Глава 3. Продвижение моравских братьев: начало протестантского миссионерского движения

Подъем римско-католического миссионерского движения, происшедший во времена католической контрреформации XVI в., был значительно мощнее протестантского миссионерского движения. Большая часть реформаторов не считала своей главной целью миссионерскую деятельность, охватывающую многие стороны. Более значительным казалось протестантам сохранение собственных позиций перед лицом римско-католической оппозиции и создание новой базы в Европе. Для заморских предприятий у них не оставалось ни времени, ни людей. Более того, протестанты не имели такой возможности, как у католиков, для организации зарубежных миссий. Католики по большей части жили в странах, имеющих выход к морю, следовательно, могли путешествовать и жить под защитой исследователей и торговцев. Не имевшие доступа к морю швейцарские и немецкие государства, бывшие ранним оплотом протестантизма, не могли предоставить протестантам возможности широкого доступа в иностранные земли. Более того, протестанты не имели готовой миссионерской армии, подобной монашеским орденам римских католиков.

Другим фактором была протестантская теология, ограничивавшая понимание и принятие миссионерского движения. Мартин Лютер был настолько уверен в скором пришествии

Христа, что не учел необходимости создания зарубежных миссионерских организаций. Позднее он оправдывал свою позицию утверждением, что Великое поручение относилось только к новозаветным апостолам, которые успешно выполнили свою обязанность, распространив Евангелие по всему известному им миру, освободив, таким образом, от этой работы последующие поколения. Кальвинисты обычно использовали те же аргументы, прибавляя к ним доктрину избранности. Таким образом, организация миссионерского служения оказывалась излишней, если Бог уже избрал тех, кого Он спасет. Сам Кальвин, однако, хорошо относился к миссионерскому движению. Он не только отправил десятки проповедников на свою родину, во Францию, но также назначил четырех миссионеров вместе с несколькими французскими гугенотами организовать колонию и евангелизировать индейцев в Бразилии. К сожалению, это предприятие, начавшееся в 1555 г., скоро закончилось трагически: предатель, вождь Вильганон (Villegagnon), продался португальцам, которые и разграбили только что возникшую колонию, оставив нескольких ее жителей без защиты, и они погибли от рук иезуитов.

В XVII в. усилились попытки организовать миссионерское движение в среде протестантов, но, кроме работы в американских колониях (см. гл. 4), ни одно из подобных мероприятий не имело продолжения. Более устойчивый интерес к зарубежным миссиям проявили квакеры, и в 1661 г. Джордж Фоке (George Fox) направил трех своих братьев по вере миссионерами в Китай; но эта группа так и не достигла пункта назначения. Несколько лет спустя Юстиниан фон Вельтц (Justinian von Weltz), первый зарубежный миссионер-лютеранин, отплыл в Суринам, расположенный вдоль атлантического побережья Южной Америки, где отдал свою жизнь в безуспешной попытке организовать христианскую миссию.

Первый серьезный подъем протестантского миссионерского движения произошел в XVIII в. В этот период протестанты в большей степени начали осознавать свою ответственность за евангелизацию людей, оставшихся без благовестия. Среди тех, кто первым принялся за дело, были лютеране - лютеранские пиетисты, такие, как Филипп Якоб Шпенер и Август Герман Франке (Philip Jacob Spener and August Hermann Francke), отказавшиеся от холодного формализма государственных церквей. Франке, профессор университета в Галле (Halle), превратил школу в центр континентального пиетизма, евангелизма и миссионерского движения XVIII в. Однако многие церковные лидеры и теологи XVIII в. не считали зарубежные миссии приемлемым образцом христианского служения, и пиетисты часто становились объектом насмешек и презрения. Их называли энтузиастами, жрецами Ваала, еретиками, лжелютеранами и опасными людьми, но убежденность в правоте своей позиции заставляла их действовать.

Первый толчок к созданию протестантских миссий дал король Дании Фридрих IV, сам пиетист, обратившийся к миссионерам Галля с просьбой евангелизировать людей в его заморских владениях, в частности, в Транкебаре вдоль юго-восточного побережья Индии. Бартоломей Цигенбальг и Генрих Плютшау (Bartholomew Ziegen-balg and Henry PMtschau) (см. гл. 5) добровольно вызвались сделать это, дав рождение датско-галльской миссии. А в 1714г. открылся колледж в Копенгагене, готовивший миссионеров, среди которых был и великий Ханс Эгеде, организовавший миссионерскую колонию в Гренландии в 1722 г.

Самым примечательным миссионером XVIII в., служившим при датско-галльской миссии, был Кристиан Фридрих Шварц (Christian Frederick Schwartz), преданный лютеранин, отправившийся в Индию в 1750 г. и честно проработавший там до самой своей смерти сорок восемь лет. Большая часть его миссионерской жизни прошла в путешествиях вдоль берегов Индии, в проповеди Благой вести и организации церквей, что было бы невозможно без отличного знания нескольких языков и диалектов. Хотя он остался одиноким и не имел собственных детей, он проводил очень трепетное служение с детьми, выросшими в вере и пополнившими ряды церкви в Танджуре до двух тысяч человек. За время его жизни датско-галльская миссия значительно выросла, только из Галля приехало около шестидесяти миссионеров, но восторженный дух энтузиазма прежних лет уже угасал. К моменту его смерти на вакантные должности в миссии нашлось всего лишь несколько добровольцев.

К счастью, упадок датско-галльской миссии не прозвучал погребальным звоном для ранних протестантских миссий. На сцене появилась другая группа, также возникшая под влиянием пиетизма Галля. Вскоре она развилась в одну из крупнейших миссионерских церквей во всей истории. Моравские братья, вышедшие из Unitas Frat-rum, при поддержке великого графа Цинцендорфа (Zinzendorf), приняли близко к сердцу Великое поручение, проложив дорогу великой эре современного миссионерского движения. Только в XVIII в. моравские братья организовали миссионерские поселения на Виргинских островах (1732), в Гренландии (1733), Северной Америке (1734), Лапландии и Южной Америке (1735), в Южной Африке (1736) и Лабрадоре (1771). Их основной целью стало распространение Евангелия до края земли. Это была их всепоглощающая страсть, которая очевидным образом проявлялась в соотношении миссионеров и прочих работников в миссиях. Отношение было один к шестидесяти, что казалось замечательным достижением по сравнению с соотношением один к пяти тысячам в протестантизме в целом.

Одной из уникальных черт моравского миссионерского движения, позволивших ему иметь такой большой процент миссионеров, служивших за рубежом, было то, что все миссионеры должны были по положению обеспечивать себя сами. Движение моравских братьев являлось движением, возникшим из среды мастеровых. Им казалось естественным, что миссионеры должны воспользоваться своей профессией во время жизни за границей. Моравские братья-миссионеры считали добровольные пожертвования явно недостаточными для финансового обеспечения задачи всемирного евангелизма. Поэтому единственным выходом для христиан, желавших стать миссионерами, было продолжать заниматься своим ремеслом.

В Лабрадоре моравские миссионеры поддерживали себя своим собственным трудом, достаточным не только для обеспечения собственных потребностей, но и для помощи нуждающимся эскимосам. Они имели корабли, и вели торговлю, и своим примером сумели вызвать у эскимосов интерес к различным деловым предприятиям. Результатом их служения явилось не только благовестие людям, но и значительный подъем экономики региона. В Суринаме, на северо-восточном берегу Южной Америки, моравские братья организовали ряд предприятий, включая швейные мастерские, мастерские по изготовлению часов и пекарни. По мере роста экономического благосостояния возрастало и духовное влияние братьев, и моравская церковь стала в этой стране процветающей церковью.

"Самым важным вкладом моравских братьев, - пишет Уильям Данкер (William Danker), - был их упор на то, что каждый христианин является миссионером и должен свидетельствовать своим повседневным трудом. Если бы другие христиане более усердно изучили пример моравских братьев, возможно, деловой человек занял бы почетное место в расширяющемся христианском миссионерском мире рядом с проповедником, учителем и врачом".

Одним из величайших миссионерских деятелей и человеком, сделавшим так много для успешного продвижения протестантских миссий в XVIII в., был аристократ немецкого происхождения, граф Николай Людвиг фон Цинцендорф (Nicolaus Ludwig von Zinzendorf). Цинцендорф имел столь мощное влияние на протестантское христианство раннего периода, что оно во многом приравнивалось или даже превосходило влияние известных Джона Уэсли и Джорджа Уайтфилда Он явился новатором в области экуменистического евангелизма, основал моравскую церковь и стал автором множества гимнов, но главное - он организовал миссионерское движение мирового масштаба, подготовившее сцену для Уильяма Кэри и миссий Великого века, которые последовали за ним.

Цинцендорф родился в 1700 г. в богатой и знатной семье. Смерть отца и последовавший за этим повторный брак его матери привели к тому, что он воспитывался у бабушки и тети. Их теплое евангельское благочестие в духе пиетизма заполнило его сердце интересами духовного плана. Его раннее домашнее обучение было продолжено формальным образованием. В возрасте десяти лет его отправили учиться в Галль, где он попал под влияние вдохновенного учения великого лютеранского пиетиста Августа Германа Франке. Здесь Цинцендорф вошел в группу молодых единомышленников, и из их союза образовался "Орден зерна горчичного", христианское братство, настроенное на любовь ко "всему человечеству" и на распространение Евангелия Из Галля Цинцендорф отправился в Виттенберг изучать закон и готовиться к государственной службе - единственное занятие, приемлемое для аристократа. Но ему не хотелось такого будущего Он мечтал о христианском служении, однако порвать с семейными традициями считал немыслимым. Так он колебался, пока в 1719 г. с ним не произошел случай, перевернувший всю его жизнь. Во время путешествия по Европе в одной из картинных галерей он увидел картину (Ессе Homo кисти Доменико Фети), на которой был изображен Христос в терновом венце, с надписью, гласившей: "Все это Я сделал для вас, а что вы делаете для Меня?" В этот момент Цинцендорф понял, что никогда не будет счастлив, живя жизнью аристократа. Несмотря ни на что, он будет служить Спасителю, Который так много пострадал ради его спасения.

Однако в осознанное христианское служение он был вовлечен только в 1722 г, когда группа протестантов-беженцев искала укрытия в его поместье в Бертельсдорфе, позже названном Гернгут, что значит "град Господень". Он предложил беженцам укрыться на его земле, несмотря на возражения со стороны других членов его семьи, и это стало поворотным моментом в развитии моравского движения Гернгут разрастался, росла и молва о щедрости графа. Религиозные беженцы продолжали прибывать, и вскоре поместье стало походить на цветущую общину, усеянную новыми домами и магазинами Но с увеличением общины возрастали и проблемы Различное религиозное прошлое поселенцев создало почву для разногласий, и не раз само существование Гернгута находилось под угрозой.

В 1727 г., через пять лет после появления первых беженцев, изменилась вся атмосфера. Период духовного обновления достиг своего апогея в службе причастия 13 августа, выразившись в великом пробуждении, когда, по словам присутствовавших на этой службе, на Гернгут сошел Святой Дух. Нет никакого сомнения в том, что эта великая ночь пробуждения внесла новую свежую струю в отношение к миссионерской деятельности, которая стала главной характеристикой моравского движения. Мелкие доктринальные разногласия перестали быть предметом споров и дискуссий. Напротив, возник сильный дух единства и высочайшей зависимости от Бога. Этот дух моравы старались поддерживать на протяжении более ста лет.

Прямое участие графа в миссионерской деятельности за границей началось спустя годы после великого духовного пробуждения. Цинцендорф посетил коронацию датского короля Кристиана VI. Во время празднеств он был представлен двум коренным гренландцам (обращенным Хансом Эгеде) и негру-рабу из Вест-Индии. Их рассказы о нуждах в миссионерском благовестии произвели на него огромное впечатление, и он пригласил негра посетить Гернгут, а сам вернулся домой с ощущением необходимости срочных действий. И менее чем через год два моравских миссионера были назначены на Виргинские острова, а за два десятилетия после этого моравы отправили миссионеров больше, чем все протестанты (и англикане) вместе взятые за предыдущие два века.

Хотя Цинцендорф в основном известен как руководитель миссионерского движения, он с готовностью участвовал в самой работе. В 1738 г., через несколько лет после отъезда первых миссионеров в страны Карибского бассейна, Цинцендорф взялся сопровождать трех новых добровольцев, которые должны были присоединиться к ранее отправившимся братьям. Однако на месте их ожидало печальное известие о заточении их коллег в тюрьму. Цинцендорф не стал терять времени зря, использовав свое высокое положение и авторитет, чтобы освободить их. Во время своего пребывания там он вел ежедневные службы для негров, а также изменил организационную структуру и территориальное распределение миссионеров. Когда он удостоверился в том, что миссионерская работа наладилась, он вернулся в Европу, чтобы через два года вновь отплыть, на этот раз к американским колонистам. Там он трудился наравне с братьями, работавшими среди индейцев, посещал моравские и лютеранские приходы, стараясь привести их к единству; однако не преуспел в этом. Лютеране отрицали его экуменистический настрой, а индейцы противились его влиянию.

Хотя Цинцендорф отказался от аристократической жизни, он не мог избавиться полностью от высокомерия и тщеславия, отчего ему было очень трудно работать с рядовыми миссионерами. Он открыто презирал жизнь в пустыне и не мог выносить тяготы ежедневной миссионерской работы. Он смотрел на индейцев как на нецивилизованных и грубых людей и не допускал нарушения своего уединения. Удивительным образом его неспособность общаться и ладить с ними сочеталась с желанием благовествовать им. Цинцендорф был прежде всего миссионерским руководителем, и до того как покинуть Америку, он назначил еще двадцать миссионеров на работу в американской индейской миссии.

Цинцендорф в течение тридцати трех лет являлся организатором всемирной сети миссионеров, нуждавшихся в его руководстве. Его методы оказались простыми и практичными и вынесли испытание временем. Все его миссионеры были простыми людьми, прошедшими не столько теологическую, сколько проповедническую подготовку. Как самостоятельные евангелисты они должны были работать вместе с будущими обращенными, как с равными, свидетельствуя о своей вере словом и жизненным примером. Задачей миссионеров становилось только благовестие. Строго избегалось вовлечение в местную политику и экономические дела. Их вестью была любовь Христа - очень простое евангельское послание - с намеренным невниманием к доктринальным истинам до обращения; и даже после принятия веры эмоциональный мистицизм преобладал над теологическим учением. Прежде всего моравские миссионеры были целеустремленными людьми. Служение стало главным в их жизни. Они оставляли жен и детей ради дела Христа. Молодым советовали оставаться холостыми, а если разрешался брак, то невесту часто выбирали по жребию.

Пример подобной целеустремленности являл собой сам Цинцендорф. Жена и дети графа часто оставались одни, а он путешествовал по Европе и по всему миру, и его длительное отсутствие во многом осложнило отношения в семье. Когда он был в отъезде, все дела вела его жена, Эрдмут. Она была женщиной умной, но не смогла сохранить священные узы брака в гармонии. Ни для кого не было секретом, что супруги охладели друг к другу и что за последние пятнадцать лет их брак превратился в формальную связь. Тем не менее смерть жены стала причиной горьких слез Цинцендорфа. По свидетельству Джона Уейнлика (John Wein-lick), его биографа, "...горе графа обостряли угрызения совести. Он не был справедлив по отношению к Эрдмут. Нельзя сказать, что он не хранил ей верность во время долгих периодов разлуки; но он поступал безрассудно, забыв, что она была женщиной, его женой и матерью его детей".

Когда год траура закончился, Цинцендорф женился на Анне Нитхман (Anna Nitchmann), крестьянке, многие годы сопровождавшей его вместе с другими коллегами в дальних поездках. Более года этот брак держался в секрете, частью для того, чтобы предотвратить семейный скандал по поводу женитьбы на представительнице низкого сословия. Несмотря на неблагородное происхождение, Анна была преданной моравской сестрой. Вторая жена имела сильное идеологическое влияние на Цинцендорфа, особенно в области мистицизма, что повлекло за собой большие проблемы в миссионерской организации.

Под руководством графа моравская церковь много внимания уделяла теме смерти Христа. Еще ребенком он размышлял о смерти и страданиях Господа, а его призыв к служению очевидным образом проявился тогда, когда он увидел картину, изображающую страдания Христа. Шло время, и то, что когда-то считалось главным, превратилось в серьезное препятствие. Вся церковь, казалось, увлеклась крайней формой мистицизма. Моравские братья и сестры стали принижать собственную значимость и ценность, а смерть Христа описывали жуткими образами. В циркулярном письме церквам Анна (за несколько лет до замужества) писала: "Как маленький, бедный червяк, я хочу спрятаться в Его ранах". Цинцендорф же говорил о братьях, как о "маленьких, кровавых червячках в море благодати". Был образован орден "маленьких дурачков", и Цинцендорф призывал его членов вести себя, как маленькие дети, и думать о себе, как о "маленьких рыбках, плавающих в море крови" или "маленьких пчелках, сосущих раны Христа".

В навязчивой идее моравов относительно физической смерти Христа нельзя видеть лишь странное отклонение от евангельского христианского наследия. Последствия этого явления могли коренным образом сказаться на судьбе христианских миссий. Чем более мистичными и интравертными становились моравские братья в сопоставлении своих чувств с физическими страданиями Христа, тем меньше их заботили нужды других. В частности, менялось их отношение к миссионерскому движению. Они рассматривали приобретенный мистический чувственный опыт как свидетельство

своей полной духовности и недооценивали практическую сторону своей веры. На активных миссионеров они смотрели свысока, потому что те еще не достигли высокого полета духовности мистиков, а в результате страдало все дело миссионерства.

Это могло бы причинить большой вред великому миссионерскому движению, но, к счастью, граф пришел в себя до того, как это произошло. Признав, что положение церкви "пришло в значительный упадок" и что он сам, "по-видимому, явился причиной этого", Цинцендорф смог преодолеть "это короткое, но страшное" заблуждение и направить своих последователей по старому и проверенному курсу. Определенно, один этот факт говорит о величии его личности.

Вклад Цинцендорфа в дело миссионерского служения замечателен еще тем, что множество мужчин и женщин вняли его зову и бросили все ради проповеди Евангелия. Их единственным побуждением была жертвенная любовь Христа к миру, и с этим посланием они шли до края земли.

Кроме графа Цинцендорфа, более других в дело основания моравской церкви был вовлечен Христиан Дейвид. Он отвечал за привлечение в поместье Цинцендорфа братьев (из Unitas Fratrum), беженцев, разбросанных по всей Европе. Дейвид родился в Моравии в 1690 г. в католической семье. В ранней молодости он был преданным католиком, ревностно соблюдал все ритуалы, праздники и поклонялся Деве Марии. Позже он вспоминал, что его сердце горело религиозным рвением, как жаркая печь. Но, несмотря на свою искреннюю религиозность, он не имел глубокого понимания истинного христианства, пока его не отослали из родного дома служить учеником в семью мастера, среди членов которой тайно хранилось тепло евангельской веры. Но даже тогда откровение христианского учения осталось для Христиана не до конца понятным. Только в двадцать лет он приобрел Библию, которую прежде никогда не видел.

В 1717 г., в возрасте двадцати семи лет, Дейвид обратился, а вскоре после этого, вдохновляемый своей преданной женой Анной, стал странствующим проповедником. Во время странствий он встречал сотни отчаявшихся и преследуемых христиан, искавших прибежища, где можно было бы свободно поклоняться Христу. Испытывая боль и тревогу за судьбу этих людей, в 1722 г. он встретил Цинцендорфа, и они объединили усилия по организации Гернгута. В последующие годы Дейвид действовал как представитель Цинцендорфа, путешествуя по Европе и набирая поселенцев.

Христиан Дейвид был по профессии плотником и имел большой успех в наборе поселенцев Он стремился к более активному участию в евангелизационном процессе. В 1733 г. такая возможность ему представилась. Вместе с двумя другими моравами он был назначен на служение в Гренландию, чтобы возобновить там миссионерскую работу. За два года до отъезда в Гренландию до Цинцендорфа дошли слухи о том, что лютеранская миссия Ханса Эгеде собирается прекратить там свою деятельность. Эта ложная информация навела Цинцендорфа на мысль послать туда своих миссионеров. Он тут же призвал моравских братьев-добровольцев, чтобы заполнить якобы образующуюся брешь, и Дейвида выбрали руководителем предстоящей миссии.

Прибытие моравских миссионеров явилось большой неожиданностью для Эгеде. Он тепло приветствовал их, но почти сразу между ними возникли проблемы и непонимание. И Эгеде, и Дейвид были упрямы и настойчивы, а языковый барьер еще более осложнял возникающие проблемы. Эгеде, норвежец по национальности, с трудом понимал немецкий в устах чехов, а моравы совсем не могли понять его норвежского языка. Дейвид и его спутники, однако, сразу поняли, что Эгеде не собирался покидать своей миссии.

Ханс Эгеде и его семья прожили в Гренландии более десяти лет до прибытия моравских братьев. Несмотря на существовавшие недостатки, они были очень преданы делу своей миссии. Эгеде родился в .Норвегии в 1686 г. (на четыре года раньше Христиана Дейвида). Он вырос в крепкой лютеранской семье, где теплый дух пиетизма, пропитавший все скандинавские страны, оказал на него сильное влияние. Он прошел подготовку к служению, после чего провел десять беспокойных лет пастором у себя на родине. Конфликт с другим священнослужителем по поводу денежных вопросов в его епархии привел к тому, что церковный суд несколько раз штрафовал его. Очевидно, Эгеде получал недостаточно денег, чтобы содержать свою семью, и жил на грани нищеты, поэтому пытался поправить ситуацию далеко не лучшим способом.

С самого детства Эгеде слышал рассказы о Гренландии и о тех христианах, которые за века до этого эмигрировали туда из Скандинавии. О потомках этих людей ничего не было слышно два столетия. Он знал из истории Норвегии, что Евангелие в Гренландию принес Лейф Счастливый, сын Эйрика Рауда (Рыжего), жестокий человек, которого сначала изгнали из Норвегии, а позже из Исландии из-за нескольких убийств. Лейф вместе со священником рассказывали местным гренландцам о Евангелии, и к XII в. церковь там выросла настолько, что ей разрешено было иметь собственного епископа. Но время шло, церковь вырождалась, и население постепенно вновь обратилось к язычеству.

Эти рассказы и пиетическое рвение молодого норвежского пастора побудили его искать возможность начать миссионерскую деятельность в Гренландии ради "бедных людей, которые в прежние времена были христианами, просвещенными христианской верой, но из-за отсутствия учителей и назидания впали в языческое ослепление и дикость". Поскольку не существовало миссионерских советов, которые могли бы финансировать миссию Эгеде, он послал свое предложение об "обращении и просвещении гренландцев" королю (объединенного королевства

Дании и Норвегии) и церковному руководству, но начавшаяся война против Швеции отодвинула решение этого вопроса на несколько лет.

Тем временем Эгеде встретил сильное сопротивление своим планам со стороны своих домашних. Его теща была вне себя от ярости, когда услышала эти новости, а его жена Гертруда (на тринадцать лет его старше) была поначалу ошеломлена и намекнула, что всегда жалела о своем решении выйти за него замуж. Но вскоре ее отношение к планам мужа изменилось. После того как они помолились вместе об этом, она стала самым верным его союзником, и супруги рука об руку пошли вперед к тому, что теперь стало их общим призванием. Когда другие уговаривали Ханса отказаться от задуманного, она твердо вставала на его защиту: "Моя дорогая жена доказала свою глубокую веру и постоянство, утверждая, что уже слишком поздно раскаиваться в том, что сделано. Не могу выразить, как сильно она вдохновляла меня этими словами, а также и тем, что она, хрупкая женщина, проявила больше веры и мужества, чем я".

Летом 1718 г. Эгеде оставил свой приход на севере и отправился вместе с женой и четырьмя детьми на юг в порт Берген, где надеялся найти возможность обеспечить себе и семье проезд в Гренландию. Этот первый этап пути вдоль предательской норвежской границы оказался жутким кошмаром, способным разрушить решимость людей послабее. Эгеде упал за борт и утонул бы, если бы его не спас рыбак. Но он не только не потерял веру, а, напротив, укрепил ее, поскольку убедился в том, что его спасение явилось знамением Божьим, указующим, что его жизнь сохранена для божественной цели.

После двух лет отсрочек и неопределенности в Бергене, семья Эгеде добилась проезда благодаря участию компании Бергена и летом 1721 г. добралась до Гренландии. Быстро построив жилище, чтобы обеспечить семье укрытие на холодные месяцы, Эгеде принялся за работу иностранного миссионера, полностью лишенную всякой романтики. Приятные летние месяцы были омрачены бесконечными стаями гнуса. Еще большую трудность представлял языковый барьер. Эгеде надеялся найти людей, говорящих на языке, подобном собственному, поскольку он был завезен туда столетия назад его народом, но радужные надежды быстро померкли. Общение даже при помощи простых фраз представляло собой очень трудоемкий процесс и, что еще хуже, Эгеде не сумел найти даже следов христианской веры. А он надеялся, что она сохранилась за прошедшие века.

Культурным барьером, который требовалось преодолеть миссионеру, стал не только язык. Образ жизни эскимосов был совершенно иным. Они обитали в примитивных жилищах от четырех до шести футов высотой;- часто в одном жилище поселялось несколько семей, а зимой они были натоплены мучительно жарко и душно. Тошнотворный запах испорченного мяса и рыбы в сочетании с отвратительным запахом мочи (в которой вымачивались шкуры) делал воздух почти невыносимым для норвежского проповедника; но домашние посещения оказались единственным действенным средством контакта с эскимосами в течение долгих зимних месяцев.

Служение Эгеде эскимосам началось медленно и с большим трудом. В то время как его сыновья Пауль и Нильс быстро освоили трудный язык, играя с новыми друзьями, Эгеде годами преодолевал препятствия, таившиеся в грамматике, поэтому передача духовных ценностей оказалась делом очень сложным. Он во многом зависел от Пауля и Нильса, и они принесли огромную пользу в его служении. С самого начала пребывания в Гренландии Эгеде пытался завоевать дружбу и внимание эскимосской аудитории самым эффективным методом - музыкой... Его биограф, Луи Бобе (Louis Bob6), сказал, что "он завоевал их сердца своими песнями".

И все же процесс евангелизации шел болезненно медленно. Эгеде настаивал на том, чтобы эскимосы оставили свои языческие привычки и настойчиво провозглашал, что не может быть никакого компромисса между христианством и язычеством. Он оставался неколебим в отношении к языческой религии и ее ритуалам, требуя, чтобы эскимосы отказались от своих священных талисманов и заговоренных амулетов, от своих мистических танцев, песен и "диавольского плутовства". Он мало понимал в их верованиях и потому не мог найти ничего общего между их языческой религией и христианством. Более того, он поставил целью превратить их в "человеческие существа", прежде чем обратить в христиан. Именно этот подход подсказал ему, что нужно сосредоточить усилия на воспитании детей. Пока они еще не стали рабами суеверий, как их родители, они более восприимчивы к обучению. С разрешения родителей он крестил их и обучал истинам христианства сразу, как только они начинали улавливать смысл обращенной к ним речи. Эгеде никогда не оставлял надежды найти гренландцев, которых мог бы считать потомками выходцев со своей родины. Он нашел остатки европейской архитектуры, включая основание церкви, сохранившейся в руинах Норса; но так и не увидел следов христианства, которые привели бы его к прежним поколениям христиан в этой стране.

Медленный прогресс миссии Эгеде и отсутствие торговых успехов компании Бергена в Гренландии вкупе уменьшили энтузиазм искателей приключений на родине Эгеде. В 1730 г. умер король Фридрих IV, сильный союзник идеи гренландской миссии, а к власти пришел его наследник, король Кристиан VI. На следующий год Кристиан VI решил прекратить гренландское коммерческое предприятие и отозвал обратно чиновников и работников компании Бергена. Самому Эгеде с семьей разрешили остаться, но даже его проживание там было под вопросом. Именно эта ситуация породила слухи, что Эгеде оставляет миссионерскую работу в Гренландии, что и побудило Цинцендорфа направить Христиана Дейвида и его моравских собратьев продолжить работу, начатую Эгеде.

Казалось, что проблемы между вновь прибывшими моравами и ветераном-миссионером Хансом Эгеде неминуемы. Эгеде, с его властным и вспыльчивым характером, обидел моравов, которые верили в необходимость более мягкого подхода к евангелизации. "То, что последовало, - пишет Стефан Нейл, - похоже на то, что происходит почти всегда, когда вторая миссия ступает на территорию, где уже работает первая. Вновь прибывшие видят слабости старой миссии, мало считаясь с тем, что пришлось пережить первооткрывательнице".

Темой конфликта между двумя группами явились методы евангелизации.

Моравам Эгеде казался жестким и доктринальным лютеранином, больше беспокоившимся об обучении своей холодной ортодоксии, чем о спасении диких душ. Как можно ожидать, говорили они, что эти эскимосы когда-либо поймут сложные богословские доктрины, пока Бог не даст им света спасения? Эгеде, со своей стороны, рассматривал моравских братьев как проповедников прискорбно сентиментальной религии, мало заботившихся о христианской доктрине и уничтожении языческих суеверий. Их одностороннее Евангелие любви Божьей, уделяющее мало внимания святому, праведному и всемогущему Богу, считал он, не могло представить христианство в полную силу.

Несмотря на разногласия, Эгеде и моравы все же работали бок о бок, по некоторым вопросам достигая разумных и теплых взаимоотношений. Эгеде поделился всеми своими лингвистическими записями и материалами с моравами, когда они взялись за изучение языка (хотя языковый барьер, существовавший между ними, делал эти записи малоценными). Когда они заболели цингой, он часто навещал их и делал все, чтобы облегчить их страдания. Его жена Гертруда также проявила доброе к ним отношение, и они любили и уважали ее. И все же конфликт продолжался, давая повод современному наблюдателю высказать предположение о том, что коренные гренландцы были "готовы усомниться в целостности христианской веры, говоря: "Как же она может быть истиной, если вы сами постоянно ссоритесь из-за нее?""

Первый настоящий успех Эгеде в его служении эскимосам пришел к нему в 1733 г., около времени прибытия Христиана Дейвида и его спутников. Из Дании получили хорошие известия о том, что их новый король разрешил продолжать миссионерскую деятельность в Гренландии. Новость привез обращенный гренландец, после посещения Дании ставший переносчиком оспы. После возвращения он ходил из деревни в деревню, служа вместе с Эгеде и неосознанно распространяя заразу повсюду, где побывал. Вскоре начались эпидемия и борьба за жизнь эскимосов, и только тогда раскрылась всем теплая нежность и жертвенная любовь заморского непреклонного священника. То, что казалось невозможным передать словами, было явлено в течение долгих недель и месяцев бескорыстного служения, пока свирепствовала болезнь. Эгеде постоянно ухаживал за больными, а когда он возвращался, его осаждали у него дома. Прослышав про его щедрую любовь, эскимосы стали приходить к нему за лечением за многие мили, самых больных приносили к нему в дом, где он и его жена укладывали их на кровати и заботливо ухаживали за ними.

После того, как опасность миновала и в район вернулось спокойствие, Эгеде заметил у людей намного больший интерес к духовным вещам. Он внушил им любовь к себе, и теперь эскимосы искали его духовного совета. Умирающий гренландец, игнорировавший учение Эгеде, когда был здоров, выразил чувства своего народа к норвежскому миссионеру такими словами: "Ты оказался к нам добрее, чем мы были друг к другу; ты нас кормил, когда мы были голодны; ты хоронил наших умерших, которых иначе съели бы собаки, лисы и вороны; но главное, ты нам рассказал о Боге и о том, как стать благословенным, так что теперь мы можем умереть в радости, ожидая лучшей жизни". Ужасная эпидемия 1733 г. длилась менее года, но шрамы ее остались навсегда. Эгеде так и не восстановил полностью свое здоровье, а его жена продолжала болеть и умерла в 1736 г.

Тем временем моравские братья установили в своей миссионерской работе четкий ритм и вскоре также ощутили зримый успех. В 1738 г. эскимосы словно бы проснулись, и за последующие годы сотни этих людей обратились в христианство. С завистью и горечью Эгеде обвинил Христиана Дейвида: он "пожинал то, что я посеял"'. Обвинение Эгеде определенно несло в себе частицу правды, но также истинно то, что методология моравов все же более подходила эскимосам, чем методы Эгеде. Их простое благовестие, наполненное эмоциональной сентиментальностью, нравилось людям, чьи мистические суеверия были не так уж далеки от мистицизма моравов. Вскоре маленькая часовня в Новом Гернгуте стала слишком тесной, и миссионер-плотник Христиан Дейвид построил новую церковь.

После смерти жены Ханс Эгеде вернулся в Копенгаген и женился вновь. Оттуда он руководил миссионерской работой в Гренландии и обучал молодых людей для миссионерской работы, но плодов своих трудов он видел немного. Величайшей радостью отца было видеть своих сыновей, продолжающих его работу по евангелизации Гренландии. Его сын Пауль, в частности, нес очень успешное служение в районе залива острова Диско, где началось религиозное пробуждение и куда люди приходили издалека, чтобы послушать его проповеди. Его служение, однако, было коротким из-за ухудшавшегося зрения, но сердцем он всегда пребывал в миссии. Пауль вернулся в Копенгаген, где продолжал работу над переводом Библии и разрабатывал вместе с отцом доктринальное руководство для гренландцев. Ханс Эгеде умер в 1758 г. в возрасте семидесяти двух лет, а Пауль прожил еще тридцать лет, поддерживая дело миссий в Гренландии до самого конца.

В то самое время, когда христианство пускало корни в Гренландии, оно также начинало появляться и в других отдаленных районах мира благодаря служению верных моравских братьев. В Южной Африке Георг Шмидт, неженатый морав, боролся против бесчисленных врагов, чтобы донести проповедь Евангелия до местного населения. Шмидт родился в Моравии в 1709 г. и обратился к вере в возрасте 16 лет, когда шла волна пробуждения, охватившая моравских братьев. Вскоре после этого он отправился в Гернгут и присутствовал там во время Великого пробуждения, снисшедшего на братьев 13 августа 1727 г.

В Гернгуте Шмидт стал миссионерским посланником, и вместе с другими братьями его отправили проповедовать Евангелие. Ему предстояло вместе с двумя коллегами вернуться на родину, в Моравию, где, как они знали, Римская католическая церковь устроила гонения на протестантов. Вскоре после того, как они приехали, об их собраниях стало известно властям, и Шмидта и его спутников посадили в тюрьму. После освобождения три молодых моравских брата вернулись в Гернгут, но очень быстро последовало новое назначение Шмидта - на этот раз в Австрию в еще более сложные условия. И опять Шмидт вместе со спутниками пытался уйти от преследования властей и проводить религиозные собрания. Последовал новый арест, и Шмидт опять оказался в тюрьме. Три года он томился в подземелье. Условия были ужасающими, и менее чем через год его товарищи умерли, оставив Шмидта страдать одного. Если бы он испытывал только физические страдания, то вынес бы их. Однако он подвергался пыткам и иного рода. Каждый день властные иезуиты, содержавшие Шмидта в заключении, оказывали на него психологическое давление, требуя, чтобы он отрекся от своей веры. После трех лет мучений и страданий Шмидта приговорили к каторжным работам, которые длились еще три года, пока наконец он не сломался и не подписал отречение от своих верований в угоду Римской католической церкви.

Перенеся столько мучений и унижений, Шмидт вернулся в Гернгут, ожидая от своих братьев теплого приема. Но вместо этого его встретили весьма холодно, и некоторые даже отнеслись к нему как к вероотступнику из-за его "слабости". Шмидт чувствовал себя опустошенным и, чтобы доказать, что не был трусом, он еще раз покинул безопасное пристанище в Гернгуте и вернулся проповедовать в цитадель римского католицизма. Но он не был счастлив и с благодарностью приветствовал перемену, происшедшую в 1736 г., когда его послали в Голландию изучать голландский язык. В 1737 г. он отправился в Южную Африку работать среди готтентотов. Цинцендорф знал об отчетах Цигенбальга и Плютшау (см. гл. 5), которые, находясь на пути в Индию, получили представление о нуждах угнетенных африканцев.

Южная Африка в начале XVII в. была, несомненно, таким же трудным полем деятельности для миссионера, как и любой другой регион. Голландские колонисты не были доброжелательно настроены по отношению к миссионерам, которые хотели поднять социальный статус африканцев. Неудивительно, что Шмидт встретил враждебный прием. Более того, кальвинистско-реформатские голландские служители, находившиеся в Капской колонии, считали предосудительным эмоциальный и сентиментальный пиетизм моравских братьев. Сам Шмидт мало старался завоевать любовь голландских колонистов. Согласно одному свидетельству, "он был определенно высокомерным притворщиком, иногда забиравшимся на крышу дома... где становился на колени, чтобы... все могли видеть его, и делал вид, что молится".

Прожив некоторое время в военном укреплении, Шмидт отправился в глубинные части континента, в район под названием "Долина обезьян", чтобы работать с готтентотами. Готтентоты, известные отсутствием у них негроидных черт и знаменитые малым ростом, рассматривались колонистами как "белые вороны"; за ними велась настоящая охота, как за животными, в попытке сделать из них рабов. Они встретили Шмидта настороженно, а он с помощью переводчика-готтентота начал проповедовать им и очень скоро после этого основал школу с пятьюдесятью учениками.

Как и в случае с другими моравскими миссионерами, служение Шмидта не обеспечивалось финансовой поддержкой. Все моравские служители должны были быть евангелистами, и никаких различий не делалось между теми, кто служил дома, и теми, кто занимался миссионерской деятельностью за границей. Шмидт работал в тесном контакте с людьми, и его проповедь Евангелия осуществлялась посредством такого повседневного общения с ними. Какое-то время он зарабатывал, разделывая мясо, обрабатывая шкуры животных, просеивая пшеницу, обрезая фруктовые деревья и выполняя другую крестьянскую работу; впоследствии он сам приобрел живность и сад.

Жизнь в Южной Африке для Шмидта складывалась нелегко. Особенно тяжелой была зима 1740 г., и он с соседями пережил голодное время, только один раз подстрелив гиппопотама, животное, обычно в пищу не употреблявшееся. Но для Шмидта повседневные заботы были делом второстепенной важности. Единственной целью его пребывания в Южной Африке являлось благовестие; но и здесь он столкнулся с трудностями и неудачами. Его немногочисленная паства не отличалась постоянством. Даже Африке, его переводчик, вернулся к прежнему образу жизни. Он стал выпивать с друзьями и чуть не погубил неокрепшую еще молодую церковь. Шмидт резко выступил против него, через несколько дней любители разгульной жизни покаялись; но их духовная спячка продолжалась. Шмидт был в таком отчаянии, что написал Цинцендорфу о желании вернуться домой.

Шмидт испытывал трудности в установлении здоровых отношений не только с африканцами, но и с голландскими поселенцами и властями колоний. Местные фермеры злобно порочили его репутацию, некоторые утверждали, что он сожительствует с женщиной-готтентоткой, другие же обвиняли его в шпионаже. И колониальные власти, как светские, так и религиозные, были категорически против его пребывания там - пребывания нерукоположенного труженика, имевшего смелость занять место духовного пастыря.

Вмешался Цинцендорф, пытаясь урегулировать ситуацию. В письме Шмидту он дал совет, определяющий миссионерскую политику, одновременно благословляя его посвящением (явно в попытке утихомирить критику): "Почему бы тебе не крестить детей готтентотов, умирающих во младенчестве? [Имея в виду до того, как они умрут]. Тот, Кто пришел с водой и кровью, умер и за них. Я посвящаю тебя в священники нашей церкви для крещения и причастия во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь... Я очень доволен тобой. Но, мой дорогой, ты требуешь слишком много внешнего от готтентотов и слишком мало от их сердца... Ты должен рассказать готтентотам, особенно их детям, историю Сына Божьего. Если они почувствуют что-то, молись вместе с ними, если не почувствуют, молись за них. Если их чувства сохранятся, крести их там, где подстрелил своего гиппопотама".

Получение посвящения в сан окрылило Шмидта, и он немедленно использовал свои новые преимущества, крестив Вильгельма, своего первого обращенного готтентота. Вскоре были крещены и другие, и до голландских властей дошли слухи об этом. Вместо того чтобы разрешить споры, посвящение Шмидта только усугубило враждебное к нему отношение голландских официальных лиц. Реформатские служители Кейптауна настояли на том, чтобы крещение считалось недействительным. Они вызвали двух обращенных для проверки знания ими стандартного катехизиса и были удивлены, обнаружив, что те знали доктрину так же хорошо, как их собственные кандидаты на крещение. Тем не менее Шмидту было велено покинуть Южную Африку и предстать перед властями в Голландии. Весной 1744 г. он отплыл в Европу, чтобы утвердить свое право служения перед голландскими властями.

Несмотря на усилия Шмидта и других моравских руководителей, разрешения на возвращение так и не удалось добиться, и маленькая церквушка у готтентотов осталась без пастыря почти на полстолетия, до 1792 г. Именно в этом году моравы вернулись в долину; к своему удивлению, они обнаружили старую женщину, которую

Шмидт крестил более пятидесяти лет назад, все еще заботливо хранившую Новый Завет, который он дал ей.

Вторая миссионерская экспедиция моравских братьев в Капскую колонию оказалась более успешной, чем первая. Под умелым руководством Ханса Хальбека (Hans Hallbeck) миссионерская работа приносила богатые плоды. К середине XX в. там было организовано тридцать восемь миссионерских поселений и почти пятьдесят тысяч людей исповедовали христианство под влиянием моравских братьев.