Российская академия наук

ВВЕДЕНИЕ

К

Обычные чувства (страх) и осознание общемирового предназначения (историческая миссия) слились воедино. Схожесть позиций демократического и республиканского кандидатов, уже сыгравшая против демократов в 2000 году, не позволила демократам одержать победу на выборах 2004 года. Подводя итоги выборов, эксперты Брукингского института, одной из ведущих американских «фабрик мысли», обратили внимание как раз на то, что Дж. Буш спутал все карты демократам и начал использовать их идеи, в частности, взял на вооружение идеи школы идеализма во внешней политике. Такой маневр идейно сблизил республиканского президента с президентами-демократами В. Вильсоном, Ф.Д. Рузвельтом, Г. Трумэном, Дж. Кеннеди. Можно было бы добавить, что и с У. Клинтоном, от которого Дж. Буш унаследовал внешнеполитическую стратегию на ХХI век (в ней также сочетались элементы идеализма и реализма), привнеся в нее некоторые изменения после террористических актов 11 сентября 2001 года. Это нашло выражение в новой стратегии национальной безопасности. Так называемая «доктрина Буша» стала «расширением» «доктрины Клинтона» путем введения концепции превентивных действий против потенциальных и реальных врагов (террористов, террористических групп, стран, оказывающих им поддержку)¹.

В результате такого хода демократические лидеры и либеральные политологи оказались в ситуации, когда критика политики администрации Буша и предложения по корректировке глобальной стратегии США поставили их в проигрышное положение: получалось, что они критиковали те цели и задачи глобальной стратегии, которые включили в основные американские внешнеполитические документы при Клинтоне: демократизация мира, продвижение американской политической и экономической модели. От выполнения преобразовательной миссии американцы отказываться не хотели.

Президент Буш вступил во второй срок с осознанием того, что необходимо закрепить позиции Республиканской партии и оставить заметный след в американской истории не только в качестве президента, давшего отпор террористам и защитившего страну, но и в качестве политического лидера, который вывел сверхдержаву на позиции признанного глобального лидера. Легитимизация американского лидерства стала задачей № 1 для американского руководства. США хотели не формального признания (оно существовало, пусть и не со стороны большей части мирового сообщества), а действительного признания (может быть, закрепленного каким-то образом юридическими нормами и соглашениями, как международными, так и двусторонними) своего неограниченного права на определение целей и задач мировой политики и планирования международных акций, на выработку основных международных норм и контроль над ведущими международными организациями, на получение активной помощи (финансовой, людьми и моральной) в проведении акций не только по борьбе с международным терроризмом, но и для выполнения других преобразующих глобальных задач.

Для реализации нелегкой задачи по легитимизации были осуществлены кадровые изменения в администрации. Прежде всего, это уход К. Пауэлла. К. Пауэлл не был противником глобального лидерства США и вмешательства в развитие отдельных (недемократических) стран, однако в отличие от К. Райс он был сторонником ограниченного масштаба военной операции по борьбе с терроризмом и по демократизации Большого Ближнего Востока. В ходе обсуждения речи президента Буша, которую он произнес в октябре 2001 году и которую сразу стали называть программной речью, К. Пауэлл (и, соответственно, те, кто стоял за ним в Государственном департаменте) настаивал на исключении из речи положения о «большой (глобальной) войне до победы», был против слишком расширительного толкования «пособничества терроризму», по которому в разряд врагов США могла попасть значительная часть мирового сообщества. Он не был сторонником эскалации войны с терроризмом и быстрого переноса ее на территорию других стран (Иран, Сирия).

Как отмечали американские аналитики, с самого начала в недрах администрации Буша велась настоящая «окопная война» между сторонниками сбалансированной глобальной стратегии (К. Пауэлл и Государственный департамент) и «ястребами», одержимыми устремлениями и планами широкомасштабного и агрессивного мирового регулирования, готовыми к противостоянию (и к войне) с любой страной, угрожающей США, мешающей им быть гегемоном, осуществлять преобразование мира, защищать национальные интересы (к «ястребам» относили вице-президента Р. Чейни, министра обороны Д. Рамсфелда, зам. министра обороны П. Вулфовитца, а также советника по национальной безопасности К. Райс).

Можно предположить, что К. Райс была назначена в начале второго срока на пост государственного секретаря не в последнюю очередь потому, что Дж. Буш чувствовал себя уверенно после победы в 2004 году, не нуждался в авторитете генерала Пауэлла. С другой стороны, для консолидации своего кабинета, для доведения до победного конца начатой борьбы ему была нужна монолитная команда, где нет разногласий. Пригодились и дипломатические способности К. Райс, которые она начала использовать уже в ходе первого зарубежного турне в 2005 году. Как и в начале первого срока правления, американские лидеры встретились с европейскими и российским лидерами, но если «реверанс» в отношении союзников и России в 2001 году не получил закрепления из-за террористических актов и усиления американской независимости и наступательности, то во время второго срока администрация Буша рассчитывала добиться восстановления согласия между союзниками (как по НАТО, так и с РФ и КНР) и весомой помощи с их стороны в реализации международной стратегии.

К 2004 году уже достаточно ясно проявились проблемы с реализацией американской глобальной стратегии. Находясь в неоспоримо сверхдержавном положении Соединенные Штаты все более приходили к осознанию того, что, во-первых, мировые процессы развиваются по сложному сценарию, а не так, как хотелось бы сверхдержаве и мировому сообществу; а во-вторых, мирорегулирование в одиночку очень дорогостоящее дело, которое может в долгосрочной перспективе подорвать могущество страны. Действительно, окончание биполярного порядка, в основе которого было регулировавшееся противостояние двух полюсов, двух систем, двух идеологий, не обеспечило стабильности международных отношений. Если бывшим оппонентам-полюсам удалось не вернуться к открытому противостоянию и конфронтации, что было очень важно, то другие страны, вышедшие из-под контроля биполярных лидеров и структур, начали проводить политику, не способствовавшую улучшению ситуации на региональном и глобальном уровнях (вышел из-под контроля процесс распространения ядерного оружия, начались конфликты, росли разногласия между отдельными странами и т.д.). Кроме того, в начале ХХI века более остро встали проблемы, не получившие внимания или не проявившиеся в полном объеме в прошлом (терроризм, миграция, экономическая отсталость значительной части мира, транснациональная преступность, экология и т.д.).

По-настоящему серьезным вызовом для Соединенных Штатов стала способность на длительную перспективу контролировать и «гасить» негативные явления международного развития, одно из которых – терроризм коснулось их напрямую. Проблемы, вставшие в связи с осуществлением такой деятельности, были трех уровней: создание обороны, вооруженных сил, способных отражать новые угрозы; выработка стратегии, отвечающей требованиям новой эпохи; утверждение в качестве глобального лидера со всеми вытекающими последствиями и сопутствующими факторами (формирование нового порядка).

Первые две задачи США начали выполнять: был взят курс на создание национальной противоракетной обороны (после ликвидации Договора по ПРО 1972 года) и модернизацию вооруженных сил страны, была разработана глобальная стратегия (вклад в это внесли и администрация Клинтона, и администрация Буша). Была сделана заявка и на выполнение третьей задачи по преобразованию мира и созданию нового мирового порядка взамен существовавших остатков старого, биполярного.

Выполнение третьей задачи – дело длительное и нелегкое. Уже наметились сложности во взаимоотношениях США с остальным миром: существуют разногласия с ведущими мировыми державами, между отдельными крупными державами относительно американского лидерства и способов его утверждения, методов урегулирования мировых проблем; сохраняется критика деятельности гегемона за пределами клуба сильнейших государств, а население отдельных стран демонстрирует антиамериканские настроения, даже ненависть к сверхдержаве. Указанные тенденции позволили заговорить о кризисе управляемости мировыми процессами, неудовлетворенности тем, как Соединенные Штаты справляются с провозглашенной ими ролью мирового лидера.

Конечно, нельзя винить только США в том, что отсутствует международная и региональная стабильность, что одни страны беднее других, не решаются проблемы голода, болезней, миграции, преступности и т.д. Но Соединенные Штаты как единственная сверхдержава, взявшая на себя роль глобального лидера, несут значительную долю ответственности за организацию международных отношений. Поэтому им, видимо, придется как-то решать проблему легитимности своего статуса и совместимости своих действий и планов хотя бы с интересами и политикой ведущих мировых держав (не только в формате Группы восьми, а в более широком составе).

Прошедшие пятнадцать лет со времени окончания холодной войны позволяют подвести некоторые итоги деятельности Соединенных Штатов и посмотреть, какие проблемы существуют в их отношениях с другими странами, к каким результатам пришла администрация Буша к концу первого срока и какие перспективы будущей деятельности США вырисовываются на основе анализа отдельных официальных документов и работ американских внешнеполитических экспертов из ведущих научно-исследовательских центров.

Чтобы разобраться в этом, лучше уяснить положение дел с управляемостью международными отношениями и ролью и возможностями Соединенных Штатов в становлении нового мирового порядка представляется необходимым рассмотреть вопросы формирования стратегии международной деятельности США; посмотреть насколько изменилась (или может измениться) американская глобальная стратегия, если об этом вообще можно говорить; каковы итоги и перспективы развития трансатлантических отношений, проблемы, существующие в отношениях США и стран Европы. Нельзя оставить без внимания предвыборную кампанию 2004 года, показав, какие вопросы поднимались в ходе президентских выборов, получивших определение самых «внешнеполитических» выборов. Республиканские лидеры неоднократно отмечали в ходе предвыборной кампании, что США заинтересованы в хороших отношениях с ведущими мировыми державами, в том числе, с Россией и Китаем. Хотя этим державам не было отведено специальных разделов в платформах партий, они часто становятся объектом критики, РФ и КНР занимают особое место в деятельности администрации Буша. Американское руководство действительно заинтересовано в том, чтобы эти страны не «мешали» политике Соединенных Штатов на глобальном и региональном уровнях, не оспаривали их положения единственного мирорегулятора, а также помогали им в борьбе с международным терроризмом. В отношении России и КНР у США существуют и серьезные экономические интересы, прежде всего, в области энергетики, их не удовлетворяет внутриполитическое развитие государств (отсутствие демократии), вызывает опасения потенциальная возможность сближения России и Китая для создания противовеса американской гегемонии и выхода КНР на уровень глобальной сверхдержавы, остается до конца не урегулированной проблема Тайваня.

В период президентства Дж. Буша существенно активизировалась политика США в Азии в целом и также в постсоветской Евразии, что привело к усилению противоречий в российско-американских отношениях. Политика США в отдельных постсоветских государствах, прежде всего, в постсоветских центральноазиатских странах, не всегда отвечает интересам России и даже вступает в противоречие с ними. Именно этот регион станет сферой серьезной конкуренции между двумя державами, и России предстоит приложить немало усилий для того, чтобы сохранить влияние в соседних странах, которые, согласно американской глобальной стратегии, должны постепенно и по-разному войти в сообщество демократических государств, образовав «демократический пояс» вокруг России.

Невозможно оставить без внимания и проблему терроризма, то, как Соединенные Штаты решают эту проблему в Афганистане и Ираке: предложенный военно-силовой метод, фактор односторонности, расхождение планов и интересов сверхдержавы и других стран, а главное, перспективы и масштабы войны против терроризма, объявленной и начатой Соединенными Штатами. От того, как удастся урегулировать проблемы, связанные с антитеррористической борьбой, будет зависеть не только судьба статуса сверхдержавы – признанного лидера всего мира, но и дальнейшее мировое развитие, формирование нового мирового порядка по американским правилам или по каким-то иным.

Существующие у Соединенных Штатов проблемы концептуального и практического характера вряд ли будут решены администрацией Буша, это – задача долгосрочная. Формирование нового мирового порядка вступает в фазу более глубокого осмысления происшедшего и происходящего в мире, консолидации общих усилий для выработки такой модели порядка, которая позволила бы упорядочить международные процессы, снизить конфликтогенность мировой системы, примирить (пусть на время) различные амбиции и интересы, решить (или приступить к решению) важные глобальные проблемы.

Авторы попытались выделить наиболее важные и острые вопросы в деятельности администрации Буша. Предлагаемый анализ поможет лучше разобраться в дилеммах, как международного развития, так и политики Соединенных Штатов. Более трезво сопоставить риторику и реальные действия американского руководства, экспертизу либеральных и консервативных политологов.

Настоящая монография является продолжением серии работ, подготовленных сотрудниками Института США и Канады РАН: США в 2000 году. Отв. ред. С.М. Рогов и М.Г. Носов (М.: Наука, 2001); Российско-американ­ские отношения и выборы в США и России в 1999–2000 гг. Отв. ред. Т.А. Шаклеина (М.: ИСКРАН, 2001); Внешнеполитическая стратегия администрации Буша. 2001–2002. Отв. ред. В.А. Кременюк и П.Т. Подлесный (М.: ИСКРАН, 2002); Т.А. Шаклеина. Россия и США в новом мировом порядке (М.: ИСКРАН, 2002); Т.А. Шаклеина. Идейное обеспечение внешней политики администрации Буша (М.: ИСКРАН, 2003); Политика США в меняющемся мире. Отв. ред. П.Т. Подлесный (М.: Наука, 2004); В.А. Кременюк. Россия и США в новых международных отношениях: асимметричное партнерство? (М., ИСКРАН, 2005). Она представит интерес для специалистов по международным отношениям, преподавателей, студентов и аспирантов факультетов международных отношений и мировой политики, для широкого круга читателей, интересующихся проблемами международного развития и политики США и России.


Глава I

ЛИДЕРСТВО И ГЕГЕМОНИЗМ США:

ГРОЗИТ ЛИ МИРУ АМЕРИКАНСКОЕ РУКОВОДСТВО?

О том, как мечтают в США прибрать к рукам руководство всем миром, как поставить его под американский контроль и создать «пакс американа», написаны десятки трудов и исписаны тонны бумаги. Даже в ту эпоху, когда США только-только приближались к статусу сверхдержавы и были заняты борьбой против коммунизма, уже находились писатели, причем не только по эту сторону железного занавеса, которые твердили о «вызове Америки» (Ж. Ж. Серван-Шрейбер), об американской «глобальной империи» (К. Муази) и другие. В советской литературе кто только не высказывался по поводу американской гегемонии: говорили и генсеки ЦК КПСС, и партийные идеологи, и специалисты из числа академических сотрудников, и журналисты.

Но вот пропагандистские баталии, навеянные холодной войной, отшумели. Поуспокоились и те политики в Европе и Японии, которые все опасались, что под предлогом глобальной борьбы против коммунизма Соединенные Штаты захватят руководящие позиции в мире. США на деле остались единственной сверхдержавой, которая была вольна решать: становиться ей мировым гегемоном, лидером, или же предоставить остальному миру, за редким исключением действительно близких стран, типа Великобритании или Израиля, идти своим путем, без американского патронажа.

И оказалось, что многие страны не просто привыкли к покровительству Америки, а почувствовали себя обнаженными и уязвимыми, когда вдруг оказалось, что никто не обеспечивает их безопасность и никто не прокладывает им путь вперед. Мало того, целые международные структуры – как региональные (НАТО), так и глобальные (ООН, МВФ) становятся рыхлыми и бесполезными, если их не подкрепляет мощь Америки. Выяснилось, что роль США в мире – отнюдь не только в том, чтобы устрашать реальных и потенциальных врагов (как дети пугают недругов угрозой «старшего брата»), сколько в определенном организующем начале, без которого мир вновь может вернуться к временам острого соперничества, породившего в ХХ веке две мировые войны.

Миру нужен лидер. Истина эта проста и бесхитростна, но за ней – очень серьезный смысл. Если бы на самом деле восторжествовала идея «многополярности», то в сфере международно-политической это, скорее всего, привело бы к возрождению гоббсовской «войны всех против всех», хотя одной из истин периода холодной войны стало избежание во что бы то ни стало военного конфликта с использованием оружия массового уничтожения (ОМУ) и, соответственно, создания таких международных режимов, которые сделали бы развязывание военного конфликта довольно затруднительным делом для очередного агрессора. Миру также нужен лидер, потому что идет процесс сближения разных стран и народов, процесс глобализации, и без направляющей деятельности сверхдержавы он скорее приведет к новым столкновениям и конфликтам, чем к миру и сотрудничеству.

Наконец, миру нужен лидер, потому что после окончания холодной войны произошла перестройка структуры международных отношений, которая поставила во главу угла проблемы управления и управляемости международной среды, а без верного кандидата на должность лидера решить эти вопросы будет невозможно. В новой структуре международных отношений практически не осталось равновеликих противников, и поэтому структура могла благополучно существовать не благодаря ее внутреннему равновесию, а только вследствие действия какого-то организующего начала, например группировки самых влиятельных стран, типа «восьмерки» (если бы у нее было для этого достаточно воли), либо единственной сверхдержавы – США.

В годы холодной войны сложилось устойчивое представление о, по крайней мере, трех группах стран, составляющих одну всеобщую международную систему: «мир капитализма», «мир социализма» и «третий мир» – нечто промежуточное и неустойчивое, объект острой борьбы за влияние между первыми двумя мирами. Некоторые специалисты писали даже о четырех мирах, добавляя к упомянутым выше еще и совсем уж никудышный «четвертый мир», который погряз в хаосе и беспределе и не был способен ни к самостоятельным переменам, ни к заимствованию чужого опыта, оставаясь нижним этажом всеобщей пирамиды. Но большинство аналитиков все же предпочитали писать и говорить о трех мирах. Так было привычнее и спокойнее.

Эти три мира и составляли основную часть скелета саморегулирующейся международной системы. Конечно, были ООН и другие организации, военные блоки и иные региональные подсистемы, разные группировки государств, но центральное место в глобальной системе занимали вот эти три группы стран, объединявшиеся по идеологическим, экономическим, социальным и прочим признакам и образовавшие соответствующие военные и политические группировки^*.

Между всеми тремя мирами существовали сложные взаимоотношения вражды, соперничества и сотрудничества. Практически ни один из них, за редким исключением, не был полностью антагонистичен другим «мирам»: каким-то образом все они переплетались своими интересами, целями и способами их достижения, составляя тем самым живую и переменчивую ткань международной жизни. По одним вопросам, например, стратегическая стабильность, оба первых мира придерживались практически одинаковых позиций, по другим, например, борьба за суверенитет, мир социализма был ближе «третьему миру», по третьим, например, экономическое развитие, развивающиеся страны предпочитали иметь общие интересы с миром капитализма.

Главных задач у каждого из участников международной системы было две: первая – сохранить систему как таковую и уберечь ее от энтропии, распада, вторая – как можно больше увеличить собственную сферу влияния за счет экономических успехов, прорывов в военно-техническом соревновании, приобретения новых союзников. Коллективный интерес основных игроков в международной системе того времени был в явном противоречии с индивидуальным, и поэтому всегда существовала угроза, что ради идеологии или под влиянием национального эгоизма весь мир в какой-то момент окажется под угрозой распада или, если дело дойдет до глобальной войны, уничтожения. Но под воздействием различных соображений все же удалось эту систему уберечь от крайностей.

Эта структура просуществовала почти три десятилетия: с 1950 х (распад колониальной системы) до конца 1980 х годов (распад биполярной системы). Завершение холодной войны и перемены в бывших странах социализма внесли в ее состояние значительную перестройку. Первый мир, мир капитализма, сохранился и неизмеримо усилился, хотя называть его теперь стали по-иному – «Запад», «мир развитых демократических стран», «страны золотого миллиарда» (если иметь в виду население этой группы самых развитых и богатых стран). Второй мир практически полностью исчез, оставив после себя лишь некоторые анклавы – КНДР, Куба, частично – Вьетнам. На какой-то период на его месте образовалась зияющая брешь. В состоянии бывшего третьего мира произошла заметная эволюция как в сторону еще большего сближения с Западом (многие бывшие колониальные страны, особенно в Юго-Восточной Азии, просто вошли в его состав), так и в сторону слияния позиций некоторых бывших социалистических стран, в первую очередь, – России и Китая. В результате родился новый «второй мир», мир стран переходного типа. «Третьим миром» стала группа стран, получивших наименование «несостоявшихся», т.е. бывший «четвертый мир», пополнивший свои ряды за счет тех, кто не сумел пережить окончание соперничества сверхдержав в «третьем мире» и ушел «на дно» (например, Ангола).

Перемены в структуре международных отношений оказались не поверхностными; они глубоко затронули содержательные стороны происходящих в мире процессов, хотя в количественном отношении как было, так и осталось три мира, что лишний раз говорит о высокой степени стационарности человеческого общества. Но за этой внешней устойчивостью чисел на сей раз произошли поразительные перемены международной системы, которая стала совсем иной по духу и содержанию: элементы сотрудничества, несмотря на ее неоднородность, стали в ней доминирующими, элементы соперничества значительно сократились, а вся система начала выглядеть как поле взаимодействия и между всеми тремя «мирами», и между единственной оставшейся сверхдержавой и всем остальным миром.

При этом и внутри трех основных группировок государств – группы развитых демократических стран («Запад»), группы стран переходного типа (часть бывших соцстран и бывшего «третьего мира») и «несостоявшихся» стран («дно») – также произошли весьма серьезные перемены. Самое главное – сама система стала развиваться в сторону формирования более взаимозависимого и более целостного конгломерата, а на первые места в национальных приоритетах вышли не традиционные задачи внешней безопасности, а проблемы экономического роста и политического строительства, проблемы управления.

Группу развитых капиталистических стран, «Запад», определить достаточно легко. Для этого годятся и политические, и экономические критерии. Политически это – группа стран с устойчивыми демократическими институтами, процессами, традициями. Если в годы холодной войны к числу «Запада»в разное время относили, помимо демократических государств, такие одиозные режимы, как режим Салазара в Португалии, Франко – в Испании, «черных полковников» в Греции, военные правительства в Турции, то на нынешнем этапе среди развитых демократических стран не осталось ни одного подобного режима. Все они, а также страны, вошедшие в число «Запада» относительно недавно (Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Малайзия, Таиланд, Индонезия, Филиппины), исповедуют принципы демократии, прав человека, верховенства закона. Это делает их не только удобными для проживания собственного населения и привлекательными для иностранцев, но и предсказуемыми, устойчивыми и понятными в области международной политики.

Экономически это – страны с рыночной высокоразвитой экономикой, в которой давным-давно урегулированы вопросы собственности, взаимоотношений между государством и деловыми кругами, монетарной и плановой политики. Сочетание разных форм собственности, в зависимости от исторических традиций и национальной специфики, разных степеней и форм участия государства в экономике, решение проблем взаимоотношений национального и иностранного капитала позволило этой группе стран достичь высокого уровня производительности труда, не менее высокого уровня социальной справедливости, в том числе и высокого уровня доходов для большинства населения.

Самое главное, что отличает эту группу стран от всех остальных, помимо высокого уровня доходов на душу населения и высокой степени политической свободы, это – их способность к самоуправлению, к решению своих задач и участию в решении задач всей глобальной системы. В годы холодной войны критерий «управляемости» (governance) как-то не вызывал особого интереса, разве что только в случае с развивающимися странами, где происходили процессы становления новых государств и их политических и экономических систем. А так – считалось, что и страны первого, и страны второго миров, каждая группа по-своему, справляются с проблемами управления и уж что-что, а их системы власти, производства и распределения национального дохода продержатся очень долго.

Но развал Советского Союза, Югославии, распад Чехословакии заставили по-иному посмотреть на проблему управляемости. И дело не только в том, что распадались, казалось бы, исторически устойчивые образования, типа Российской империи (она же – Советский Союз), а в том, что под сомнение была поставлена способность системы в целом, т.е. глобального сообщества, выдержать испытание кризисами отдельных национальных систем и сохранить себя в качестве приемлемой системы, обеспечивающей поступательное развитие «универсальной модели человечества». Если человеческое сообщество и оказалось в состоянии выжить в условиях, когда появилось оружие, способное его уничтожить, то это могло произойти только при условии, что люди, правительства, общества научились правильно рассматривать наиболее опасные проблемы и справляться с ними.

По своей сложности и значению для состояния общества основные проблемы человека группируются в несколько подразделений. Базовые: продовольственная, жилищная, транспортная, коммуникационная, проблема военной безопасности и борьбы против преступности. Проблемы второго, более сложного ряда: занятость, здравоохранение, образование, культура, спорт. Проблемы третьего, еще более сложного порядка: самоуправление, бизнес, неправительственные системы, экология. Страны Запада – единственные, кто может претендовать на то, что все эти проблемы в них либо решены полностью, либо находятся в процессе поиска наиболее эффективных решений. По сути дела, если опустить за ненадобностью различного рода идеологические определения, страны Запада – это пример принципиальной возможности разрешить проблемы общенационального масштаба в интересах личности и общества.

Возможность успешно решать свои проблемы у данной группы государств распространяется и на их взаимоотношения. Несмотря на периодические всплески напряженности между некоторыми из них, например, США и Францией, США и Японией, США и Германией, все же общее содержание отношений внутри этой группы стран – союзничество и партнерство. Проблемы безопасности, мирового порядка, экономического роста, обеспечения прав человека, защиты окружающей среды и практически все остальные международные проблемы, от решения которых зависит стабильность общества и качество жизни, в принципе решаются этими странами без каких-либо серьезных трудностей.

Само собой разумеется, что большую роль при этом играет то, что во главе всей группы стран Запада находятся США. Как наиболее мощная страна, как общество развитой демократии Соединенные Штаты оказывают благотворное влияние и на общее положение дел внутри этой группы стран, и на международные отношения. С одной стороны, США – «старший брат», всем своим весом и всей мощью обеспечивающий безопасность и защиту союзников. С другой – Соединенные Штаты поддерживают определенный порядок внутри самой группировки, не давая вековым идиосинкразиям (франко-германская, греко-турецкая или японо-корейская вражда) подорвать стабильность всей системы и ее развития в направлении взаимозависимости. Трудно себе представить, чтобы без США и интегрирующей роли НАТО возник и окреп Европейский Союз. Организация азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества также во многом скреплена ролью США.

Таким образом, страны «золотого миллиарда» сумели добиться исключительного положения в рамках существующей международной системы. Вследствие высокого уровня развития, жизни населения, свобод и в целом качества жизни они стали своего рода эталоном почти для всех, за редким исключением, стран. Они как бы задают темп и вектор движения, экономические и социальные параметры, образцы моделей развития. В то же время, вследствие их удельного веса в мировой политике и экономике, они играют стабилизирующую роль в международной системе, роль ее основания, хотя проживающее в них население и не составляет большинства человечества. В принципе в борьбе за то, кто станет определять «основание» мировой системы – стабильный и предсказуемый Запад или кто-либо еще – и кроется на данном этапе одна из интриг мировой политики.

Промежуточный пояс

Видимо, правильно будет сказать, что распад коммунистической системы начался задолго до распада Советского Союза и других бывших социалистических стран. Этот распад начался, во-первых, с советско-китайского идеологического и политического конфликта, который позволил считать мифом понятие «мировой социалистической системы», а, во-вторых, с формулировок задач, поставленных вначале ХХ съездом КПСС, а затем руководством КПК: повышение жизненного уровня народа, курс на благосостояние, рост частного потребления. Идеологически коммунизм воспринял ценности своего противника: общество существует для того, чтобы обеспечить своим членам высокий уровень жизни и максимально возможную свободу – идеалы Французской революции и американской Декларации независимости.

Реальный распад коммунистической системы произошел, конечно, значительно позже, в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Поскольку распад коммунизма и смена модели режима происходили при сильном воздействии примера и политики противоположного лагеря – Запада, а именно он и был главным врагом коммунизма, то понятно, что произойти переориентация идеалов и целей развития за год – два не могла. Началась она гораздо раньше и годами ломала основы коммунистической системы, когда Запад демонстрировал способность справедливо решать те проблемы, которые коммунизм признавал, но решить не мог: продовольственную, жилищную, транспортную и т.п., одним словом, проблемы обеспечения высокого уровня жизни населения. Демонстрация этой способности Запада и стала, видимо, началом разочарования населения стран бывшего «второго мира» в коммунистическом эксперименте, а затем и его концом во всемирном масштабе.

Этот аспект необходимо отметить в связи с тем, что распад коммунистической системы в целом и национально-коммунистических систем, в частности, сопровождался переходом соответствующих стран в разряд тех, кто задолго до этого ставил перед собой задачу достижения уровня развития стран Запада, – освободившихся стран третьего мира. Вследствие этого вся группа стран, которые сейчас именуют странами переходного типа, стала включать, помимо таких устоявшихся членов, как Индия, Югославия, Пакистан, Египет, Мексика, Бразилия и т.д., еще и Россию, Китай, Украину и другие страны СНГ, а также страны бывшего социалистического лагеря – Центральной и Восточной Европы, Прибалтики, Вьетнам.

Отличительной чертой этой группы, с точки зрения концепции «управляемости», является процесс реформ, которые проводятся почти во всех этих странах, с тем, чтобы добиться быстрого экономического и социального прогресса и либо войти в группу высокоразвитых государств (как это сделали в свое время Тайвань, Южная Корея, Филиппины, Сингапур, Малайзия и др.), либо значительно приблизиться к ней по основным параметрам национальной мощи – ВВП на душу населения, производство продовольствия и жилья на душу населения и все прочие показатели состояния жизни общества.

Реформы, проводимые в данной группе (или хотя бы провозглашаемые), состоят из политической и экономической частей. Политическая часть решает проблемы сближения стран переходного типа с группой более развитых стран: установление доверия, создание общих механизмов и институтов, проведение преобразований политической системы, демонстрация готовности следовать правилам, принятым в более развитых странах как в сфере внутренней, так и в сфере внешней политики: права человека, права этнических меньшинств, преобразования, направленные на создание независимых правовых институтов; соблюдение общих норм международного права и правовых принципов группы развитых стран (независимые СМИ, гарантии оппозиции, невмешательство в частную жизнь и многое другое). Достижения в этой области демонстрировались главным образом в процессе расширения НАТО, Европейского Союза, а также Всемирной торговой организации (ВТО).

Что касается экономической составляющей, то здесь имеется огромная совокупность вопросов, навеянных главным образом стремлением стран переходного типа присоединиться к мировой экономике, в которой господствуют правила, пришедшие из другой части мира, а также привлечь необходимые инвестиции и технологию для преобразования экономики в более продуктивном направлении. Здесь также существует проблема заимствования правил и принципов первого мира, без чего невозможны ни плодотворные связи между странами первой и второй групп, но и вообще какой-либо серьезный экономический прогресс.

Результаты реформаторской деятельности среди данной группы государств неодинаковы. Одни из них, например, Китай, ушли далеко вперед в экономическом реформировании, добившись поразительных успехов в росте темпов экономического развития. Другие, например, страны Центральной и Восточной Европы, может быть, и не столь успешные в реформировании экономики, добились впечатляющих успехов становления демократии. Важно при этом подчеркнуть два обстоятельства. Первое: стагнация, застой почти не наблюдаются среди стран промежуточного пояса, что, безусловно, свидетельствует о высоком уровне динамики; второе: в отношениях между ними силен элемент конкуренции из-за «благосклонности» первого мира – его готовности включить эти страны в свои экономические и политические группировки, инвестировать капиталы в их экономику, допускать их продукцию на свои рынки.

Но и цена неудачи для стран этой группы достаточно высока. Это может быть либо провал попытки выбраться из совокупности нерешенных проблем и переход в разряд «несостоявшихся», либо переход на иные пути развития – диктатура, отрицание ценностей и принципов первого мира, превращение в его врага. В этом случае – либо изоляция, лишение всех возможностей, предоставляемых нынешней международной системой (рынки, кредиты, опыт, инвестиции), либо холодная война, способная, как показал пример Ирака, перерасти в горячую. Иными словами, ожидать, что провал реформ или их частичный неуспех останутся без серьезных последствий, не приходится. Это – вопрос выживания или всей нации, или ее правящего режима.

Из двух возможных направлений внешнеполитической активности стран промежуточного пояса – развитие связей между собой, попытка создать какую-то организацию по защите своих интересов и отношений с первым миром – безусловный приоритет получило второе направление. Это и понятно: во многом успех реформ в этих странах зависит от того, какую поддержку окажут им в первом мире инвестициями, протекцией, допуском на рынки, обучением студентов и аспирантов и многими другими способами, без которых страна просто не сумеет решить тот класс проблем, которые ставит перед собой ее руководство. Но периодически страны промежуточного пояса кокетничают с Западом, намекая на возможность создания некоего «противовеса» в лице России, Китая и Индии (а, может быть, и еще кого-нибудь). Особую роль здесь, на этом участке, играет Россия, не только как страна, все еще испытывающая сильную тоску по глобальному лидерству, но и как единственная среди других крупных стран промежуточной зоны, обладающая внушительным стратегическим арсеналом и оборонной промышленностью, способной перевооружить армии стран этой группировки (КНР, Индия, Иран, Вьетнам и др.) новыми системами оружия, сопоставимыми с западными.

Тем самым страны промежуточного пояса как бы демонстрируют наличие в их распоряжении возможности оказывать определяющее влияние на развитие всей мировой структуры: либо в сторону усиления монополярности, гомогенного компакта с разными этажами в зависимости от степени развития той или иной страны; либо в сторону формирования иной, гетерогенной структуры мира, на данном этапе – биполярной, и в дальнейшем – кто знает? Может произойти «многополярная» эволюция, может усилиться размежевание по оси «Север – Юг», могут возникнуть какие-то совершенно неожиданные конфигурации.

Особую роль в международном политическом оформлении стран промежуточного плана играет мусульманский мир. На него также воздействуют общие глобальные закономерности, делящие страны на более и менее развитые, на управляемые и неуправляемые, на страны, сотрудничающие с международной средой, и страны, противостоящие этой среде. Там есть богатые Саудовская Аравия, Кувейт, арабские эмираты и нищий Афганистан; ядерный Пакистан и вконец развалившийся Ливан или так и не состоявшаяся Палестина. Однако религиозный фактор оказывает огромное воздействие на солидарность мусульманского мира, создавая своеобразную вторичную классификацию: сначала существует мир ислама со всеми своими проблемами, в том числе и перераспределением богатства, получаемого от экспорта нефти, а затем – внешний мир, состоящий из друзей и врагов. Поэтому какой-то целостной смычки между миром ислама и окружающей средой нет: США могут быть другом Саудовской Аравии и врагом Ирана, но это не означает, что взаимоотношения этих двух стран будут строиться главным образом в зависимости от США. Скорее – на них будет оказывать воздействие ислам.

Фактор ислама как глобальной политико-религиозной силы, объединяющей большую группу стран разного уровня развития и разного значения для мировой политики и экономики, имеет большое значение для новой структуры мира. Но не меняет ее и не отменяет действия таких величин, как уровень экономического и социального развития, характер и объем связей с внешним миром, способность решать проблемы внутреннего социально-экономического развития. Следовательно, создавая безусловную специфику и даже экзотику существующей мировой структуре, фактор ислама в чем-то даже консервирует ее и придает ей известную упругость и стойкость.

Главная интрига, связанная с воздействием стран промежуточной зоны на мировую политику, состоит в том, что в зависимости от успеха их реформ может либо произойти еще более мощное усиление Запада и его системы отношений, их еще большая универсализация и формирование однородной взаимозависимой системы, либо, наоборот, если какие-то страны этого пояса не сумеют преодолеть планку реформ, отстанут в своем развитии, окажутся выброшенными из институтов системы, они могут создать какой-то собственный «мир», в чем-то напоминающий прежний «третий мир» периода холодной войны, или усилить группировку «несостоявшихся» стран, глобального «пролетариата» со всеми вытекающими из этого последствиями: классовой борьбой, терроризмом, потоками незаконной эмиграции и т.д.

Нижний этаж мировой структуры – место самых неудачных, «несостоявшихся» стран, удел глобальных бедолаг. Здесь и большинство африканских стран, не сумевших не только решить неотложные экономические проблемы (голод, безработица, болезни), но даже преодолеть стадию формирования жизнеспособных наций; здесь некоторые страны Азии, типа Афганистана, Шри Ланки, Мьянмы, Лаоса, Кампучии, Непала; к этой же группе можно отнести и такие страны Центральной Америки и Карибского бассейна, как Гаити, Доминиканская Республика, Никарагуа, Гондурас, Сальвадор. Где-то рядом с ними расположены Боливия, Перу, страдающая от наркомафии Колумбия.

Одним словом, почти вся группа стран, которую когда-то в 1970–1980 е годы называли «четвертый мир», находится здесь. Плюс к ней – страны, которые раньше подавали признаки социально-экономического развития (например, Ангола, Заир или Нигерия), но потом так и не сумели выбраться из ситуации полного или частичного коллапса. Имеются основания полагать, что к ним могут присоединиться некоторые бывшие социалистические страны или советские республики (Албания, Таджикистан, Туркменистан, Киргизия).

Отличительная черта этой группы стран – политическая нестабильность (и, как следствие, а также противовес – диктатура), полный экономический застой, деградация национальных институтов, конфликты, высокая степень смертности населения. Спасаясь от голода и нищеты, здесь производят наркотики, отсюда происходит наибольший отток населения, в том числе и нелегальная эмиграция в более развитые страны.

Из-за своей мизерности, бедности и отсталости эти страны не могут оказывать большого влияния на мировую политику. Кроме двух аспектов. Первый: именно эти страны поставляют более всего террористов и террористических организаций, которые потом широко используют силы, располагающие средствами для организации террора в своих целях; второе, несколько менее четкое и осязаемое, – эти страны и положение во многих из них служат источником угрызений совести в более богатых и зажиточных странах, в международных организациях, у церквей самых разных конфессий. Тот факт, что, наряду с достаточно высоким уровнем жизни в богатых странах или высокими ожиданиями в развивающихся странах второй группы, в мире может существовать такая вопиющая бедность, голод, болезни, отчаяние и безысходность, остается, наряду с другими мотивами мировой политики, мощным фактором человеческого прогресса в сторону морального совершенствования и очеловечивания международной среды.

Когда завершилась холодная война, создавалось впечатление, что об этих странах вообще забыли. В годы холодной войны за них боролись, считалось, что и они способны придать больше веса позициям сверхдержав. Например, ввод советских войск в Афганистан и вся афганская эпопея могли по существу быть порождены лишь элементарным желанием советского руководства того периода усилить свои международные позиции за счет этой страны, как это было с Анголой, Эфиопией или Сомали. После же окончания холодной войны и особенно в связи с поражением СССР в Афганистане в одночасье стала очевидна вся бессмысленность борьбы за влияние в беднейших странах и, наоборот, опасность втягивания в их конфликты.

Дальнейшее обнищание населения беднейших стран в 1990-х годах, неспособность международных механизмов помочь им в налаживании государственного строительства привели к образованию своего рода глобального отстойника со всеми вытекающими последствиями: нестабильностью, кровопролитием, производством и транспортировкой наркотиков, развитием международной сети терроризма. Это создало почву как для новых и несколько нетрадиционных международных коалиций, типа антитеррористической группировки стран, так и для новых сфер противоречий, типа конфронтации между великими державами по поводу Ирака. Важно отметить, что роль этих стран переместилась с основания международной системы в сторону обочины, что, может быть, и снижает к ним интерес, но служит укреплению стационарности всего глобального сообщества.

Вместе с тем, роль стран нижнего пояса, роль «несостоявшихся» может оказаться неизмеримо более важной, чем их реальное положение в мировой иерархии. Дело в том, что нынешнее национальное строительство (nation-building), осуществляемое повсеместно в странах промежуточного пояса под влиянием опыта стран Запада, ориентируется на ускоренное формирование среднего класса, который, достигнув определенных масштабов, начинает оказывать стабилизирующее и скрепляющее воздействие на общество: формирует его ценности, внутренние связи, систему права и налогообложения, политические партии и институты и т.п. Одним словом, стратегия развития в современном понимании это, прежде всего, стратегия создания и развития средних слоев (а не только высших). С этой точки зрения, дефолт в России в 1998 году, разрушивший средний класс, во многом содействовал откату демократии и усилению правления бюрократии.

Когда в целой группе стран не происходит становления средних слоев, они становятся источником опасности, в них либо быстро зреет диктатура (а она всегда опасна для международных отношений, потому что одно из наиболее распространенных оправданий диктатуры – война с соседями и взращивание на этой почве «патриотизма»), либо страна становится неуправляемой. Таким образом, неспособность существующей модели развития общества предложить что-либо достойное низшим слоям оборачивается ростом отчаяния и резкой радикализацией политических настроений. От этого до терроризма – буквально рукой подать. А тот факт, что имеется достаточно охотников и ресурсов использовать этот взрывоопасный потенциал (т.е. зарождение международного терроризма) не должен удивлять: в борьбе за перераспределение ресурсов все средства хороши.
Структурная вертикаль

Для исследования новой мировой структуры мало только выделить и изучить все три группы стран и взаимосвязи между ними. Надо еще и указать на тот элемент структуры, который объединяет ее всю, скрепляет и держит вместе, который придаст смысл и содержание ее развитию. Речь не идет о физическом мире как таковом, о планете, которая является вместилищем всех трех групп стран и новых, если таковые появятся. Здесь имеется в виду некий глобальный структурный компонент, который каким-то образом объединяет ее на определенных принципах и придает ее движению определенное направление.

Традиционно такую роль играла ООН. После окончания Второй мировой войны она была задумана и как организация безопасности, способная пресечь агрессию, где бы она ни возникла, и как механизм построения некоей общечеловеческой международной системы на общих принципах и правилах. Холодная война внесла свои коррективы в этот замысел, хотя и не смогла разрушить ООН. Поэтому в годы холодной войны она продолжала служить своего рода интегратором мировой системы на определенных принципах: всеобщее равенство, «одна страна – один голос», неприменение военной силы для решения спорных проблем, деколонизация, помощь развитию и т.д. И, надо признать, ООН справлялась со своей задачей, несмотря на всю ее сложность и обстановку острого соперничества между сверхдержавами. Она сумела объединить идеологически враждебные страны, помочь им притереть свои интересы, найти объединительные мотивы и убедить не абсолютизировать различия. Во многом благодаря ООН (а также элементам здравого смысла и ответственности в поведении великих держав) мировая структура сохранилась и не дала индивидуальным интересам стран-участниц возобладать над коллективными.

Завершение холодной войны, распад бывшего «мира социализма» и формирование новой, более однородной и менее конфликтной среды поставили под вопрос сохранение ООН в ее традиционном, сложившемся виде. Сильных анти-ооновских чувств в принципе не высказывал никто, но пожелания ее глубокой реформы в сторону учета новых реалий, исправления выявленных в прошлом недостатков, ее совместимости с принципами деятельности единственной оставшейся сверхдержавы высказывались на разных уровнях и в разных аудиториях. Пока что никто не предложил такой реформы ООН, которая удовлетворила бы всех и послужила бы толчком к началу преобразований. Работа в этом направлении ведется и, возможно, со временем будут предприняты действия по созданию новой международной организации.

Тем временем «свято место пусто не бывает»: в лице единственной сверхдержавы появился претендент на роль глобального интегратора и организатора. Уже в период администрации Б. Клинтона (1993–2000 гг.) американская внешнеполитическая мысль, ведущие институты американского общества (Конгресс, администрация, пресса, академическое сообщество) озадачились проблемой поиска оптимальной формулы отношений США с окружающим миром.

Это почти не распространялось на сферу отношений между США и традиционными союзниками. Считалось, что здесь достигнут какой-то оптимум отношений и вряд ли требуется нечто новое (хотя в какой-то степени такие явления, как появление и прогресс Европейского Союза вызывали определенные трудности). Но окончание холодной войны, означавшее, что исчез скрепляющий союз развитых стран всеобщий противник, не могло не поставить другие новые вопросы, типа: в какой форме и насколько надо сохранять существующие союзнические механизмы (НАТО, союз с Японией, присутствие американских войск в Корее)? Не заняться ли их модификацией и подгонкой к новым реалиям, типа расширения НАТО, сокращения объема военных обязательств на Дальнем Востоке? О какой форме лидерства США в этой сфере может идти речь (при том, что сама по себе эта концепция не подвергалась сомнению)?

Простых ответов на эти вопросы не существовало, и по существу, как при президенте Б. Клинтоне, так и при Дж. Буше американская администрация занималась поиском аргументов в пользу сохранения лидирующей позиции США. Об этом говорит и подоплека войны на Балканах 1999 года, которая с точки зрения косовских реалий практически ничего не изменила (там по-прежнему царят этнические чистки, только теперь со стороны албанцев), но зато способствовала сохранению и даже усилению НАТО. Эту же подоплеку видно и в бушевской стратегии борьбы против «международного терроризма», к которой столь удачно присоединилась, помимо стран НАТО, еще и Россия.

Одна из проблем политики сохранения лидерства состояла в том, как оформить эту политику в странах промежуточного пояса: кого из них брать в союзники (Россию, которая вроде бы провозгласила демократические идеалы, или страны Центральной и Восточной Европы, которые духовно и исторически более близки Западу)? Быстро развивающиеся страны Западного полушария, например, Мексику, с которой (а также Канадой) было подписано соглашение о зоне свободной торговли, или быстро развивающиеся страны Юго-Восточной Азии, видящие в США гаранта безопасности от Китая? Четких ответов на эти вопросы администрация Клинтона не дала. Были какие-то частичные решения, но целостного представления относительно расширения круга американских союзников не было. Не добавила к этому ничего и администрация Дж. Буша.

Для США в контексте их глобальной политики вопрос о том, что делать со странами промежуточного пояса, пока не имеет решения. То, что им надо помочь уйти как можно раньше от угрозы возврата тоталитаризма и создать хотя бы основы демократической системы, сомнений не вызывает. Но кому конкретно помогать и в каком объеме? Не вызовет ли абсолютно искреннее желание США помочь, как они это сделали в Германии и Японии после окончания Второй мировой войны, а затем в десятках освободившихся от колониальной зависимости стран, реакцию отторжения и подозрительности у проигравших соревнование с Западом стран? Не возникнет ли в этом случае вполне обоснованное обвинение США в гегемонизме? С другой стороны – не вызовет ли усиленное развитие этих стран по пути демократических и рыночных реформ появление мощных конкурентов (Китай), которые потрясут целостность Запада и внесут в его жизнь новые невиданные осложнения? Вопросов в отношении этой группы стран было еще больше, чем вопросов относительно союзников.

Не менее проблемной для США оказалась и третья группа стран – «несостоявшиеся». В отношении нее администрация Клинтона ограничилась лишь концепцией государств-изгоев, что вело к их изоляции и ограничению влияния этой группы на положение дел в «третьем мире». Собственную политическую роль администрация также ограничила после фиаско в Сомали в 1993 году. О помощи развитию практически не вспоминали. Концепция «расширения демократии», к которой в конце концов пришла администрация демократов, звучала слишком расплывчато и необязующе, так как под ее эгидой предпринимались как решительные акции, типа войны против Югославии в 1999 году, так и политика расширения НАТО на восток. В любом случае администрация Б. Клинтона озвучила идею некоей «сдержанности» в связи с распадом коммунистической системы, но не сумела сформулировать до конца позитивную часть своей глобальной программы.

Новую попытку сделать Соединенные Штаты неким скрепляющим всю мировую структуру элементом предпринял Дж. Буш, да и то не сразу. На выборы 2000 года он шел без какой-то четкой внешнеполитической доктрины. Таковая тогда мало интересовала американцев, и в этой области он не мог предложить ничего, что звучало бы лучше, чем политика Клинтона. События 11 сентября 2001 года открыли ему возможность сделать решительный шаг по пути к собственной глобальной доктрине в духе «борьбы против международного терроризма». Из двух возможных формулировок глобальной роли США – «добрый отец» или «суровый шериф» – президент Дж. Буш решительно выбрал второе. Здесь, видимо, сказалось не только его собственное видение перспективы, но и огромная инерция предыдущего периода в развитии США, которая привела к перекосу всего политического процесса в сторону милитаризации, опасения роста конкуренции со стороны таких потенциально мощных стран, как Россия, Китай и Индия; вера в то, что в области политической деятельности у США не будет ни провалов, ни конкурентов.

Президент Дж. Буш строил свою глобальную стратегию с учетом двух факторов: во-первых, избыточная мощность США, которой хватало на то, чтобы разгромить любого противника и даже почти любую их комбинацию (речь идет, естественно, не о ядерной войне); а, во-вторых, объективная необходимость в лидере международной системы, потому что ожидать консенсуса, когда имеешь дело с тремя достаточно разными группами стран, практически невозможно. Следовательно, нужен лидер и нужна страна, которая хочет быть лидером, т.е. США в их нынешнем виде. Но при этом ожидание лидера может граничить со страхом: каким он окажется в роли лидера: справедливым? вздорным? требовательным?

Упор на военно-политические методы управления мировыми процессами не мог пройти бесследно для ожиданий других стран. Первым почувствовал это на себе Ирак. Однако и другие страны отреагировали на действия Вашингтона. Во-первых, взбунтовались некоторые союзники, считавшие, что такие вопросы, как применение силы за рубежом, не могут и не должны быть прерогативой только одной, пусть и мощной державы. Поскольку весь Запад, включая США, интегрирован в единую систему безопасности, все вопросы этого плана, включая и вопросы применения силы, должны быть плодом коллективных, а не индивидуальных усилий. Позиция, в общем-то, достаточно разумная и обоснованная, но практически мало реализуемая: ни у кого практически нет средств и возможностей воздействовать на США, и если американский президент принимает какое-то решение, каким бы неприемлемым оно не покажется, никто не сумеет его удержать.

Во-вторых, эта эволюция глобальной роли США вызвала и определенные опасения в странах промежуточного пояса. Там политика Дж. Буша была воспринята как начало создания некоей новой системы безопасности, в которой США возьмут на себя военно-политические функции, в том числе и по защите дружественных стран и партнеров, а перед ними поставит перспективу постепенного разоружения, вплоть до отказа от самостоятельной военной политики. Эти страны в силу понятных причин не были готовы к тому, чтобы в области безопасности следовать примеру союзников США. Именно поэтому и зазвучал столь активно мотив «спасения суверенитета» среди стран промежуточной зоны – России, Китая, Индии.

В-третьих, для стран нижнего яруса политика США ассоциировалась с двумя проблемами: завершение разгрома различного рода диктатур и перспектива оккупации и создания проамериканских режимов. В принципе, если бы эта сторона американской глобальной роли была каким-то надлежащим образом уравновешена более позитивной ролью, например, «помощью развитию» или помощью в становлении и развитии институтов демократии, то опасений по поводу новой версии «пакс американа» было бы намного меньше. Степень софистикации в современных странах, особенно в связи с расширенным толкованием проблемы «управляемости», такова, что своего рода обмен помощи в развитии на некоторое ограничение суверенности отдельных стран (это ограничение и без того развивается быстрыми темпами в связи с ростом числа различного рода международных организаций и режимов) был бы вполне возможен. Это, в частности, рассматривается многими политическими партиями и движениями и безотносительно роли США, а просто в связи с ростом взаимозависимости. Нежелание администрации Дж. Буша использовать два рычага глобального влияния – военную мощь и помощь экономике (видимо, в связи с опасениями, что многие в США сочтут это опасным перенапряжением ресурсов) и предпочтение военной стороны пока что играет роль не столько стабилизирующего, сколько провоцирующего характера.
Управляемость и управление в международной системе

Новая структура международных отношений в сущности уже создана. Она явилась результатом не столько целенаправленной, разумной деятельности сообщества, сколько нескольких разнокалиберных, но почти одноплановых процессов: завершение конфронтации периода холодной войны с разрушением одного из полюсов и признанием жизнеспособности модели другого полюса; неодинаковая степень готовности разных стран перейти к построению этой модели и пока что не определившееся отношение к такой перспективе со стороны тех, кто уже занял первые места в глобальной иерархии; существенное ограничение возможностей тех, кто мог бы и хотел бросить вызов складывающейся структуре. Говоря иначе, новая структура, несмотря на то, что она значительно более однородная, чем все прежние, и имеет все шансы на успех, поскольку восприняла более или менее близкие ценности, все же содержит большой элемент несправедливости, а поэтому и не может быть до конца устойчивой.

Надежды на превалирование коллективного интереса в новой международной системе и желание лидера заняться такими источниками беспокойства, как терроризм, упускают из виду фактор неравновеликости участников этой системы и, как следствие, их разного положения в иерархии, что у одних порождает чувство безопасности и благодушия, а у других – беспокойства и незащищенности. Пока что это ведет к обострению отношения к понятию «суверенитет», потому что разная эффективность национальных государственных и производственных систем и, соответственно, разные итоги их правления создают предпосылки для еще большей прозрачности границ и международной интеграции на неправительственном уровне. От этого будут выигрывать более сильные общества и проигрывать те, где недостаток общественно-экономического развития компенсируется мобилизацией ресурсов по государственным каналам.

Если концепция «управляемости» окончательно станет лидирующей идеей деятельности современной международной системы, это во многом позволит пройти достаточно далеко по пути усиления коллективного интереса в противовес индивидуальным. Это, в свою очередь, может еще больше сдвинуть линии противоборства внутри отдельных стран между национально-ориентированными и группами глобалистского толка в пользу последних и тем самым содействовать укреплению международной системы, сцементированной общим интересом.

Центральное значение в решении данных вопросов будет иметь политика США. Их лидерство, объясняемое как их статусом единственной сверхдержавы, так и политикой существующей администрации, имеет разные грани: для одних стран это просто лидерство, признаваемое и одобряемое общественностью (Великобритания, Италия) или воспринимаемое с определенным скепсисом (Франция, Германия); для других – гегемонизм и угроза «порабощения», что, конечно же, вызовет опасения и подозрения. Одна и та же по сути политика, воспроизводимая в разных общественно-политических условиях, может звучать и трактоваться по-разному: либо как «лидерство», и тогда это приемлемая и даже желаемая политика; либо как «гегемонизм» – и тогда это опасность.

Окончательную ясность в эту семантическую и концептуальную мешанину может внести сам Вашингтон: ведь не беспредельно же его желание «спасать» мир от различных угроз. В какой-то момент, чувствуя, что его усилия по выравниванию уровней развития разных стран и, тем самым, созданию более однородной международной среды вызывает все больше критики и подозрений, американский правящий класс может выдвинуть, в качестве спасительной идеи, неоизоляционизм и уход из таких опасных регионов, как Ближний или Дальний Восток, и тогда мировая конфигурация может кардинально измениться. Но пока это всего лишь предположения.