Реальная политика

Придя к тому же выводу, Роберт Мерри (Robert Merry), биограф братьев Олсоп, писал: «Через несколько лет станет модным рассматривать эту войну как политическое отклонение, национальную трагедию, которую, возможно, можно было бы предотвратить, если бы американские лидеры просто

308

«Город буквально пропитан миазмами безумия. Я затрудняюсь подобрать слова, чтобы описать идиотизм того, что мы делаем»⁵, — писал сенатор Уильям Фулбрайт, который совершил экстраординарный переход — от идеолога холодной войны к явному диссиденту. Яростно выступая против Pax Americana и безнадежной нелогичности его внешней политики, Фулбрайт возглавил атаку «новых левых», к которым он никогда по-настоящему и не принадлежал, против того, что он рассматривал как некритические уступки в американской абсолютной власти: «Ни в исполнительной власти нашего правительства, ни в Конгрессе никто, кроме немногих одиночек, не рассматривал возможность того, что советская политика в Европе могла быть мотивирована болезненными опасениями за безопасность Советского Союза, а не подготовкой к завоеванию мира. В сущности, никто в верхах не воспринимал всерьез предположение, что советская резкость отражала не силу, а слабость, обостренную памятью о событиях 1919 года, когда западные державы вмешались во внутренние события, хотя и не слишком решительно, чтобы задушить «большевистского монстра» в его колыбели. Наша собственная политика была сформирована без получения выгоды от конструктивного решения спорных вопросов»⁶.

Норман Мэйлер столь же убежденно утверждал, что американская война во Вьетнаме была «кульминацией длинной последовательности событий, которые начались в конце Второй мировой войны. Общее мнение самых влиятельных представителей «станового хребта» американского общества, людей среднего возраста и старше — государственных деятелей, руководителей корпораций, генералов, адмиралов, редакторов газет и законодателей, — обещало интеллектуальный крестовый поход: они заявили с верой, достойной средневековых рыцарей, что коммунизм — смертельный противник христианской культуры. Если бы ему не противостояли в послевоенном мире, то само христианство погибло бы»⁷.

На фоне такого разброда «Нью-Йорк Таймс» начала интересоваться тем, что было спрятано в самых темных углах чулана американского правительства. В апреле 1966 года читатели издания были изумлены всплеском откровений о ЦРУ. «Нити деятельности ЦРУ как дома, так и за границей кажутся бесконечными. Несмотря на то что спутники, электроника и различные устройства взяли на себя большую часть самой тяжелой работы, к разведке продолжают привлекать большое количество людей, которые ставят Управление в неловкое положение в различных дипломатических ситуациях, поднимая большое количество проблем, связанных с политикой и этикой. Именно поэтому множество людей убеждены, что ЦРУ — этакий монстр, вроде Франкенштейна, которого никто не в состоянии полностью контролировать... Неужели пра

309

вительство гордых и благородных людей слишком полагается на «темные» операции, «грязные трюки», грубые и незаконные действия «на задворках» мира? Существует ли такая точка в мире, где ответ огнем на огонь, силой на силу, диверсией на диверсию, преступлением на преступление становится столь распространенным и принятым, что там больше не остается места для чести и гордости между безжалостными и непримиримыми противниками? Данные вопросы вызывают справедливое беспокойство у людей в США»⁸.

В мае предыдущего года Спендер сообщил Джоссельсону, что он был назначен поэтом-консультантом в Библиотеку Конгресса, американский эквивалент поэта-лауреата (среди его предшественников были Фрост и Лоуэлл, но Спендер стал первым неамериканцем, которому оказали эту честь). Сначала Джоссельсон был в ярости, в июне он писал Маггериджу, что Спендер «был неспособен сопротивляться призыву первой же сирены»¹⁰. Было решено, что Спендер не будет получать зарплату в «Инкаунтере» в течение года, в течение которого намерен отсутствовать, но Джоссельсон, стремящийся сохранить некоторый финансовый контроль над Спендером, устроил так «чтобы продолжить заботиться о нем вполне красиво»". Он предупредил Маггериджа, что это должно быть «строго конфиденциально». Спендер тем временем посчитал, что Фрэнк Кермоуд станет подходящей заменой, по крайней мере в течение времени, что он будет отсутствовать.

Ласки был рад такому решению. Его отношения со Стивеном (или Стефаном, как он называл его; возможно, по словам Кермоуда, это «своего рода легкий укор поэту за то, что он не произносит своего имени на американский манер с буквой «в») всегда были напряженными, а теперь и вовсе оказались на пределе. «Насколько хорошими были эти [прошлые] годы, полные работы и многих успехов, настолько плохой частью их являлся Стивен в соседнем офисе, — жаловался он Джоссельсону. — Как я ликовал при каждой потенциальной возможности его отсутствия — и как спокойно было тогда... Я всегда в прошлом (в прошлом году, пять лет назад) отвергал идею замены. Но я иногда даю волю пугающим меня предположениям о том, какова будет моя жизнь

310

Но у самых близких к Джоссельсону людей также были сомнения и относительно Кермоуда. Хотя никто даже и не приблизился к незабываемой характеристике, которую дал ему Филипп Ларкин (Philip Larkin), — «пьяный альфонс-выскочка» (он также дразнил его в стихе: «Я обернулся и показал свою задницу Кермоуду»). А Эдвард Шиле исчерпывающе охарактеризовал его: «посредственный маленький профессор»¹⁴. Роби Маколей говорил Джоссельсону, что он [Кермоуд] не нравился ему как человек, хотя ему и симпатична его манера писать. «Я благодарен за ваши замечания по Кермоуду, — ответил ему Джоссельсон. — Мне тоже нравится, как он пишет, но я не встречал его лично. Из того, что вы говорите о нем как о человеке, я могу предположить, что вдальнейшем с ним могут возникнуть проблемы... Втоже время, если Кермоуд докажет, что он достаточно силен, он сможет многое сделать для журнала, так как литературная часть, включая раздел обзоров, очень слабая»¹⁵. В том же самом письме Джоссельсон сделал необычное признание: «У меня есть и свои проблемы с «Инкаунтером». Я начинаю уставать от него. Я не признавался в этом никому больше, кроме Дианы, которая чувствует то же самое. Я считаю, что «Нью-Йоркское книжное обозрение» намного более захватывающее и получаю большее удовольствие даже от «Комментария»¹⁶.

Несмотря на протесты внутреннего круга Джоссельсона, летом 1965 года Кермоуд был официально приглашен в журнал на должность соредактора Ласки. Кермоуд, который понимал, что его пригласили заниматься только литературными вопросами, считал странным, что неоспорим босс Ласки не выбрал кого-то более квалифицированного, кого-то, кто по крайней мере жил бы в Лондоне (Кермоуд проживал в Глостершире и преподавал в Бристоле). Фактически именно удаленность Кермоуда от ежедневного управления журналом сделала его прекрасным кандидатом. «То, что я считал своим недостатком, была фактически моим основным достоинством. Где-то у меня в голове или сердце, смешиваясь с чистым тщеславием... мое нежелание игнорировать неправильный путь, я знал, на что настраивался»¹⁷. Тем не менее Кермоуд принял предложение. Он немедленно обнаружил, что «вся деятельность «Инкаунтера» была покрыта тайной». Он не мог выяснить ни тиража журнала, ни как он действительно финансировался. Его участие в верстке журнала было сильно ограничено, и скоро он пришел к заключе-

311

Одна из статей от 27 апреля 1966 года, повторила заявления Конора Круза О’Брайена, которые были теперь всем известны, что журнал «Инкаунтер» получал деньги от ЦРУ. Этим вопрос, возможно, и был бы исчерпан, но тут Ласки дал стремительный ответ. Он опубликовал статью Горонви Риса (Goronwy Rees) — человека, которого позже охарактеризовали как «смешного и впоследствии дискредитированного любителя половить рыбки в водах холодной войны»⁹. В этой статье вместо того, чтобы просто опровергнуть обвинения О’Брайена против «Инкаунтера», Рис оклеветал его, подвергая сомнению поведение О’Брайена на посту представителя ООН в Конго несколькими годами ранее. О’Брайен немедленно подал иск по делу о клевете против журнала. По причине отсутствия Ласки (он путешествовал по Южной Америке) и Спендера соредактор «Инкаунтера» Фрэнк Кермоуд, которому не показали колонку Риса перед публикацией, оказался один на один с этой проблемой.

В мае предыдущего года Спендер сообщил Джоссельсону, что он был назначен поэтом-консультантом в Библиотеку Конгресса, американский эквивалент поэта-лауреата (среди его предшественников были Фрост и Лоуэлл, но Спендер стал первым неамериканцем, которому оказали эту честь). Сначала Джоссельсон был в ярости, в июне он писал Маггериджу, что Спендер «был неспособен сопротивляться призыву первой же сирены»¹⁰. Было решено, что Спендер не будет получать зарплату в «Инкаунтере» в течение года, в течение которого намерен отсутствовать, но Джоссельсон, стремящийся сохранить некоторый финансовый контроль над Спендером, устроил так «чтобы продолжить заботиться о нем вполне красиво»". Он предупредил Маггериджа, что это должно быть «строго конфиденциально». Спендер тем временем посчитал, что Фрэнк Кермоуд станет подходящей заменой, по крайней мере в течение времени, что он будет отсутствовать.

Ласки был рад такому решению. Его отношения со Стивеном (или Стефаном, как он называл его; возможно, по словам Кермоуда, это «своего рода легкий укор поэту зато, что он не произносит своего имени на американский манер с буквой «в») всегда были напряженными, а теперь и вовсе оказались на пределе. «Насколько хорошими были эти [прошлые] годы, полные работы и многих успехов, настолько плохой частью их являлся Стивен в соседнем офисе, — жаловался он Джоссельсону. — Как я ликовал при каждой потенциальной возможности его отсутствия — и как спокойно было тогда... Я всегда в прошлом (в прошлом году, пятьлет назад) отвергал идею замены. Ноя иногда даю волю пугающим меня предположениям о том, какова будет моя жизнь

310

рядом с ним в следующие годы... Перспектива жить с этим нытьем, основанным на его собственной, ежедневно обеспокоенной, виноватой совести, получая максимум славы за минимум работы, делая только его собственные книги, пьесы, антологии, статьи, обзоры, передачи... погружает меня в отчаяние. Я не против делать все это — ведь я люблю это. Я против того, чтобы постоянно быть измотанным этим неудобным чувством обмана... Неужели он стоит всего этого? Должны ли мы постоянно жить под облаком его неискренности и бесхарактерности?»¹² Джоссельсон в конечном счете согласился с Ласки, что «чем больше времени Спендер проводит в Лондоне, тем больше существует шансов для развития конфликтов, нытья и сплетничанья с его внешним друзьям»¹³.

Несмотря на протесты внутреннего круга Джоссельсона, летом 1965 года Кермоуд был официально приглашен в журнал на должность соредактора Ласки. Кермоуд, который понимал, что его пригласили заниматься только литературными вопросами, считал странным, что неоспорим босс Ласки не выбрал кого-то более квалифицированного, кого-то, кто по крайней мере жил бы в Лондоне (Кермоуд проживал в Глостершире и преподавал в Бристоле). Фактически именно удаленность Кермоуда от ежедневного управления журналом сделала его прекрасным кандидатом. «То, что я считал своим недостатком, была фактически моим основным достоинством. Где-то у меня в голове или сердце, смешиваясь с чистым тщеславием... мое нежелание игнорировать неправильный путь, я знал, на что настраивался»¹⁷. Тем не менее Кермоуд принял предложение. Он немедленно обнаружил, что «вся деятельность «Инкаунтера» была покрыта тайной». Он не мог выяснить ни тиража журнала, ни как он действительно финансировался. Его участие в верстке журнала было сильно ограничено, и скоро он пришел к заключе

311

нию, что «не было бы большого отличия, если бы я никогда не появлялся здесь вовсе»¹⁸.

Фактически ктому времени, когда Кермоуд пришел в журнал, «Инкаунтер» больше не финансировался Конгрессом за свободу культуры, но издавался в «Дэйли Миррор Групп» (Daily Mirror Group) Сесила Кинга (Cecil King) — по крайней мере официально. Соглашение с Кингом было заключено в ответ на серию критических обзоров об «Инкаунтере», которая включала и передовицу «Сандэй Телеграф» (Sunday Telegraph) от 1963 года, упоминавшую о секретных и регулярных субсидиях «Инкаунтеру» от Министерства иностранных дел Великобритании. Такие статьи явно угрожали авторитету журнала, и в начале 1964 года начался поиск частных спонсоров. К июлю того же года редакторы смогли объявить, что в будущем все финансовые и коммерческие дела журнала будут осуществляться через « И нтернэшнл Пабл и ши нг Корпорейшн» (И П К, International Publishing Corporation) Сесила Кинга. Как часть этого соглашения был создан управляющий фонд, в который входили Виктор Ротшильд, Майкл Джоссельсон и Артур Шлезингер. Что касается Шлезингера, то он был приглашен в фонд, несмотря на предупреждение Шилса: «Это просто сократит время, в которое искаженная версия событий от Спендера достигла бы Шлезингера и от Шлезингера — «нью-йоркской банды»²⁰. Джоссельсон имел более широкое представление о происходящем и аргументировал свою позицию: «Преждевременная смерть президента Кеннеди оставила Артура безработным... Я подумал, что это будет хороший жест с нашей стороны, обеспечить ему по крайней мере ежегодный выезд в Европу, что он не смог бы сделать самостоятельно»²¹.

Об этой новой договоренности Малкольм Маггеридж пренебрежительно написал Джоссельсону: «Я теперь понимаю, что фактически предложение Кинга по финансовой ответственности ничего не изменит. Он (или скорее Государственная налоговая служба) будет платить наличными вместо Конгресса. Другими словами все будет, как и было... Я частично принимал участие в открытии «Инкаунтера» и впоследствии пробовал помогать ему... [журнал был успешен, но] из-за обстоятельств, при которых он был основан — позднее вовлечение в фазу холодной войны, которая закончена; слишком близкая и откровенная связь с Конгрессом, хотя это и было основным условием его появления, которая теперь стала неудобной и ненужной. Я надеялся, что изменение в решении финансовых вопросов могло бы обеспечить возможность до некоторой степени обойти эти опасности. Я теперь вижу, что ошибался»²².

Как Маггеридж хорошо знал, сделка с Кингом удерживала «Инкаунтер» в поле разведки. Для начала Конгресс за свободу культуры, вопреки общественным заявлениям, не стал полностью отказываться от редакторского и даже финансового контроля над журналом. Джоссельсон позднее пояснил в

письме: «Один аспект проблемы, связанной с привлечением издателей для некоторых наших журналов, — заключается в том, что мы должны найти таких издателей, которые не будут ни вмешиваться в содержание, ни в основную линию журнала и не будут заменять выбранных нами редакторов. Нам повезло в этом отношении — найти Сесила Кинга в Англии и Фишер Верлаг (Fischer Verlag) в Германии [которое купило «Монат»], но такие люди или издательства редки»²³. Фактически соглашение с Кингом констатировало, что «редакционные зарплаты двух старших соредакторов и частично вознаграждение для заместителя редактора останутся в ведении Конгресса». Как заявил Джоссельсон «эти расходы и раньше не были напрямую связаны с расходами на «Инкаунтер», и они и далее будут отдельной статьей расходов»²⁴. Остальную часть регулярных дотаций журналу от Конгресса — 15 тысяч фунтов стерлингов ежегодно — должна была переадресовываться в форме прямого гранта «Инкаунтер букс Лтд» (Encounter Books Ltd). Соглашение с Фишер Верлаг имело те же особенности: якобы «Интернэшнл паблишинг компани» взяла на себя издательскую деятельность «Монат». В действительности же Конгресс оставался владельцем журнала после того, как было куплено 65% акций в этой компании со «специальным грантом 10 тысяч долларов США». Эти акции были «переданы в управление [через посредника] Конгрессу»²⁵. В обоих случаях Конгресс оставался редакционным арбитром, хотя и скрывал как свое влияние, так и финансовые обязательства.

Более того, по словам Маггериджа, к 1966 году, имея в составе совета попечителей Виктора Ротшильда, сэра Уильяма Хэйтера (William Hayter) и Эндрю Шонфилда (Andrew Schonfield) — «ужасное трио», «Инкаунтер» оказался так тесно связан с британской разведкой, будто всегда был ее частью. Прежде чем стать ректором Нью-колледжа, Хэйтер был послом в Москве, а затем помощником заместителя министра в Министерстве иностранныхдел Великобритании. До этого он являлся главой Управления связи взаимодействия видов ВС и председателем британского Объединенного комитета разведывательных служб. На этом посту он работал со специалистами объединенного штаба по вопросам планирования, занимался вопросами разведки, посещал различные пункты британской разведки за рубежом. Именно предложение Хэйтера, призывающее к использованию средств психологической войны в ходе холодной войны, датируемое декабрем 1948 года, помогло убедить кабинет Эттли создать Департамент информационных исследований, с которым впоследствии тесно работал и Хэйтер. В Винчестере он учился вместе с Ричардом Кроссманом, а в Нью-колледже — с Хью Гайтскеллом. Как и они, он был социал-демократом и симпатизировал лейбористскому крылу, которое «Инкаунтер» под руководством Ласки так усердно обхаживал. Эндрю Шонфилд, директор Королевского института международных отношений, был также хорошо известен разведывательному ведомству. Виктор Ротшильд, конечно же, выступал в качестве представителя Министерства иностранных дел. Члены этой сети чувствовали себя наиболее комфортное Сесилом Кингом, который, согласно «Спайкетчеру» (Spycatcher) Питера Райта, был сам

313

Но усилия Джоссельсона по спасению агентов Конгресса от дискредитирующих обвинений были обречены на неудачу. Теперь дыра была больше, чем лодка. Если раньше на регулярных дневных приемах в Лондоне, Париже и Нью-Йорке в течение многих лет циркулировали лишь неопределенные слухи, то теперь он и начинали превращаться в реальные факты. Позже Мэри Маккарти говорила своему биографу Кэролу Брайтману, что приблизительно в 1964 году Джоссельсон перехватил ее письмо для «Нью-Йорк Таймс», в котором она отстаивала независимость журналов Конгресса, «потому что он знал, что это неправда». Он сказал: «Перестань, дорогая. Забудь это». Почему же Управление не оставило Конгресс в покое, а продолжало держать его под колпаком? Конгресс, который сам был способен в полной мере заботиться о себе и о своих собственных органах? Что это — спесь или тщеславие, что вдохновляло то злополучное решение цепляться за Конгресс, когда сам Джоссельсон умолял о независимости? По словам Дианы Джоссельсон, «они за него держались... потому что это был один из их немногих успехов. Но они должны были его отпустить, если действительно заботились о целостности Конгресса»²⁶. Но у секретной операции есть и бюрократическая составляющая, которую трудно сломать. В течение двух десятилетий работа сотрудников ЦРУ обуславливалась проектной системой, которая поощряла расширение, а не сокращение. Управление, придавая чрезмерное значение развитию слоноподобной всемирной тайной инфраструктуры, не заметило, что риск вскрытия такой системы увеличивался по экспоненте. «Это — единственная страна в мире, которая не признает тот факт, что некоторые вещи лучше, если они меньше»²⁷, — прокомментировал позже Том Брейден.

«Никто, конечно, как предполагалось, не знал, откуда финансировался Конгресс, — утверждал Джейсон Эпштейн. — Но к середине 1960-х тот, кто не знал этого, был глупцом. Все знали. В то время директор Фонда Фарфилда [Джек Томпсон] был моим хорошим другом, и я поспорил бы с ним и сказал бы: «О, давай не будем, Джек, какой смысл притворяться?». А он бы ответил: «О нет, нет, нет. Это совершенно не так. Мы — независимое образование и ничего не имеем общего с ЦРУ»²⁸. Однажды, обедая со Спендером, Эпштейн заметил: «Стивен, я думаю, что за все платит Центральное разведывательное управление США, а вам не сказали, и вы должны выяснить прямо сейчас, что же происходит». Спендер ответил: «Я выясню, я собираюсь поговорить с Джеком Томпсоном и узнать прямо сейчас, правда ли то, что вы мне говорите». Некоторое время спустя Стивен позвонил Эпштейну и сказал: «Ну, я действительно поговорил с Джеком, и он ответил мне, что это не так, и я думаю, что это неправда». «Так все и пошло, — заметил Эпштейн позже. — Никто не хотел признавать, что финансирование действительно было. Но я думаю, что все всё знали, но никто не хотел ничего говорить»²⁹.