Самюэль Хантингтон Столкновение цивилизаций

Границы русского геополитического субконтинента

Текст С. Хантингтона, хотя он имеет некоторые черты научной работы и все “родовые признаки” публицистики, следует отнести к разряду “стратегий”. В сущности, речь идет о военно политическом планировании в запредельном масштабе, когда государство/этнос играет роль минимальной тактической единицы.

Всякая стратегия есть использование уникального ресурса системы во имя достижения [ c .579] уникальных целей Пользователя . Ресурсы западной цивилизации используются С.Хантингтоном в полной мере, что же касается цели, то она, по сути, сводится к сохранению существующего положения дел. То есть речь идет о долговременной стратегической обороне.

Такое планирование не имеет позитивной цели, ибо представляет собой “движение от…”, а не “стремление к…”, характерное для живой содержательной стратегии. Можно, впрочем, согласиться с доктором З.Таррашем: “…это дело темперамента и характера – некоторым вместо прямолинейной наступательной стратегии больше подойдет ее противоположность”.

Здесь следует заметить, что оборонительная стратегия возможна далеко не всегда; кроме того, в долгосрочной перспективе она представляет собой вполне ясную перспективу глобального поражения. Но, наверное, нельзя порицать С.Хантингтона за то, что он не смог предложить новые пути развития Запада, не сумел объяснить, во имя чего Западу жить. В конце концов, если уж философы пишут о “конце истории”, велик ли спрос с политолога? Стратегическая оборона может быть предпринята для выигрыша времени и поиска новых структурообразующих идей.

Разговор о реалистичности оборонительной стратегии С.Хантингтона впереди. Прежде следует разобраться в ее предпосылках. Стратегия вырастает из географии, и для геополитических построений это верно вдвойне. Насколько же цивилизационная схема С.Хантингтона географически обоснована? На мировой геополитической карте Океан представляет собой глобальное “пространство коммуникации”, в то [ c .580] время как производство, в том числе демографическое, носит почти исключительно континентальный характер . Само по себе это предопределяет деление этносов/ государств/ культур/ цивилизаций… на преимущественно океанические (торговые) и преимущественно континентальные (производящие).

Геополитический чертеж земного шара несколько отличается от географической карты.

Понятно, что Антарктида, где нет ни постоянного населения, ни промышленности, на этом чертеже вообще отсутствует. Это в значительной степени относится и к Африке, хотя в последние десятилетия на Черном континенте явно происходит формирование самостоятельной геополитической общности.

Граница между Азией и Австралией проходит, отнюдь, не по побережью австралийского материка: сложнейшее переплетение островов и морей в районе Зондского и Соломонова архипелагов издавна выделяется в самостоятельную геополитическую общность – Австралазию. Несколько неожиданным может показаться то обстоятельство, что к Австралазии следует отнести также Малаккский полуостров и сопровождающие его островные дуги, а также северное побережье самой Австралии. Заметим в этой связи, что Тихоокеанская война 1941 1945 гг. включила в свою орбиту всю Австралазию и совершенно не коснулась Австралийского материка: геополитические границы охраняются значительно лучше, нежели государственные.

Обе Америки – Северная и Южная объединяются в единый суперконтинент, в границы которого попадают также Огненная Земля и острова Канадского архипелага.

В этой связи выделение С.Хантингтоном самостоятельной латиноамериканской цивилизации выглядит достаточно странно. Из его собственных построений вытекает, что при [ c .581] наличии цивилизационного противоречия между Северной и Южной Америкой “доктрина Монро” не могла бы претворяться в жизнь столь успешно. Между тем она более ста лет рассматривалась как структурирующий принцип для Западного полушария; американский геополитический континент сохранил единство и во всех “горячих” и “холодных” конфликтах XX века, несмотря на очевидное влияние Великобритании и Германии на ряд южноамериканских стран.

Исландия и острова Вест Индии (Багамы, Бермуды, Большие и Малые Антильские острова, Ямайка), географически и геологически несомненно принадлежащие к американскому суперконтиненту, образуют самостоятельную структуру, которую по аналогии с Австралазией можно назвать Еврамерикой. Близость Еврамерики к американскому материку предопределяет ее роль в системе мировых противоречий наступившего столетия.

Сложнее всего обстоит дело с нашим Евроазиатским суперконтинентом, распадающимся на несколько геополитических “блоков”, которые местами накладываются друг на друга, а иногда разделены тысячемильными “пустошами”.

Наиболее устойчивой сущностью Евразии является длящийся “из вечности в вечность” Китай, территория которого структурирует Азиатско Тихоокеанский регион. Зона влияния АТР включает в себя Алеутские острова, Аляску (которая в некоторых историко стратегических “вариантах” оказывается “Русской Америкой”), Японские острова, Филиппины, Вьетнам и Таиланд.

Очень устойчивым “блоком” является Индийский субконтинент, включающий остров Цейлон (Шри Ланка). Сегодня, как и во время Второй Мировой войны, территория Бангладеш, Бирмы, Лаоса и Камбоджи представляет собой геополитическую “пустыню”, непригодную для развертывания крупных операций – неважно, военных или [ c .582] инвестиционных.

При всей важности Европейского субконтинента (а он представляет собой “расширенный центр” “мировой шахматной доски”) вопрос о его геополитических очертаниях далеко не очевиден. Так, неясно, следует ли понимать Ирландию как часть Европы, или она должна – вместе с Фарерскими островами и Исландией – быть отнесена к Еврамерике? Рассматривая в качестве “протоевропы” территорию Римской Республики, мы приходим к выводу, что вся Северная Африка: Египет, Ливия, Тунис, Марокко, – должна быть отнесена к Европе. Что же касается “восточной границы Европы”, то эта проблема уже столетиями обсуждается публицистами и политиками. Сегодня, следуя модели С.Хантингтона, принято проводить ее по линии раздела между восточным и западным христианством, то есть по границе Польши.

Заметим здесь, что, во первых, непонятно, какая именно граница (и какой именно Польши) имеется в виду. Во вторых, расхождения между католицизмом и православием носят в основном догматический характер, то есть они касаются, прежде всего, ритуальной стороны христианства. Соответственно, они намного менее существенны, нежели этическая пропасть между католичеством и протестантизмом. Наконец, в третьих, с геополитической точки зрения конфессиональные “разломы” вторичны по отношению к географическим.

Естественным геополитическим барьером, замыкающим с востока европейский субконтинент, является линия Западная Двина – Днепр, стратегическое значение которой проявилось во всех войнах между Россией и европейскими государствами. Необходимо, однако, иметь в виду, что территория между меридианами Днепра и Одера прорезана крупными реками (Висла, Сан, Неман) и труднопроходимой горной системой Карпатских гор. Иными словами, она представляет собой типичный “слабый пункт”, владение [ c .583] которым может оспариваться. Здесь русский и европейский субконтиненты накладываются друг на друга, и, подобно тому, как граница столкновения литосферных плит обозначена землетрясениями и вулканическими извержениями, зона взаимодействия геополитических субконтинентов отличается крайней нестабильностью. Здесь появляются и исчезают не только государства, но и сами народы.

Русский субконтинент продолжается на восток вплоть до Уральских гор и далее. Где то между долинами Оби и Енисея он переходит в пустошь, простирающуюся до побережья Тихого океана. Вопрос о естественной восточной границе Руси весьма важен с исторической и этнографической точек зрения, но не представляет никакого практического интереса. Представляется правильным связать восточную границу русского субконтинента с той условной линией, восточнее которой исчезают “классические” русские города, включающие ядро, посад и контролирующую округу крепость.

Район генезиса исламской цивилизации, включающий Аравийский полуостров, Малую Азию, Переднюю Азию, Иранское нагорье, а также Сомали и Судан, является самостоятельной геополитической структурой (Афразией). В настоящее время Афразия не только достигла своих естественных границ (Инд, Нил, южное побережье Черного, Каспийского, Мраморного морей), но и проникла на территорию геополитической Европы, закрепившись в зоне Проливов и установив контроль над Северной Африкой. В районе Кавказских гор Афразия сталкивается с Русским субконтинентом.

Наконец, уже в наши дни формируется как геополитическая общность Центрально азиатский субконтинент, включающий район Памира, территорию Афганистана и так называемые “прикаспийские страны”. Вполне понятно, что эта “зона разлома” и ее непосредственное окружение обречены стать в первой половине XXI столетия полем [ c .584] политических и военных конфликтов.

Что касается геополитических океанов, то из водных просторов максимальное значение имеют “средиземные моря”, разделяющие/ соединяющие этносы, наиболее экономически развитые для данной эпохи. Последовательно роль таких “открытых линий” мировой “шахматной доски” играло собственно Средиземное море, Северное море – Ла Манш, Северная Атлантика. В наши дни роль главной коммуникационной структуры постепенно переходит к Тихому океану; во времена нового климатического оптимума возрастет (хотя и незначительно) роль Полярных морей.

Геополитические структуры, отнюдь, не являются неизменными. Они рождаются и умирают, и в этой связи современное положение русского субконтинента вызывает тревогу. На его западную и южную оконечность оказывается раскалывающее давление. Восточный край тонет в “пустоши”: среди богатейших земель Сибири и Дальнего Востока – все больше антропопустынь – ландшафтов, некогда освоенных людьми и брошенных ими. Что же касается северной оконечности, то здесь судьба русских культурных и цивилизационных смыслов всецело определяется двумя обстоятельствами: функционированием Северного Морского Пути и статусом Санкт Петербурга.