Рецензент: д-р ист наук, заслуженный деятель науки рф, проф. В. Г. Тюкавкин

Проекты М.М. Сперанского

Далее, при дворе и в обществе росла оппозиция тильзитскому курсу. Авторитет царя и правительства резко падал, повсеместный ропот приводил к заговорщическим толкам. В дворцовых кругах Александра I называли “приказчиком Наполеона” и поговаривали о возможной “перемене царствования”, причем хотели царя “постричь в монахи”, а на престол возвести его сестру Екатерину Павловну, памятуя о том, что Екатерина Великая — эта, как назвал ее Д. Байрон, “драчливейшая баба из цариц” — была удачливой, а воцарявшиеся после нее цари-мужчины — и Павел I, и Александр I — оба оказались неудачниками.

Наконец, росло недовольство и против излишне реакционных начинаний правительства в области внутренней политики — своего

¹См.: Сироткин В.Г. Дуэль двух дипломатий. М., 1966. С. 142 (по архивным данным).

рода прелюдии к аракчеевщине. Дело в том, что А.А. Аракчеев открыто вошел в фавор к Александру I сразу после Тильзита;

до тех же пор он, по выражению Н.И. Греча, “стоял в тени, давая другим любимцам износиться, чтобы потом захватить государя вполне”. Начало возвышения Аракчеева датируется точно. 14 декабря 1807 г. особый царский указ уведомил Россию:

“Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым высочайшие повеления считать именными нашими указами”. Почувствовав себя сильным, Аракчеев, всегда ненавидевший либеральные послабления, сразу же начал, что называется, завинчивать гайки. Уже к 1808 г. в Петербурге появился сатирический листок, который так оценивал положение дел:

“Правосудие — в бегах. Добродетель ходит по миру. Благодеяние — под арестом. Надежда с якорем — на дне моря. Честность вышла в отставку. Закон — на пуговицах Сената. Терпение — скоро лопнет”.

В обстановке, когда все слои населения по разным мотивам и разными способами выражали недовольство правительством, царизм вынужден был возобновить либеральный иллюзион. Решено было попытаться успокоить недовольных и отвлечь их внимание от внешних неудач и внутренних трудностей проектами новых реформ. Аракчеев до лучших времен вновь отошел в тень. Его место в качестве ближайшего советника и сотрудника царя занял Михаил Михайлович Сперанский. С 1809 г. началась вторая серия либеральных реформ Александра I, затянувшаяся до весны 1812 г.

В 1888 г. В.О. Ключевский говорил о Сперанском: “Со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится ли третий”. Теперь, когда вся история русского престола уже позади, можно сказать, отдавая должное именам A.M. Горчакова и Д.А. Милютина, С.Ю. Витте и П.А. Столыпина, что третий такой сильный ум не появился.

Судьба Сперанского с ее взлетами и падениями любопытна и показательна для крепостнической действительности. “Человек сей быстро возник из ничтожества”, — вспоминал Ф.Ф. Вигель. На Востоке о таких выскочках, как Сперанский, говорят: “Пешка! Когда же ты стала ферзем?” Действительно, как могло случиться, что в самодержавной стране сын бедного приходского священника за короткое время и вне всякого фаворитизма занял второе место после царя? Здесь надо учесть два обстоятельства.

Первое. Сперанский обладал исключительными способностями. Он блестяще окончил духовную академию, в совершенстве знал математику и философию, владел шестью иностранными языками, был первоклассным стилистом и оратором (его трактат “Правила высшего красноречия” может поспорить по значимости с тракта­тами Цицерона). Но самым ценным качеством Сперанского был его глубокий и в то же время необычайно подвижный и гибкий,

истинно государственный ум. По слухам, Наполеон в дни его свиданий с Александром I поговорил в Тильзите со Сперанским и подвел его к царю со словами: “Не угодно ли вам, государь, обменять мне этого человека на какое-нибудь королевство?” Не случайно всемогущий Аракчеев сказал однажды: “Если бы у меня была треть ума Сперанского, я был бы великим человеком!”

И все-таки, будь Сперанский даже семи пядей во лбу, он вполне мог затеряться где-нибудь на задворках крепостной России, как потерялись там, вероятно, десятки и сотни талантливых, если не гениальных простолюдинов. Но ему помог, говоря словами Фридриха Великого, “Его Августейшее Величество Случай”.

Дело в том, что Александр I, замышляя с 1801 г. свои реформы, очень нуждался в людях с государственным складом ума и не находил их при дворе. Сперанский, бывший тогда секретарем у одного из “молодых друзей” царя В.П. Кочубея, случайно попался на глаза впечатлительному монарху, поразил его умением составлять доклады по любому вопросу и был взят на примету. После Тильзита, когда понадобилось вновь заняться реформами, царь вспомнил о Сперанском, призвал и возвысил его. Сперанский был назначен государственным секретарем и больше двух лет (с осени 1809 до весны 1812 г.) являлся, по определению Ж. де Местра, “первым и единственным министром империи”. Получив задание царя составить проект преобразований “того, что целесообразно преобразовать”, Сперанский уже к концу 1809 г. подготовил знаменитое “Введение к уложению государст­венных законов”, т. е. план преобразования Российской Империи из цитадели феодального бесправия в правовое буржуазное государство. Вот основные положения реформы Сперанского.

Россия — на грани революции. Если оставить в ней все как есть, революция неизбежна, ибо история не знает примера, “чтобы народ просвещенный и коммерческий мог долго в рабстве оставаться”. Однако революцию еще не поздно предотвратить, сохраняя и самодержавие, и даже крепостное право. Надо лишь придать самодержавию видимость конституционной монархии, “облечь” его (не ограничить, а именно облечь) конституцией, крепостное же право отменить — постепенно и поэтапно.

По “конституции” Сперанского все население страны разде­лялось на три сословия: дворянство, “среднее состояние” (купцы, мещане, государственные крестьяне) и “народ рабочий” (помещичьи крестьяне, мастеровые, прислуга). Политические права должны были получить два первых сословия, а людям из “народа рабочего” предоставлялась (в перспективе) возможность перейти в “среднее состояние” и стать политически правомочными, когда они обретут недвижимость.

В основу государственного устройства России Сперанский первым положил идею разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. Высшим органом судебной власти должен был стать Сенат, исполнительной — министерства, зако-

нодательной — Государственная дума. Однако выше всех этих высших органов учреждался Государственный совет в качестве совещательного органа при царе. Как и прежде, окончательно утверждал или отклонял любой законопроект, даже принятый Государственной думой, Его величество император.

Разумеется, Сперанский учитывал, что судьба его проектов (как и его самого) — в руках царя, и поэтому он формулировал свои идеи умеренно, стараясь не оттолкнуть монарха излишним радикализмом, а напротив, затронуть в нем лагарповские струны и сыграть на них для пользы Отечества. Тем не менее даже в таком виде реформы Сперанского означали бы прорыв России от феодального самовластия к началам буржуазного права. Однако феодальная знать встретила их в штыки. Сам реформатор, простолюдин, выскочка, при дворе оказался явно не ко двору. Его ненавидели и завидовали ему, и чем больше завидовали, тем сильнее ненавидели. Что же касается его проектов, то в них усматривали чуть ли не революционную опасность. На кабинет Сперанского, по словам Ф.Ф. Вигеля, “смотрели все, как на ящик Пандоры, наполненный бедствиями, готовыми излететь и покрыть собою все наше отечество”. Граф Ф.В. Ростопчин вспоминал, что имя Сперанского дворяне и оболваненный ими люд ставили “рядом с именем Мазепы” и строчили на него доносы царю как на изменника.

Дворянские верхи восстали против реформ Сперанского не только потому, что они вносили в феодальное бытие России ненавистные буржуазные нормы, часть которых (а именно основы гражданского уложения) Сперанский разработал под влиянием Гражданского кодекса “антихриста” Наполеона¹ . Кроме того, дворяне сочли себя униженными и оскорбленными “экзаменом на чин”, который был введен по инициативе Сперанского б августа 1809 г. с целью поднять образовательный уровень российского чиновничества. Отныне каждый чиновник с VIII класса (из 14-ти) Табели о рангах должен был для получения чина либо представить свидетельство об окончании одного из российских университетов, либо сдать при университете специальный экзамен по естествен­ным и гуманитарным наукам.

С теоретическим обоснованием дворянской оппозиции Сперан­скому выступил Н.М. Карамзин — в то время популярнейший литератор, уже работавший и над “Историей государства Российского”. В марте 1811 г. он вручил Александру I свою “Записку о древней и новой России”. Карамзин страстно и гневно обрушился на главную у Сперанского идею представительного правления, усмотрев в ней посягательство на святая святых — незыблемость самодержавия. Именно так: самодержавие должно

¹Воздействие наполеоновского кодекса на проекты Сперанского отмечали такие авторитеты российского правоведения, как В.И. Сергеевич, Ф.М. Дмитриев, С.В. Пахман, А.Н. Филиппов, в наше время — Н.П. Ерошкин.

быть не только вечным, но и незыблемым, вещал Карамзин, его не нужно облекать никакими законами, ибо “в России государь есть живой закон”. Впрочем, он отвергал и все вообще нововведения Сперанского по принципу: “Всякая новость в государственном порядке есть зло”.

Александра I вполне устраивали такие рассуждения. Ненависть дворян к Сперанскому тоже оказалась для царя кстати. Она давала ему возможность пожертвовать Сперанским и таким образом вернуть себе расположение дворянства, утраченное после Тильзита.

В такой обстановке Александр I прислушался к обвинениям Сперанского в измене и отправил его в ссылку. Проделал это “актер на троне” с присущим ему лицемерием. В воскресенье 17 марта 1812 г. царь вызвал Сперанского к себе и два часа со слезами на глазах упрекал его во всякой всячине, даже не упомянув про измену. Когда же Сперанский вернулся домой, то застал у себя министра полиции А.Д. Балашова с почтовой кибиткой, в которой он тут же был отправлен как ссыльный в Нижний Новгород, а затем еще далее — в Пермь под строгий надзор полиции.

Из крупных проектов Сперанского осуществился только один: 1 января 1810 г. был учрежден в качестве высшего законосове­щательного учреждения Государственный совет, который и просуществовал как своеобразный памятник Сперанскому вплоть до падения царизма. Впрочем, самодержцы, начиная с Александра I, часто пренебрегали мнением Совета. За 1810—1825 гг. Александр I в 83 случаях поддержал меньшинство Государственного совета против большинства, а в четырех случаях — даже единственного члена Совета.

Сам Сперанский через девять лет был возвращен из ссылки и вновь занял видное положение (об этом речь впереди), но проекты его, как выразился А.И. Герцен, “остались сосланными в архиве”. Дворянство, напуганное его проектами и обеспокоенное угрозой нашествия Наполеона, тесно сплотилось вокруг престола, а другим слоям общества удалось за трехлетие реформ Сперан­ского напустить пыль в глаза. В итоге Александр I увидел, что позиции самодержавия упрочились, и после падения Сперанского уже не имел больше нужды заниматься реформами. Говоря словами В.О. Ключевского, “стыдливую, совестливую сперанщину” сменила “нахальная аракчеевщина”.

Историографическая справка. История России первых лет царствования Александра I всегда была популярна у исследова­телей разных стран и времен. Самой плодовитой в ее изучении оказалась русская дореволюционная историография. В ней различаются две основные концепции: консервативно-дворянская и либерально-буржуазная.

Дворянские историки (А.И. Михайловский-Данилевский, М.И. Богданович, М.А. Корф, Н.К. Шильдер — автор самой крупной

по объему из всех биографий Александра I¹) не столько исследовали политику, экономику, культуру России, сколько живописали личность царя. Буржуазные ученые (А.Н. Пыпин, В.И. Семевский, А.А. Корнилов, В.О. Ключевский) меньше вникали в жизнь царя, а больше старались объяснить мотивы и смысл царской политики. При этом, однако, и те, и другие апологетически изображали внешнюю политику царизма, оправ­дывая даже реакционные и агрессивные его акции. Такого греха не избежал и самый выдающийся из русских историков С.М. Соловьев — автор книги “Император Александр I. Политика. Дипломатия” (СПб., 1877).

Что касается внутренней политики самодержавия при Алек­сандре I, то буржуазные историки, в отличие от дворянских, критиковали ее за консерватизм, поверхностность реформ, примиренчество по отношению к феодальной рутине, возлагая при этом главную долю вины на самого царя. С таких позиций выступали наиболее решительно В.О. Ключевский в 5-м томе своего “Курса русской истории” (лекции 83—84) и В.И. Семевский в монографиях о крестьянском вопросе XVIII — первой половины XIX в. и о декабристах.

Советская историография, руководствуясь методологией марксизма-ленинизма, чрезмерно увлекалась вскрытием экономи­ческой подкладки любого события и принижала роль Александра I (как и вообще личности в истории). Экономические процессы в России начала XIX в. капитально исследовали В.К. Яцунский, П.Г. Рындзюнский, И.Д. Ковальченко. Внутренняя политика царизма изображалась как сплошь реакционная, а внешняя, напротив, лакировалась. В отличие от лидера первого поколения советских историков М.Н. Покровского, который считал своим долгом разоблачать агрессивность и реакционность царизма, последующие историки СССР большей частью оправдывали дипломатию и войны России 1805—1815 гг. Наиболее объективны в советской историографии по теме “Россия 1801—1811 гг.” труды А.В. Предтеченского, Н.В. Минаевой, С.В. Мироненко², а также три новейших жизнеописания М.М. Сперанского³. В российском зарубежье много и плодотворно занимался изучением проектов Сперанского А.Н. Фатеев, подготовивший к 1940 г. большую (500 с.) монографию “Жизнь, труды, мысли и план

¹ См.: Шильдер Н.К. Император Александра I. Его жизнь и царствование. СПб., 1894 1905. Т. 1—4.

² См.: Предтеченскчй А.В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX в. Л., 1957; Минаева Н.В. Правительственный консти­туционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX в. Саратов, 1982; Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX в. М., 1989.

³ См.: Чибиряев С.А. Великий русский реформатор. Жизнь, деятельность, политические взгляды М.М. Сперанского. М., 1989; Томсинов В А. Светило россий­ской бюрократии. Исторический портрет М.М. Сперанского. М., 1991; Федоров В.А. М.М. Сперанский и А.А. Аракчеев. М., 1997.

всеобщего государственного преобразования России М.М. Сперан­ского”.

Для иностранной литературы характерны преимущественно две тенденции. Одна из них, представленная главным образом французскими историками от А. Сореля и А. Вандаля¹ до Л. Мадлена и А. Фюжье, выражается в стремлении возвеличить политику наполеоновской Франции и (более или менее) принизить роль России. Другая тенденция, наблюдающаяся в английской и американской историографии, — это рецидив русской дворянской концепции восхваления личности Александра I при малом интересе к народу России. Самый яркий пример—книга Лео­польда Страховского (США), название которой говорит само за себя: “Александр I. Человек, который победил Наполеона”².

Вообще интерес к личности Александра I на Западе неизменно велик. Из большого числа его биографий выделяются как научными, так и литературными достоинствами книги академика А. Труайя и мадам Д. Оливье³. “Тайны” характера и судьбы царя-“сфинкса” исследованы в книгах российских эмигрантов Л.Д. Любимова и М.В. Зызыкина⁴.