Путеводитель хитч-хайкера по Галактике

Вся деревня обернулась к Трашбаргу, но тот стоял на коленях, запрокинув лицо к небу. Он не хотел ни с кем встречаться взглядом, пока что-нибудь не придумает.

— Именно эти вопросы я собиралась задать тебе, — сказала Триллиан, разглядывая интерьер хижины.

Почти вся хижина была загромождена кухонной утварью. Мебель сводилась к нескольким примитивным шкафам и полкам, а также примитивной кровати в углу. В глубине комнаты виднелась еще дверь, но куда она вела, Триллиан не знала, поскольку дверь была закрыта.

— Довольно мило тут у тебя, — протянула она, безуспешно силясь сообразить, на каких правах здесь живет Артур и с кем.

— Очень мило, — согласился Артур. — Замечательно мило. Я не помню, чтобы мне когда-нибудь было так хорошо. Здесь я счастлив. Меня все любят, я делаю для них сандвичи и... ну да, так оно и есть: они меня любят, а я делаю для них сандвичи.

— Послушать тебя...

— Идиллия, — решительно заявил Артур. — Нет, правда. Наверно, тебе здесь вряд ли понравилось бы, но вот мне хорошо, просто замечательно. Слушай, присядь, будь как дома. Хочешь чего-нибудь, ну, сандвич, например?

Триллиан взяла сандвич и не без подозрения оглядела его. Потом осторожно понюхала.

— Попробуй, — сказал Артур. — Он вкусный.

Триллиан, чуть поколебавшись, откусила кусок и задумчиво пожевала.

— Дело моей жизни, — заявил Артур, надеясь, что это прозвучит гордо и он не покажется Триллиан законченным идиотом. Он уже привык ко всеобщему уважению, а теперь вынужден был перестраиваться.

— Что это за мясо? — поинтересовалась Триллиан.

— Ах да, это... гм... это Абсолютно-Нормально-Зверятина.

— Что?

— И что в нем особенного?

— Ничего. Оно абсолютно нормальное.

— Ясно.

Триллиан нахмурилась, перестала жевать.

— Откуда они приходят? — переспросила она с набитым ртом. Действительно, не глотать же ей невесть откуда приходящую тварь.

— Ну, это в общем-то не так уж и важно. Как, впрочем, и то, куда они уходят. Главное, они хороши на вкус. Я их съел, наверное, тонны. Это — класс. Ну очень вкусное мясо. Очень нежное. Чуть сладковатый привкус и пряный поствкус...

Триллиан все еще не решалась проглотить свой кусок.

— Нет, ты объясни, — настаивала она. — Откуда они приходят и куда уходят?

— Приходят они из точки чуть восточное гор Хондо. Ну, это те, высокие, за нами; ты должна была увидеть их, когда ко мне шла. Так вот, потом они многотысячными стадами пересекают степи Анхондо и гм... да, именно так. Вот откуда они приходят. Вот куда они уходят.

Триллиан нахмурилась. Чего-то она здесь не понимала.

— Может, я плохо объяснил, — смутился Артур. — Когда я сказал, что они приходят из той точки, я имел в виду, что они в ней внезапно появляются. А потом они уходят в степи Анхондо и там, ну, в общем, исчезают. У нас в распоряжении пять-шесть дней, чтобы добывать их на мясо. А весной они, понимаешь ли, двинутся в обратную сторону.

Триллиан, поколебавшись еще немного, все же проглотила свой кусок. С одной стороны, у нее и выбора-то особого не было: проглотить или выплюнуть. С другой стороны, сандвич был все-таки вкусный.

— Ясно, — промямлила она, удостоверившись, что проглоченный сандвич не повлек за собой побочных эффектов. — Кстати, почему их называют Абсолютно Нормальными Зверями?

— Ну, я полагаю, если б они звались любым другим именем, люди подумали бы, что оно странное. Наверное, их так назвал Старик Трашбарг. Он говорит, что они приходят, откуда приходят, и уходят, куда уходят, и что такова воля Всевышнего Боба, и против нее не попрешь.

— Кто...

— И не спрашивай.

— Ну что ж, тебе, похоже, здесь хорошо.

— Да.

— Хорошо.

— Очень мило с твоей стороны, что заглянула.

— Спасибо.

— Ну... — неопределенно сказал Артур, бесцельно оглядываясь по сторонам. Интересно, как трудно оказалось найти тему для разговора после всего, что произошло.

— Я думаю, тебе интересно, как я тебя нашла, — сказала Триллиан.

— Да! — ухватился за эту мысль Артур. — Именно об этом я и думал. Как ты меня нашла?

— Ну, ты, возможно, и не знаешь, но я теперь работаю на одну из компаний субэфирного вещания, которая...

— Я знаю, — неожиданно вспомнил Артур. — Да, тебя можно поздравить. Замечательная карьера. Здорово. Работа, наверно, очень интересная.

— Выматывает очень.

— Все эти перелеты туда-сюда? Да, наверное.

— У нас есть доступ к любой мыслимой информации. Я нашла тебя в списке пассажиров погибшего корабля.

Артур остолбенел.

— Ты хочешь сказать, они знали о катастрофе?

— Ну разумеется, знали. Не может же целый космический лайнер исчезнуть так, чтобы никто и ничего не узнал.

— Ты что, хочешь сказать, они знали, где это случилось? Знали, что я спасся?

— Да.

— Но ведь нас никто не пытался искать! Вообще ничего не было!

— Правда? — удивился Артур. — Нет, не слыхал. За какие такие провинности?

Триллиан нахмурилась:

— При чем здесь провинности?

— А... ясно.

Триллиан долго смотрела на Артура и вдруг произнесла совершенно иным тоном:

— Артур, тебе пора взять на себя свою долю ответственности.

Артур сделал слабую попытку понять, что она имеет в виду. Ему и раньше приходилось замечать, что вещи, которые другие схватывают на лету, до него доходят этак минуты через две. Поэтому он позволил себе помолчать эти две минутки. Последнее время жизнь баловала его, шла ровно и мирно... можно позволить себе немножко помедлить.

Поразмыслив, он так и не понял, что имеет в виду Триллиан, и в конце концов признался в этом.

Триллиан одарила его холодной улыбкой и обернулась к двери, ведущей на улицу.

— Рэндом? — окликнула она. — Заходи-ка, познакомься со своим отцом.

14
Пока «Путеводитель» вновь превращался в гладкий черный диск, у Форда родилась одна безумная идея. То есть он попытался ее родить, хотя она оказалась слишком безумной для его утомленного мозга. Голова у него гудела как котел, коленка отчаянно ныла, и хотя он не считал себя нюней, но знал по опыту, что вещи типа изощренной многомерной логики лучше воспринимаются, когда сидишь в горячей ванне. Для серьезных размышлений требуется время. Время, хорошая порция укрепляющего и полная ароматной пены ванна.

Пора выбираться отсюда. И «Путеводитель» забрать. Вот только вряд ли удастся осуществить эти два дела разом.

Форд лихорадочно огляделся по Сторонам в поисках спасительного выхода.

Думай, думай, думай давай! Выход должен был оказаться до примитивности простым и очевидным. Если дурные — можно даже сказать, дурнопахнущие — предчувствия его не обманывают и он вправду имеет дело с вогонами, чем проще и очевиднее уловка, тем лучше.

И вдруг его озарило.

Не надо бороться против системы — следует поставить ее себе на службу. Самая ужасная черта вогонов — их безмозглая готовность сделать любую безмозглую глупость, которая втемяшится в их безмозглые головы. К их разуму взывать не имело смысла ввиду отсутствия оного. Однако тот, у кого достанет духу, может порой использовать в своих целях их слепую, разрушительную страсть к слепому разрушению всего, что попало, включая самих себя. Мало того что их левая рука не ведает, что делает правая; порой и правая рука имеет весьма туманное представление о собственных деяниях.

Осмелится ли он просто послать заветный предмет почтой?

На собственное имя.

Осмелится ли он препоручить черный диск системе, чтобы вогоны сами доставили его ему — и это при том, что в данный конкретный момент они скорее всего разносят здание по кирпичику в поисках его, Форда?

Да!

Он лихорадочно начал упаковывать «Путеводитель». Обернул в бумагу. Наклеил листочек с адресом. На секунду замешкался — спросить совета у интуиции — и решительно сунул посылку в капсулу внутренней пневмопочты.

— Как я рад! — откликнулся Колин.

— Желаю тебе получить максимум радости, — сказал Форд. — Ибо я хочу, чтобы ты проследил, чтобы эта посылка благополучно покинула пределы этого здания. Возможно, тебя сожгут, когда обнаружат, и я ничем не смогу тебе помочь. Это будет очень, очень больно, и я ужасно извиняюсь. Ты понял?

— Я весь переполнен радостью, — заявил Колин.

— Тогда ступай! — приказал Форд.

Колин беспрекословно нырнул в трубу пневмопочты вслед за посылкой. Теперь Форду оставалось позаботиться только о себе. Ох, непросто это было... За дверью уже слышался грохот тяжелых сапог, и пришлось принять некоторые меры предосторожности — проверить запоры и придвинуть к двери большой картотечный шкаф.

Его немного смущал тот факт, что до сих пор все шло слишком гладко. Как-то подозрительно. С самого начала он действовал на редкость безрассудно — и пока все сходило ему с рук. Вот разве что ботинок. Ботинка было чертовски жаль, хоть плачь. Ничего, они еще за это заплатят. Сторицей.

Оглушительный грохот. Дверь сорвалась с петель. Сквозь клубы дыма и пыли проступили очертания врывающихся в проем огромных, похожих на слизней существ.

Значит, до сих пор все шло как по маслу? Значит, удача на его стороне? Ну что ж, вот и проверим!

В порыве научного энтузиазма он снова выбросился из окна.

15
Первый месяц совместной жизни они привыкали друг к другу, что оказалось довольно непросто.

Второй месяц они пытались свыкнуться с тем, что узнали друг о друге за первый, — и прошел он легче.

Третий месяц, когда прибыла посылка, тоже не был лишен проблем.

Поначалу проблемой было даже объяснить, что такое месяц. Тут, на Лемюэлле, это представлялось Артуру нехитрой задачей. Длительность суток здесь составляла чуть больше двадцати пяти земных часов, что в принципе означало для Артура возможность лишний час поваляться в постели — КАЖДЫЙ ДЕНЬ! — да еще необходимость регулярно переводить часы, что он делал скорее с удовольствием.

К тому же его вполне устраивало количество солнц и лун. На Лемюэлле и то, и другое имелось в одном экземпляре, что по сравнению со многими планетами, куда судьба закидывала Артура, являлось просто подарком.

Планета делала полный оборот вокруг единственного солнца за триста дней, а это значило, что год здесь тянулся не слишком долго. Луна делала оборот вокруг Лемюэллы примерно девять раз в год, что тоже было кстати: это значило, что за месяц здесь можно больше успеть. И наконец, планета не просто напоминала Землю, она была скорее ее улучшенной копией.

Рэндом, напротив, казалось, будто она в плену у какого-то бесконечного, навязчивого кошмара. Она билась в истерике от того, что местная луна нарочно вылезает на небо — ей назло! Вылезает каждую ночь, а как только прячется, ей на смену появляется солнце. Снова и снова, без конца!

В принципе Триллиан предупреждала Артура, что Рэндом, возможно, окажется трудно привыкнуть к более регулярному образу жизни чем тот, который она вела до сих пор. И все же к вою на луну, например, Артур оказался не готов.

Если честно, он вообще не был готов ни к чему такому.

Его ДОЧЬ?

ЕГО дочь? Они с Триллиан не... нет, ведь правда, ни разу? Что-что, а это он помнил точно. Может, Зафод?

— Разные биологические виды, — ответила на это Триллиан. — Когда я решила завести ребенка, то прошла кучу разных обследований и анализов, и они сказали, что могут найти мне только одну пару. Я проверила и оказалась права. Они обычно держат такие сведения в тайне, но я добилась.

— Ты хочешь сказать, что обратилась в банк ДНК? — выкатил глаза Артур.

— Да. Но Рэндом появилась на свет вовсе не так случайно, как можно подумать по ее имени [Random (англ.) — случайная]. Ведь ты был единственным донором вида Homo sapiens. Правда, доля случайности есть — я о том, что мы с тобой посетили один и тот же банк.

Артур не сводил изумленного взгляда с понурой девочки, неловко притулившейся у двери.

— Но когда... как давно?..

— Ты хочешь знать, сколько ей лет?

— Да.

— Не понял.

— Я хочу сказать, я сама этого не знаю.

— ЧТО-О?

Как правило, такие временные эффекты здорово действуют на психику — особенно если вы раньше и не подозревали о наличии у вас брата (или сестры)-близнеца. За мизерные секунды отсутствия как-то трудно приготовиться ко всем неожиданным изменениям вашего семейного положения, которые обнаруживаются по возвращении со звезд.

Десяти секунд молчания никак не могло хватить Артуру на то, чтобы коренным образом пересмотреть свои взгляды на жизнь и на себя самого в свете внезапного появления совершенно незнакомой ему дочери, о существовании которой он еще утром совершенно не подозревал. За десять секунд можно улететь куда угодно далеко и быстро, но завязать прочные семейные узы за такой отрезок времени никак нельзя, поэтому, глядя на упрямо уставившуюся в пол девочку у двери, Артур не ощущал ничего, кроме беспомощности и отчаяния.

В конце концов он решил, что ему нет смысла скрывать свою беспомощность. Он подошел и приобнял Рэндом за плечи.

— Извини, — сказал он. — Я не люблю тебя. Я тебя даже еще не знаю. Но я попробую — ты только погоди несколько минут, ладно?
Мы живем в странные времена.

Мы живем также и в странных местах: каждый в своей собственной вселенной. Люди, которыми мы населяем свои вселенные, — всего лишь тени других вселенных, подобных нашим и входящих в мимолетное соприкосновение с нашими вселенными. Умение воспринимать эту безумную сложность бытия, не лишаясь при этом рассудка и выдавая реплики типа: «Привет, Эд! Ну и загар у тебя! Как там Кэрол поживает?» — требует определенных навыков.

Поэтому дайте своему ребенку передохнуть, идет?

Цитата из «Практических советов родителям в страдающей фрактальным психозом Вселенной».

Артур почти был готов капитулировать. В принципе, он не собирался капитулировать. Нет, ни в коем случае. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Но если бы он был из тех, кто способен капитулировать, то — учитывая сложившиеся обстоятельства — давно бы это проделал. И с радостью.

Рэндом оказалась капризным и невоспитанным ребенком. То она хотела поиграть в палеозойской эре, то возмущалась тем, что гравитация не исчезает хотя бы ненадолго и вообще не меняется, то кричала на солнце, чтобы оно перестало ходить за ней по пятам, а на сей раз дитя утащило отцовский нож для мяса, чтобы выковыривать им из земли камни и швыряться ими в птичек-пикка за то, что они так на нее пялятся.

Артур даже не знал, была ли в истории Лемюэллы палеозойская эра. Если верить Старику Трашбаргу, планету обнаружили такой, какова она ныне, в животе гигантской уховертки в полпятого пополудни в один прекрасный врунедельник, и хотя у Артура (умудренного опытом странника по Галактике, отлично успевавшего в школе по географии и физике) имелись на этот счет весьма серьезные сомнения, он не собирался тратить время на бесплодные споры со Стариком Трашбаргом.

Он горестно вздохнул, пытаясь выпрямить безнадежно погнутое лезвие. Уж лучше бы она убила этим ножом его, или себя, или обоих. Да, непросто быть отцом. Конечно, он знал, что это никогда не считалось простым делом, но он же не сам напросился, правда ведь?

Он старался как мог. Все время, что оставалось у него от изготовления сандвичей, он проводил с Рэндом: занимал разговорами, водил гулять, любовался с ней закатом, сидя на вершине холма, расспрашивал о ее жизни и пытался рассказать о своей. Нелегкое это было дело. Та ниточка, что их связывала (если не считать почти одинакового набора хромосом в клетках их тел), не отличалась ни толщиной, ни прочностью. Вообще-то этой ниточкой была Триллиан, да только вот беда: на Триллиан они тоже смотрели с диаметрально противоположных точек зрения.

— Что это?

Он вдруг понял, что это она обращается к нему, а он не слушает. Вернее, он не узнал ее голос.

Если обычно она обращалась к нему обиженным или сердитым тоном, то на этот раз она просто спрашивала его о чем-то.

Удивившись, он оглянулся.

Она сидела на табуретке в углу, по обыкновению сгорбившись — коленки вместе, ноги расставлены, темные волосы закрывают лицо, — и смотрела на что-то лежащее у нее в руках.

Артур не без опаски подошел к ней.

Настроение Рэндом имело привычку непредсказуемо меняться, однако до сих пор любая смена ее настроений означала переход от одного вида расстройства чувств к другому. Горькие упреки без предупреждения сменялись у нее приступами острой жалости к самой себе, на смену которым приходили в свою очередь довольно долгие периоды беспросветного отчаяния, прерываемые лишь неожиданными вспышками ярости по отношению к неодушевленным объектам или хныканьем, почему она не может сходить в электроклуб.

На Лемюэлле не имелось электроклубов; более того, на ней вообще не было ни клубов, ни электричества. Здесь были кузня, пекарня, несколько телег и колодец — вот все, чего на данный момент добилась лемюэлльская наука и техника. Вот почему вся ярость Рэндом направлялась на непроходимую отсталость планеты.

Она могла смотреть субэфирное телевидение по зашитому ей в ладонь Флекс-О-приемнику, но это мало радовало ее: ведь с экрана взахлеб толковали о восхитительно интересных вещах, происходящих где угодно, только не там, где она находилась. Правда, по субэфирному телевидению она видела свою мать, бросившую ее здесь для того, чтобы улететь вести репортажи с какой-то войны, которая то ли не началась, то ли пошла наперекосяк из-за халтурной работы разведпатрулей времени. И еще Рэндом могла до посинения смотреть приключенческие сериалы, в которых дорогие звездолеты то и дело сталкивались друг с другом.

Эти волшебные образы, порхающие над ее ладонью, буквально завораживали деревенских. До сих пор тем пришлось видеть только одну аварию звездолета, и это было так жутко, что они и представить себе не могли, что для кого-то подобные картины служат развлечением.

Старик Трашбарг, например, был так потрясен, что поначалу признал Рэндом посланницей Всевышнего Боба, хотя вскоре передумал и решил, что она ниспослана ему как искушение — не то его веры, не то его терпения. Также его начал сильно беспокоить тот факт, что теперь в свои рассказы ему приходилось вставлять невообразимое количество космических катастроф — дабы удержать власть над деревенскими, которые в противном случае не отходили бы от Рэндом и ее волшебной ладони.

Однако сейчас ее ладонь была отключена. Артур тихонько склонился посмотреть, что там у нее такое.

Это были его часы. Он снял их с руки, когда собирался принять душ под водопадом, вот Рэндом и наткнулась на них и теперь пыталась понять их предназначение.

— Это просто часы, — сказал он. — Они показывают время.

— Сама знаю, — проворчала она. — Но ты все колдуешь с ними, а они что-то ни фига не показывают. Ладно бы время, а то вообще ничего.

Она включила свой ладонный экранчик, и тот мгновенно выдал ей местное время. С момента ее появления на планете он рассчитывал соотношение местной гравитации, положения солнца на небосклоне и характеристики его перемещения, а также принял во внимание местные традиции. Подобное устройство весьма полезно, когда путешествуешь не только в пространстве, но и во времени.

Отцовские часы ничего такого не умели.

Артур гордился ими. Он никогда не смог бы купить такие часы на собственные деньги. Их подарил ему на день рождения (на двадцатидвухлетие) богатый, замученный совестью крестный, позабывший к этому дню не только точный возраст Артура, но и его имя. Часы показывали время, день недели, число, фазы луны; на их исцарапанной задней крышке до сих пор можно было разглядеть надпись «Альберту в день рождения, 21» и совершенно бессмысленную для Артура дату.

За последние несколько лет часам довелось пережить немало всяких передряг, большая часть которых являла собой открытое издевательство над правилами их эксплуатации — не говоря уж о тех неписаных правилах, что предписывают пользование данным механизмом в специфических гравитационных и магнитных условиях планеты Земля с длиной суток двадцать четыре часа, и чтобы планета при этом не взрывалась и т. д. Так что, если бы часы сломались, их швейцарские изготовители лишь развели бы руками в ответ на упрек Артура.

Артуру еще повезло, что часы были механические, с ручным подзаводом: окажись они кварцевыми, где бы он в Галактике нашел батарейки той формы, размера и мощности, которые на Земле считались совершенно стандартными?

— Ну так что значат все эти цифры? — спросила Рэндом.

Артур взял у нее часы.

— Вот эти цифры на ободке означают часы. Надпись в этом маленьком окошечке справа — «ЧЕТ» — означает «четверг». Рядом цифры — 14. Значит, сегодня четырнадцатый день месяца мая — название месяца вот в этом окошке. А это полукруглое окошечко сверху показывает фазу Луны. Другими словами, оно говорит, какая часть Луны освещена Солнцем в ночное время; это зависит от взаимного положения Солнца, Луны и... ну и Земли тоже.

— Земли, — эхом повторила за ним Рэндом.

— Да.

— Это откуда родом ты и мама тоже?

Рэндом забрала у него часы и еще раз пристально осмотрела их. Потом поднесла к уху и удивленно прислушалась.

— Что это за звук?

— Это они тикают. Это голос механизма, который приводит в движение стрелки, он называется часовым механизмом. Он состоит из сцепленных друг с другом зубчатых колесиков и пружин, которые сообщают стрелкам нужную скорость, чтобы те показывали часы, минуты, дни и так далее.

Рэндом неотрывно смотрела на циферблат.

— Тебя что-то смущает? — спросил Артур. — Что именно?

— Смущает, — ответила наконец Рэндом. — Почему нельзя было сделать их электронными?
Артур предложил пойти погулять. Он чувствовал, что накопилось довольно много вещей, которые стоит обсудить, а настроение Рэндом наконец-то казалось если не благодушно-жизнерадостным, то хотя бы не плаксивым.

Что до Рэндом, то ей все было крайне странно. Будем к ней справедливы — она капризничала вовсе не нарочно. Если называть вещи своими именами: она просто не знала, что можно вести себя как-то иначе.

Кто этот дядька? Как ей полагается жить? Где та планета, на которой ей полагается жить? И что это за Вселенная беспрестанно хлещет ей в уши и давит на глаза? Для чего все это? Чего от нее хотят?