Рождение британии

* * * Теперь англо-нормандское государство было сильным. Генрих стал господином Англии, Нормандии и Мена. В 1109 г. его единственная законная дочь, Мод, обручилась с Генрихом V, императором Священной Римской империи и королем Германии. С другой стороны, воссоединение Англии и Нормандии после Таншбрэ возбудило враждебность Франции.

В начале XII в. власть Парижа возросла. Французская монархия обрела реальную силу после восхождения на престол Людовика VI. Безопасность Франции требовала окончательного разрыва Англии и Нормандии. Формально герцог Нормандии был вассалом короля Франции, и то, что у плененного герцога Робера остался сын, давало французскому королю повод для вмешательства в дела Англии, а недовольным норманнским баронам предоставляло неиссякаемые возможности для мятежей. Нормандские дела вынуждали Генриха в последние годы правления вмешиваться в политику Северной Франции. Его позициям в Нормандии постоянно угрожали притязания сына Робера, Вильгельма Клито, которого до самой его смерти в 1128 г. поддерживал Людовик. Другая угроза исходила от соседнего государства Анжу, оспаривавшего права короля Генриха на Мен. Бремя войны омрачило последний период его нахождения у власти. С военной точки зрения Генрих легко мог противопоставить свою армию любой, выведенной на поле битвы французами.

Гравюра XIX века, изображающая гибель Вильгельма, сына Генриха I

И здесь мы наблюдаем то, что можно назвать вмешательством злого рока. У короля был сын Вильгельм, очевидный и неоспоримый наследник. На этого юношу 17 лет возлагалось много надежд. Зимой 1120 г. он возвращался из Франции на королевском корабле. У побережья Нормандии судно ударилось о скалу и разбилось. Принц смог уцелеть, сев в лодку, и попытался спасти свою сестру. Но с борта тонущего корабля спрыгнуло очень много людей, и перегруженная лодка пошла на дно. В данном случае неумолимо сработал принцип равенства: все, кто был в лодке, утонули, и на плаву остались только двое: корабельный мясник и рыцарь. «Где принц?» – спросил рыцарь, держась за борт лодки. «Все утонули», – ответил мясник. «Тогда, – сказал рыцарь, – для Англии все потеряно». После этого он отпустил руки. Мясник благополучно добрался до берега. Он оказался единственным спасшимся человеком и рассказал о случившемся. Никто не осмеливался передать известие о трагедии королю. Услышав все же о произошедшем, «он больше никогда не улыбался». Это было не просто отцовское горе. Смерть его сына предвещала крушение сложившейся системы и угрожала начавшейся консолидации страны, чему была посвящена вся жизнь Генриха. Англия снова стояла перед опасным спором о престолонаследии. Силы анархии росли, и каждый барон в своем замке взвешивал шансы того или другого претендента на корону.

Соискателей короны было двое, и каждый из них имел определенные права на нее. У короля была дочь Матильда, или Мод, как звали ее англичане, но хотя в нормандском кодексе отсутствовало салическое право, эта шумная, бряцающая оружием, доспехами и шпорами аристократия не воспринимала идею женского правления. Другим претендентом являлся Стефан, сын дочери Завоевателя Аделии. Стефан Блуаский был вовсе не малозначительной фигурой на континенте и к тому же имел большие владения в Англии. Он стал, после того как его старший брат отказался от, претензий на трон, законным наследником по мужской линии. Феодальная система жила духом присяги на верность. Во всем христианском мире обвинение в нарушении клятвы считалось почти смертельным. Искупить клятвопреступление можно было только великими победами. Но в данном случае возникла дилемма, решать которую каждый мог сам в соответствии со своими интересами и амбициями. Назревал раскол – открытый и всеобщий!

На закате жизни король Генрих поставил перед собой Цель передать вакантный трон своей дочери Мод. Оставшиеся годы он потратил на попытки изобрести некую «прагматическую санкцию»[28], которая уберегла бы его обширные владения от гражданской войны. В возрасте 8 лет Мод была обручена с императором Священной Римской империи. В 1125 г., через 5 лет после гибели принца Вильгельма, император умер, и Мод в 22 года стала вдовой и императрицей. У нас есть много свидетельств об этой замечательной принцессе, о которой говорили, что «у нее натура мужчины в образе женщины». Жесткая, гордая, суровая, ставившая политику выше всех других страстей, даже самых неистовых, она была способна повлиять на любую войну, и ей же было суждено стать матерью одного из величайших английских королей.

На нее – после зрелого рассуждения – и возложил Генрих все свои надежды. Дважды собирал он своих ропщущих баронов и брал с них торжественную клятву стоять за Мод. Впоследствии, чтобы усилить ее власть и защитить Нормандию от посягательств Анжу после своей смерти, он выдал ее замуж за графа Анжуйского, соединив таким образом интересы самого могущественного государства в северной Франции с английским королевским домом. В более поздние века англичане не противились королевам, и именно королевы, возможно, служили нашей нации наилучшим образом. Но тогда в английском королевстве общество было глубоко расколото, и все могли выбирать, стать ли им на ту или иную сторону. Готовые столкнуться политические силы дожидались только смерти короля. Бароны, поддерживаемые в то время церковью, были заинтересованы в том, чтобы ограничить власть короны и восстановить контроль над своими округами. Свой шанс они увидели в ослаблении королевской власти.

Дав острову тридцать лет мира и порядка и примирив саксонское население с нормандским правлением, Генрих I скончался 1 декабря 1135 г. с твердой надеждой на то, что его дочь Мод продолжит его дело. Но она находилась в это время в Анжу с мужем, и первым на месте оказался Стефан. Быстро вернувшись из Блуа, он направился в Лондон и предъявил права на корону. Светские силы были расколоты, и решающее слово принадлежало церкви. Стефан обладал тем преимуществом, что его брат Генрих являлся епископом Винчестерским и пользовался большим влиянием в совете. С помощью Генриха Стефан договорился с церковью и, поддержанный таким образом, был коронован и объявлен королем. Частью этого молчаливого соглашения стало обязательство Стефана смягчить жесткий контроль центра, сильно задевавший знать во время предыдущих двух правлений.

Было и еще одно, дополнительное осложнение. Генрих I имел внебрачного сына, Роберта Глостерского, известного полководца и влиятельного землевладельца, одного из тех, кого называют беспристрастным бароном. Роберт не считал свои шансы достаточно высокими, чтобы состязаться с законными наследниками. Почти с самого начала он твердо поддерживал свою сводную сестру Мод, став одним из самых решительных противников Стефана.

Безусловно, право на престол, полученный на столь спорных основаниях, можно было поддерживать лишь искусным управлением. Чем больше мы размышляем о недостатках современного правительства, тем лучше понимаем трудности тех времен. Стефан в первые годы пребывания на троне утратил поддержку трех основных групп, составлявших его опору. Бароны, за исключением немногих обласканных новой монархией, были уверены, что наступил долгожданный момент для предъявления своих притязаний. Недавно возникшая гражданская служба, состоявшая из крупных чиновников, соединенных семейными узами, вооруженных знаниями, искусством письма, обученных управлению, также начала отходить от нового короля. Многие прелаты посчитали себя оскорбленными, когда Стефан нарушил церковную юрисдикцию, бросив в тюрьму знатную семью епископа Солсберийского Роджера, заподозренного в намерении перейти на другую сторону. В итоге большинство служителей церкви оказалось против него. Опасное недовольство охватило все слои общества, сверху донизу.

«Когда изменники поняли, – говорит «Англосаксонская хроника», – что король Стефан мягкий и добрый человек и не чинит правосудия, они стали творить всевозможные злодеяния. Они платили дань и приносили присяги, но были не верны».

Король Шотландии Давид, убежденный в слабости Англии, перешел границу и предъявил претензии на Нортумбрию. Против него двинулся архиепископ Йоркский, поддержанный населением северных графств. Развернув знамена святого Петра Йоркского, святого Иоанна Беверлийского и святого Уилфреда Рипонского, он в смертельном сражении при Норталлертоне, известном впоследствии как «Битва знамен», отбросил и разгромил захватчиков. Однако эта неудача вовсе не обескуражила недовольных и стала прелюдией к гражданской войне.

В 1139 г. Мод, решив проблемы, задерживавшие ее во Франции, высадилась в королевстве, чтобы объявить о своих правах. Как и ранее Стефан, она нашла главную опору в церкви. Люди, правившие Англией при Генрихе I и недовольные слабостью Стефана по отношению к баронам, присоединились к врагам короля. В 1141 г. разразилось восстание против правления Стефана, и в результате битвы при Линкольне король оказался в плену. На сторону Мод перешел даже брат Стефана, прежде бывший его основным сторонником. Почти целый год некоронованная Мод, по существу, контролировала Англию. Лондонцам она понравилась еще меньше, чем Стефан. Когда их терпение кончилось, они изгнали ее из столицы. Тем не менее Мод продолжала воевать. Но испытание, которому подвергалось государство, оказалось слишком сильным. Остров погрузился в смуту гражданской войны. На большей части страны в последующие шесть лет не было ни мира, ни закона.

* * * Для баронов гражданская война стала первым удачным опытом противостояния централизующей политике королей. Стефан, столкнувшись с противодействием влиятельных противников, не сумел сохранить права короны. Королевские доходы уменьшились, административный контроль ослаб, значительная часть государственного аппарата оказалась на время не удел. Бароны упрочили свой судебный контроль, их замки внушали людям страх. Казалось, что раскол верховной власти уничтожил все достижения нормандских королей. Страдания населения области Фен[29], где вакханалия разрушения в период анархии была особенно жестокой, в мрачных тонах описаны монахом из Питерборо в «Англосаксонской хронике»: «Каждый могущественный человек строил себе замок и держал его против короля... а когда замок был построен, его наполняли дьяволами и людьми зла. Они захватывали тех, у кого, по их мнению, была какая-то собственность, и бросали их в тюрьму, требуя за них золото и серебро, и предавали их неописуемым пыткам... Многие тысячи погибли от голода. Я не могу рассказать о всех ужасах и муках, которые они обрушили на несчастных жителей этой земли. И длилось это девятнадцать зим, пока Стефан был королем, и становилось все хуже. Они накладывали все новую дань на деревни... а когда несчастным нечего было отдавать, они грабили деревни и предавали их огню, так что можно было ехать целый день и не встретить ни одного человека и ни одной деревни, где возделывали бы землю. Хлеб стал дорог, а также мясо, сыр и масло, потому что никто не работал на земле. Несчастные люди страдали от голода, некоторые просили подаяние у тех, кто был когда-то богат, другие бежали... Там, где люди пахали и сеяли, земля не давала урожая, потому что эти злодеяния погубили ее, и люди говорили, что Бог и его святые спят».

Другой автор, монах из Винчестера, примерно так же описывает несчастья, обрушившиеся на его часть Англии: «У некоторых любовь к своей земле обернулась отвращением и горечью, и они предпочли уйти в далекие области. Другие, надеясь на защиту, строили мазанки вокруг церквей и проводили свою жизнь в страхе и муке. Некоторые из-за недостатка пищи ели... собак и лошадей, другие утоляли голод немытыми и сырыми травами и кореньями. Во всех графствах часть населения вымерла от голода, другая, с женами и детьми, в отчаянии обрекла себя на добровольное изгнание. Можно было встретить деревни с некогда славными названиями стоящие пустыми, потому что люди, мужчины и женщины, старые и молодые, покинули их. Вы могли видеть поля, наливающиеся урожаем... но земледельцы уже погибли от голода...».

Возможно, что все эти ужасы не были типичны для страны в целом. На значительной части Англии боевые действия носили спорадический и локальный характер. Тяжкую ношу гражданской войны несли центральные и южные графства. Но эти потрясения глубоко проникли в сознание народа. Люди поняли, как жизненно важен институт сильной монархии для безопасности жизни и собственности. Вряд ли можно было отыскать лучшие причины для укрепления монархии, чем события времен правления Стефана. Люди с тоской вспоминали Генриха I. Но правитель, еще более великий, чем покойный король, был уже рядом.

* * * В 1147 г. поддерживавший Мод Роберт Глостерский умер, и во главе сторонников императрицы встал ее сын. Генрих Плантагенет был рожден править.

Его дед, Фульк по прозвищу Младший, создал из земель Анжу, Турени и Мена княжество, непревзойденное во Франции по своим размерам и превосходящее ресурсами Нормандию. В 1143 г. Фульк, король Иерусалима, умер, оставив трон двоим своим сыновьям. Третий его сын, Жоффруа, стал наследником французских владений. Его брак с Мод объединил нормандские и анжуйские земли, а сын от этого брака с самого рождения в 1133 г. был признан «господином многих народов». Современники знали его как Генриха Фиц-Эмпресса, но в английской истории осталось другое его имя, источником для которого послужил его герб – ветка ракитника, Planta Genesta. Позднейшие поколения превратили его в имя великой династии, Плантагенеты. В нем с наибольшей силой воплотились способности и энергия его семьи. В немалой степени в Генрихе проявилась страстная и безжалостная ярость, которая, как намекали, досталась дому Анжу не откуда-нибудь, а от союза с самим сатаной.

Жоффруа Плантагенет, герцог Анжу и Мена, отец Генриха II

Еще не достигнув 15 лет, в 1147 г., Генрих активно отстаивал свои притязания на английский трон. Его небольшой отряд, посланный в Англию, был разбит силами Стефана, и он укрылся в Нормандии. В следующем году императрица Мод отказалась от слабых надежд на успех и присоединилась к сыну. Жить ей оставалось еще 19 лет, но ее нога больше не ступала на английскую землю. Большую часть дней она проводила – что было естественно для того времени – в благочестивых занятиях. Но в годы, последовавшие за триумфом Генриха, Мод играла важную политическую роль, будучи регентом в Нормандии и наг следственных владениях Анжу. В то время как Мод боролась за корону в Англии, ей часто ставили в упрек самоуверенность и надменность, но как регент она показала себя проницательным советником сына.

На несколько лет установился тревожный мир. Король Стефан оставался у власти, хотя и испытывал определенное беспокойство.

Тем временем Генрих стал в 1150 г. герцогом Нормандии. В следующем году после смерти отца он стал также графом Анжуйским, Туреньским и Менским. Имея все эти титулы, Генрих отправился в Париж, чтобы принести присягу своему сюзерену, королю Франции, значительной частью земель которой он уже владел.

Людовик VII был похож на английского короля Эдуарда Исповедника. С простодушием верующего он воплощал в жизнь закон Христа, проводя дни в молитвах, а ночи в бодрствовании и покаяниях. Выходя из часовни, он задерживал весь двор, ожидая пока пройдет самый незнатный из присутствующих. Эти благочестивые привычки мало располагали к нему его жену. Элеонора[30] Аквитанская сама была правящей принцессой, и в жилах ее текла горячая южная кровь.

К тому времени, когда перед ее мужем внезапно предстал самый замечательный из его вассалов – широкоплечий, крепкий юноша с «выразительной внешностью», – живой речью и бьющей через край энергией, – она уже не раз жаловалась, что «вышла замуж за монаха, а не за короля». Элеонора не тратила времени, чтобы принять решение. Папство склонилось перед сильной волей высокой феодальной знати, и в 1152 г. она получила развод на основании единокровия с мужем. Но что ошеломило французский двор и открыло глаза набожному королю, так это скорый брак между Элеонорой и Генрихом два месяца спустя. Таким образом, половина Франции перешла из-под контроля Людовика в руки Генриха. Редко когда политика и страсть соединялись столь успешно. В те времена брак был одним из самых верных способов нанести политический удар. Впоследствии Генрих признал свое намерение увеличить таким путем принадлежащие ему земли. Вся Европа, оценившая его смелость и дерзость, восхитилась им. Ему было 19 лет, а ей, скорее всего, уже 30, и, объединяя свои владения, они заключали союз против всех возможных соперников. Людовик VII нашел духовные утешения, но не смог избавиться от проблем, связанных с управлением своими владениями.

Знатные супруги столкнулась с перспективой войны на всех направлениях. Объединение Нормандии и Анжу (включавшего Пуату, Перигор, Гасконь, Сентонж, Лимузен и Ангумуа), притязания на Овернь и Тулузу потрясли весь феодальный христианский мир. Повсюду люди лишь качали головой, слыша о таком могуществе, когда столь много народов и государств, разделенных давними распрями или противоречивыми интересами, вдруг слились благодаря любовной интриге. Против нормандского выскочки выступили монархи всех соседних стран; каждый из них имел свои причины для недовольства. Король Франции имел все основания жаловаться; английский король Стефан оспаривал право на Нормандию, но не имел сил, чтобы пересечь пролив; граф Шампани, граф Перше; собственный брат Генриха, Жоффруа, – все вдруг набросились на него.

Через месяц после свадьбы Генриха и Элеоноры эти враги предприняли наступление в Нормандии. Но молодой герцог разбил и рассеял их, отразив нападение. Нормандская армия снова доказала свое высокие боевые качества. Генриху еще не исполнилось двадцати лет, а он уже очистил Нормандию от мятежников и усмирил Анжу. Затем он обратился к Англии. В январе 1153 г. этот доблестный герой высадился на острове, и сердца людей, измученных гражданской войной, обратились к нему. Мерлин[31] предрекал появление освободителя – разве не течет в его жилах кровь Вильгельма Завоевателя, разве не связан он через свою бабушку Матильду, жену Генриха I, с Кедриком и давно угасшей англосаксонской династией? Усталый остров приветствовал его с надеждой, и когда он после высадки преклонил колени в первой попавшейся церкви, то священник выразил желание всего народа в таких словах: «Смотрите, вот идет Господин, Правитель, и королевство в его руке».

Доспехи Генриха II

После этого произошло несколько битв: сражение при Малмсбери, где дождь со снегом, словно специально направленный Всемогущим Богом, бил в лицо противника; бой при Уоллингфорде, где король Стефан благодаря небесному вмешательству трижды падал с коня, прежде чем вступить в бой. Романтический ореол, ужас, успех – все это сопутствовало юному, могучему воину, не только умевшему владеть мечом, но обладающему правами на трон. Интересам баронов была бы выгодна патовая ситуация: они не желали видеть на престоле ни слабого Стефана, ни победоносного Генриха. Чем слабее король, тем сильнее знать. В 1153 г. в Винчестере был заключен договор, согласно которому Стефан объявлял Генриха своим приемным сыном и наследником. «В делах королевства, – пообещал Стефан, – я буду действовать по совету герцога, но во всей Англии, как в части герцога, так и моей, я буду вершить королевское правосудие». После этого Генрих присягнул ему на верность и оказал все прочие знаки вассального подчинения, а когда через год Стефан умер, он был провозглашен королем и коронован. После Альфреда Великого ни один новый монарх в Англии не вызывал, столько надежд и восторгов.

Глава XII. ГЕНРИХ ПЛАНТАГЕНЕТ

С восшествием Генриха II на трон началось одно из самых содержательных и значительных правлений в английской истории. Новый сюзерен правил империей, и, как хвастали его подданные, его власть распространялась «от Арктического океана до Пиренеев». Англия была для него всего лишь одной – наиболее крупной, хотя, вероятно, наименее притягательной – из провинций. Но он принес с собой элемент внешнего принуждения, который, как и во времена Вильгельма Оранского, был необходим для формирования национального единства. И англичане, и норманны приняли его как правителя всей страны. Этот человек вызывал память о Гастингсе, и после ужасной анархии гражданской войны и чинимых баронами грабежей все с готовностью воспринимали его приказания. Таким образом, оставаясь французом, говорящим на чужом языке и ведущим отличный от английского образ жизни, он придал нашей стране те черты, которые сохранились по сей день.

После ста лет, в течение которых она служила лагерем для вторгшейся армии и полем боя ссорящихся чиновников, Англия наконец навсегда стала единым королевством, в основе которого лежали христианство и римская цивилизация, там еще сохранилось наследие древнего Рима. Генрих Плантагенет первым создал определенную связь между Англией, Шотландией и Ирландией; он восстановил ту систему королевского управления, которую, опередив свое время, воздвиг его дед, Генрих I. Он заново заложил фундамент центральной власти, основанной на казначействе и судах, которая должна была в итоге сменить феодальную систему Вильгельма Завоевателя. Король возродил англосаксонскую традицию самоуправления под королевской властью в графствах и городах и оберегал ее; он развил и сделал постоянными выездные суды и судебные разбирательства, сохранившиеся до сих пор. Именно ему мы обязаны тем выдержавшим испытание временем фактом, что англоязычные народы по всему миру руководствуются английским общим правом, а не римским. Своими Кларендонскими постановлениями[32] он хотел закрепить определенную модель отношений церкви и государства и вынудить церковь как общественный институт подчиниться законам королевства. В этом предприятии ему, после тяжелой борьбы, пришлось отступить, а решение данной задачи осталось на долю Генриха VIII, который, пусть и столетия спустя, отомстил за своего предшественника, уничтожив гробницу святого Фомы в Кентербери.

Вот портрет этого одаренного человека, долгое время вызывавшего зависть современников: плотный, коренастый, с бычьей шеей, сильными руками и грубыми пальцами; изогнутые от бесконечной езды верхом ноги; большая круглая голова с короткими рыжими волосами; веснушчатое лицо; низкий, надтреснутый голос. Дни его были заняты государственными делами и беспрерывными разъездами и путешествиями. Генриха отмечали умеренность в еде и одежде и частые смены настроения. Кроме страсти к охоте король имел и другие увлечения, вызывавшие порицание церкви и негодование королевы. Говорили, что при крайней опасности он всегда оставался спокойным и мягким, но когда напряжение ослабевало, становился капризным и раздражительным. «Он был более внимателен к погибшим солдатам, чем к живым, и больше горевал об утрате павших, чем утешался любовью оставшихся». Он часто ездил по своим многочисленным владениям, появляясь неожиданно в Англии, когда все думали, что он на юге Франции. В этих поездках по провинциям короля всегда сопровождали телеги, груженые толстенными свитками, представлявшими собой то, что сейчас называется архивом. Двор и обоз Генриха с трудом поспевали за ним. Иногда, назначив ранний отъезд, он просыпал до полудня, и тогда все дожидались его, полностью готовые к путешествию. Иногда же отправлялся задолго до назначенного часа, и тогда сопровождавшим приходилось нагонять его изо всех сил. В Англии, как и в других его владениях, не оставляемых неизменным вниманием короля, все начинало шевелиться и бурлить при его прибытии.

* * * Но этот монарх XII в., со всеми своими страстями и заботами, планами и чувствами, не был материалистом: он был богопомазанником, он требовал, как и архиепископ Кентерберийский – «эти два сильных вола, которые тянули плуг Англии», – полной покорности от своих подданных. Религиозные обряды, страх вечного проклятия, надежда на Царствие Божие, более прекрасное, чем все его земные владения, и на загробное воздаяние не покидали его ни на час. Временами его захлестывало раскаяние, и он предавался угрызениям совести. От этого мира король брал все доступные ему радости и расплачивался за все свои грехи. Его изображают как человека, подверженного как духовной экзальтации, так и уничижению. Это не был монарх-отшельник: короли в то время были столь же доступны, как современные президенты США. В любое время люди могли нарушить его покой, придя со своими делами, известиями, сплетнями, предложениями и жалобами. Споры в присутствии короля разгорались нешуточные, перед лицом Его Величества не стеснялись ни знать, ни придворные, а бесценный советник короля, шут, жестко и категорично высказывался по любому поводу.