Сборник докладов XX юбилейных Международных Кирилло-Мефодиевских чтений (24 мая 2014 г.) Минск «Ковчег» 2015

В современной литературе о Балканских войнах и других международных проблемах накануне общемирового конфликта есть работы, посвященные откликам на них в русском обществе. Среди них можно назвать специальные статьи на данную тему [14], разделы кандидатских [3] и докторских диссертаций [13].

Главным источником при исследовании реакции в России на вопросы войны и мира в 1912-1914 гг. являются материалы прессы. Их анализировали, стремясь выявить политические силы и интересы, стоявшие за периодическими изданиями и публикациями.

Многие специалисты считают, что господствующим в обществе, за исключением крайне правых германофилов и левых радикалов, было стремление к единству славянских стран и защите их общих интересов. Эти настроения представлял широкий политический блок умеренно-правых, националистов, октябристов и части либералов. Делается вывод, что «в период Балканских войн произошел перелом» в представлениях этих общественных сил и слоев – «была пройдена черта, за которой угроза мировой войны уже не казалась катастрофой», а слово «война» стало легко произноситься из-за постоянного мелькания на страницах газет [13, с. 26, 28]. Наличие в начале 1910-х гг. пацифистских настроений в тех демократических слоях русского общества, которые тогда еще не поддерживали революционное течение, осталось в имеющейся литературе практически незамеченным. Подобная оценка общественного сознания 1912-1914 гг. не кажется очевидной и полной, что определило данное обращение к поднятой здесь теме.

Представляется, что «взгляд из провинции» по обозначенным вопросам может открыть не только местные подробности, но и указать на явления более широкого общероссийского порядка, не заметные с политических вершин. Перспективными оказались поиски соответствующих материалов в самарской прессе кануна Первой мировой войны, в том числе в период Балканских войн, на темы общественных настроений [1], церковной жизни [12] или благотворительности [2].

В качестве основного источника для настоящей статьи были избраны публикации за подписью Н. Северского по поводу Балканских войн 1912-1913 гг. и в начале Первой мировой войны. Они выходили в либеральной газете «Волжское слово». Издававшаяся в Самаре газета была крупным для провинции изданием, пользовавшимся влиянием в регионе и поддержкой значительного числа читателей, а потому отражала и формировала мнение значительного числа местных жителей.

В ходе Первой Балканской войны, продолжавшейся с 9 октября 1912 по 30 мая 1913 гг. (по нов. ст.), между Балканским союзом (Болгария, Греция, Сербия, Черногория), с одной стороны, и Турцией, с другой, симпатии большей части российского общества, разумеется, были на стороне «союзников». Многими она воспринималась как продолжение Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., как завершение дела освобождения православных и славянских народов Балканского полуострова из-под османского ига. Кроме религиозной и этнической составляющей, оправдывавших эту войну как «священную» и освободительную, многие разделяли цели внешней политики Российской империи по созданию у её юго-западных границ союза православных и славянских государств.

Вместе с тем были и те, кто осознавал, насколько зыбкими в реальности были как идеалы панславянского или всеправославного единства, так и хитроумные построения дипломатов. Современные исследователи считают, с Первой Балканской войной в российские правящие, дипломатические, научные круги стало приходить понимание «самостоятельности балканских государств и исходящей уже, в связи с этим, угрозы национальным интересам России от растущей активности этих стран, преследующих на международной арене свои национальные интересы в форме этнотерриториальной ревизии» [16, с. 266]. Небольшие балканские страны обладали далеко не скромными амбициями по созданию «Великой Болгарии», «Великой Сербии», «Великой Греции». На путях к воплощению этих планов стояла не только Турция, но и прочие соседи, включая единоверцев и «братьев-славян». В полной мере эти противоречия проявились во Второй Балканской войне, начатой боевыми действиями 29 июня 1913 г. и достаточно быстротечно законченной подписанием мирного договора 10 августа. Сербия и Греция вкупе с только что побежденной Турцией и до поры до времени выжидавшей Румынией нанесли поражение Болгарии. Рухнул Балканский союз, его участники разошлись по различным военно-политическим блокам, втягивая и без того конфликтующие великие державы в свои противоречия. Ровно через год «пороховая бочка» Европы сдетонировала Первой мировой войной. Балканские войны не стали триумфом российской внешней политики и панславизма, а лишь подтолкнули страну к бедствиям и социальному взрыву, разрушившему прежнюю государственность.

Даже самые опытные политики и дипломаты вряд ли могли просчитать такое дальнейшее развитие событий. Тем более интересными и несколько неожиданными являются предупреждения, раздавшиеся со страниц самарской газеты. В провинциальной среде оказались трезвые головы, противопоставившие официальной и шовинистической пропаганде здравый смысл, псевдорелигиозным призывам к «войне за веру» - подлинное христианское миролюбие, а панславистским утопиям - осознание эгоизма национальных элит.

2 ноября 1912 г. «Волжское слово» в комментарии «Русское общество и балканская война» в газетной колонке «Темы дня» четко сформулировало свою позицию по происходящему на Балканах, выдвинув ряд тезисов: 1) «война не вызвала никакого движения в широких слоях», хотя многие «сочувствуют борьбе славян за освобождение»; 2) «русская демократия» не одобряет войну вообще в качестве средства «разрешения международных споров», а сами «демократические слои русского населения сознают, что у них дома у самих непочатый край неразрешенных проблем», решению которых войны не способствуют; 3) безусловная поддержка войны за «славянское» дело не распространяется «далее умеренных и консервативных кругов»; 4) «в балканской войне освободительные цели славянских народов смешались с завоевательными целями славянских правительств» [4]. Комментарий шел без подписи от имени редакции, однако, судя по множеству других публикаций, важную роль в его составлении сыграл ведущий автор этой газеты по балканской тематике, подписывавшийся как «Н. Северский».

Под этим псевдонимом в газете сотрудничал А.И. Свидерский (1878-1933). Его самарский псевдоним, вероятнее всего, взят по названию Новгород-Северского уезда, где прошли его детские и юношеские годы. Поступив в университет, Свидерский его не закончил, поскольку втянулся в подпольную деятельность сначала в студенческих кружках и «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса», а затем в РСДРП, где примкнул к фракции большевиков. Седьмой по счету арест в 1909 г. закончился его третьей по счету ссылкой в 1910 г., на этот раз в Самару. Согласно его автобиографии, во время этой ссылки он не вел работы в партии, чему стоит верить, поскольку писал он об этом в советское время, когда подобное признание не могло принести никаких выгод. Он же не отрицал, что в начале Первой Мировой войны занимал оборонческую позицию. Глубокие антивоенные убеждения все же пересилили и, возможно, именно они, в первую очередь, побудили Свидерского вернуться в 1916 г. в большевистскую партию, в рядах которой он стал видным советским работником и дипломатом [15].

Однако во время пребывания и работы в Самаре он отошел от радикалов-революционеров и организационно, и идейно. Свидерский оказался тогда ценным приобретением для либерального и демократического издания, каким было «Волжское слово», позиционировавшее себя левее кадетов, но отрицавшее принадлежность к числу социалистических или революционных изданий.

Наиболее отчетливо собственная позиция Свидерского в период Балканских войн 1912-1913 гг. была показана в статье «Жертвуйте на раненых» [5]. Несмотря на название, ничем не выделявшееся из множества публикаций того времени с «благотворительным» панславистским содержанием, статья имела откровенно программный антивоенный характер. В ней, прежде всего, осуждался разгул «шовинистических и националистических страстей, разыгравшихся вокруг балканской войны». В России эти страсти, по мнению автора, разжигала, во-первых, «человеконенавистническая агитация части печати, поднявшей начатую правительствами славянских государств войну на идеалистический пьедестал, на котором она фактически не находилась ни в один из своих моментов». Во-вторых, их использовали в своих целях «официозные сферы», т.е. власть и поддерживавшие ее политические силы, «постаравшиеся сделать соответствующее националистическое употребление из шовинистических лозунгов».

Средства агитации были просты и использовали клише, идущие от русско-турецких войн XIX века: «Национал-либеральные и официозные газеты ежедневно трубили о зверствах турок и геройских, полных самоотвержения, подвигов славян... Эта печать кричала о благородных мотивах, вызвавших балканскую войну, рисуя последнюю, как своего рода восстание раба против тирана-господина». В итоге этих идеологических построений, как считает самарский журналист, «войну, являвшуюся и являющуюся всегда зверством, связали с идеей христианства, отрицающей всякое убийство», и подняли на пьедестал как религиозную войну «Креста с Полумесяцем», объявив ее «делом вполне христианским и богоугодным». Культурному человеку XX века должно быть стыдно, считал автор, обвинять во всех бедах простых турок – «несчастный нищий народ, виновный лишь в том, что он слишком поздно сбросил с себя ярмо политического рабства».

По мнению автора «Волжского слова», в «широких слоях населения» России существовало отвращение «к милитаризму и войнам». Среди людей, к которым обращалась газета, «агитация, полная злобы и ненависти к человеку и оскорбительная для современных этических понятий, должна была вызвать к себе чувство отвращения». Возмущение против шовинизма и политиканства стало особенно заметным, когда победители начали дележ военной добычи, даже не дожидаясь окончания боевых действий против Турции, когда спала романтическая и идеалистическая пелена с «освободительных» стремлений правительств балканских стран. К тому же оказалось, что военные преступления совершались всеми противоборствующими сторонами. В анализируемой статье содержался призыв: «Жертвуйте на раненых, независимо от национальности!» В ней утверждалось, что именно такой лозунг, а не призыв к истреблению по признаку веры или языка соответствует истинной христианской любви, которая не может сочетаться с ненавистью.

Вместе с тем, признавал публицист, не стоило переоценивать уровень антивоенных настроений и недооценивать числа людей, отравленных «ядом человеконенавистничества». Автор «Волжского слова» писал: «Голос призывающих к жертве страждущим людям-братьям, независимо от того, кто они, - победившие славяне, или побежденные турки, павшие жертвой своей культурной отсталости и слишком позднего возрождения к новой жизни, - звучит заглушено».

Миролюбивые настроения и их публичное выражение в 1912-1913 гг. действительно заглушались милитаристской и «ура-патриотической» пропагандой, звучавшей барабанным боем в большинстве газет. Не приемля позиции «Волжского слова», «соседи справа» из октябристского «Голоса Самары» причисляли своих оппонентов к социал-демократам, предающим национальные интересы во имя классовой борьбы, и уверяли читателей, что «волжскословские» плевки в чистый колодец славянского дела несут «заразу извращения и безумия в душу всего человечества» [11].

Исход войны на Балканах решался вовсе не на полях сражений, а в закулисной игре крупных игроков из числа великих держав и финансовых воротил – таков лейтмотив публицистики «Волжского слова» по этой теме. Однако мимо внимания газеты не проходило и то, что непомерные амбиции политиков малых стран, в свою очередь добавляли топлива в костер регионального конфликта и общеевропейской нестабильности. Чем ближе был конец «турецко-славянской» войны, тем ясней становилось журналисту-пацифисту, что она – лишь первая в череде войн будущих.

Об этом было прямо сказано в статье Н. Северского «Новая фаза балканского кризиса» [6]. Панславянского и общеправославного единства в реальной политике и международных отношениях не существует, считал ее автор. Споры между балканскими соседями нельзя объяснять исключительно зарубежными происками: «Дележ отнятых у Турции провинций послужит источником значительных трений между победителями… Неприязнь, возникшая, с одной стороны, между Сербией и Болгарией, и с другой – между Болгарией и Румынией, слишком бьет в глаза, чтобы ее можно было игнорировать, как это делают некоторые газеты, прячась за пресловутую австрийскую интригу». Здесь уже была обозначена правильно конфигурация противостояния в будущей Второй Балканской войне, хотя еще не закончилась Первая. Турция побеждена, но у нее есть шансы на то, чтобы частично отыграть потерянное, также верно просчитал журналист: «…Хотя Турция и разгромлена, однако при определении будущего Балканского полуострова она не может быть сброшена со счетов. История посмеялась над мечтами наших славянофилов о прибитии "щита к вратам Царьграда"». Главный вывод, к которому подводило «Волжское слово» касался не только балканских стран, но и самой России: «Пожалуй, мечта наших славянофилов о панславистском союзе так и не осуществится… Будущие международные отношения на Балканах, вероятно, не выразятся в противопоставлении пангерманизма панславизму. Скорее всего, они будут смешанными и чуждыми всякого националистического романтизма». Это оказалось верным не только на ближайшие годы, но и на последующее столетие. Следует признать, что А.И. Свидерский был в числе первых россиян, которые осознали новые геополитические реальности и опасности XX –начала XXI вв.

В статье Н. Северского «Европейское равновесие» публицист «Волжского слова» вновь делает точный прогноз: «Ничего удивительного не будет, если завтра же произойдут события, которые опять опрокинут все дипломатические построения». Его вывод состоит в том, что любые «мелочи» в балканских делах грозят глобальной катастрофой. До одной из таких неожиданностей, ставшей роковой, а именно до выстрелов Гаврилы Принципа в Сараево от выхода этой статьи оставался всего год и два месяца [7].

Сделав в публикации под названием «К ликвидации балканской войны» заключение, что ее полное окончание произойдет очень скоро, тот же автор приходит к внешне парадоксальному и противоречащему первому, но вполне справедливому выводу: «Балканский кризис только ставится сейчас во всем своем объеме». Прекращение войны, по его мнению, отнюдь не устранит «опасность как европейского столкновения, так и столкновения между отдельными балканскими государствами» [8].

Предсказания как нового регионального конфликта, так и общеевропейского, раздавшиеся на страницах самарской газеты, оба оказались верными. За четыре дня до официального начала Второй Балканской войны, которая была объявлена 17 июня по старому или 30 июня по новому стилю, под подписью Н. Северского в «Волжском слове» вышла статья «Заговорили пушки». В ней говорилось о войне уже как о свершившемся факте, хотя несколько дней еще продолжались переговоры и предпринимались дипломатические шаги по ее предотвращению [9].

Эта война закончилась достаточно скоро. Однако через год опять-таки на Балканах нападением Австрии на Сербию 28 июля 1914 г. началась новая война, переросшая в мировую. Самые мрачные предсказания глобальной катастрофы сбылись. Мир не прислушался к предостережениям о ней, исходившими от разных политических сил и деятелей, из разных стран и городов, в том числе из Самары.

То, что его предвидения сбывались одно за другим, вовсе не радовало журналиста. Он продолжал надеяться на то, что люди опомнятся от ненависти, застившей их глаза. Даже когда разразилась Первая мировая, в «Волжском слове» под привычном псевдонимом Н. Северского появляется необычная для военного времени статья «Рождественский благовест в тяжелую годину». Автор призывал вспомнить в день Рождества, заветы «Учителя Любви», пришедшего в мир 1914 лет назад: «Даже в ниспосланные историей нынешние тяжкие дни человечество не желает расстаться со своей верой в конечную победу Любви над Ненавистью. Борьбу, которую ведет Ненависть, оно рассматривает как неизбежное средство утверждения царства Любви». В условиях военного времени и военной цензуры были невозможны призывы к иному примирению, кроме как в случае доведения войны «до победного конца», поэтому их и нет в самой статье. Однако автор нигде прямо не связывает силы Ненависти и Любви с определенными военными блоками. Более того, статья начинается с упоминания союзников и противников в одном культурном, ценностном, цивилизационном контексте: «Наши западные враги и друзья отпраздновали Рождество 13 дней назад… Мы празднуем этот светлый день в истории человечества сегодня». Нет государственных или национальных признаков у носителей добра, к которым обращается автор в конце статьи: «Рождающийся сегодня благовест рождественский служит благовестом грядущего торжества Любви, несущим бодрость уставшим и мужество отчаявшимся…» [10].

Таким образом, наличие заметного проявления миролюбивых и гуманистических настроений в обществе накануне Первой мировой войны не подлежит сомнению. «Волжское слово», его авторы, особенно Н. Северский, доказывали этот факт неоднократно. Правда, пацифистский настрой последнего не остановился на доказательствах неразумности военных решений и призывах к сохранению общих ценностей христианской цивилизации. Поскольку его слова остались не услышанными, то сам А.И. Свидерский под воздействием усиления военных бедствий и внутреннего кризиса вернулся в число сторонников радикальных действий, в том числе революционного выхода из войны.

Судя по изученным материалам самарской прессы, антивоенная составляющая действительно имелась в общественном сознании демократических слоев русского общества в канун Первой мировой войны, в том числе проявляясь у критически мыслящих провинциалов. Этим во многом объясняется быстрый переход под воздействием неблагоприятных военных, политических, социальных и экономических факторов от подъема в 1914 г. великодержавных чувств к ниспровержению в 1917 г. власти и политиков, вовлекших Россию в глобальный вооруженный конфликт, об опасности которого звучали предостережения еще в период Балканских войн 1912-1913 гг.

1. 
   Артамонова, Л.М. Критика внешней политики правительства на Балканах и антивоенные выступления в самарской печати 1912-1913 годов / Л.М. Артамонова // Внешнеполитические интересы России: история и современность: сб. материалов Всерос. науч. конф., приуроченной к началу Первой мировой войны. – Самара, 2014. – С. 10-19.
   
2. 
   Артамонова, Л.М. Помощь жителей русской провинции населению славянских стран в ходе Первой Балканской войны 1912-1913 гг. (по материалам Самары) / Л.М. Артамонова // Матэрыялы XIX Міжнародных Кірыла-Мяфодзіеўскіх чытанняў, прысвечаных Дням славянскага пісьменства і культуры (Мінск, 22-24 мая 2013 г.): у 2 ч. – Мінск, 2013. – Ч.1. – С. 143-148.
   
3. 
   Брыков, Д.С. Русская либеральная пресса о взаимоотношениях стран Антанты и тройственного союза накануне Первой мировой войны: по материалам газет "Речь" и "Русские ведомости". Автореф. дис. канд. ист. наук / Д.С. Брыков. – СПб., 2008.
   
4. 
   Волжское слово. – 1912. – 2 ноября. – № 237.
   
5. 
   Волжское слово. – 1912. – 21 декабря. – № 277.
   
6. 
   Волжское слово. – 1913. – 6 апреля. – № 77.
   
7. 
   Волжское слово. – 1913. – 21 апреля. – № 86.
   
8. 
   Волжское слово. – 1913. – 1 мая. – № 94.
   
9. 
   Волжское слово. – 1913. – 13 июня. – № 126.
   
10. 
    Волжское слово. – 1914. – 25 декабря. – № 277.
    
11. 
    Голос Самары. – 1912. – 16 октября. – № 224.
    
12. 
    Досекин, Е.С. Публикации «Церковно-общественного вестника» 1912-1913 годов и отклики на них в либеральной самарской прессе / Е.С. Досекин // Вестник Самарского государственного университета. – 2013. – № 8/2(109). – С. 492-507.
    
13. 
    Кострикова, Е.Г. Внешняя политика в общественном мнении России накануне Первой мировой войны. 1908-1914 гг. Автореф. дис. док. ист. наук / Е.Г. Кострикова. – М., 2011.
    
14. 
    Мороз, Ю.М. Русское общество и Антанта в период Балканских войн 1912-1913 гг. / Ю.М. Мороз // Белорусский журнал международного права и международных отношений. – 2004. – № 4. – С. 73-76.
    
15. 
    Свидерский, А.И. // Биография.ru. Биографическая энциклопедия. [Электронный ресурс]. – [Режим доступа]: URL: http://www.biografija.ru/biography/sviderskij-aleksej-ivanovich.htm.
    
16. 
    Улунян, А.А. Геополитические взгляды российской правящей элиты на Балканский регион с конца XIX века до 90-х гг. XX века (проблемы исторической политологии) / А.А. Улунян // Человек на Баканах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений XX в. – СПб., 2002. – С. 260-274.
    

Альтернативный взгляд был изложен в статье «Виноват ли Кант?», автором которой был философ М.М. Рубинштейн (1878 – 1953). Он считал, что творчество кенигсбергского мыслителя не имеет ничего общего с современным германским милитаризмом, более того, оно полностью противоречит последнему. М.М. Рубинштейн писал: «Если упрекать немцев справедливо, то для этого есть один путь: это – не грязнить Канта и того, что они дали миру вообще, и поставить им в вину забвение заветов своих лучших людей, прежде всего заветов великого Канта» [10, c. 469]. Формально такая точка зрения имела достаточно сильную опору в произведениях самого Канта, пацифистские и гуманистические идеи которого широко известны. В свою очередь аргументация самого В.Ф. Эрна была сравнительно слабой и в отдельных местах достаточно грубой.

Тем не менее сама постановка вопроса о внутренней связи немецкой философии и немецкого национального самосознания была весьма значимой и плодотворной. К примеру, среди подписавших «Воззвание к цивилизованному миру 93 германских профессоров» мы встречаем имя Вильгельма Виндельбанда (1848 – 1915), главы баденской школы неокантианства. В том воззвании открыто провозглашалось: «Без германского милитаризма германская цивилизация была бы вырвана с корнем. (…) Германская армия и германский народ едины, и ныне это сознание братски объединяет немцев всех сословий, общественных положений и партий» [4, c. 1006]. Немецкая интеллектуальная элита была настроена в целом шовинистически и оправдывала, мягко говоря, весьма спорные внешнеполитические действия собственного правительства и вооруженных сил. Сам В.Ф. Эрн не отказывался от собственной точки зрения и писал: «Через две недели после произнесения речи «От Канта к Круппу» телеграф принес известие, что философский факультет Боннского университета избрал докторами honoris causa Круппа и директора крупповских заводов Аусенберга. Моя речь как бы предвидела, т.е. предсказала это событие…» [12, c. 320].

В свете современных гуманитарных исследований мы можем утверждать, что определенная связь между «Кантом» (немецким идеализмом) и «Круппом» (немецким национализмом и милитаризмом) все же существовала. При всей сложности и внутренних противоречиях гносеологическое учение, разработанное И. Кантом, односторонне преувеличило роль субъекта в познании. И это преувеличение наглядно выразилось в понимании т.н. «практического разума», претендовавшего на роль абсолютного монарха в этической сфере [7, c. 239 – 240]. В итоге возникла опасность растворения самого разума в людской воле – как индивидуальной, так и коллективной, что и произошло: последователь Канта И.-Г. Фихте обоснованно считается одним из основоположников немецкого национализма [8, c. 837]. Известный мыслитель Н.А. Бердяев в работе «К спорам о германской философии» в чем-то соглашался с В.Ф. Эрном, когда писал: «Для германской философии существенен волюнтаризм. Волюнтаризм же есть особая онтология. Волевой порыв сознавался германским духом как основа бытия. Волюнтаризм играет определяющую роль в философии Канта, в его учении о практическом разуме, об автономии личности, о царстве свободы. Тот же волюнтаризм есть и у Фихте, у Шеллинга, у Шопенгауэра, у Гартмана и Древса, Вундта и Паульсена, Виндельбанда и Риккерта и мн. др.» [1, c. 470 – 471].

Идеи немецких философов были весьма часто созвучны действиям и немецких политиков. Немалую роль в этом сыграло Прусское королевство, правящие круги которого взяли на себя миссию собирания в единое государство немецких земель. Данная цель, как совершенно открыто и неоднократно заявлял канцлер Отто фон Бисмарк (1815 – 1898), будет достигаться «не словами, а кровью и железом». И цель была достигнута – в 1871 г. после победы на Францией состоялось провозглашение Германской империи во главе с прусской династией Гогенцоллернов. Этот успех изменил отношение к О. фон Бисмарку, бывшее до этого весьма неоднозначным. Заметим, что хор добровольных панегиристов «железного канцлера» был велик. Так, известный философ В. Виндельбанд говорил о нем как о гении и, одобряя политический реализм Бисмарка, отмечал и его связь с общим волюнтаристским поворотом немецкого «народного духа». В. Виндельбанд при этом счел нужным указать, что этот поворот был «заложен в общих принципах философии преобладанием практического момента со времени Канта и Фихте...» [3, c. 343 – 344].

На таком фоне появление творчества Фридриха Ницше (1844 – 1900) вполне объяснимо и закономерно. Именно он возвел произвол, способность навязать собственную волю (в т.ч. и с помощью силы) в ранг добродетели, отличающей человека-господина от человека-раба. Тем самым его работы во многом способствовали сползанию Германии и Европы к трагическим событиям XX в. Этому же вполне содействовала и принципиальная ненависть Ф. Ницше к христианству, этические нормы которого для него были совершенно неприемлемы. Сбылось предсказание другого немецкого мыслителя – Генриха Гейне, который, говоря о национальных чертах собственного народа, писал: «Христианство – и в этом его величайшая заслуга – несколько ослабило эту грубую германскую воинственность, но искоренить ее не смогло, и если когда-либо сломится обуздывающий талисман, крест, то вновь вырвется наружу дикость древних бойцов, бессмысленное берсеркерское неистовство, о котором так много поют и рассказывают северогерманские певцы. Этот талисман ослабел, и настанет день, когда он обрушится самым жалким образом» [5, c. 137 – 138]. И действительно, к 1914 г. реальное влияние христианской этики на самосознание немцев молодого поколения уже было крайне незначительным. Ее место заняли идолы крови и почвы, твердая убежденность в собственном праве на национальный эгоизм и произвол.

Важным подтверждением определенной правоты В.Ф. Эрна, подчеркивавшего связь между немецкой интеллектуальной культурой и германским милитаризмом, стало появление работы Вернера Зомбарта «Торгаши и герои» (1915). Ее автор являлся одним из ведущих ученых-гуманитариев того времени, известный и за пределами Германии своими исследованиями по истории капитализма. Начавшаяся в 1914 г. война была представлена В. Зомбартом как смертельная схватка английского торгашества и немецкого героизма. Вопрос о причинах войны, ее справедливости или несправедливости не ставится – В. Зомбарт открыто преподносил войну как нечто священное, спасающее от «разложения» в мирное время. Его аргументация гласила: «война, завершающая формирование героического мировоззрения, вырастающая из него, необходима для того, чтобы само это героическое мировоззрение не стало добычей злых сил, ползучего торгашеского духа. Война – дитя этого мировоззрения – вновь порождает его из своей утробы» [6, c. 73]. Этатизм, милитаризм, национализм – все это взаимосвязанные составляющие «немецкого героизма». Война, соответственно, рассматривается как некое посюстороннее «спасение», возрождающее коллективистский дух и «идеалистическое мировоззрение», ибо благодаря ей «жизнь снова обрела смысл» [6, c. 90].

В.Ф. Эрн скоропостижно скончался 29 апреля 1917 г. от нефрита. Он не застал продолжение тех страшных конфликтов, начало которым положила Первая мировая война. Однако это продолжение подтвердило некоторые идеи, изложенные в его речи «От Канта к Круппу», ибо Германия не смирилась с поражением в войне и реваншистские настроения получили достаточно прочную опору в немецком обществе. Американский исследователь Ф. Рингер показал, что краху Веймарской республики в той или иной степени содействовали и представители академического истеблишмента [9, c. 300]. Так, известный немецкий философ Мартин Хайдеггер (1889 – 1976) на определенном этапе открыто поддерживал нацизм. В одной из своих речей (1933 г.), обращаясь к студентам Гейдельбергского университета, он прямо говорил: «Исследование было безбрежным и скрывало свою необеспеченность под идеей интернационального прогресса науки, а ставшее бесцельным обучение пряталось под определенность экзаменационного расписания. Нужно, напротив, вести суровую борьбу в национал-социалистическом духе, который не могут скрыть гуманистические, христианские представления, подавляющие его безусловность» [11, c. 256]. Только тотальное поражение Германии в ходе Второй мировой войны положило конец наиболее агрессивным формам немецкого национализма и милитаризма. Словесные аргументы и доводы оказались бессильными, а судьба Европы решалась на полях сражений.

Ныне, спустя сто лет после начала Первой мировой войны, можно констатировать то, что проблемы, поднятые в ходе дискуссии о немецкой философии, сохраняют определенную актуальность. Ведь конечным плодом того волюнтаристского духа, который получил выражение в творчестве мыслителей Германии (что было отмечено, в частности, Н.А. Бердяевым), стал открытый иррационализм, вполне заметный как у Ф. Ницше, так и у М. Хайдеггера, а также и у многих других немецких авторов. Во многом благодаря их влиянию иррационалистические, релятивистские тенденции, к сожалению, остаются не преодоленными в рамках современных социально-гуманитарных наук.
Литература.

1. Бердяев, Н.А. К спорам о германской философии // В.Ф. Эрн: pro et contra. – СПб.: РХГА, 2006. – С. 470 – 476.

2. Бур, М., Иррлиц, Г. Притязание разума: Из истории немецкой классической философии и литературы / М. Бур, Г. Иррлиц. – М.: Прогресс, 1978. – 327 с.

3. Виндельбанд В. Философия в немецкой духовной жизни XIX столетия / В. Виндельбанд. – М.: Юрист, 1995. – С. 294 – 363.

4. Воззвание к цивилизованному миру 93 германских профессоров // В.Ф. Эрн: pro et contra / Сост., вступ. статья, коммент. А.А. Ермичева. – СПб.: РХГА, 2006. – С. 1005 – 1009.

5. Гейне, Г. К истории религии и философии в Германии / Г. Гейне.– М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958.– Т. 6. – С. 11 – 139.

6. Зомбарт, В. Торгаши и герои // В. Зомбарт.– СПб.: «Владимир Даль», 2005. – Т. II. –С. 5 – 102.

7. Ортега-и-Гассет, Х. Кант. Размышления по поводу двухсотлетия // Феномен человека: Антология / Сост., вступ. ст. П.С. Гуревича. – М.: Высш. шк., 1993. – С. 221 – 240.

8. Рассел, Б. История западной философии / Б. Рассел. – СПб.: Азбука, 2001. – 960 с.

9. Рингер, Ф. Закат немецких мандаринов: Академическое сообщество в Германии, 1890 – 1933 / Ф. Рингер. – М.: Новое литературное обозрение, 2008. – 648 с.

10. Рубинштейн, М.М. Виноват ли Кант? // В.Ф. Эрн: pro et contra / Сост., вступ. статья, коммент. А.А. Ермичева. – СПб.: РХГА, 2006. – С. 466 – 469.
11. Хайдеггер, М. Университет в новом рейхе: Доклад в актовом зале Гейдельбергского университета, 30 июня 1933 года // Бурдье П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера / Пер. с франц. А.Т. Бикбова, Т.В. Анисимовой. – М.: Праксис, 2003. – С. 255 – 257.

12. Эрн, В.Ф. Меч и крест // В.Ф. Эрн Сочинения. – М.: Издательство «Правда», 1991. – С. 295 – 368.