Ричард Бах Иллюзии, или Приключения вынужденного Мессии Немного об этом переводе
жүктеу/скачать 198.55 Kb.
|
9. Дни были похожи один на другой. Как обычно, мы продолжали летать, но я перестал измерять лето названиями городов или заработанными деньгами. Я начал измерять его своими новыми знаниями, нашими послеполетными разговорами и чудесами, случавшимися время от времени, до тех пор, пока я не понял, что это вовсе не чудеса. Представьте себе Вселенную, Прекрасную, справедливую И совершенную, — однажды прочитал я в книге. — И после этого Будьте уверены в одном: Суть представляет ее себе Чуточку лучше, Чем вы. 10. День выдался спокойным… Лишь время от времени подъезжали случайные пассажиры. В свободное время я практиковался в испарении облаков. Я работал летным инструктором, и я знаю, что труднее всего научить самым простым вещам. Я знал это прекрасно, но сейчас учеником был я. Я сидел и яростно вперял взор в мишени из курчавых облаков. В этот момент я нуждался в теории больше, чем в практике. Шимода лежал рядом под крылом «Флита» и притворялся спящим. Я мягко похлопал его по руке, он открыл глаза. — У меня не получается, — сказал я. — Ты можешь, — ответил он и опять закрыл глаза. — Дон, я старался! Как только мне начинает казаться, что у меня получается, облако вдруг раздувается и становится чуть ли не больше, чем до этого. Он вздохнул и сел. — Выбери для меня облако. Попроще, пожалуйста. Я выбрал в небе самое большое и противное облако длиной футов тысячи в три, изрыгающее адский белый дым. — Вон там, над силосной башней, — сказал я. — То, которое начинает чернеть. Он мягко взглянул на меня. — Почему ты меня ненавидишь? — Дон, я прошу тебя об этом, потому что ты мне нравишься, — улыбнулся я. — Тебе и самому необходимо с кем-нибудь помериться силами. Если хочешь, я могу найти для тебя что-нибудь поменьше.
— Я попытаюсь. Так которое, ты говоришь? Я посмотрел на небо, но этого монстра с миллионами тонн дождя уже не было. На его месте сияла неуклюжая голубая дыра. — Штмяк, — тихо сказал я. — Хорошая работа, — оценил он. — Нет, правда, как бы мне ни хотелось принять твои поздравления, я со всей честностью должен признаться: это просто.
— Не слишком-то быстро, — сказал он. — Но это же в первый раз! Я же только учусь! Я делаю невероятные вещи, совершенно невозможные, а ты, вместо того чтобы похвалить, упрекаешь меня в медлительности. Это было сделано хорошо, и ты это знаешь. — Поразительно! Ты так старался, а оно, все-таки, исчезло. — Старался! Да я бомбардировал это облако всем, чем только мог! Огненные шары, лазерные лучи, пылесос величиной с дом… — Ненужные аксессуары, Ричард. Если ты хочешь убрать из своей жизни облако, не превращай это занятие в крупное предприятие, просто расслабься и не думай о нем. Убери его из своих мыслей. Вот и все. Облако не знает Почему оно двигается В данном направлении И с данной скоростью, — сказала мне книга, — Оно чувствует импульс… Мне нужно плыть сюда. Но небо Знает маршруты И смысл всех облаков, И вы тоже узнаете их, Как только подниметесь достаточно высоко, Для того чтобы заглянуть за горизонт. 11. Вам Никогда не дается желание Без того чтобы вам давалась сила, Чтобы выполнить его. Тем не менее, Чтобы его выполнить, Иногда приходится поработать. Мы приземлились на огромном пастбище рядом с трехакровым прудом, вдали от городов, где-то между Иллинойсом и Индианой. Никаких пассажиров. Я подумал о том, что сегодня у нас будет выходной. — Послушай, — сказал он. — Нет, не надо слушать, просто сиди и смотри. То, что ты сейчас увидишь, вовсе не чудо. Вспомни о своих учебниках по ядерной физике: человек идет по воде. Сказав это, он повернулся и прошел несколько ярдов по поверхности пруда, будто не замечая воды под ногами. Пруд был похож на летний мираж пруда над асфальтовым озером. Он твердо стоял на поверхности, ни единая волна, ни один всплеск не касались его ботинок. — Вот, — сказал он, — иди, попробуй сам. Я видел это собственными глазами, и, очевидно, это было возможно, ведь он стоял прямо передо мной, и я подошел к нему. У меня было такое ощущение, что я шел по голубому линолеуму. Я засмеялся. — Дональд, что ты со мной делаешь? — Всего-навсего показываю тебе то, чему раньше или позже научится каждый, — сказал он, — а ты уже готов к этому. — Но я… — Смотри. Вода может быть твердой, — он постучал по поверхности пруда ногой, как о камень. — Или жидкой, — он опять постучал, и вода обрызгала нас обоих. — Понял? Попробуй.
— Но если эта вода сейчас твердая, то как же ее тогда пить? — Точно так же, как и ходить по ней, Ричард. Она ни твердая, ни жидкая. Мы сами решаем, какой ей для нас быть. Если хочешь, чтобы она была жидкая, поступая с ней так, будто она жидкость. Если хочешь, чтобы она была воздухом, поступай с ней так, будто она воздух. Попробуй.
— Говори, — сказал он. — Почему я должен говорить? — Потому что, то, что ты хочешь сказать, наиболее точно может быть выражено словами. Говори. — Если мы можем ходить по воде, дышать ей и пить ее, то почему мы не поступаем так с землей? — Да. Хорошо. Сейчас ты увидишь. Он пошел к берегу так легко, будто он шел по раскрашенному макету озера. Но как только он коснулся ногой песка и травы, он начал тонуть, и через несколько шагов погрузился в землю по плечи. Создалось впечатление, что пруд превратился в остров, а земля вокруг него стала морем. Он немного поплавал по лугу, резвясь и разбрызгивая капли жирной глины, потом лег на поверхность, встал и пошел. Неожиданно я увидел чудо: человек шел по земле ! Я стоял на поверхности пруда и аплодировал его представлению. Он поклонился и поаплодировал мне. Я подошел к берегу, представил себе землю жидкой и тронул ее носком ботинка. По траве кругами побежали волны. Земля будет такой глубокой, как мне этого захочется. Два фута, подумал я, пусть она будет глубиной два фута, я пройду по ней вброд. Я уверенно шагнул на берег и провалился под землю с головой. Внизу было темно и страшно, я задержал дыхание и изо всех сил рванулся к поверхности, пытаясь ухватиться за твердую воду, за край пруда, чтобы всплыть. Он сидел на траве и хохотал. — Ты замечательный ученик, Ричард, тебе это известно? — Какой из меня ученик! Вытащи меня отсюда. — Вытащи себя сам. Я перестал барахтаться. Я вижу землю твердой и могу из нее выбраться. Я вижу землю твердой… И вот я выбрался, весь измазанный черной грязью. — Парень, ты, кажется, запачкался. Его голубая рубашка и джинсы были абсолютно чистыми. — А-а-а! — я стряхнул землю с волос и выковырял ее из ушей. В конце концов, я положил бумажник на траву и вошел в жидкую воду, где почистился традиционным «мокрым» способом. — Знаю, для того чтобы почиститься, есть метод и получше. — Да, и, к тому же, более быстрый. — Конечно. Ладно, сиди себе, посмеивайся, я попробую сам. — О'кей. Наконец, я вернулся к «Флиту», переоделся и развесил мокрую одежду на расчалках. — Ричард, не забудь, что ты сегодня сделал. Очень просто забыть наши знания, думать, что это был сон или случайное чудо. Не бывает ни хороших снов, ни прекрасных чудес. — Ты же сам говорил, что мир это сон, а он иногда бывает прекрасным. Закат. Облака. Небо. — Нет, сном бывает только образ, а не мир. Красота реальна. Ты чувствуешь разницу? Я кивнул, почти понимая его. Позже я заглянул в книгу. Мир Это ваша ученическая тетрадь, Страницы которой вы заполняете. Он не является реальностью, Хотя, если вы пожелаете, Вы можете отобразить В тетради и реальность. Вы также Можете написать в ней бессмыслицу Или ложь, или порвать страницы. 12. Истинным Грехом является Ограничение Сути. Не делайте этого. Был теплый день, мы отдыхали между полетами. С утра прошел дождь, и тротуары города были мокрыми от луж. — Дон, ты умеешь проходить сквозь стены? — Нет. — Когда ты отвечаешь «нет», я знаю, что это значит «да», но тебе не понравилось, как я задал вопрос. — Мы определенно наблюдательны, верно? — А в чем ошибка, в «проходить» или в «стенах»? — И в том, и в другом. Твой вопрос предполагает, что я существую в ограниченной пространственно-временной структуре и могу переходить в другую. Сегодня у меня нет настроения принимать подобные твои предположения относительно меня.
— Так я немножко помогаю тебе думать точнее, — мягко сказал он. — О'кей. Ты можешь сделать так, чтобы другим показалось, что ты проходишь сквозь стену? Этот вопрос лучше? — Да, лучше. Но если уж ты хочешь быть точным до конца… — Погоди. Я знаю, как спросить. Вот мой вопрос. Как тебе удается передвигать иллюзию ограниченного ощущения тождественности, выраженную, по этой вере, в виде пространственно-временной непрерывности под названием «тело», сквозь иллюзию материальной преграды под названием «стена»? — Отлично! Если правильно задать вопрос, он сам отвечает на себя, верно? — Нет, вопрос не дал ответ. Как ты проходишь сквозь стены? — Ричард! Ты сделал почти все правильно, и вдруг сам разрушил все на мелкие кусочки. Я не умею проходить сквозь стены… Когда ты так говоришь, ты принимаешь вещи, которых я не принимаю, а если я их приму, то вот тебе ответ: нет, не умею. — Но, Дон, выразить все точно очень сложно. Ты же знаешь, что я имею в виду. — Так что же, если тебе трудно что-то сделать, ты и пытаться не будешь? Сначала тебе и ходить было трудно, но ты упражнялся, и теперь ходить тебе легко. Я вздохнул. — Да, о'кей. Забудь об этом вопросе. — Я забуду о нем. А вот мой вопрос: а ты можешь? — он смотрел на меня самым беззаботным взглядом в мире. — Итак, Дон, ты утверждаешь, что тело это иллюзия, и стена это иллюзия, но тождественность реально и не может быть ограниченна иллюзиями. — Я этого не утверждаю. Ты сам утверждаешь это. — Но это же верно? — Естественно, — сказал он. — Так как же ты это делаешь? — Ричард, ничего не нужно делать. Ты вдруг увидишь, что это сделано, вот и все. — Тебя послушать, так это легче легкого. — Это так же просто, как ходить. Сейчас тебя удивляет, что тебе когда-то было трудно ходить. — Дон, для меня проходить сквозь стены не только трудно, это невозможно. — Ты думаешь, что если тысячу раз повторить слово «невозможно», то все трудное для тебя станет легким? — Извини. Это возможно. И когда придет время, я это сделаю. — Нет, вы только посмотрите на него! По воде он ходит, а стены, видите ли, его смущают! — Так то было просто, а это… — Отстаивай свою ограниченность, и будь уверен, что она останется при тебе, — сказал он нараспев. — Разве неделю назад ты не плавал в земле? — Плавал. — А чем стена отличается от горизонтальной земли? Какая разница, в каком направлении простирается иллюзия? Горизонтальную иллюзию можно преодолеть, а вертикальную никак? — Ты начинаешь меня утомлять, Дон. Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Значит, настало время оставить тебя одного. Последнее строение на окраине города было амбаром. Это был громадный сарай из оранжевого кирпича. Похоже, что Дональд намеревался срезать угол и пройти по какому-то тайному короткому пути, который явно лежал сквозь амбар. Он резко повернул направо и исчез в стене. Сейчас мне кажется, что если бы я пошел за ним, у меня бы тоже так получилось. Но я стоял на тротуаре и смотрел на то место, где он исчез. Когда я протянул руку, мои пальцы коснулись твердого кирпича. — Когда-нибудь, Дональд, — сказал я, — в один прекрасный день… К самолетам я шел один, окружным путем. — Дональд, — сказал я, добравшись, наконец, до самолетов, — я пришел к выводу, что ты, просто-напросто, не существуешь в этом мире. Он с изумлением посмотрел на меня, стоя на крыле «Трэвел Эйр» и заливая в бак бензин. — Конечно, нет, а ты можешь назвать кого-нибудь, кто существует? — Что значит, могу ли я? Конечно, могу! Я! Я существую в этом мире. — Отлично, — сказал он, как будто сам докопался до скрытой истины. — Напомни мне, чтобы я угостил тебя сегодня ужином. Меня приятно удивляет то, что ты не перестаешь учиться. Это меня озадачило. В его голосе не было ни иронии, ни сарказма, он имел в виду только то, что сказал. — Что ты хочешь этим сказать? Конечно, я живу в этом мире. Я, и еще около четырех миллиардов людей. Это ты… — О Боже, Ричард! Ты это серьезно? Ужин откладывается. Не будет тебе ни гамбургеров, ни солода. Ты этого не заслужил. А я уж, было, подумал, что ты постиг эту основную истину, — он смотрел на меня с сердитой жалостью. — Ты в этом так уверен? Ты живешь в одном мире ну, скажем, с биржевым маклером? Твоя жизнь, я полагаю, меняется и приходит в смятение с изменением политики Общего рынка, если мандатный обзор дел говорит о потере пятидесяти процентов капиталовложений акционеров? Ты живешь в одном мире с гастролирующим шахматистом? Первая игра в конце недели, в Нью-Йорке. Если в Манхэттене тебя ждут Петросян, Фишер, Браун и приз в полмиллиона долларов, то что ты делаешь здесь, в Огайо, в этом поле на окраине Мэйтлэнда? Что ты здесь делаешь? Твои самые насущные проблемы это разрешение фермера на полеты, пассажиры, ждущие десятиминутного удовольствия, уход за мотором фирмы «Киннер» и смертельный страх перед грозой и градом. Ты, и твой «Флит» тысяча девятьсот двадцать девятого года выпуска. Сколько еще людей живет в твоем мире? Ты говоришь, четыре миллиарда? Ты пытаешься утверждать, глядя мне в глаза, что четыре миллиарда человек не живут своими собственными изолированными четырьмя миллиардами жизней? — он говорил так быстро, что задыхался. — А я уже чувствовал вкус гамбургера с плавленым сыром… — сказал я. — Прошу прощения. Я бы с удовольствием угостил тебя, но, увы, с этим делом покончено, забудь об этом.
— Почти. Ты забыл одну маленькую деталь, — сказал я. — О? — Мы все свободны делать то, что мы хотим делать, при условии, что своими действиями не причиним боли другим, — добавил я. — Я знаю, что ты имел это в виду, так что же ты сразу это не сказал? Из темноты до меня донесся звук шагов. Я быстро взглянул на него. — Да, похоже, что кто-то… Он встал и ушел в темноту. Вдруг я услышал, как он рассмеялся и произнес имя, которое мне не удалось расслышать. — О'кей, — сказал он. — Нет, мы будем вам рады… Что вы там стоите, правда, просим к нам на огонек… Ему ответил голос с сильным акцентом, не русским, не чешским, скорее, с трансильванским: — Спасибо, но мне не хотелось бы вас стеснять. Мужчина, которого Дон привел к нашему костру, выглядел для Среднего Запада довольно необычно. Маленькая, стройная волкоподобная фигура, пугающая взор. Он был одет в вечерний костюм, черный плащ, подбитый красным шелком, и лакированные ботинки. При свете костра он чувствовал себя неловко. — Я проходил мимо, — сказал он. — Мне ближе идти к дому через поле. — Неужели? — Шимода не верил ему, зная, что он лжет, и, в то же время, едва сдерживал смех. Я ничего не понимал. — Располагайтесь поудобнее, — сказал я. — Не можем ли мы вам чем-нибудь помочь? — на самом деле я сказал это чисто из вежливости; он был мне настолько неприятен, что мне вовсе не хотелось, чтобы ему было удобно. Он посмотрел на меня с безнадежной улыбкой, от которой на меня повеяло холодом. — Да, вы можете мне помочь. Мне это очень нужно, иначе я не стал бы и просить. Можно я попью вашей крови? Совсем чуть-чуть? Это моя пища, мне нужна человеческая кровь… Может быть, все дело было в акценте, он не слишком-то хорошо владел английским, но я вскочил на ноги так быстро, как мне уже давно не приходилось этого делать, и от этого движения в огонь полетели стебельки. Мужчина отступил. Вообще-то, я спокойный человек, но я неплохо сложен и, наверное, выглядел грозно. — Простите, сэр! Простите! Пожалуйста, забудьте об этом! Но дело в том, что я… — О чем вы говорите? — я приходил все в большую ярость, потому что мне было страшно. — Вы, собственно, кто такой? Вы что, ВАМ…
— Ричард, наш гость говорил, а ты прервал его. Пожалуйста, сэр, продолжайте, простите моего друга, он несколько нетерпелив. — Дональд, — сказал я, — этот тип… — Спокойно! Я так изумился, что замолчал и с испугом и изумлением смотрел на мужчину, выхваченного из темноты светом костра. — Пожалуйста, поймите меня правильно. Я вовсе не хотел родиться вампиром. Это для меня большое несчастье. У меня нет друзей. Но каждую ночь я должен выпивать немножко свежей крови, иначе меня будут терзать ужасные боли, я даже могу умереть. Пожалуйста, позвольте мне попить вашей крови, совсем чуть-чуть, больше пинты мне и не надо, иначе мне будет очень плохо, иначе я умру, — он сделал шаг по направлению ко мне, облизывая губы. Вероятно, он полагал, что Шимода имеет на меня влияние и заставит подчиниться. — Еще один шаг, и кровь будет. Мистер, как только вы до меня дотронетесь, я убью вас… — я не стал бы его убивать, просто перед дальнейшей беседой я намеревался его хорошенько связать.
— Вы достигли того, чего хотели? — спросил он, повернувшись к Шимоде. — Думаю, что да. Спасибо.
— Я не буду пить твою кровь, Ричард, — сказал он на безупречном английском без всякого акцента. На моих глазах он растворился в воздухе, как будто кто-то выключил его… Секунд через пять его уже не было. Шимода присел у костра. — Я рад, что ты сам не веришь в то, что говоришь. Я все еще дрожал от избытка адреналина в крови, я был готов к схватке с монстром. — Дон, я не вполне уверен в том, что готов к подобным шуткам. Может быть, ты объяснишь мне, наконец, что, собственно, происходит? К примеру, что это… было? — Это был уомпирр из Трронсильуании, — сказал он с еще большим акцентом, чем то чудовище. — Или, чтобы быть более точным, это была мысленная форма вампира из Трансильвании. Если ты хочешь кому-нибудь что-то объяснить, а тебя не слушают, дай им как следует по голове какой-нибудь мысленной формой, чтобы до них дошло, что ты имеешь в виду. Как ты думаешь, я не переборщил с этими клыками, с акцентом и этим плащом? Он не слишком тебя напугал? — Плащ был роскошный, Дон, но он так похож был на стереотип, он был таким забавным… Нет, я вовсе не испугался. Он вздохнул. — Ну, хорошо. Но ты, по крайней мере, все понял, а это главное. — Что я понял? — Ричард, в своем гневе по отношению к моему вампиру ты делал то, что хотел делать, даже хотя ты и предполагал, что причинишь ему боль. Он даже предупредил тебя, что ему будет больно, если… — Но он же собирался пить мою кровь! — Мы все поступаем подобным образом, когда говорим другим, что нам будет больно, если они не будут жить так, как нам хочется. Некоторое время я молча обдумывал это. Я всю жизнь считал, что мы можем поступать так, как нам заблагорассудится, при условии, что мы не будем делать другим зла, но это оказалось неправильным. Что-то тут было не так. — Тебя смущает общепринятая формулировка, которая не верна, — сказал он. — Эта фраза: причинить боль кому-нибудь другому . Что бы ни случилось, мы сами выбираем, будет нам больно или нет. Это решаем только мы сами, и никто другой. Мой вампир сказал тебе, что ему будет больно, если ты не дашь ему напиться крови. У тебя был выбор — дать ему кровь, отказать ему, связать его, забить в его сердце священный кол. Если бы он был против священного кола, он был бы свободен оказать тебе сопротивление, причем любым угодным ему способом. И так далее, и так далее. Выборы, альтернативы. — Ну, если на это так смотреть… — Послушай, — сказал он, — это очень важно. Мы. Все. Свободны. Делать. То. Что. Мы. Хотим. Делать. жүктеу/скачать 198.55 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|