В ВОСПРИЯТИИ РУССКИХ ВОЕННЫХ-ЭВОЛЮЦИЯ СТЕРЕОТИПОВ

Вследствие переноса военных действий против наполеоновских войск в 1813-1814 гг. на территорию западноевропейских государств русские военные получили возможность познакомиться с укладом жизни европейцев, в том числе и жителей французского государства. Более того, в 1815-1818 гг. на территории Франции располагался русский оккупационный корпус, возглавлявшийся графом М.С. Воронцовым, который Россия оставила там на правах державы-победительницы.

Непосредственное знакомство русских с культурой французского народа (в широком смысле этого понятия: быт, традиции, общение с представителями других культур и народов, отношение к политическим режимам и т.д.) произвело достаточно сильное впечатление на военных, которое они захотели сохранить для своих родных и потомков. Таким образом, источниками для исследования восприятия русскими военными французской действительности и особенностей данного процесса стали многочисленные материалы личного происхождения: мемуары, дневники, записки, письма. А.Г. Тартаковский, исследовавший эволюцию мемуарного жанра в русской литературной, художественно-публицистической традиции, сделал общий вывод о том, что эпоха 1812 г. (в это понятие входит и период заграничных походов 1813-1814 гг.) дала мощный толчок развитию отечественной мемуаристики⁹⁷.

Использованные источники в силу особенностей своего происхождения (их написание, вызванное желанием русских военных поделиться переполнявшими их

97

Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика. М., 1980. С. 16.

В частности, в результате исследования материалов личного происхождения стало очевидным, что важным аспектом знакомства русских с современным французским обществом было то, что на их восприятие французской действительности оказали большое влияние стереотипные представления о Франции, широко распространенные в русском обществе в начале XIX в.

Увлечение русского дворянства французской культурой во многом обусловило формирование стереотипных представлений о Франции. Традиция искать в Западной Европе примеры для подражания во всем, от моды до приоритетов во внутренней политике, своими корнями уходит в XVIII в. В результате чего укрепилось вполне определенное стремление русского дворянства жить и воспитывать своих детей в традициях западно-европейской культуры, преимущественно французской. Во Франции все чаще видели пример общества и государства, чье устройство было приближено к идеалу. Русские дворяне знали французский язык, культуру и литературу, общались с французскими эмигрантами, многие из которых после Великой Французской революции 1789 г. жили в России. Таким образом, представляется вполне закономерным, что Франция бьша не только географической, но и психологической реальностью⁹⁸ в общественном сознании России в начале XIX в. в том смысле, что значительной части образованных русских казалось, что они знают о Франции все или почти все.

Источники свидетельствуют о том, что эта уверенность в собственной эрудиции (которую тоже можно считать стереотипом - стереотипом русских о самих себе) была присуща большинству авторов: тем, у кого представлени о Франции носило скорее позитивный характер («земной рай») и тем, у кого оно было окрашено в негативные тона («зараза мерзкой французской революции»).

Кроме того, своим вторжением на российскую землю особенно поведением в Москве, французы вызвали враждебность к себе не только у простого русского народа. Достаточно явственно ее ощутили и дворяне, составлявшие большинство офицеров армии, в том числе авторы мемуаров. Таким образом, вполне закономерный интерес русских к Франции (как к иностранному государству с богатой историей) был подогрет желанием убедиться в справедливости собственных представлений об этой стране.

Исключительный интерес русских к французским реалиям в какой-то мере обусловил то торжественно-приподнятое настроение, которое царило в русских войсках в 1814 г. после пересечения Рейна (тогдашней франко-прусской границы). С первых же шагов по французской территории русские стремились дать возможно более полную картину всего увиденного, тем более что многие из них были разочарованы. Они поражались пустынности и необработанности земель, тяжелейшему существованию французской деревни из-за катастрофической

98

нехватки рабочих рук и непомерных налогов. Мемуаристы были потрясены толпами нищих, бездомных и беженцев, «нападающих на кошелек и сердце прохожего... La belle France! Прелестная Франция — восклицают беспрестанно французы-учители. Вот земной рай!... Переезжаю за Рейн - и где votre belle France! где ваша прелестная Франция!» ⁹.

Таким образом, новые впечатления вызвали переосмысление одного из основных стереотипов о Франции - как об обществе и государстве, чье устройство приближено к идеалу. И те из русских современников, кто надеялся найти этому подтверждение, вынуждены были признать, что они наблюдают вполне реальную страну с самыми тривиальными проблемами. А те, кто считал, что после 1789 г. Франция вступила в период регресса, нашли подтверждения своему мнению о «негодной Франции» .

Первоначальные представления о Франции во многом повлияли на восприятие русскими реальности. Например, для большинства источников характерны удивление по поводу слишком большого для понимания русского человека количества театров (в это понятие мемуаристы включают увеселительные заведения самого разного толка) а также стремление отметить наличие или отсутствие церквей в каждом населенном пункте, их внешний и внутренний декор и ухоженность.

Одни мемуаристы, осуждая вредное влияние театров, отвлекающих от регулярного посещения церквей, квалифицируют это как одно из симптоматичных последствий революции, свидетельствующих о регрессе французского общества.

Другие же оценивают положительно степень прогрессивности этого общества, предоставляющего гражданину право выбора: «Мне нравится то, что здесь для всякого свои занятия; например, в этот день (описание праздника Успения Пресвятой Богородицы в Париже — Авт.) обедня, процессия и театр в одно время: кому что нравится, тот гуда и идет...»¹⁰¹.

В источниках отразился также и процесс формирования новых стереотипов: о хороших дорогах, о «национальной привычке к неопрятности»¹⁰². Мемуаристы единодушно делают вывод о невежестве низших и средних слоев населения, поверхностность образования французской аристократии. Особенно разительным свидетельством этому были крайне скудные представления французов о России и населяющих ее «северных варварах».

Информативность записок о 1814 г. очень велика: от традиции французского народа пользоваться каминами и осить сабо до особенностей архитектуры, городской планировки. Это свидетельствует о том, что в период следования русских от Рейна до Парижа в 1814 г. происходили процессы накопления новых впечатлений и сопоставления их с заранее имевшимися представлениями и

99

ожиданиями. Дополнительными доказательствами этому также служат высокая степень эмоциональной насыщенности записок и частое отсутствие логики в повествованиях о 1814 г., что можно проиллюстрировать на примере выражения чувств искреннего удивления и разочарованности при виде бедности и разоренности населения страны, пережившей революцию и около 20 лет непрерывных внутренних и внешних войн.

Кульминацией складывания в сознании русских нового образа Франции, основанного как на трансформированных старых стереотипах, так и на новых впечатлениях, стало их пребывание в Париже. Именно в этот период русские осознали, что несоответствие французской действительности их ожиданиям вовсе не случайно, и не обусловлено только специфическими военными условиями.

Как уже отмечалось, многие авторы обращали внимание на многочисленные увеселительные заведения во Франции, предполагая склонность французов любого социального слоя к развлечениям и «трактирам», но именно в Париже, наблюдая попытки парижской толпы свергнуть статую Наполеона с Вандомской колонны на одноименной площади, они единодушно приходят к выводу о ветрености и непостоянстве, как отличительных характеристиках всего французского народа. Кстати, этот стереотип, сложившийся априори, — один из самых излюбленных у русских авторов и часто они испытывали удовлетворение, наблюдая то, что их ожидания подтверждаются реальностью именно в данном случае.

Еще во время движения по провинции русские мемуаристы отмечали те или иные проявления большей свободы французского общества по сравнению с русским-Но именно применительно к Парижу они приходят к выводу, что большая степень индивидуальной свободы является реальной характеристикой гражданского общества Франции. Этот вновь сформировавшийся стереотип является общим для всех мемуаристов. Но давая ему разную оценку, в зависимости от собственного мировоззрения (одни доказывают, что эта свобода расширяет права личности, другие же усматривают в ней лишь угрозу нравственности), русские мемуаристы акцентируют внимание на разных аспектах жизни французского общества (или гласность судопроизводства, или продажа порнографических изданий в Париже средь бела дня и т.п.).

К такому проявлению индивидуальной свободы, как возможности высказывать свои политические взгляды, все авторы отнеслись скептически. Эта «страсть к новостям», по их мнению, есть лишь дополнительное подтверждение представления о французах, как о «беззаботных и ветреных»¹⁰³.

Этот стереотип, единодушно признанный русскими, логично подводил их к размышлениям о непатриотичности французского народа, не организовавшего всенародное сопротивление войскам союзников. А поведение парижан, встретивших последних с нескрываемым интересом 19 марта 1814 г., становится почти классическим примером, приводившимся в доказательство непатриотичности французов, а также того, что Париж — это квинтэссенция настроений, чувств, духовной жизни всего французского народа (еще один новый стереотип). Обе характеристики оценены мемуаристами как недостатки французов, особенно в сравнении с поведением русского народа в 1812 г.

¹⁰³ Маевский СИ. Мой век или история генерала Маевского (1779-1848) // Русская старина. 1873. Т. 8. С. 287.

Вообще, сравнения с Россией — это общий постоянный фон, который присутствует буквально в каждом источнике личного происхождения. И это также является одним из свидетельств происходившего процесса переосмысления стереотипов. Одни мемуаристы, признающие во ранции идеал общества и государства, пытаются выяснить, чем она лучше отечества (ситуация в нем известна лучше всего); другие, уверенные в регрессе французского общества после 1789 г., стремятся найти тому подтверждения и, значит, доказать правильность русской модели.

Информативность записей о французской столице в 1814 г. не ниже, чем таковых о провинции того же года. Пребывание в Париже было не только кульминацией процесса осмысления французской действительности, оно одновременно послужило его катализатором. Заранее имевшиеся у русских стереотипы подтверждались или трансформировались благодаря непосредственным впечатлениям, формировались новые стереотипы.

Почти противоположные трактовки обстоятельств въезда Бурбонов в Париж и реакции парижан на это событие русскими мемуаристами являет собой пример попытки подогнать наблюдаемую реальность под свои представления о политических настроениях парижан, или точнее — под собственное желание видеть у них вполне определенный настрой относительно Людовика XVIII. Одни пишут о том, что въезд королевской семьи сопровождался всеобщим торжеством и ликованием в Париже, а другие — о том, что парижане выразили куда больше радостных и восторженных чувств по поводу вхождения в город союзников, чем своих будущих правителей.

Конкретных стереотипов по этому поводу у русских сложиться не могло, так как политическая ситуация во Франции достаточно резко поменялась буквально накануне их вступления в Париж. Они сами участвовали в изменении этой ситуации. И, поэтому, у них могли быть только предположения по этому вопросу. Одни логически выводили из поражения Наполеона неизбежность возобладания роялистских настроений, другие, напротив, считали ослабление бонапартистских течений временным явлением — лишь на период пребывания войск союзников на территории Франции. И, конечно, большую роль в формировании собственного мнения русских на этот счет играли их личные политические пристрастия, а также настроения тех парижан, с которыми они общались.

Итак, рушились или эволюционировали старые стереотипы, формировались новые; иногда мемуаристы пытаются представить действительность не такой, какой она была на самом деле, а такой, какой им хотелось бы ее видеть. Вообще источники о 1814 г. отличаются особой эмоциональностью, риторичностью, во многих из них сквозит разочарование. Это разочарование было вызвано не столько несовершенством реалий, сколько тем, что несовершенной оказалась реальная жизнь не где-нибудь, а во Франции. Ведь русские были почти уверены, что там должно быть не так, как везде. Разочаровались не в том, что нашли во Франции, а в том, что не смогли найти чего-то воображаемого. Сожалели о потерянных иллюзиях.

Несмотря на значительно большую временную протяженность периода с 1815 по 1818 г., материалы об одном 1814 г. намного полнее. Здесь необходимо оговориться, что речь идет не только о письмах и дневниках, но и о мемуарах. Да,

многие из них написаны после событий 1814-1818 гг., но разница видна, между текстами о 1814 г. и о 1815-1818 гг. одного автора, и, особенно, между текстами мемуаристов, описавших только один 1814 г. и тех, кто был в оккупационном корпусе и описал также и 1815-1818 гг.

Записки о 1815-1818 гг. отличаются не только меньшей информативностью, но и более слабыми эмоциональной выраженностью и стремлением мемуаристов к обобщениям и выводам. Другими словами именно в 1814 г. сознание русских военных пережило своеобразную эмоциональную встряску, именно этот год стал тем моментом, когда поток новых впечатлений вызвал процесс переосмысления априори сложившихся представлений, заставил русских по-новому взглянуть на вещи, знакомые, казалось бы, с детства.

Вторичное вступление в пределы Франции, и в Париж в 1815 г. уже не воспринималось как экстраординарное событие и не вызвало той же бури эмоций. Для тех же, кто служил в оккупационном корпусе в 1815-1818 гг., воспоминания об этих трех годах затушевали всплеск эмоций 1814 года. Привыкнув к реальностям чужой страны, авторы все меньше уделяют внимания описанию ее особенностей, а скорее приводят все новые свидетельства высказывавшимся ими ранее мнениям и оценкам Франции, а часто, вообще, больше места уделяют рассказу о внутренней жизни в корпусе.

В 1815-1818 гг. процессы осмысления стереотипов и сопоставления их с действительностью развиваются по нисходящей. Этот период представляет собой заключительный этап в формировании новых представлений. Четко прослеживается изменение общего тона записок. Доминирует спокойное изложение фактов, описание ситуаций, констатация тенденций и закономерностей, намного меньше присутствует риторики. Русские офицеры больше не удивляются ни поведению и образу жизни французов, ни своим собственным о них представлениям, их соответствию или несоответствию.

В источниках отразились не только основные этапы процесса переосмысления действительности (нарастание — движение к Парижу в 1814 г., кульминация — пребывание в Париже, спад — пребывание на территории Франции в 1815-1818 гг.), но и его внутренний механизм.

Во-первых, формируется комплекс свежих впечатлений о созерцаемой действительности, что отразилось в самой разнообразной информации о современной ситуации во Франции.

Во-вторых, осуществляется сопоставление их с заранее имевшимися стереотипными представлениями. Этот этап отразился в источниках непосредственно через соответствующие лексические единицы («Я спрашивал, где та очаровательная Франция, о которой нам гувернеры говорили...»¹⁰⁴) или опосредованно, через выражение авторами своих эмоций: разочарование в случае несоответствия реальности априори сложившимся представлениям о ней («Ну! брат уж земелька хваленая Франция. Не стоит выеденова яйца»¹⁰⁵) или удовлетворения в случае их совпадения.

В-третьих, происходит трансформация стереотипа, более или менее

¹⁰⁴ Записки Н.Н.Муравьева // Русский архив. 1886. Кн. I. С. 75.

¹⁰⁵ Письмо кн. А.Щербатова от 28 февраля 1814 года // Щукинский сборник. Вып. 9. М., 1903. С.
189.

значительная — в зависимости от обстоятельств (объем новых впечатлений, степень их несоответствия старому стереотипу, уровень образования и интеллектуального развития автора).

Образ Франции и ее народа, сложившийся в сознании русских военных, был достаточно многогранным. Мемуаристы стремятся в своих записках указать и явные недостатки и столь же очевидные достоинства французской действительности.

В большинстве записок доминирует настроение разочарования, объективно заключавшееся в осознании того, что реальная жизнь во Франции далека от того идеала, который существовал в их воображении и отдельные подтверждения которому им удалось все же найти (прогрессивность французской государственности: гражданская свобода, гласность суда и т.п.) Другие же констатируют свою удовлетворенность в том, что на примере Франции убедились воочию в гибельности революционных потрясений для общества.

Важным итогом, общим для всех мемуаристов, был отказ от убежденности в том, что они, зная французский язык, литературу и искусство, представляют жизнь французского государства и народа. Многое в традициях, поведении и общем духе французов для них осталось непонятным. Таким образом, в сознании русских рухнул образ Франции, ранее представлявший собой своеобразную психологическую реальность.

Русские военные пересекали в 1814 г. границу Франции и Пруссии с заранее имевшимися у них представлениями о Франции. Их интерес к этой стране, кроме того усилился после известных событий 1812 г. Под влиянием потока новых впечатлений в их сознании начались процессы переосмысления стереотипов, которые отразились в исторических источниках личного происхождения. Изучение последних дает основание утверждать, что наиболее частыми результатами этих процессов можно назвать формирование комплекса новых стереотипов, а также трансформация старых (при наличии и более редких, о которых упоминалось выше).

Таким образом, опираясь на исторические источники, можно не только воспроизвести картину событий и исторических фактов или борьбу мнений современников. На материалах личного происхождения возможно также изучать более глубокие процессы формирования и развития сознания современников: у отдельного индивида, у определенного социального слоя и, наконец, у целого общества. Итак, изучение текстов неофициальных документов может способствовать решению многих проблем трактовки исторических явлений, в восприятии и оценке которых современниками значительную роль играли сложившиеся в тот период времени и в том обществе стереотипы и их эволюция.

Фролова О.Е.

ВОСТОК И ЗАПАД В РУССКОМ

ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОМ

ТЕКСТЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

П.М. Бицилли в статье 1922 г. «Восток и Запад в истории Старого Света»

строил свои рассуждения на трех основных оппозициях: а) «антагонизм Востока и Запада в Старом Свете может значить не только антагонизм Европы и Азии. У самого Запада имеются свой Восток и свой Запад (романо-германская Европа и Византия, потом Русь) и это же применимо к Востоку»; б) «борьбой двух начал история Старого Света не исчерпывается: слишком уж много в нашем распоряжении также и общих, а не борющихся начал»; в) «концепции истории Старого Света, как истории дуэли Запада и Востока, может быть

1 0f\

противопоставлена концепция взаимодействия центра и окраин» .

В художественной литературе отразилось представление о мире и о других странах, присущее русской культуре. Художественный текст отражает реальность не прямо. Литература не фиксирует точно закономерности исторического процесса, а создает аналог мифологического понимания мира. И если культура признает некоторые тексты вершинными или классическими, то формулировки, данные в них, также признаются в высшей степени авторитетными и служат своеобразным метаязыком для описания более поздних явлений.

Наша задача — проанализировать, каким образом представлены Восток и Запад в русской повествовательной художественной прозе первой половины XIX в. на материале художественных текстов А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и Н. В. Гоголя¹⁶⁷.

Реализация понятий «Восток/Запад» в художественном тексте происходит на нескольких уровнях: во-первых, на уровне организации и конструирования художественного пространства литературного произведения; во-вторых, на уровне персонажей произведения; в-третьих, на уровне восприятия и оценки.

Конструирование и обустраивание художественного пространства зависит от нескольких обстоятельств: локализации сюжета, выбора места для кульминационных событий и «выноса» некоторых событий за пределы сюжетного действия.

Уровень организации и конструирования художественного пространства русской прозы первой половины XIX в. отражает и реальную, и «литературную» действительность. Действие в повествовательных художественных текстах первой половины XIX в. разворачивается в вымышленном пространстве, которое создано как преобразованное реальное. В художественное, названное реальными топонимами, пространство «встраиваются» вымышленные локусы: Белогорская крепость («Капитанская дочка»), деревни и поместья цикла «Повести Белкина», романа «Дубровский» и поэмы «Мертвые души» (Жадрино, Ненарадово, Горюхино, Кистиневка, Покровское, Маниловка, город NN), хутора в цикле «Вечера на хуторе близ Диканьки». Очевидно, что масштаб собственно литературной географии не соразмерим с реальными топонимами - Петербург, Москва, Казань, Оренбург, Париж, Рим, которые служат ориентирами в художественном пространстве русской прозы первой половины XIX в. Большинство литературных топонимов расположено на российской территории. Несоразмеримость масштабов литературной, вымышленной географии и реальных

¹⁰⁶ Бицилли П.М. «Восток» и «Запад» в истории Старого Света// Избранные труды. М., 1996. С. 645.

¹⁰⁷ Художественные тексты цитируются по следующим изданиям: Гоголь ИВ Собр. соч. В 6-ти т. М.,
1959; Лермонтов М.Ю, Собр. соч. В 4-х т. М , 1958-1959; Пушкин А. С. Собр. соч. В 10-ти т. М.,
1981.

топонимов, включенных в художественный текст, подчиняет и собственно литературную географию, также ориентированную по сторонам света Восток/Запад.

Что касается организации пространства русской художественной прозы первой половины XIX в., сфера референции выглядит следующим образом: Франция - «Арап Петра Великого», «Пиковая дама»; Италия - «Рим»; Польша -«Княгиня Лиговская», «Тарас Бульба», «Страшная месть»; Турция — «Кирджали», «Ашик-Кериб»; Россия (Украина, Кавказ) — «Арап Петра Великого», «Повести Белкина», «Рославлев», «Дубровский», «Пиковая дама», «Египетские ночи», «Капитанская дочка», «Вадим», «Княгиня Лиговская», «Я хочу рассказать вам...», «Герой нашего времени» «Штосе», «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Старосветские помещики», «Тарас Бульба», «Вий», «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Невский проспект», «Нос», «Портрет», «Шинель», «Коляска», «Записки сумасшедшего», «Мертвые души».

Как видно из приведенного выше списка, действие большинства художественных текстов первой половины XIX в. происходит в России. В этой зоне также существует центр (Петербург, Москва) и периферия (провинция средней полосы, Кавказ).

Из перечисленных выделяются два произведения: в незаконченной повести «Рим» действие происходит в Италии и Франции; в сказке «Ашик-Кериб» — в Турции. «Ашик-Кериб» — уникальное произведение и в жанровом отношении: единственная прозаическая сказка в наследии А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и Н.В. Гоголя. Действие нескольких произведений вынесено в пограничную зону Российской империи: «Кирджали», «Герой нашего времени», «Тарас Бульба».

В нескольких произведениях перемещение героя за российские границы вынесено за пределы сюжетного действия: смерть Сильвио в Греции («Выстрел»); пребывание Бурмина во Франции во время войны 1812 г. («Метель»), путешествие Лугина по Италии («Штосе»).

Западная зона в художественных текстах охвачена шире (Франция, Италия, Польша), чем восточная, и представлена в двух направлениях: собственно западном и юго-западном. Восточная зона смещена к югу и более разработана, хотя и сосредоточена на более компактной территории (Кавказ, Турция). В первой половине XIX в. в русской прозе Восток предстает как южно-восточная граница России и сопредельные с ней территории.

На уровне персонажей художественного текста также реализуются понятия Восток/Запад, которые становятся относительными и определяются по отношению к своему/чужому. Эта оппозиция, по-видимому, является одной из самых ранних в