Глава 13 Impotentia coeundi143

Глава 13

Impotentia coeundi¹⁴³

Из Монтемуро они едут по заснеженным горным дорогам в Пополи и затем по автостраде через Апеннины в Рим, где доктора Постильоне должны допрашивать в Святой римской роте по делу об аннулировании его женитьбы на Изабелле Колонна. Они снимают комнату в старом отеле на старой площади Кампо дей Фиори, комнату с голым плиточным полом и rnatrmoniale – с двумя кроватями, тоже старыми, скрипучими и такими мягкими, что доктор не может забраться на нее сверху обычным способом, боясь растянуть мышцы спины. Поэтому вместо этого Марго забирается на него сверху, и под весом ее тела его зад утопает в постели так глубоко, что он практически сидит. Тет а тет они говорят на языке любви, на котором они любят говорить, любят, говорят о любви, затем лежат и слушают: жужжание Веспаса, переключение скоростей, звук открываемых и закрываемых тяжелых дверей, равномерные всплески фонтана, глубокий мужской смех, мечтательные голоса женщин, пьющих вино и курящих сигареты, громыхание колес по каменной мостовой, голоса носильщиков, приезжающих в три часа утра, чтобы установить прилавки – фрукты, овощи, сыр, мясо, цветы, одежда, ткани, обувь, кожаные изделия, громкие выкрики уличных торговцев… Это утро.

Хотя доктор почти не сомкнул глаз за ночь, он встает отдохнувшим, бреется, облачается в неброский старый костюм, потерявший былой вид (нет смысла раздражать пожилых служителей культа в высшем суде Римско католической церкви своей безупречной внешностью), целует своего боевого товарища в голову, чуть за ухом. Покупает небольшой пакетик клементинов¹⁴⁴ в палатке недалеко от того места, где был сожжен Джордано Бруно, очищает одну из них, пересекая площадь по дороге к Палаццо Канчеллерия – грандиозному дворцу в стиле Ренессанса, раннего Ренессанса, в котором вот уже девятьсот лет заседает Святая римская рота, постоянный трибунал Ватикана, этакий апелляционный суд, который слушает матримониальные дела, направляемые сюда низшими судами первой и второй инстанции. По дороге он вытирает пальцы о чистый платок. В баре напротив главного входа во дворец, с его узкими пролетами и двойными рядами пилястров – флорентийскими, как он думает, во всем, кроме размера, – он раскладывает клементины на столе и пьет эспрессо со своим адвокатом, который там его ждал, просматривая номер «Оссерваторе», газеты Ватикана. У адвоката к газете профессиональный интерес, так как он не просто юрист, а адвокат консистории, специалист по каноническому праву, имеющий лицензию представлять тех, кто попал в лапы священного высшего суда Римско католической церкви, «священного колеса».

Адвокат, которому столько же лет, как и доктору Постильоне, снимает солнечные очки и кладет их в кожаный футляр. Он пробует на ощупь лацкан пиджака доктора и поднимает вверх ладони.

– Неплохо, – говорит он, – но вы выглядите слишком довольным собой.

– Не могу ничего с собой поделать.

Адвокат, Джианоццо, улыбается и дотрагивается до руки доктора. Так же, как и доктор Постильоне, он из Абруцци. Они оба знают вкус горных танцев и ягненка, запеченного с яйцами и сыром.

– Ваша жена сказала, что вы путешествуете с молодой подругой.

Доктор Постильоне наклоняет голову набок и проводит рукой по чисто выбритой щеке.

Адвокат делает предупреждающий жест рукой.

– Va bene, но вам придется перестать улыбаться.

Доктор пытается при помощи пальцев придать лицу хмурое выражение, но как только он отпускает руки, лицо опять расплывается в улыбке.

– Не волнуйтесь, – говорит адвокат, – скоро вы перестанете улыбаться, когда старые канюки начнут впиваться в вас своими когтями.

– Попробуйте один из этих клементинов, Джианоццо, они вкусные.

Комната плохо освещена, и доктор Постильоне вынужден подавлять в себе желание широко распахнуть фиолетовые портьеры, закрывающие высокие окна. Он по прежнему улыбается, хотя уже еле заметно. Лица судей, кажется, не выражают ни сочувствия, ни враждебности. Их обязанности (как будто говорят их ничего не выражающие лица) неприятны и даже, с точки зрения церкви, бессмысленны; уступка слабостям плоти и духа, которых не смогли победить почти два тысячелетия дисциплины. Но их на самом деле интересует происходящее, несмотря на поддельное безразличие. Они – профессионалы, эксперты в юридических, психологических, теологических, метафизических и физиологических вопросах в области таинственных уз священных супружеских отношений, которые из двух разных плотей делают одну. Неделимую, кроме как при особых условиях.

Англосакс, как и Доктор Постильоне, лысый. Доктор пытается поймать его взгляд, ему это удается, и он думает, что замечает слабый ответ.

Также присутствуют нотариус и defensor vhicidi – защитник супружеских уз, длинный и тонкий, почти чахлый. Его работа заключается в том, чтобы защищать узы супружества от тех, кто нападает на них, а именно, доктора и синьоры Постильоне. Он является тем противником, который не может проиграть, но которого можно перехитрить.

То, что Господь Бог соединил вместе, не может быть разделено ни одним человеком, кроме случаев, когда изначально в таком соединении была допущена ошибка, и в таком случае не было настоящего супружества (conjugium ratum) с самого начала. К таким ошибкам, которые называются преградами, относятся: 1) умопомешательство, 2) ложное установление подлинности личности, 3) принуждение, 4) условное согласие и 5) импотенция coeundi.

Доктор Постильоне предпочел бы другую линию защиты, но по совету лучших адвокатов, согласился воспользоваться тем фактом, что у них с женой не было детей, и решился выступить в суде с заявлением о своей импотенции.

К сожалению, свидетельства основных сторон не было достаточным для того, чтобы установить impotentia coeundi. Требовалось приобщить к делу письменные показания братьев Изабеллы (которые пошли на это без особого энтузиазма), ближайших друзей доктора, психоаналитиков. И еще медицинских экспертов, назначенных судом – специалистов в проведении унизительных визуальных, тактильных и инструментальных осмотров, предписанных каноническим правом при разборе дел такого рода, тех, кто знает, как описать (к удовольствию суда) длину, диаметр и другие отличительные признаки рассматриваемого пениса, а также форму, толщину и эластичность девственной плевы, и отметить, была ли нарушена ее целостность, были ли на ней рубцы или была ли она перфорирована каким либо другим образом; тех, кто знает, как вдохновить женщину, которую они осматривают, рассказать все интимные детали, могущие иметь отношение к нарушению ее физической целостности (чтобы облегчить суду задачу при вынесении приговора); тех, кто также должен быть начеку, допуская возможность того, что физическая целостность могла быть искусно подделана за счет средств новых хирургических технологий.

Также в случаях с impotentia coeundi было необходимо установить факт предшествования импотенции, поскольку импотенция, развивавшаяся после заключения брака, не признавалась истинным препятствием, и брак считался действительным. Предшествование импотенции считалось доказанным, только если жалоба стала предметом тяжбы сразу же после заключения брака. Если заявление об импотенции делалось спустя большой промежуток времени, она считалась последующей.

Именно об этих открытках высший суд Римско католической церкви, который всегда подозревает возможность тайного сговора, когда речь идет об импотенции, и собирается допросить доктора Постильоне. Допрос проводится неформально. Offcialis, или главный судья, начинает с рассмотрения имеющих отношение к делу фактов:

– В соответствии с вашими первоначальными показаниями, доктор Постильоне, вы не смогли выполнить супружеский долг прямо в брачную ночь.

– Совершенно верно.

– И несмотря на повторные попытки, делавшиеся добросовестно, никогда внешняя плоть вашего пениса не проникала в девственную мембрану вашей супруги?

– Совершенно верно.

– Означает ли это, что вы не смогли ввести во влагалище супруги даже малого количества своей семенной жидкости?

– Е vero.¹⁴⁶

– И что вы продолжали жить вместе в течение девятнадцати, простите, двадцати лет, прежде чем расстаться?

– Е vero.

– И что тщательное медицинское обследование вас обоих, вас и вашей супруги, не выявило никаких органических препятствий для половых сношений?

– Е vero.

– И что на самом деле состояние влагалища вашей супруги свидетельствует о том, что она имела регулярные половые сношения в течение нескольких лет?

– Vero.

– И что вы сами, в действительности, хотя ваши первоначальные показания по этому поводу были весьма путаными и противоречивыми, имели, сексуальные отношения с другими женщинами?

– Vero.

Судья опускает лист бумаги, по которому он читал все это, переходя от специфических показаний к общим принципам:

– Чтобы стать препятствием для брака, доктор Постильоне, импотенция должна быть: а) предшествующей браку, б) постоянной и в) доказанной. Сомнительная импотенция, как по закону, так и по факту не является препятствием.

Позвольте сказать, ваше преподобие, – адвокат Доктора Постильоне заговаривает впервые, – что все эти три условия были приведены при рассмотрении дела епископальным судом.

Для ответа слово предоставляется защитнику супружеских уз:

– Совершенно верно, синьор адвокат, но в случаях с impotentia relativa, то есть, импотенция только по отношению к одному человеку, – в противоположность impotentia absoluta – для суда всегда крайне важно соблюдать особенную осторожность. Несмотря на решение суда, защитник супружеских прав в Турине, поступил совершенно правильно, направив данное дело к нам.

– Но правила, – реагирует на это адвокат, – изложенные в Каноне 1979.2, обеспечивающие нормы при решении дел, связанных с impotentia relativa, гласят, что, когда независимые свидетельские показания двух психоаналитиков подтверждают факт, это должно быть очевидным для гипотетически разумного человека…

– Извините, – прерывает его защитник супружеских уз, – но это именно факт, а не закон вынуждает суд сомневаться. Конечно же, разумный человек будет иметь повод сомневаться – разумно сомневаться – в том, что человек с репутацией вашего клиента в вопросе половой состоятельности не смог проникнуть в свою молодую невесту.

Адвокат встает, поправляет костюм, обеими руками одергивая лацканы пиджака:

– Начнем с того, что половая состоятельность моего клиента не является документально подтвержденным фактом, и что касается этого суда, у него нет на то доказательств. Во вторых, как вы помните, в момент заключения брака мой клиент был молодым подмастерьем в Галерее Колонна. Он был новичком в Риме. Он женился на богатой девушке вопреки воле ее могущественной семьи. Она воспитывалась во дворце и привыкла к роскоши во всем. Он был деревенским парнем из Абруцци. Для разумного человека не составит труда понять всю сложность ситуации. Так же, как ему несложно будет понять, в чем травма первой ночи – когда семья невесты ждет объявления за дверью спальни, когда должны быть представлены на всеобщее обозрение простыни с пятнами крови. Это непросто – при подобных обстоятельствах совершить самый деликатный акт, акт, требующий доверия, обходительности, такта и – позвольте мне сказать это – исключительного мужества. Потерпев неудачу один раз… – Его плечи и кисти рук были подняты вверх, как будто адвоката уносило вверх, к потолку, украшенному светлыми фресками с розовыми путти в манере Бронзино. – И, конечно же, остается тот факт, что не было выделений.

Судья вмешивается с горящими глазами:

– Ни в одном из письменных показаний не упоминается, что семья стояла под дверью спальни.

– Я говорил образно, ваше преподобие.

И теперь суд выслушивает речь одного из помощников судьи, который говорит с сильным ирландским акцентом, что на самом деле не является необычным для церковных судов. («Quantum a rerum turpitudine, antum te a verborum libertate sejungas.» – «Если вы хотите избежать искажения вещей, вам следует избегать искажения языка». Это самое близкое изложение шутки, которую можно часто услышать в высшем суде Римско католической церкви.) Судья удостаивает своего коллегу неодобрительным взглядом.

– Цицерон, – говорит ирландец, – Pro Coelio.¹⁴⁷

– Позвольте мне теперь перейти к почтовым открыткам, – говорит судья, – что является основным вопросом. Первая датирована пятым августа тысяча девятьсот тридцать седьмого года, сразу же после вторжения в Эфиопию. Она адресована вам в военный тренировочный лагерь в Люкка.

Адвокат доктора Постильоне прерывает его:

– Эти открытки, ваше преподобие, выражают тягость положения, в котором находилась синьора, – жены, но не женщины… нет, еще даже не жены. Возможно, мне следует выразиться иначе: женщины, а не жены. Пока еще не жены. Замужем, но не… – Адвокат, который сам себя запутал, оставляет эту тему и переходит к другой: – В последующих открытках, ваше преподобие, мы видим, что она теряет надежду, угрожая завести любовника.

– Суд, – говорит судья, – изучил эти открытки с полным вниманием. Дело не в том, что в них говорится, а в том, насколько то, что в них говорится, может быть подтверждено. Суду кажется странным, что женщина могла выражаться столь открыто, в такой публичной манере, особенно когда у нее было достаточно возможностей выразиться viva voce.¹⁴⁸

Адвокат пускается в длинные объяснения.

– Есть ли кто нибудь другой, кто бы видел эти открытки?

– Да, ваше преподобие.

– В то время? Кто нибудь, кто видел их в то время, когда они были отосланы?

– Это не те вещи, которыми мужчина хватается перед приятелями, ваше преподобие, но да, мой клиент действительно показывал их нескольким своим близким друзьям в то время.

– Нам понадобятся письменные свидетельские показания этих друзей.

– Конечно, ваше преподобие.

– Хочу напомнить вам, что эти показания должны были быть взяты одним из нижних судов, и это только с согласия защитника супружеских уз высший суд Римско католической церкви согласился продолжить рассмотрение дела, вместо того чтобы отослать его назад во Флоренцию или Турин.

– Мы крайне признательны вам за это, ваше преподобие.

– И вы также должны запомнить, синьор адвокат, – и к вам это тоже относится, доктор Постильоне – что у суда есть веские основания законно поддерживать действительность данного брака. И по этой причине суд советует вам, доктор Постильоне, предпринять дальнейшие попытки иметь половые отношения с вашей супругой. Возможно, по прошествии двенадцати лет, которые вы жили врозь, ваши отношения существенно изменятся и вы сможете преодолеть свою несостоятельность. А тем временем вы не можете ожидать, что суд будет снисходительно улыбаться, видя привычное нарушение супружеской верности одной из сторон.

– Из огня да в полымя, – произносит ирландский священник по английски, тем самым вызывая еще один неодобрительный взгляд.

– Но это почти невозможно. – Доктор Постильоне, который представлял все это время свою собственную версию происходящего в виде одноактной оперы буффа в манере «Служанки госпожи» Перголези, со старыми священниками играющими parti série,¹⁴⁹ выражает свой скептицизм тремя крепкими рукопожатиями, как будто пытаясь оторвать ему руку, начиная от запястья. – Я… почему… наши различия… Это само собой разумеется.

– Само собой разумеется, доктор Постильоне, что муж и жена с благословения Священной Матери Церкви должны объединить себя в единую плоть!

– Вы имеете дело, ваше преподобие, с живыми людьми.

– Совершенно верно.

– Вы должны брать во внимание потребности живых людей. Вы должны учитывать чувство человеческого достоинства. Вы должны принимать во внимание простую человеческую порядочность.

– Доктор Постильоне, это как раз то самое, что церковь должна игнорировать, если ей необходимо сделать свою работу: человеческие потребности, человеческое достоинство, человеческую порядочность. То, что вы имеете в виду, позвольте мне пояснить это, означает, что вы считаете учение церкви неудобным. Конечно же, вы так считаете, доктор Постильоне. Церковь очень неудобна. Она стоит на нашем пути – на моем так же, как и на вашем, – и говорит: «Поверни назад, о, глупец, отрекись от своих глупых поступков». Две души были сплетены, доктор Постильоне, самым сложнейшим образом, как два куска нити, завязанные в узел. Вы хотите, чтобы мы разрезали этот узел при помощи пары ножниц, щелк, щелк, щелк, – он делает небольшие режущие движения пальцами, – но это именно то, чего мы не будем делать. Возможно, кусочки нити можно распутать, не повредив ни одной из них, но это требует времени и терпения. Если кусочки нити были надежно завязаны, тогда это будет невозможно. То, что Господь Бог соединил вместе, ни один человек не может разъединить. Наша задача, доктор, изучать эти узлы, а не разрезать их. – И снова режущие движения.

Адвокат доктора и защитник супружеских уз – оба имели много чего сказать о нитях и узлах и о различиях в каноническом законе между impotentia relattva и impotentia absoluta. Сам доктор Постильоне, который относился к этому вопросу с огромным отвращением, довел свою оперу буфф до финальной точки, но как только его коварный conniver – написанным basso buffo, им самим, был готов запутать суд стариков при помощи ослепительного «бога из машины», зал умолкает. Судья говорит ему, повторяясь:

– Доктор Постильоне? Доктор Постильоне? Позвольте мне напомнить вам, доктор Постильоне еще раз, что сомнительная импотенция не является препятствием, так же, как и последующая импотенция. Суд попросит епископа Флоренции назначить комиссию для получения письменных свидетельских показаний касательно подлинности почтовых открыток; комиссия подготовит опросные листы и в течение трехмесячного периода начнет опрашивать свидетелей. И позвольте мне напомнить вам, доктор Постильоне, что до тех пор, пока вы не последуете советам суда, суд будет продолжать рассматривать ваше дело как один из случаев impotentia coeundi dubita et relattva. Нам также потребуются показания вашей супруги, чтобы установить, что вы добросовестно выполнили советы суда. И еще один заключительный момент. Если новые свидетели предоставят доказательства вашего отказа исполнять свои брачные обязанности, что является более сильным, чем доказательство импотенции, тогда высший суд Римско католической церкви объявит себя несостоятельным для разрешения данного дела и все документы по делу будут направлены в Священное собрание, вместе с сопроводительным письмом, в котором будет изложено мнение защитника супружеских уз. И вам придется обращаться с петицией в Священное собрание за разрешением папы римского, которое церковь может дать в качестве особого позволения, предоставляемого своей пастве. Обжаловать решение Собрания, конечно же, нельзя, так как это чисто административное дело, а не юридическое. И на этом все.

Судьи встают. Защитник супружеских уз встает. Нотариус встает. Доктор Постильоне и его адвокат встают.

Где это «бог из машины»?

– Идите с Богом, говорит судья, улыбаясь.

– Как все прошло?

– Не очень плохо.

– Но и не очень хорошо?

– Чего можно было ожидать от этих старых ворон?

– Расскажи мне все.

– Тебе не надо знать всего, и ты бы не поверила, если я бы действительно все тебе рассказал.

– Испытай меня.

Он испытывает ее.

– Где ты взял почтовые открытки?

– В местечке за Пантеоном.

– За Пантеоном?

– В специализированном магазине, где продается все что нужно, чтобы сфабриковать доказательства: старые открытки, старые чернила, старомодные чернильные пучки, старые марки, машинка, которая делает любые погашения, какие ты хочешь, – любая дата и город.

Доктор Постильоне притворяется, что у него выбит глаз, который он кладет на перила балкона, чтобы показать, сколько этот магазин берет за свои услуги.

– Почему не письма?

– Потому что почтовая марка только на конверте, не на самом письме. Необходимо иметь что то, на чем будет проштампована дата. Это как бы страховка.

– И что насчет твоей жены?

– Ей придется еще раз посетить Высший суд Римско католической церкви.

– Ты же не собираешься на самом деле…

– Конечно же, нет.

– Но эти старики спросят ее о том, что произошло, когда ты…

– Конечно. И она расскажет им…

– Все?

– Все пикантные подробности.

– Это единственный шанс, который церковь оставляет тебе, чтобы ты мог законным путем выставить себя coglioni, – олухом. В добрые старые времена у священника была тысяча способов, чтобы достать тебя. Если ты выглядел косоглазым, они могли подвергнуть тебя проверке. Смотри, – широким жестом руки он приглашает ее охватить взглядом всю площадь: шумную ярмарку под их окном, тележки и большие зонтики, фонтаны, рестораны, школьников, спешащих домой на обед, огромную фигуру Джордано Бруно в капюшоне, возвышающеюся над торговыми рядами. – Это было местом публичных казней. Бруно был первым. Сожжен заживо. Семнадцатого февраля тысяча шестисотого года. Вот что эти старые вороны сделали бы со мной, если бы могли. Та же публичная пытка. Прямо там. Видишь того пьянчужку? Прямо под фонтаном? Здесь находится центр города, ты знаешь. Все вышли отсюда, все религиозные процессии, все знаменитости. Они привязывали тебя на дыбу – особенно если ты еврей или еретик, – повесив тебе на ноги груз, и затем опускали тебя вниз ровно настолько, чтобы вывернуть суставы рук и ног. Это создало месту плохую репутацию.

– Бруно, – говорит она, – так зовут мою собаку, и у мамы был любовник по имени Бруно, Бруно Бруни. Ты знаешь его?

– Конечно, каждый знает Бруно Бруни. Но я голоден. Пошли поедим. Ты расскажешь мне о Бруно и твоей матери за обедом.

После обеда на площади будет тихо в течение часа или около этого. Когда они возвращаются к себе в комнату, доктор хочет спать и готов к сиесте, но Марго готова к игре, к любви. Он позволяет ей себя раздеть.

– Что такое meato?  – спрашивает она, стягивая с него трусы.

– Это устаревшее слово, обозначающее отверстие или щель.

– О…