Рецензент: д-р ист наук, заслуженный деятель науки рф, проф. В. Г. Тюкавкин

От Москвы до Немана

расположился лагерем у с. Тарутино, в 80 км юго-западнее Москвы. Знаменитый тарутинский марш-маневр существенно повлиял на ход войны 1812 г., обозначив собою уже начало перелома. С одной стороны, Кутузов прикрыл от неприятеля Калугу, где были сосредоточены провиантские запасы, Тулу с ее оружейным заводом, Брянск с литейным двором и плодородные южные губернии. С другой стороны, он поставил под угрозу флангового удара основную коммуникацию Наполеона Москва— Смоленск. Более того, Наполеон не мог пойти на Петербург, имея в тылу 100-тысячную русскую армию. Зато Кутузову теперь было удобно взаимодействовать с войсками А.П. Тормасова и П.В. Чичагова. Тарутинский лагерь стал базой подготовки русского контрнаступления. Уже через две недели Кутузов собрал здесь против 116 тыс. солдат Наполеона более чем вдвое превосходящие силы русских регулярных войск, казаков и народного ополчения — 240 тыс. человек.

Тем временем вокруг Москвы заполыхала губительная для французов партизанская война. Мирные горожане и селяне обоего пола и всех возрастов, вооружившись чем попало — от топоров до простых дубин, умножали ряды партизан и ополченцев. “Вся Россия в поход пошла”, — говорили тогда в народе. Хотя царский манифест от 6 июля предписывал созвать народное ополчение только в 16 губерниях (еще не объятых войной, но уже близких к театру войны), простой люд брался за оружие буквально повсюду, вплоть до Сибири. Общая численность народного ополчения превысила 400 тыс. человек. В зоне боевых действий едва ли не все крестьяне, способные носить оружие, становились партизанами. Только на Смоленщине было 40 партизанских отрядов. А ведь они действовали по всему театру войны, роились вокруг Москвы. Именно этот патриотический подъем народных масс, удвоивший силу русской армии, главным образом и погубил Наполеона.

7 октября Наполеон оставил, наконец, Москву и повел “Великую армию” восвояси. Он шел на Калугу — с намерением отойти к Смоленску не по старой, разоренной дотла, Можайской дороге, а по новой, Калужской. Кутузов преградил ему путь у Малоярославца. Здесь 12 октября разгорелась ожесточенная битва. Город 8 раз переходил из рук в руки и в конце концов остался у французов, но Кутузов, отступив на 2,5 км к югу, занял там новую позицию, по-прежнему заслоняя собой Калужский тракт. Наполеон оказался перед выбором: атаковать ли Кутузова, чтобы прорваться в Калугу, или уходить к Смоленску по разоренной дороге через Можайск? Подсчитав силы и взвесив шансы, Наполеон выбрал отступление.

Так впервые в жизни Наполеон сам отказался от генеральной битвы, добровольно повернулся спиной к противнику, перешел из позиции преследователя в позицию преследуемого. Е.В. Тарле справедливо заключал, что истинное отступление “Великой армии”

началось не 7 октября, когда Наполеон вывел ее из Москвы и повел на Калугу, а 13 октября, когда он отказался от Калуги и пошел к Можайску, на старую Смоленскую дорогу.

Отступление французов по старой Смоленской дороге от Малоярославца к Неману с 13 октября по 2 декабря 1812 г. было для них сплошным бедствием. Дорога представляла собой выжженную пустыню, где, по словам очевидцев, “даже кошки нельзя было сыскать”. Поживиться где-либо и хотя бы чем-нибудь на такой дороге французы не могли. Свернуть же с нее им было некуда: всюду их ждала смерть от рук казаков, партизан, крестьян. Буквально “облепленная”, по выражению Дениса Давыдова, партизанами и казачьими отрядами, “Великая армия” с первых же дней отступления начала страдать от голода и бескормицы. Бичом армии стал массовый падеж лошадей. Кавалерия превращалась в пехоту. Из-за недостатка лошадей приходилось бросать пушки. Артиллерия тоже превращалась в пехоту. И все терзались муками голода. Еще до Смоленска голод принял столь катастрофические размеры, что французы, случа­лось, прибегали к людоедству¹ .

После Вязьмы, где ударил первый по-настоящему зимний мороз, сразу в 18°, на “Великую армию” обрушился новый враг— холод. Зима 1812 г. в России выдалась самой морозной (на 5—8° ниже нормы) за много десятилетий. Морозы, северные ветры, снегопады, с одной стороны, подгоняли голодных французов, а с другой — и обессиливали, губили их.

Но самым грозным врагом наполеоновской армии оставались регулярные русские войска. В то время как партизаны и казаки, голод и холод гнали французов по старой дороге, Кутузов с главными силами преследовал их параллельным маршем южнее, по новой (Калужской) дороге, где русские воины всегда находили продовольствие, фураж, места для отдыха и поддержку населения. При этом авангарды русских то и дело нападали на арьергарды противника, уничтожали их и брали в плен.

Дважды (под Вязьмой 21—22 октября и у г. Красного 4—6 ноября) Кутузов промедлил, упустив возможность отрезать и уничтожить два-три французских корпуса. За это некоторые современники, а потом историки упрекали его в нерешительности, вялости и даже трусости. В окружении самого Кутузова родилась версия (распространившаяся затем и в литературе) о том, что фельдмаршал строил “золотой мост” Наполеону для отступления, т. е. будто бы он намеренно не мешал врагу уйти из России. Оперативности и быстроты маневра Кутузову действительно не хватало (это особо сказалось на Березине), но медлил он не от недостатка решимости, а от избытка осмотрительности. Убеждаясь с каждым днем после Малоярославца в том, что победа над

Наполеоном обеспечена и близка, старый фельдмаршал стремился победить с наименьшими потерями. По воспоминаниям пленного наполеоновского генерала М.Л. Пюибюска, Кутузов заявил ему перед Березиной: “Я, уверенный в вашей погибели, не хочу жертвовать для сего ни одним из своих солдат... Вот как мы, северные варвары, сохраняем людей!”

Когда 12 ноября Наполеон подошел к р. Березине, он располагал всего лишь 30—40 тыс. боеспособных людей и 35—40 тыс. безоружных и больных. Именно здесь, на Березине, Кутузов предрекал “неминуемое истребление всей французской армии”. Дело в том, что фельдмаршал принял составленный в Петербурге с участием царя план, по которому французы должны были быть “искоренены до последнего” на Березине соединенными усилиями войск Кутузова с востока, генерала П.Х. Витгенштейна с севера и адмирала П.В. Чичагова с юга. Все предвещало русским успех. Их было в районе Березины вдвое больше, чем французов. Кутузов шел по пятам за Наполеоном, Витгенштейн спешил и, судя по всему, успевал преградить путь французам с севера, а Чичагов уже 9 ноября занял ключевой пункт на Березине г. Борисов, тем самым замкнув кольцо окружения противника с юга. Самого Наполеона адмирал приготовился взять в плен. Он даже сообщил своим войскам приметы императора, подчеркнув в особенности его “малый рост”, а потом распорядился: “Для вящей же надежности ловите и приводите ко мне всех малорослых!”

Наполеон впервые за всю свою полководческую карьеру оказался в столь катастрофической ситуации. В довершение всех его бед, будто назло ему, Березина, давно замерзшая, теперь после двухдневной оттепели снова вскрылась, а сильный ледоход мешал строить мосты. В этой безысходности Наполеон отыскал единственный шанс к спасению. Пользуясь медлительностью Кутузова, отставшего на три перехода, он успел создать видимость переправы через Березину у с. Ухолоды, чем дезориентировал Чичагова, навести мосты в другом месте, у с. Студенки, и переправить боеспособные части на правый берег. С тяжелыми боями, отбиваясь от Чичагова и Витгенштейна, Наполеон 17 ноября ушел от Березины к Вильно.

По выражению Аркадия Аверченко, Наполеон на Березине “потерпел победу”. Действительно, потерял он здесь людей больше, чем под Бородином (20—25 тыс. строевых и примерно столько же прочих). Через три дня после Березины у него, по данным Ж. Шамбре, оставалось кроме 10—15 тыс. “некомбаттан-тов” (от французского “combattant” — воин) всего 9 тыс. бойцов: 2 тыс. офицеров и 7 тыс. солдат, почти исключительно гвардейских. И хотя Александр I и Кутузов планировали истребить на Березине всю французскую армию “до последнего” ее солдата, включая Наполеона, последнему удалось спасти не только себя самого, но и все то, что русские особенно старались “искоренить”: гвардию, офицерский корпус, генералитет и всех маршалов. “К

общему сожалению, — рапортовал царю огорченный Кутузов, — сего 15 числа Наполеон переправился при деревне Студенке”.

С легкой руки Кутузова, который в рапортах царю всю вину за то, что не смог покончить с Наполеоном, возложил на Чичагова, адмирал сразу же стал и поныне остается в России “козлом отпущения” за русские промахи на Березине. Жена Кутузова Екатерина Ильинична, статс-дама царского двора, говорила: “Витгенштейн спас Петербург, мой муж — Россию, а Чичагов — Наполеона”. Г.Р. Державин высмеял “земноводного генерала” в эпиграмме, а И.А. Крылов — в басне “Щука и кот”. Но любой историк, умеющий судить непредвзято, видит то, на что указывали еще сами участники событий (А.П. Ермолов, В.И. Левенштерн, B.C. Норов, Денис Давыдов): из трех русских командующих именно Чичагов больше всех мешал французам переправиться через Березину и причинил им наибольший урон. Зато Кутузов, который должен был теснить врагов и прижать их к Березине, все время оставался далеко сзади и лишь 19 ноября перешел Березину у м. Жуковец, в 53 км южнее места переправы Наполеона.

Впрочем, Березинская операция, даже не удавшаяся русским до конца, поставила Наполеона на край гибели. Его “Великая армия” фактически перестала существовать, а то, что осталось от нее, могло лишь послужить и действительно послужило основой для создания новой армии. Только теперь Наполеон решился подготовить общественное мнение Франции и Европы к восприятию постигшей его катастрофы. 21 ноября в Молодечно он составил “погребальный”, как назовут его сами французы, 29-й бюллетень — своего рода надгробное слово о “Великой армии”. Признав свое поражение, Наполеон объяснил его превратностями русской зимы.

Вечером 23 ноября в м. Сморгонь император покинул остатки своей армии, передав командование И. Мюрату. Он торопился в Париж, чтобы опередить толки вокруг 29-го бюллетеня, а главное — собрать новую армию. Первым встретил его министр иностранных дел Г.Б. Маре, который спросил: “Государь, в каком состоянии армия?” Наполеон ответил: “Армии больше нет”. То была страшная для Франции правда: из 647 тыс. завоевателей, вторгшихся в Россию, выбрались из России едва ли больше 30 тыс. горемык, считая и фланговые войска.

То не были бойцы, идущие походом,

То плыли призраки под черным небосводом,

Бредущая во тьме процессия теней . ¹

Кутузов имел все основания рапортовать царю 7 декабря:“Неприятель почти истреблен”. Таким образом, Россия, проиграв­шая Наполеону два первых раунда (в 1805 и 1807 гг.) с нокдаунами, в третьем раунде нокаутировала противника.

Сокрушительное поражение, которое непобедимый дотоле Наполеон потерпел в России, взбудоражило весь мир. Никто не ожидал, что “бич вселенной”, уже завоевавший Москву, через три месяца, не проиграв ни одного сражения, будет бежать из России и оставит в ее снегах почти всю свою “Великую армию”. Сами россияне были потрясены грандиозностью своей победы. Александр I не посмел объяснить ее ни патриотическим подъемом народа и армии, ни собственной твердостью, а целиком отнес ее к Богу: “Господь шел впереди нас. Он побеждал врагов, а не мы!” На памятной медали в честь 1812 г. царь повелел отчеканить: “Не нам, не нам, а имени Твоему!”

Такое “объяснение” причин разгрома Наполеона не вышло за пределы русской дворянской историографии. Гораздо более рас­хожей и живучей, вплоть” до нашего времени, оказалась версия о том, что победил Наполеона русский климат, “генерал Зима”. Однако даже в западноевропейской историографии эту версию отвергли такие авторитеты, как А. Жомини, К. Клаузевиц, Г. Дельбрюк, Д. Чэндлер. В России же она вообще не имела сторонников.

Передовые умы России, не отрицая роли стихийных факторов (Ф.Н. Глинка назвал морозы “вспомогательным войском” Куту­зова), отводили им второстепенную роль. “Главнейшими же причинами нашего торжества в 1812 г.,—заключил Н.Г. Чернышевский, — должны быть признаваемы твердая решимость императора Александра Благословенного, патриотизм народа, мужество наших армий и искусство полководцев”.

В чисто военном отношении, при всем искусстве полководцев России и мужестве ее солдат, Наполеон перед 1812 г. был сильнее. Многие наши историки (П.А. Жилин, Л.Г. Бескровный, Н.Ф. Гарнич и др.) доказывают, что русская армия тогда качественно превосходила французскую, а царские военачальники — Наполе­она и его маршалов. Однако нельзя не видеть пороков феодальной организации русских войск и вычеркнуть из истории тот многозначительный факт, что за пределами России, как бы на нейтральном поле, где русская армия не имела поддержки своего народа, Наполеон систематически бил ее и до, и после 1812 г. — под Аустерлицем, Фридландом, Лютценом, Бауценом, Дрезденом, Шампобером, Монмирайлем, Реймсом, Шато-Тьерри, — хотя ко­мандовали ею те же самые полководцы, что и в 1812 г., включая Кутузова.

Действительный источник мощи русской армии 1812 г. надо искать не в ее собственной феодальной природе, а в единении

армии с народом. Именно общенациональный подъем народных масс, выступивших на защиту Отечества, стал главной причиной победы России в войне 1812. Очень точно сказал об этом академик В.И. Пичета: “Великий завоеватель столкнулся с великим народом и был разбит”.

Что же касается Кутузова, то, поднимая его как военачальника выше Наполеона, советские историки выдают желаемое за действительное — и только. Но даже если бы Кутузов был вдвое-втрое менее талантливым полководцем, все равно Россия выиграла бы войну 1812 г., а Наполеон проиграл бы ее, ибо дело здесь не в Кутузове и не в Наполеоне, а в русском народе. Верно писал об этом B.C. Соловьев в 80-е годы прошлого века: “С начала времен не бывало и не слыхано, чтобы великий народ не мог исполнить своего исторического назначения или отстоять своих жизненных интересов за неимением пригодных людей. Никогда не было такого случая в истории, чтобы дело стало за людьми. Не оказалось у французского короля Карла VII надежных советников и полководцев, — явилась вместо них крестьянская девочка из Дом-Реми; ослабели московские бояре в смутное время, —выручил нижегородский мясник; не было в 1812 г. у нас Суворова, — обошлось и с Кутузовым” ¹ .

Столь грандиозная победа имела и грандиозные последствия — для России, Европы и всего мира. С одной стороны, она развеяла в прах наполеоновские планы мирового господства и положила начало гибели империи Наполеона, а с другой стороны, как никогда высоко подняла международный престиж России, отвое­вавшей у Франции позиции лидера на мировой арене. Г.Р. Державин предостерегающе напоминал врагам Руси:

Был сей, был тот: их нет, а Русь?

Всяк, знай, мотай себе на ус!

В самой России победа над Наполеоном вызвала бурный рост национального самосознания и пробудила лучших людей нации к освободительной борьбе против самодержавия и крепостничества. Зачинатели этой борьбы, декабристы, прямо называли себя “детьми 1812 года”. Вот почему А.И. Герцен рассудил так: “Подлинную историю России открывает собой лишь 1812 год; все, что было до того, - только предисловие”.

Историографическая справка. Война 1812 г. — предмет наибольшего числа исследований, по сравнению с любым другим событием в тысячелетней истории России до 1917 г. Специально о войне написано более 15 тыс. книг и статей, не считая множества

разделов в мировой литературе о Наполеоне, которая насчитывает уже полмиллиона названий.

Русская дворянская историография (Д.П. Бутурлин, А.И. Михайловский-Данилевский, М.И. Богданович — все трое генера­лы) давала преимущественно внешнее описание военных событий без должного анализа их социально-экономической и политической обусловленности. При этом она восхваляла “единение сословий вокруг престола”, а на первый план как спасителей России выпячивала царскую персону, географические условия и Божий промысел. Начиная с Михайловского-Данилевского, труд которого¹ был написан “по высочайшему повелению” Николая I и отредактирован царем, в российской литературе войну 1812 г. стали называть Отечественной. Ход войны освещался ура-патриотически, с превознесением всего русского над французским, а причины ее усматривались исключительно в гегемонизме Наполеона, “в алчности его к завоеваниям”.

Буржуазные исследователи (А.Н. Попов, К.А. Военский, В.И. Харкевич, А.Н. Витмер) опровергли коренные тезисы дворянской историографии о единении сословий и о решающей роли царя в войне, более основательно, с учетом научного анализа выявляли причины войны и видели их не в “алчности” Наполеона, а в столкновении государственных интересов России и Франции. Военский считал решающим фактором в происхождении войны экономический, и прежде всего русско-французский конфликт из-за континентальной блокады. Все буржуазные историки стремились писать о событиях 1812 г. объективно, отдавая должное не только русским, но и французским героям войны, однако они недооценили роль в войне народных масс России, спасительную для страны силу их патриотизма² .

Советские историки, начиная с М.Н. Покровского, отбросившие вместе с дворянским ура-патриотизмом само название войны 1812 г. как Отечественной (неоправданная крайность!), вернулись в конце 30-х годов к этому ее определению³ , как и к предвзятому освещению хода войны. Вновь была принята на вооружение дворянская схема причин войны: Наполеон из алчности своей стремился поработить Россию, а Россия по своему миролюбию — оборонять себя и другие страны от французской агрессии. Все


¹См.: Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны в 1812г. СПб., 1Х39.4. 1—4.

²Высшее достижение буржуазной и всей вообще русской дореволюционной историографии 1812 года — коллективный труд “Отечественная война и русское обще­ство” в семи томах (М., 1911—1912) под ред. А.К. Дживелегова, С.П. Мельгунова, В.И. Пичеты и с участием более 60 ученых, включая Ю.В. Готье, Н.И. Кареева, И.В. Лучицкого, В.И. Семевского, Е.В. Тарле.

³Отвергнув тезис о единении сословий, советские историки объясняют понятие “отечественная” тем, что в войне 1812г. принял участие народ. По такому признаку надо все войны, которые вела Россия на своей территории с XIII в., называть “отечествен­ными”, но историки СССР (СНГ) этого не делают.

замыслы и действия русской стороны оправдывались, а русские успехи (как и французские неудачи) преувеличивались. К сожалению, и данные о соотношении сил и потерях сторон в боях пересчитывались таким образом, чтобы они выглядели в “нашу пользу” ¹ .

Лишь в отдельных, очень немногих трудах советских историков война 1812 г. получила объективное, подлинно научное освещение. Это ряд исследований по частным сюжетам (В.В. Пугачева, А.Г. Тартаковского, А.Н. Кочеткова, В.П. Тотфалушина) и обобщаю­щая монография Е.В. Тарле² , в которой убедительно раскрыты причины войны, ее народный характер, ход военных событий, их социально-экономическая и политическая подоплека, замыслы, действия и личные качества основных персонажей. Книга Тарле — классический научный труд, но по увлекательности и блеску изложения она соперничает с шедеврами художественной классики, оставаясь и поныне лучшей в отечественной историографии 1812 г.

Зарубежная историография большей частью умаляет осво­бодительный характер войны 1812 г. со стороны России и значение русской победы. Либо слава победы над Наполеоном приписыва­ется иностранцам, служившим при штабе Кутузова (так считали, например, немцы Т. Бернгарди, Г. Бейтцке, А. Грубе), либо подчеркивается роль стихийных факторов вроде пространств России и холода, что характерно для французских историков А. Тьера, Э. Дрио, Л. Мадлена и большинства их западных коллег. Разумеется, есть на Западе и достаточно объективные труды, причем написанные с высоким профессионализмом, — это иссле­дования Ж. Шамбре и Ж. Тири (Франция), К. Клаузевица (Германия), Д. Чэндлера (Англия) ³ . Все они предостерегают возможных продолжателей дел Наполеона (как, впрочем, и Гитлера): “Не ходи на Москву!”