаться вперед. И тотчас им навстречу вылетела свирепая монгольская лава, осыпала тучами стрел и дротиков, а потом, слегка подавшись назад, выгнулась полумесяцем и зажала лучшую конницу Европы в смертельные тиски. Напрасно доблестные герцоги и бароны пытались вырваться из окружения. Монголы были повсюду. Длинными пиками с железными крючьями они стаскивали рыцарей с коней, набрасывали на них арканы и безжалостно волокли по земле. Архай прославился в этой битве. Он взял в плен бургундского графа, и сам царевич Бандар похвалил его. Китбуга думал, что теперь они повернут коней к последнему морю, о чем написано в книге судеб, но великий Бату приказал им возвращаться в родные степи. Тогда он еще не знал, что в Каракоруме на престол каана взошел Гуюк – злейший враг Бату… Путь домой занял долгих четыре года. В безводных кыпчакских степях Китбуга потерял едва ли не треть своего тумэна. Они съели всех быков, верблюдов и запасных лошадей. Когда впереди показались заснеженные вершины Хэнтэя, Китбуга остановил тумэн и принес Создателю бескровную жертву. Радость его скоро была омрачена известием о смерти Сохор-нойона. В последнюю луну зимы беловатого зайца он превратился в тэнгри и ушел к Творцу Вечно синего Неба. Хукерчины говорили, что, почувствовав приближение смерти, старик сел на коня и ускакал в степь. Через три дня его истерзанное тело нашли в изножье родовой горы Бурх-а Халдун, а неподалеку обнаружили матерого волка с перерезанным горлом. Воистину, конь падает на скаку, мужчина погибает в борьбе… Ветвь восьмая Конь падает на скаку, мужчина погибает в борьбе… Бейбарс не мог понять, почему рыцари из Сидона и Акры все время нападают на караваны паломников, совершающих хадж в Мекку. А недавно он узнал, что франки собирают большое войско, чтобы захватить Египет. Султан издал фирман, в котором призвал всех правоверных встать на защиту страны. Семь глаз безумных у Иблиса, бесконечен путь к престолу Всевышнего. Объяснения хадисов были сложны и туманны. Они говорили, что мусульмане в равной степени почитают Инджиль Шериф и Коран. Правоверные с уважением относятся и к Мусе. Ведь Измаил является сыном Агари – наложницы Авраама. Бейбарс спросил у седобородого Бургали, имадеддина из Багдада, в чем суть учения Мухаммеда? И старик как-то странно улыбнулся, ответил немного погодя, что простым смертным не дано понять откровения пророка. До Мухаммеда были Адам, Ной, Давид, Иса с Мэриам. И все они говорили правильно. Но со временем люди все перепутали, все забыли. И тогда пришел Мухаммед и сказал: – Ла Илла иль Алла, Мухаммед расуль Алла. Бейбарс поблагодарил суфия за беседу и ушел, довольный, что познал истину. Все просто. Надо только верить в Аллаха и уничтожать неверных. И тогда Всевышний пошлет к нему благословенную птицу Хумай, обитающую на краю земли. В сражении под Дамаском Бейбарс не знал страха. Кресты на плащах рыцарей напомнили ему о рыжеволосом монголе, который убил Сероктен. Бейбарс поднял коня на дыбы, и тотчас вся равнина огласилась гортанными криками. Тысячи мамлюков, блестя на солнце чешуйчатыми бектерами, стремительно понеслись навстречу рыцарям, с флангов их уже охватывали толпы арабов и берберов в полосатых бурнусах. Франки в ужасе повернули коней к городу, надеясь укрыться за его высокими стенами, но мамлюки с ходу пошли на приступ. Они не обращали внимания на жестокие потери. Сотни гулямов, пораженных камнями и стрелами, сразу погибли у крепостных ворот, однако другие пробили стену. Бейбарс спрыгнул с коня и бросился к разлому. – Аллах Акбар! – закричал он, и тысячи мамлюков яростно подхватили его призыв. Сверху на головы нападавших бросали тяжелые камни и лили кипящую смолу, но это не останавило мамлюков. Бейбарс первым ворвался в город. Он был похож на свирепого барса, обезумевшего от крови. Кутуз с трудом вывел его из боя. Бейбарс ничего не понимал, кричал, что нужно истребить всех неверных, и рвался обратно в город. Он успокоился лишь тогда, когда по его узким улицам весело побежали алые языки пламени, и в воздухе резко запахло гарью. Кутуз бросил к ногам султана богатую добычу из Дамаска и Асколона. Однако вместо награды Тураншах велел мамлюкам пересилиться из Каира на пустынный остров Аль-Бахр, расположенный в дельте Нила. Мамлюки не стали противиться, хотя в душе затаили обиду. Они изнывали от жары и вынужденного бездействия на каменистом острове. Как-то после эзана Кутуз пригласил к себе в шатер Бейбарса, Кагера и Котлубяка. – В этой стране ценят лесть, а не воинскую доблесть, – мрачно произнес Кутуз. – Султан окружил себя улемами и щедро раздает им титулы и награды. – А не ожидает ли нас участь хорезмийцев? – спросил Котлубяк, и все надолго задумались, вспоминая, как в прошлом году султан велел мамлюкам истребить хорезмийцев, хотя они ни в чем не были виноваты перед ним. – Что мешает нам сделать эту страну своей? – прервал Бейбарс затянувшееся молчание. – Мы клялись султану в верности на Коране, – сказал Кутуз. – Хорошо, – поддержали его Кагер с Котлубяком. – Только не забудь предупредить нас, когда султан прикажет истребить мамлюков. Ночью в казарму мамлюков пришел Бургали. Он был в длинном черном плаще и войлочных туфлях с загнутыми носками. – Что привело вас сюда, почтенный Бургали? – спросил Кутуз. – Меня послала к тебе несравненная Шеджерет, – ответил имам.
– Вот так я расправлюсь с мамлюками! – кричал Тураншах, даже не подозревая, что за колоннами прячутся его злейшие враги. Когда султан успокоился, Бейбарс с Кутузом незаметно вышли из дворца, и ночь сразу поглотила их. – Я пойду до конца, – сказал Кутуз, запрыгивая в лодку. Они знали, что все кыпчаки поддержат их в заговоре против султана, но среди мамлюков было немало черкесов и туркмен, которые пришли в Египет после гибели Джелаль-ад-Дина. – Ты великий воин, – произнес Бейбарс. – Но позволь мне первому обратиться к сарбазам. – Пусть будет так, – согласился Кутуз. – Только нужно сделать султаном туркмена Айбека. Это сплотит нас.
– Братья! – закричал Бейбарс, гарцуя на горячем вороном жеребце. – Султан предал нас неверным. Пора вернуть Египет на тропу Аллаха!.. – Пусть скажет Кутуз, – заволновались мамлюки. – Вы все меня знаете, – произнес атабек. – Я не раз водил вас против неверных. – Да, это правда, – одобрительно загудели мамлюки. – Сегодня ночью мы стали свидетелями того, как султан распорядился истребить нас, – повысил голос Кутуз. – Он считает, что мамлюки больше не нужны Египту. На миг все стихло, и Бейбарсу показалось, что мамлюки усомнились в словах Кутуза. Но тут взревели от ярости ряды непобедимых дада, и тысячи кривых сабель со зловещим свистом рассекли воздух: – Веди нас, Кутуз! Мамлюки опрокинули и растерзали жидкую цепь тавашей, которые попытались задержать их у входа во дворец султана. Тураншах открыл окно, спрыгнул в сад и побежал к Нилу, но Бейбарс догнал его и одним ударом сабли отрубил несчастному голову. – Хвала Аллаху! – сказал Бейбарс подбежавшему Кутузу. – Мы стали хозяевами Египта. Кутуз шумно перевел дух, бросил саблю в ножны и отвел глаза от окровавленной головы султана. Создатель не вмешивается в дела смертных. Его суд вершится на небесах… Ветвь девятая Создатель не вмешивается в дела смертных. Его суд вершится на небесах… Когда умер Чингис, нойоны, тумани и беки возвели на престол каана Тулуя. Выбор пал на него не случайно. Он был не по годам рассудителен и мудр, и сумел убедить братьев не обнажать мечей друг против друга. Кэраитская царевна Соркактани-беки подарила ему четырех сыновей: Хубилая, Ариг-бугу, Хулагу и Мункэ. Все они были воспитаны в духе любви и уважения к истинной вере. За это их не очень жаловали черные монголы, которые при Угэдэе стали пользоваться большой властью. Сегодня решалась судьба Великой степи, и Китбуга пошел на Курултай. Ему не хотелось, чтобы верх взяли сторонники Гуюка, своенравного и заносчивого сына Угэдэя. В год Лошади, когда реки только освободились ото льда, а трава еще не набрала силу, он оскорбил Бату и чуть не развязал в степи большую войну. Кэраиты и найманы не хотели сражаться за Гуюка. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы не внезапная смерть каана?.. На Великую степь снова легло черное траурное покрывало. Бату распустил тумэны, и с тремя тысячами верных кэшиктэнов ушел на Итиль, где на месте разрушенного Булгара построил свою новую столицу. Два года степь жила в тревожном ожидании. По улусам без устали сновали вестники Туракины и Соркактани-беки. Одни призывали монголов твердо держаться старой веры, другие ратовали за Мункэ, дескать, он мудр и справедлив, и сам Бату, старший в роде Чингиса, уважает его. Кто, как не он, достоин яшмовой тамги, на которой высечены бессмертные слова, омытые кровью многих тысяч нукеров: – Бог на Небе. Ха-хан – Могущество Божье на Земле…» На Курултай съехались лучшие люди всех монгольских племен. В открытой степи они поставили огромный пурпурный шатер, вмещающий две тысячи нукеров. Вокруг него располагались свирепые, высеченные из мрамора багатуры, призванные отгонять злых духов. Китбуга взял на Курултай Архая. Ему хотелось подольше побыть с сыном, но едва они развернули юрту на пологом, заросшем тальником и осокою берегу Онона, как Хулагу позвал туманя к себе. Китбуга не посмел ослушаться и простился с Архаем, наказав, чтобы на Курултае он все время держался Доная. Архай был высок и широкоплеч. По примеру Сохор-нойона он носил медную серьгу в ухе и никогда не расчесывал жесткие темные волосы. Нукеры уважали его за храбрость. Китбуга не раз слышал, как они говорили, что в трудном бою он умеет поддержать и вселить уверенность в тех, кто уже давно растерял свои стрелы и надежды. Но тумань замечал в сыне удивительное равнодушие к добыче и воинской славе. Китбуга усматривал в этом влияние его матери, смиренной Борогчин, которая в любой войне видела только происки асуров… Архай скрылся в степи, и Китбуга, сожалея, что ему так и не удалось поговорить с сыном, тронул коня к юрте Хулагу. Напротив нее гордо развевалось темно-фиолетовое знамя монголов, а по бокам стояли белые и красные стяги Орус-Кыпчак и Поднебесной империи. Хулагу был в хорошем расположении духа. Он сказал, что Отец Вечно синего Неба явил к ним свою милость, и с этого дня в степи прекратятся раздоры и нестроения. Китбуга и другие тумани вынесли из юрты резной трон из чистого золота и поставили его на вершине остроглавой сопки. Сделалось необычно тихо, а потом вся степь взорвалась приветственными криками. Китбуга заметил в толпе и собольи шапки урусов, яркие кафтаны армян, и высокие чалмы посланцев багдадского карифа, и лисьи малгаи башкурдов, и шелковые халаты китайцев, и его охватила гордость, что здесь, на этих каменистых холмах, собрались представители стольких народов. И он закричал вместе со всеми: – Бог на небе. Ха-хан – Могущество Божье на Земле». Откинулся расшитый тесьмой кожаный полог, и из шатра вышел Мункэ. Он был в черных гутулах, белом тэрлике и золоченных доспехах. – Хвала Создателю! – облегченно вздохнул Китбуга. – Он услышал мои молитвы. Кэбтеулы усадили Мункэ на трон. – Мы желаем, мы просим, мы требуем, чтобы ты стал нашим ханом! – сказал Хулагу, и радостный гул побежал по холмам. Но едва Мункэ взмахнул золотым каанским буздыханом, как в степи установилась звонкая тишина. – Если вы хотите, чтобы я был вашим ханом, то служите мне мечом! – воскликнул Мункэ. – Мы готовы! – закричали монголы в едином порыве, и тысячи сабель рванулись из расписных ножен…
– Взгляни ввысь и узнай Бога, – торжественно произнес Хулагу. – Если ты будешь почитать своих багатуров по их достоинству и силе, и заботиться о простом народе, Бог даст тебе все, что ты пожелаешь. – Но если ты забудешь заветы предков и нарушишь Джасак, – сказал Хубилай, младший брат каана, – то сделаешься ничтожен и жалок. И у тебя не будет даже кошмы, на которой ты сейчас сидишь.
– А, хурый! – крикнул Хубилай. – Слава Ха-хану – Владыке середины мира, что есть середина всему… В степи еще не смолкли радостные крики, а к Мункэ уже подвели несчастных сторонников Туракины. Их раздели до пояса и бросили на землю. Кэбтеулы ударили в барабаны, и Мункэ, сжалившись над заговорщиками, велел сломать им хребет. Они стойко, без единого крика, как и подобает знатным монголам, приняли смерть. Так в свое время погибли Джамуха и Джучи – названный брат и старший сын Чингиса… Год Мыши принес большую войну. Армянский царь Гетум просил Мункэ о помощи против багдадского карифа. Он писал каану, что агаряне не дают паломникам прикоснуться ко Гробу Господню. Мункэ призвал к себе Хулагу и приказал ему наказать халибо-солтана. Китбуга лично снаряжал свой тумэн. Он смотрел, чтобы каждый нукер имел по два колчана стрел, кожаную баклагу-борхото, далинг, где должно храниться сушеное мясо, хотя в случае крайней нужды любой монгол мог рассечь вену запасной лошади и утолить жажду кровью, а потом перевязать рану жильной ниткой. Хулагу приказал уйгурам и киданям покинуть степи, лежащие между Каракорумом и Бишбалуком и навести мосты через бурные горные реки. Собираясь на войну, Китбуга говорил, что она будет последней для монголов. Об этом написано в книге судеб. Но Борогчин не разделяла уверенности мужа. Однажды она не выдержала, сказала, что хорошо бы Архаю остаться дома. Китбуга сдвинул к переносью желтые клочья бровей, спросил хмуро: – Разве можно удержать в клетке вольного кречета? Услышав их разговор, тяжело поднялась со своего ложа Алга-хатунь. – Я подзадержалась на этом свете, – сказала она, щуря подслеповатые глаза. – Асуры уже давно стучатся в нашу юрту. Если ты не убережешь Архая, погибнет весь наш род. Китбуга молча вышел из юрты и долго смотрел, как на горизонте медленно гаснет узкая розовая полоса заката. Слова Алга-хатунь зародили в душе сомнение. Он хотел просить Хулагу разрешить Архаю остаться дома, но потом раздумал. Если сын узнает об этом, то будет презирать его. На рассвете в ханскую ставку пришел Буха-заарин. Он был в боевых доспехах. – Ты нарушил обет? – спросил Хулагу. – Нет, – ответил Буха-заарин. – Тогда что привело тебя к нам? – Вам понадобится моя помощь.
– Благослови нас, ахай. Буха-заарин снял тяжелый, потускневший от времени медный крест, поднес его к губам Китбуги и запел, ударяя в бубен: – Абай-бабай, Отец Вечно синего Неба, сделай нас бесстрашными и неуязвимыми для стрел агарянских и помоги одолеть Мангатхая и злых шумнусов его… Ветвь десятая – Абай-бабай, Отец Вечно синего Неба, сделай нас бесстрашными и неуязвимыми для стрел агарянских, и помоги одолеть Мангатхая и злых шумнусов его, – говорили монголы, и никто не мог остановить их, как если бы Создатель и в самом деле помогал им. Кыпчаки выкликнули султаном Айбека. Это явилось неожиданностью для других мамлюков. Кыпчаков было больше всего, но они предпочли туркмена. В благодарность Айбек назначил Кутуза верховным везирем. А тот сделал Бейбарса командиром дворцовой стражи. Багдадский кариф просил помощи у Айбека, но султан отказал ему. Мамлюки глухо роптали. Они хорошо понимали, что над правоверными нависла большая угроза, и если султаны и эмиры не сумеют договориться между собой, слуги Иблиса возьмут Каир и снова обратят их в рабов. Но Айбек ни о чем не хотел слышать. Он окружил себя музыкантами и танцовщицами и предавался безудержному веселью. У Бейбарса было тревожно на душе. Его не радовали ни мелодичные звуки лютни, ни игривые наложницы, резвящиеся на ковре. Он думал, что правоверные слишком беспечны и легкомысленны. Хулагу раздавит Каир так же, как раздавил веселый Аламут и зеленую твердыню Дженашека. Однажды ночью его позвала к себе Шеджерет. Бейбарс не посмел отказать жене султана, которая просила сопроводить ее в гробницы дэвов, хотя эта прогулка могла стоить ему жизни. Пирамиды начинались сразу за дворцом. Шеджерет сказала, что в них живут духи великих людей. Бейбарсу стало не по себе, когда тропа, скользящая вдоль берега Нила, вывела их к гробнице первого владетеля Египта. Ночью черная пирамида выглядела устрашающе. Бейбарс замедлил шаг, прислушиваясь к каким-то непонятным шорохам. – Это дэвы, – сказала Шеджерет. – Они стерегут покой мертвых. Бейбарсу сделалось стыдно за себя. Чего он испугался: бездушных камней или едва различимых шорохов внутри них? Мертвые не имеют силы. Другое дело, если Айбек хватился своей жены и выслал за ними погоню? Если их поймают, ему не поможет даже Кутуз… Они миновали огромную ступенчатую пирамиду, и спустились в бесконечные черностенные катакомбы. Летучие мыши шумно вспорхнули при их появлении. Шеджерет прижалась к Бейбарсу всем своим гибким, дрожащим от волнения телом. – Тебе страшно, атабек? – спросила она, блестя в темноте большими агатовыми глазами. – Я не боюсь даже Иблиса, – ответил Бейбарс. – Тогда обними меня. Бейбарс удивленно посмотрел на Шеджерет, и женщина улыбнулась лукаво, сказала: – А говорил, что ничего не боишься. Она как бы невзначай толкнула его плечом, и Бейбарс схватил ее за руку, притянул к себе и поцеловал в длинную и тонкую, на которой разноцветными камнями переливалось ажурное серебряное ожерелье, шею… Они вышли из лабиринта только под утро. Бейбарс удивлялся, что Шеджерет ведет себя с ним так, словно бы ничего не случилось. Однако на следующую ночь она снова позвала его в долину дэвов. Гизе, Хуфу, Серапеум, – таковы были их потаенные гроты страсти. Соскучившиеся от бесконечного одиночества духи каждый раз открывали перед ними новые двери своих владений. Шеджерет была искусна и неутомима в любви. Она умела делать то, чего не умели даже наложницы. Находясь во дворце, Бейбарс думал только о своей возлюбленной и с нетерпением ждал ночи, которая снова бросит их в объятия друг другу. Стояло время Шаму. Они неслись с Шеджерет на стремительных арабских скакунах вдоль зреющих полей ячменя и пшеницы, и ветер упруго бил в лицо. Шеджерет спрыгнула с коня близ огромного каменного чудовища на берегу моря. Она была в широком халате красного шелка, в тройном ожерелье из рубинов, в толстых золотых браслетах на обнаженных руках. – Это сфинкс – хозяин Египта, – сказала Шеджерет, указывая на чудовище рукой. Туловище его было целиком высечено из гранита. Рядом с ним Бейбарс чувствовал себя маленьким и жалким. Он попробовал обнять Шеджерет, но она оттолкнула его и пошла туда, где черным гранитом лоснились зубчатые скаты пирамиды Хуфу. Это было так непохоже на нее, что Бейбарс растерялся. Шеджерет остановилась возле черной пирамиды, словно бы собираясь заглянуть внутрь, но потом раздумала, заспешила дальше. Бейбарс с трудом поспевал за ней. Бейбарсу было непонятно, почему они бросили коней и идут пешком? Шеджерет привела его к гробнице халифа. С виду она была похожа на заброшенную мечеть. В усыпальнице окна горели цветной мозаикой, а на месте разрушенного входа висело черное покрывало с арабской вязью. Шеджерет молитвенно сложила на груди руки и склонила голову. Она долго стояла так, шепча суру из Корана, а потом сказала, что до недавнего времени здесь находились два камня из Мекки – один синий, другой – розовый, но глупый Тураншах продал их купцам йеменским, и теперь над «страной солнца» нависла большая беда. – Готов ли ты защищать Египет? – спросила Шеджерет. – Я поклялся в этом на Коране, – ответил Бейбарс. – Ты должен стать во главе войска, которое разгромит неверных, – сказала Шеджерет. – А как же Айбек? – Он не способен защитить Египет, – поморщилась Шеджерет. – Я дала евнухам двести магрибских динаров, и они скоро отправят его в долину смерти. жүктеу/скачать 364.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|