Сборник докладов XX юбилейных Международных Кирилло-Мефодиевских чтений (24 мая 2014 г.) Минск «Ковчег» 2015

Первые попытки создания благотворительной организации, которая объединила всё православное население Польши относятся к 1921 г. Однако из-за нестабильной финансовой ситуации Православное митрополитальное благотворительное общество было создано только 25 декабря 1924 г. В 1925 г. общество объединяло 259 человек, как священнослужителей, так и прихожан всей митрополии [24, с. 4]. Общество активно сотрудничало с различными светскими благотворительными организациями и оказывало помощь уже существующим благотворительным учреждениям. Финансовый фонд формировался из членских взносов, доходов от проведения благотворительных концертов, ежемесячных взносов священнослужителей, сбора пожертвований по всем приходам митрополии. С 1929 г. при обществе действовал кружок милосердия для оказания духовной помощи больным и христианского погребения неимущих. В 1936 г. кружок объединял 71 человека. Члены кружка регулярно посещали больных в воскресные и праздничные дни, присылали религиозно-нравственные газеты и журналы, оказывали необходимую материальную помощь, налаживали связь с родственниками. Паломнический фонд был создан для организации поездок молодежи по монастырям. Основными направлениями деятельности митрополитального благотворительного общества являлись содержание в г. Варшаве детского приюта и дома престарелых для женщин, организация летнего лагеря для беднейших детей столицы, попечение о больных и пребывающих в тюрьмах. Кроме того, общество заботилось о воспитании детей в православных традициях и регулярно оказывало духовную и финансовую помощь Русской школе в г Варшаве, а также с началом нового учебного года обеспечивало студентов-богословов жилым помещением [4, л. 25]. Ежегодно общество издавало листовки, в которых подводились итоги работы за год. В своих посланиях правление неоднократно подчеркивало, что церковно-христианский характер общества обязывает его деятелей постоянно бороться с эгоизмом, черствостью и ожесточением человеческого сердца [1, с. 566].

Во время экономического кризиса 30-х гг. Православная церковь принимала самое активное участие в общегосударственных акциях помощи безработным [27, с. 696]. 22 ноября 1931 г. был организован Временный церковно-общественный комитет при Православном митрополитальном благотворительном обществе для оказания помощи безработным и нуждающимся [28, с. 711]. В зимний период 1931-33 гг. православное духовенство сотрудничало с общественными комитетами помощи безработным. В городах и местечках помощь состояла в раздаче горячей пищи, отоплении квартир, а в селах – выдаче продуктов питания. Православное духовенство в храмах активно призывало население оказывать различную помощь безработным. Ежемесячно с 1 октября 1931 г. по 1 апреля 1932 г. каждый приход в зависимости от благосостояния выделял безработным хлеб и картофель [4, л. 72]. Кроме того, Полесская духовная консистория на заседании 30 октября 1931 г. постановила с 1 ноября 1931 г. по 1 апреля 1932 г. перечислять от 0,5-2 % из жалования членов и чиновников консистории в пользу безработных [13, л. 7]. По решению Священного Синода в пользу безработных перечислялись средства от продажи православных календарей [9, л. 85].

В условиях различных чрезвычайных ситуаций и стихийных бедствий Православная церковь организовывала особые благотворительные акции, в которых участвовало всё православное население митрополии. Например, в октябре 1927 г. проходил общецерковный сбор пожертвований в пользу пострадавших от наводнения в Восточной Малопольше. В 1929 г. для оказания помощи голодающему населению Виленщины были созданы общественные комитеты по сбору и распределению средств, в которых принимало активное участие православное население и духовенство. Перед первым сбором пожертвований в православных храмах духовенство зачитывало прихожанам послание митрополита Дионисия. Собранные деньги благочинные 2 раза в месяц передавали в столичный комитет помощи [5, л. 41]. 24 мая 1931 г. во всех храмах митрополии проходил сбор средств в пользу пострадавшего от наводнения населения Виленщины [4, л. 34].

Одним из направлений православной благотворительности являлась опека над заключёнными. Этой социальной категории Православная церковь уделяла особое внимание в связи с расширением коммунистической пропаганды в польских тюрьмах. По этому поводу митрополит Дионисий ходатайствовал перед правительством об открытии как можно большего числа тюремных церквей и назначении в них специально подготовленных священнослужителей [15, л. 16]. В Полесском воеводстве одна из крупнейших тюрем находилась в Пинске. В ней в 1938 г. содержалось 400-450 заключенных православного вероисповедания. Епархиальное начальство возложило исполнение обязанностей тюремного священника на выпускника православного богословского факультета, магистра богословия Е. Сурвилло. В Бресте в заключении находилось 100-150 человек православного вероисповедания. В связи с постройкой нового здания их число могло увеличиться до 500 человек. В новом здании тюрьмы церковные власти предполагали открыть православную часовню и учредить должность тюремного священника. Заключенные православного вероисповедания содержались также в Дрогичине (70 человек), Кобрине (200), Пружанах (89), Столине (80) [15, л. 8]. Православная церковь делала все возможное, чтобы заключенные православного вероисповедания могли участвовать в богослужениях, исполнять необходимые религиозные обряды и традиции. В тюрьмах богослужения совершались в воскресные дни 2-3 раза в месяц. Священнослужители в тюрьмах оказывали заключенным моральную поддержку. На Пасху по всей епархии собирали пожертвования на покупку заключенным подарков и продуктов [15, л. 15].

Под опекой Православной церкви находились инвалиды войны. Во всех храмах митрополии ежегодно организовывался сбор средств на пополнение инвалидного фонда. Например, 6 июля такой сбор проходил в Полесской епархии [8, л. 29]. В 1933 г. 9 (22) мая, день перенесения мощей святителя Николая Чудотворца, был объявлен Днем ежегодного сбора в фонд помощи военным инвалидам православного исповедания. Перед сбором пожертвований священнослужители обращались к прихожанам с проповедью, в которой призывали помочь нетрудоспособным, оставшимся без средств к существованию участникам военных действий [9, л. 342].

Православная церковь в Польше не могла остаться безучастной к трагическим событиям, происходившим в Советской России. Молитвы за гонимых и страждущих в Советских республиках, проходившие регулярно во всех храмах митрополии, являлись важным актом единения и особой духовной поддержки Православных церквей [25, с. 134]. В 1930 г. православным духовенством был разработан особый молебный чин, состоящий из ряда ектний и прошений за страждущих в Советской России, заканчивающийся коленопреклонной молитвой. Впервые молебен был отслужен во всех православных храмах после литургии 23 марта 1930 г. [29, с. 208]. В 1933 г. проходил сбор средств в пользу голодающих Советских республик [9, л. 418]. Православное духовенство оказывало помощь беженцам из СССР, находящимся на территории Второй Речи Посполитой. В соответствии с распоряжением митрополита Дионисия в марте 1930 г. духовенство приграничных с Советскими республиками территорий было обязано предоставлять беженцам жилье, еду, одежду, содействовать их трудоустройству. Во всех православных храмах проходили сборы средств в пользу беженцев [8, л. 11]. Православная церковь в лагеря для беженцев, организованные Польским правительством, регулярно отправляла Евангелия, молитвословы, религиозно-нравственную литературу, иконы [30, с. 91]. 17 апреля 1930 г. митрополит Дионисий обратился с воззванием о помощи соловецким заключенным «…нам следует помнить о неимущих и страждущих братиях наших, которые не имеют возможности получить христианское утешение…» [2, с .1]. По всем приходам митрополии проходил сбор тарелочных пожертвований. Сам митрополит в тот год не организовывал традиционный пасхальный стол для гостей, а сэкономленные таким образом средства пожертвовал заключенным соловецких тюрем.

В 1928 г. в Болгарии произошло землетрясение. В связи с этим митрополит Дионисий назначил десятидневный сбор средств по всей митрополии в пользу пострадавшего православного населения. В обращении к духовенству и православному населению митрополит Дионисий просил: «…внимательно отнестись к братней скорби единоверных нам болгар и принять зависящие меры к тому, чтобы возможно полнее выразилась наша любовь к страждущим…» [23, с. 2].

Приоритетным направлением благотворительной деятельности Православной церкви в Польше являлась помощь русским монастырям на Афоне и Сионской церкви в Иерусалиме, оказавшимся в бедственном положении без поддержки Русской Православной Церкви. Настоятель русских монастырей на Афоне иеромонах Симеон обратился к Православной церкви в Польше за помощью «вопиющая нужда обители побудила нас просить вашего пожертвования на пропитание престарелой братии…» [26, с. 1]. Ежегодно во всех храмах митрополии проходили тарелочные сборы. В 1931 г. православное население по просьбе иерусалимского патриарха Домиана собирало средства на отделку храма на берегу Тивериадского озера. Митрополит Дионисий призывал помочь Иерусалимской церкви: «возможно, что наша лепта и приведет к исполнению заветной мечты престарелого патриарха» [3, с. 4].

Значительное количество православных храмов на территории Второй Речи Посполитой было полностью либо частично разрушено во время войны либо ревиндицировано. Нередко православные богослужения проходили в кладбищенских часовнях, временных помещениях либо под открытым небом. В бюджете министерства исповеданий и народного просвещения на ремонт и строительство православных храмов планировалось выделение небольших средств, которые в действительности редко направлялись на место назначения. В связи с этим ремонт и строительство православных храмов проходил в большинстве случаев за счет благотворительных тарелочных сборов в церквях, а также особых сборов строительных комитетов. Как правило, благотворительные сборы комитетов ограничивались территорией одного воеводства. Непосредственно сбор пожертвований должен был проходить в соответствии с Церковными правилами и Циркуляром Министерства Внутренних Дел от 30 марта 1921 г. [19, л. 18]. Из числа прихожан выбирались ответственные люди, которые непосредственно и занимались сбором пожертвований. Обычно разрешение выдавалось на год, но из-за проведения правительственных мероприятий этот срок мог ограничиваться. В 1932 г. комитету по сбору пожертвований на строительство храма в д. Хорево Пружанского повета разрешили деятельность только с 1 мая по 31 декабря, так как до мая проводилась акция по сбору средств в помощь безработным [17, л. 36]. Причём, на другие комитеты по сбору пожертвований на строительство и ремонт православных храмов, в 1932 г. в Полесском воеводстве эти ограничения не налагались. В большинстве случаев за год собрать нужную сумму не удавалось. Причиной этому служило то, что разрешение на сбор пожертвований выдавалось в пределах воеводства, но часть поветовых старост могла запретить сбор средств на управляемых ими территориях «…по причине чрезмерного обременения населения различными сборами» [21, л. 67]. Так, в 1934 г. комитет по строительству православной церкви в д. Лаховичи Дрогичинского повета, имея разрешение на территории воеводства, мог заниматься сбором пожерствований только в Дрогичинском, Брестском и Кобринском поветах [20, л. 84-99]. Для продолжения сбора средств ежегодно нужно было получать новое разрешение. Воевода мог запретить сбор пожертвований на ремонт или строительство той или иной церкви, если получал от поветового старосты информацию о том, что объём необходимых работ незначительный; население может собрать необходимую сумму собственными силами либо население воеводства слишком отягощено сбором средств на строительство и ремонт других православных церквей [18, л. 42]. При этом информация, полученная непосредственно от комитета о положении того или иного православного храма во внимание не принималась.

С 1934 г. по постановлению Синода проходило только 9 ежегодных сборов во всех храмах православной церкви в Польше в пользу: фонда имени митрополита Дионисия для оказания помощи вдовам и сиротам духовного звания; православного митрополиального благотворительного общества; фонда православного религиозного просвещения; Сионской церкви и Гроба Господня; фонда оказания помощи безработным и их детям; русских православных монастырей на Афоне; православной духовной миссии на Лемковщине; строительства церквей; восстановление Турковицкого монастыря [12, л.  34].

Православная церковь оказывала благотворительную помощь священнослужителям и их семьям. Православное духовенство находилось в сложном материальном положении. В 1926 г. в Полесском воеводстве 35% православных священнослужителей жило в бедности; 59% очень стесненно и только 6% в относительном достатке [22, л. 442]. В случае смерти либо выхода за штат со всех священно и церковнослужители одного благочиния собирались взносы [5, л. 5]. Тем не менее, выплата этих относительно небольших пособий проходила с большими трудностями, что свидетельствовало о бедности православного духовенства.

Во всех епархиях митрополии существовали попечительства о бедных духовного звания. В 1931 г. по указу Полесской духовной консистории половина доходов с земельных угодий приходов, пребывающих в течение некоторого времени вакантными, поступала в распоряжение епархиального попечительства [4, л. 9]. Из сформированного таким образом земельного фонда семьям умерших священнослужителей полагались сиротские участки [6, л. 11]. 20 июля 1933 г. решением Священного Синода был учрежден Фонд имени митрополита Дионисия для оказания помощи вдовам и сиротам духовного звания, не получающим обеспечения из эмеритальной кассы православного духовенства [11, л. 68]. Средства Фонда составляли добровольные пожертвования, 2 % отчисления от епархиального и канцелярского бюджетов и средства от епархиальных попечительств о бедных духовного звания. В 1934 г. была оказана помощь 219 просителям на общую сумму 5226,52 злотых, что значительно превышало поступления в фонд за этот года и угрожало его существованию [10, л. 8]. С 1 июля 1929 г. по благословению митрополита Дионисия был организован приют для престарелого и бесприютного православного духовенства в Польше при Яблочинском Свято-Онуфриевском монастыре Варшавско-Холмской епархии [7, л. 1-2].

В отдельных приходах оказанием благотворительной помощи занимались специальные органы в общине – церковноприходские попечительства. Их деятельность регулировалась Положением о церковноприходских попечительствах от 2 августа 1864 г., в соответствии с которым одной из задач попечительств являлось оказание помощи бедным прихожанам в необходимых случаях [22, с. 381]. Попечительства являлись коллегиальными органами, в их состав входили местные священнослужители и наиболее уважаемые и авторитетные прихожане. Средства, которыми располагали попечительства, составляли добровольные пожертвования членов общины [12, с. 20].

Позиция церковных властей и активизация православной общественности способствовали возрождению братского движения. Пресса инструктировала верующих о возможности воздания братств, их правовом регулировании, обычаях и порядках. Импульсом к созданию новых братств стала ревиндикация сакральных объектов. В некоторых приходах вместо церковных попечительств действовали братства либо попечительства называли себя братствами. Сфера их деятельности была значительно ограничена «Временными правилами об отношении правительства к Православной церкви в Польше». В задачи братств входила опека над содержанием церкви и церковного имущества, а также оживление церковно-приходской жизни среди православного населения. В соответствии с типовым статутом, одобренным Священным Синодом 1 июля 1926 г., братства брали на себя опеку над стариками, сиротами, вдовами, больными и бедными прихода [31, s. 36]. Братства находились под пристальным вниманием государственной администрации. Для регистрации братства необходимо было разрешение не только церковных, но и светских властей. Наиболее активно благотворительной деятельностью занимались Свято-Духовнское в Вильно и Софийское в Гродно.

На территории Полесской епархии существовало несколько братств, деятельность которых, как правило, ограничивалась собственным приходом. В начале 20-х гг. при Свято-Петропавловской церкви в Кобрине действовал кружок набожных женщин. В 1928 г. кружок был преобразован в братство Св. Креста, на средства которого издавались и распространялись миссионерские листовки [14, л. 118] В селе Ольпень действовало братство в честь преподобного Иова, игумена Почаевского. В селе Антополь активной благотворительной и миссионерской деятельностью занималось Серафимовское братство. Братство в Барановичах занималось возведением Свято-Покровской церкви. Братства и попечительства давали возможность прихожанам активно участвовать в благотворительной деятельности, решать важные социальные проблемы в приходе [16, л. 16].

Православная благотворительность являлась особым явлением в культуре Западной Беларуси . Церковные власти приложили значительные усилия для возрождения и развития благотворительности на территории Западной Беларуси. Благотворительная деятельность Православной церкви осуществлялась на следующих уровнях: митрополитальном, епархиальном и приходском. Православное митрополитальное общество являлось главной благотворительной организацией, объединяющей православное население и духовенство. Православная церковь не только действовала самостоятельно, но и активно сотрудничала в сфере благотворительности с различными светскими организациями для решения наиболее острых социальных проблем (голод, безработица, стихийные бедствия) и оказания помощи незащищенным категориям населения (инвалиды, престарелые, беспризорные дети, заключенные) на территории Польского государства.

Благотворительные акции в поддержку Православных церквей за границей, и особенно Русской Православной Церкви, способствовали сохранению православных традиций милосердия и духовному единению православного мира. Благотворительная деятельность способствовала строительству новых и сохранению уже существующих православных храмов на территории Западной Беларуси. Отдельным направлением благотворительной деятельности Православной церкви являлось оказание помощи духовенству и членам их семей. Финансовую поддержку семьям православных священнослужителей оказывали епархиальные попечительства о бедных духовного звания, а также специальный Фонд имени митрополита Дионисия. Православная церковь приложила значительные усилия для того, чтобы в отдельных приходах действовали особые благотворительные организации – церковноприходские попечительства. Возрождению братского движения, несмотря на все усилия Православной церкви, препятствовали государственные власти. Тем не менее, в отдельных случаях церковноприходские попечительства позиционировали себя как братства. В межвоенный период благотворительная деятельность Православной церкви была направлена не только на нравственное совершенствование населения, но и на решение определенных социальных проблем Западной Беларуси.

1. 
    Ведомости Православного митрополитального благотворительного общества // Воскресное чтение. – 1935. – № 32. – С. 566.
   
2. 
   Воззвание митрополита Дионисия о помощи соловецким узникам // Воскресное чтение. – 1930. – № 17. – Обложка.
   
3. 
    Воззвание о помощи Иерусалимской церкви // Воскресное чтение. – 1931. – № 12. – Обложка. – С. 4.
   
4. 
    ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 3. Указы Полесской духовной консистории за 1927 г.
   
5. 
    ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 5. Циркуляры Полесской духовной консистории.
   
6. 
    ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 8. Циркуляры Полесской духовной консистории за 1932 г.
   
7. 
    ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 16. Указы синода польской автокефальной православной церкви и Полесской духовной консистории за 1928-1929 гг.
   
8. 
    ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 26. Указы Полесской духовной консистории за 1931 г.
   
9. 
    ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 26а. Указы и распоряжения Полесской духовной консистории и переписка со священнослужителями о деятельности церквей Брестского повета за 1932-33 гг.
   
10. 
    ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 27а. Указы и распоряжения Синода и митрополита польской автокефальной православной церкви за 1933-38 гг.
    
11. 
     ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 28. Указы Полесской духовной консистории за 1933 г.
    
12. 
     ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 43. Распоряжения Полесской духовной консистории за 1934 г.
    
13. 
    ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 50. Протоколы заседаний Полесской духовной консистории за 1931 г.
    
14. 
     ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 81. Переписка с Полесским миссионерским комитетом о борьбе с распространением униатства и сектантства.
    
15. 
     ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 3123. Дело об окормлении заключённых православной церковью.
    
16. 
    ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 3152. Дело об организации церковных «братств».
    
17. 
     ГАБО. – Фонд 1. – Оп. 9. – Д. 856. Заявления комитетов по строительству церквей.
    
18. 
     ГАБО. – Фонд 1. – Оп. 9. – Д. 857. Заявления комитетов по строительству церквей и свидетельства Министерства внутренних дел полесского воеводы о выдаче разрешений на сбор пожертвований с населения.
    
19. 
    ГАБО. – Фонд 1. – Оп. 9. – Д. 1641. Месячные отчеты Люблинского воеводы о деятельности польских и других легальных политических партий, общественных организаций и религиозном движении за 1930 г.
    
20. 
     ГАБО. – Фонд 1. – Оп. 10. – Д. 2477. Списки вновь построенных молелен и церквей в Полесском воеводстве.
    
21. 
     ГАБО. – Фонд 1. – Оп. 10. – Д. 2586. Переписка с поветовыми старостами о постройке и ремонте православных церквей.
    
22. 
     Гісторыя Беларусі : у 6 т. / рэдкал.: М. Касцюк (гал. рэд.) [і інш.]. –Мінск : Экаперспектыва, 2000–2005. – Т. 5 : Беларусь у 1917-1945 гг) / А. Вабішчэвіч [і інш.]. – 2006. – 613 с.
    
23. 
     Обращение митрополита Дионисия о помощи болгарам // Воскресное чтение. – 1928. – № 23. – Обложка. – С. 3.
    
24. 
     Отчёт о деятельности Православного митрополитального благотворительного общества // Воскресное чтение. – 1932. – № 40. – Обложка.
    
25. 
     Лабынцев, Ю. Православная литература Польши (1918–1939 гг.) / Ю. Лабынцев, Л. Щавинская. – Минск : Нац. б-ка Беларуси, 2001. – 304 с.
    
26. 
     Русские монастыри на Афоне // Воскресное чтение. – 1932. – № 4-5. – С. Обложка.
    
27. 
     Хроника // Воскресное чтение. – 1931. – № 48. – С. 696.
    
28. 
     Хроника // Воскресное чтение. – 1931. – № 49. – С. 711.
    
29. 
     Хроника // Воскресное чтение. – 1930. – № 13. – С. 208.
    
30. 
    Хроника // Воскресное чтение. – 1932. – № 10. – С. 91.
    
31. 
     Pawluczuk, U.A. Życie monastyczne w II Rzeczypospolitej / U.A. Pawluczuk. – Białystok Uniwersytet w Białymstoku, 2007. – 356 s.
    

В 1887 году в Японии возник женский союз Красного Креста, в который вошли знатные японки: принцессы из императорской фамилии и высокопоставленные дамы. К началу русско–японской войны их насчитывалось примерно 800 человек. Возраст сестер определялся в рамках от 17 до 30 лет. Обязательным критерием для отбора кандидаток стало ограничение в росте: сестры не должны были быть ниже 1 м. 37 см. [4, с. 146].

Основное обучение производилось в токийском центральном госпитале. Подготовка длилась 3 года, во время войны этот срок мог быть сокращен. Помимо дисциплин, связанных с медициной сестры изучали основы армии и флота, различия родов оружия, состав отдельных частей войск, а также иностранный язык. Сестры приносили присягу и обязывались служить Красному Кресту 15 лет [4, с. 146-147]. В русско–японскую войну в состав общин входило около 3 000 человек, оказавших помощь примерно 6 500 русских пленных [4, с. 147].

На момент русско-японской войны в Японии в течение почти сорока лет действовала Православная Церковь под руководством епископа Николая Японского. Перед епископом и паствой встал вопрос о нравственной обязанности для японских христиан во время войны. У православных японцев патриотизм скрестился с естественной благодарностью России, принесшей им православие. Епископ Николай получал многочисленные письма с одним вопросом, должны ли православные японцы активно участвовать в войне, и должен ли епископ благословить паству на войну с Россией.

Настроение японской печати было крайне враждебным: все православные японцы были объявлены изменниками, а Церковь обвинялась в политической связи с российским правительством. Отношение японского правительства к православной церкви, напротив, было вполне корректным. По стране был разослан циркуляр министерства о не смешивании религии с политикой, свободе христианских богослужений и обрядов. Данный циркуляр строго соблюдался местными властями.

20 марта 1904 года в миссию поступили первые известия о пленных русских от католического миссионера, который сообщил о физическом состоянии и положении пленных и предложил свои услуги как посредника в передаче помощи [2, с. 15]. Помимо православных среди военнопленных были католики, мусульмане и иудеи. Для них были построены костел, мечеть и синагога. Среди католиков пытались вести миссионерскую деятельность западные миссионеры, однако особого успеха в этом деле они смогли достичь [1, с. 106].

Главным вопросом для православного епископа Николая был вопрос о церковном окормлении русских военнопленных. Для этого необходимо было присутствие священника со знанием русского языка, а в Японии оставался только один русский – сам отец Николай, однако военное министерство строго запретило ему выезжать в Мацуяма, где содержались военнопленные. Японские христиане предложили за свой счет послать священника для отправления богослужений русским пленным и послали запрос в министерство иностранных дел, на которое получили согласие [2, с. 16].

Японское правительство стояло на тех позициях, что удовлетворение религиозных нужд русских военнопленных должно быть делом сугубо японских христиан. Поэтому епископ Николай написал письмо отцу Сергию Судзуки с просьбой об отправлении священнических обязанностей у русских военнопленных, поскольку он был одним из немногих православных японцев, хорошо знавших русский язык [2, с. 16].

С началом военных действий православные японцы организовали в Токио «Комиссию служения отечеству в военное время», куда вошли военное духовенство, преподаватели японской семинарии, катехизаторы и старосты православных общин г. Токио. Главными задачами Комиссии являлись сбор денежных и вещественных пожертвований в пользу военных, посещение военных госпиталей, раздача больным и раненным духовно–религиозной литературы [3, с. 173].

В конце апреля-мая 1904 года православные японцы выступили с инициативой создать «Общество духовного утешения военнопленных». Членами его стали все православные японцы с определенным ежемесячным взносом. В члены принимались также все желающие оказать помощь пленным без различия вероисповедания. Попечение о военнопленных поручалось священникам, знавшим русский язык. Общество с самого начала ставило собой цель не только организацию богослужения и выполнение религиозных обрядов, но и духовное утешение военнопленных [1, с. 113].

В Японии число русских военнопленных достигало 73 000 человек. Члены «Общества духовного утешения военнопленных» каждому пленному подарили серебряный крест, снабдили иконами и книгами, и за годы войны они сумели раздать 68 000 Евангелий. Окормляли русских военнопленных 17 японских православных священников и 6 дьяконов, знавших русский язык [5, с. 5].

Чтобы поддержать моральный дух пленным направлялись церковные приветствия. Особенно трогательно было Пасхальное приветствие православных японцев: «Во свете сего праздника мы обращаемся к вам. В этом свете, свыше сияющем, исчезает различие народности. Вошедшие в круг сего сияния уже не суть иудей или еллин, русский или японец, но все одно во Христе, все составляют одну семью Единаго Отца Небеснаго. Добрый след останется за вами, он будет неизгладим для нашей Церкви. Вернувшись в ваше милое отечество, скажите там, что встретили на далекой чужбине малую Церковь, братьев и сестер по вере» [6, с. 221].

Епископ Николай сделал все, чтобы дать возможность пленным провести Страстную неделю и встретить Пасху в православной обстановке. Пожертвования из России позволили дать каждому по 2 яйца и свечи. Все свечи были приобретены на личные средства Обер–прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева.

В четвертом номере «Церковных ведомостей» за 1905 год содержится объявление о том, что «Общество духовного утешения военнопленных» предоставляет услуги в передаче денег, присланных к военнопленным, а также наводит справки о судьбе военнопленных, ответ на которые дается на основании сведений Центрального справочного бюро о военнопленных при японском военном министерстве [3, с. 174].

Как свидетельствует С.В.Недачин, посетивший летом 1907 года Токийскую семинарию, общество оказалось популярным среди японцев и в нём участвовали не только православные, но и инославные христиане, и буддисты, среди которых был выдающийся японский государственный деятель Ито Хиробуми (премьер–министр Японии, первый председатель тайного Совета, автор проекта Конституции Японии) [2, с. 16].

Таким образом, несмотря на ряд материальных проблем, устройство молельных домов, снабжение иконами, крестиками, богослужебными и духовно-нравственными книгамивоеннопленных, проведение богослужений и исполнение треб православными японскими священниками, оказали значительно влияние в деле налаживания религиозной жизни среди попавших в плен русских.

1. 
   Жукова, Л.В. Повседневность японского военного плена. Русские солдаты и офицеры в Японии в 1904-1905 гг. /Л.В. Жукова //Обозреватель. – 2010. – №1. – С. 106–119.
   
2. 
   Кохов, П.Ю. Церковь и война на примере Православия в Японии периода русско-японской войны / П.Ю. Кохов //История: из прошлого в будущее: Материалы IV Международной научно-практической конференции: Сборник научных трудов. –   М.: Издательство «Перо», 2012. – С. 15-19.
   
3. 
   Мазурика, Ю. Св. Николай Японский и русско-японская война 1904-1905 гг.: опыт примирения сквозь призму веры / Ю. Мазурика // Актуальні проблеми вітчизняної та всесвітньої історії . – 2009 . – Вип.12 . – С. 168-177.
   
4. 
   Пастернак, А.В. Очерки по истории общин сестер милосердия / А.В. Пастернак.– М.:Изд-во «Свято-Димитриевское училище сестер милосердия», 2002. — 304 с.
   
5. 
   Православие в Японии // Миссионерский листок. – 2014. – № 15. – С. 5.
   
6. 
   Сергий (Страгородский), архим. По Японии (записки миссионера). – М.: Крутицкое Патриаршее Подворье (Общество любителей церковной истории), 1998.
   

Таким образом, царская монархия – это религиозно-нравственный идеал народа глубоко верующего. У нас, к сожалению, со словом «царская власть» связаны в основном какие-то политические представления, потому что мы живём в сугубо секулярном обществе, обществе разного рода умозрительных учений и теорий. Однако, если взглянуть на монархию с другой точки зрения, с точки зрения церкви, то именно монархия является орудием спасения и служит делу спасения человеческого рода, потому что она является хранителем истинной веры.

Исторические факты неоднократно доказывают нам, что царская власть была дана именно Богом. Так, 1 ноября 1894 г., в день смерти отца, наследник Николай Александрович в глубокой скорби сказал, что не желал царского венца, но принимает его, боясь ослушаться воли Божией, и надеется не на свои слабые человеческие силы, а только на Господа [1].

Исходя из слов богобоязненного императора, можно было предположить, что явно его политика будет близка к нравственным основам христианства. В целом, так оно и оказалось. В доказательство тому приведем пример издания 25 мая 1912 года «Положения о призрении нижних воинских чинов и их семейств». На первый взгляд может показаться, что это – совсем неприметное и незначительное доказательство, но не стоит забывать, что значительная часть населения Российской империи относилась именно к той категории жителей, забота о которых стала теперь святым долгом императора.

Однажды, когда Иисус Христос проповедовал, некий законник спросил его о том, какая же самая большая заповедь. Иисус ответил, что первая и самая большая заповедь – это любить Господа Бога, Его учение (Закон Божий) и исполнять Его волю, а вторая по значимости – нужно любить всех людей и помогать им [3].

Возможно, опираясь именно на эти заповеди, Николай II решил проводить политику оказания помощи семьям нижних воинских чинов. Конечно, можно спорить и утверждать, что император боялся недовольства и бунтов, но не стоит забывать, что человеку, у которого имелась такая власть и армия, нечего было бояться в благополучные времена царствования. Историки часто рассматривают правление Николая II, упуская такие факторы, как мировоззрение императора, его психологическое состояние, отношение к простому народу, отношение к своему титулу, а из вышесказанного можно сделать вывод, что он относился к своему титулу, как к воли Божией, а, значит, он должен был помогать нуждающимся. Положение 1912 года сыграло значительную роль во введении в правовое поле системы помощи ближайшим родственникам лиц, призванных на военную службу, создав тем самым регулярную практику, которой до этого не существовало в Российском империи [4].

После начала Первой мировой войны и после издания новых законов и распоряжений о призрении воинских чинов и их семейств, о пенсиях и пособиях им, во многих городах страны активизировали свою работу имеющиеся и образовывались новые попечительства, комитеты, общества, занимавшиеся оказанием помощи раненым и больным бойцам русской армии, а также их семьям. Подобное имело место и в Самаре.

Самарская Городская Управа 22 сентября 1914 года издала постановление, в котором указывалось определить норму ежемесячного пособия для жен с детьми в следующем размере: для жен с одним ребенком 2 руб. 50 коп., для жен с двумя детьми 3 руб. и т.д. [6]

Также было указано, кому именно выдавать данное пособие:

1. 
   помощь из городских средств должна быть оказываема лишь лицам недостаточного состояния, почему на Управу и Попечительства должна быть возложена обязанность выяснения материального положения каждой семьи, обращающейся с просьбой о помощи;
   
2. 
   помощь должна быть оказываема лишь семьям тех из жителей, которые были призваны в городе Самаре, которые проживали в Самаре и имели здесь постоянный промысел и заработок и которые не имеют возможности отправить семью на родину;
   
3. 
   в тех случаях, когда семья, подходящая под условия первых пунктов, может получить обеспечения сносного существования на родине и лишь не имеет средств отправиться туда, должна быть оказана немедленная помощь для переезда;
   
4. 
   помощь оказываема за счет городских средств, должна иметь цель удовлетворения лишь наиболее насущных потребностей семей;
   
5. 
   исключение из этого правила могут быть допущены лишь тогда, когда для всей семьи или для некоторых из ее членов окажется необходимым установить усиленное питание (в этих случаях нормы рационов должны быть выработаны с участием врачей);
   
6. 
   городские средства, отпущенные на оказание помощи должны расходоваться главным образом: на отправку семей на родину согласно выше сказанному, на обеспечение семей квартирным помещением, на обеспечение семей топливом, на снабжение в необходимых случаях платьев и теплой одеждой, кипятком, чаем, сахаром [7].
   

Данный список был нужен для того, чтобы впоследствии выдавать семьям нижних воинских чинов пособие. Он был следующего вида [11]:

Затем в попечительствах людям, которым было назначено пособие, выдавалась расчетная книжка. Ее полное название звучало так: «Расчетная книжка на получение продовольственного пособия семейством нижнего воинского чина (звание, имя, отчество, фамилия)». В ней также указывалось, кем она выдана (номер и местонахождение попечительства) и когда. Приводился перечень членов семейства нижнего чина, которым назначено продовольственное пособие, с указанием возраста, нетрудоспособности (по какой причине) и размера пособия по расчету в месяц для каждого лица. Было оставлено место, где могли указать последовавшие изменения в составе членов семейства нижнего чина, влекущие за собой увеличение или уменьшение пособия. Остальная часть книги представляла собой бланк в виде таблицы следующего содержания [9]:

Жители Самары могли в любое время обратиться в Самарское Городское Попечительство с просьбой либо выделить пособие, либо проверить материальное состояние семьи, либо внести изменения в размере пособия, так как в семье могли родиться еще дети. Многочисленные документы, в которых были прописаны списки военнослужащих, материальное положение их семей, упрощали поиск информации, поэтому большинство вопросов решалось в кратчайший срок.

Интересными представляются некоторые просьбы, показавшие строгий подход членов попечительства к своим обязанностям. Так, Марией Петровной Поташиной было возбуждено ходатайство о назначении ей пособия за призванного в действующую армию Василия Федоровича Михайлова. Однако Городское попечительство не поторопилось выделить ей пособие, а провело расследование, которое показало, что у нее есть собственный дом, приведенные ею свидетельницы были подкуплены, а ее муж, который на самом деле по закону им и не являлся, сбежал из армии и скрывался у нее дома. Таким образом, в пособии ей было отказано [8].

Примером справедливого и, на этот раз, положительного решения может служить следующее. В попечительство обращалась Надежда Москвина, которая ходатайствовала о назначении пенсии за убитого в бою сына Федора. Согласно Положению от 25 июня 1912 г. родителям погибших пенсии не полагались, однако Городское попечительство дало разрешение о выдаче ей пособия [10]. Данное решение попечительства еще раз говорит о том, что в основу этого учреждения при его создании были в большей степени заложены не юридические основания, а нравственные основы христианства, которые гласят, что нужно помогать ближнему.

Многие могут не согласиться с предложенными здесь выводами, потому что сейчас общество изменилось за сто лет и мыслит оно по-другому. Сейчас материальные ценности для очень многих стоят выше духовных. В СССР столько лет выгоняли Бога из наших школ, книг, мыслей, что не стоит удивляться тому, как до сих пор растут одно за другим поколения атеистов, которые видят только материальную сторону вещей. В настоящее время эта проблема постепенно решается с введением уроков об основах христианского вероучения и православной культуры в школах, восстановлением и строительством большого количества церквей, обустройством монастырей. Возможно, власть в России, наконец, поняла, что главным в обеспечении стабильности государства является духовно просвещенный народ.
Литература.

1. 
   Васильева, Н. Венчание на царство / Н. Васильева // Вестник Отрадного. – Отрадное, 2011. – № 47. – С. 3– 4.
   
2. 
   Илларион, игум. Жизнь и учение св. Григория Богослова / Игумен Илларион (Алфеев). – М.: Алетейя, 2001. – С. 215.
   
3. 
   Темномеров, А. Священная История Нового Завета / Протоиерей Аполлоний (Темномеров). – Петроград, 1915. – С. 75.
   
4. 
   Пушкарева, Н.Л. Организация призрения семей низших
   чинов в годы Первой мировой войны / Н.Л. Пушкарева, П.П. Щербинин // Журнал исследований социальной политики. – 2005. -– Т. 3. – № 2. – С. 147– 162.
   
5. 
   Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). – Ф. 833. – Оп. 1. – Д. 1. – Л. 1.
   
6. 
   ЦГАСО. – Ф. 833. – Оп. 1. – Д. 1. – Л. 3.
   
7. 
   ЦГАСО. – Ф. 833. – Оп. 1. – Д. 1. – Л. 6-7.
   
8. 
   ЦГАСО. – Ф. 833. – Оп. 1. – Д. 1. – Л. 15.
   
9. 
   ЦГАСО. – Ф. 833. – Оп. 1. – Д. 1. – Л. 25.
   
10. 
    ЦГАСО. – Ф. 833. – Оп. 1. – Д. 15. – Л. 52-53.
    
11. 
    ЦГАСО. – Ф. 833. – Оп. 1. – Д. 25. – Л. 74-78.
    

Сегодня профессия педагога, к сожалению, теряет популярность. Трудно себе представить, что еще сто лет назад поступить в женское епархиальное училище, по окончании которого девушки могли стать учительницами, было очень непросто.

Епархиальные женские училища играли немаловажную роль в повседневности многих городов Российской Империи. Не была исключением и Самара. История епархиального училища объединила в себе многие вопросы духовной жизни, школьного обучения, педагогического образования в этом городе. Одной из ее малоизвестных страниц является повседневность этого учебного заведения в годы Первой мировой войны.

Актуальность данной темы заключается в том, что наша духовная жизнь и наши духовные наставники всегда являются для нас опорой в любое время. Однако особенно важно религиозное единение во времена испытаний. Церковь помогает людям оставаться людьми несмотря ни на что, указывая нам нравственно верный путь в любой затруднительной ситуации. Опыт сбережения религиозных, моральных и культурных ценностей в военные годы остается ценным и в современных условиях, когда христианские ценности и вера далеко еще не заняли надлежащего места в сознании многих людей и общественных групп, подвергаются нападкам со стороны враждебных политических и идеологических сил.

Основным историческим источником для данной работы послужили материалы фонда Самарского женского епархиального училища (Ф. 158) Центрального государственного архива Самарской области (ЦГАСО). При ее написании также был использован историко-статистический очерк П.В. Алабина «Двадцатипятилетие Самары, как губернского города». Это был превосходный по объему и качеству информации труд, не потерявший своей актуальности до сего дня. Без обращения к нему не обходится практически ни один автор, который пишет о дореволюционной Самаре, ее природно-географических условиях, демографии и администрации, хозяйстве и благоустройстве, социально-культурной инфраструктуре. Большое внимание в нем уделено вопросам церковной жизни и женского образования, в том числе епархиальному училищу.

Не обошли вниманием тему данной работы и современные авторы, хотя материал о Самарском епархиальном училище этими исследователями не привлекался. Назовем публикации Ю.И. Агеевой, которая рассмотрела состояние женского образования в России в конце XIX - начале XX вв. включая период Первой мировой войны, О.Д. Поповой и Н.И. Никитиной о повседневности епархиальных училищ в России в целом, а в частности Новгородского и Тобольского училищ.

В Самаре второй половины 19-го столетия было крайне мало женских образовательных учреждений. Духовные лица по большей части не имели возможности давать своим дочерям достойного образования по причине занятости или недостаточности средств. Многие девушки были безграмотны.

Первоначально в училищах для дочерей духовенства России система образования вытекала из сословного предназначения воспитанниц и сводилась к получению определенных достаточно скромных знаний. Однако постепенно требования общества к дочерям и будущим женам священников значительно возросли [3, с. 1].

Понимая, что этот факт приводит в конечном итоге к деградации умственной и нравственной, было решено как-то исправить сложившуюся ситуацию. П.В. Алабин сообщал: «В августе 1860 года, преосвященный Феофил (ныне покойный) предложил Самарской консистории образовать комитет для изыскания средств к открытию в Самаре училища для девиц духовного звания, в котором бы обучались дочери духовенства: имеющие какие-либо средства - за недорогую плату, а сироты - безденежно» [2, с. 147].

Вскоре после этого был образован комитет, главным деятелем которого был протоиерей Халколиванов. Комитет в 1861 г. начал сбор средств для открытия училища и уже к 1864 г. было собрано 8701 руб., что «дало возможность 24-го февраля того же года открыть в Самаре училище, в нанятой квартире, в которое приняли 4 своекоштных и 13, так сказать, казенно-коштных воспитанниц»[2, с. 148].

Со времени образования училище управлялось тем самым комитетом, который собирал деньги для его создания, во главе с протоиереем Халколивановым. Также в комиссию входили протоиерей Федор Ястребцов, Александр Цареградский и начальница училища Наталья Данилова. После некоторых преобразований управление училищем перешло в руки совета, который возглавил священник Димитрий Свельский. Членами совета были священник И. Боголюбский, инспектор классов протоиерей магистр И. Халколиванов и начальница училища Любовь Миловская [2, с. 150].

В 1868 г. был принят Устав женских епархиальных училищ, который коренным образом менял статус их выпускниц. Они стали получать не только общее образование, но и профессиональную педагогическую подготовку, что давало право на звание домашней учительницы. На практике это означало также возможность занимать должности учителей в начальных школах, а значит обеспечивать себя материально. Устав значительно расширял содержание образования в училище, доводя его до уровня лучших женских учебных заведений страны.

В епархиальные училища для дочерей православного духовенства (с 6-летним сроком обучения) принимали на воспитание девочек, начиная с 9 лет [1, с. 2]. Первоначально в училище преподавали Закон Божий, русский язык, историю, географию, учили церковному пению и рукоделию [2, с. 148].

Однако к 1913-14 учебному году круг преподаваемых предметов значительно расширился. Обязательными считались Закон Божий, русский язык, церковно-славянский язык, теория словесности, история русской литературы, арифметика, алгебра и геометрия, география, гражданская история, природоведение, физика, дидактика, церковное пение, чистописание, рисование и черчение и рукоделие. Необязательными являлись гигиена, музыка, гимнастика, французский и немецкий языки. Преподавание иностранных языков «за неимением средств на введение в училище классного преподавания» велось в уменьшенных группах с теми учащимися, которые могли внести дополнительную плату по 10 руб. в год за каждый язык [6, л. 6].

Однако не только в Самарском училище был такой широкий спектр предметов. Почти во всех епархиальных училищах список предметов был одинаков. Например, и в Самарском, и в Тобольском училище обязательным было церковное пение. Правда, хор мог формироваться по-разному. В некоторых училищах в хоре пели только старшие воспитанницы, а в других – лишь самые способные к пению [4, с. 2].

В училище принимали не только девушек, принадлежащих к духовному сословию. Первоначально за содержание «своекоштной воспитанницы» платилось 50 руб. в год. Затем за «пенсионерку из местного духовенства» была установлена плата 75 руб. в год, а за девушку другого сословия – 100 руб. [5, с. 149]

Создание епархиального училища, безусловно, повысило уровень образования девушек из духовного сословия. Однако женские гимназии считались уровнем значительно выше. В епархиальном училище срок обучения составлял 6 лет, в гимназии – 7 лет. Была разница и в предметах. Так, вместо обычного пения в епархиальном училище преподавали церковное. Однако дисциплина в епархиальных училищах была намного строже, а значит, как считали многие родители и современники, лучше, нежели в гимназиях. Училища брали на себя обязательство содержать воспитанниц. Этого не было в гимназиях, что особенно затрудняло учебу в них деревенских девушек [5, с. 3].

К началу Первой мировой войны Самарское училище существовало почти 50 лет. Празднование юбилея было назначено на 6 марта 1915 г. Была подготовлена праздничная программа. За согласием Совет епархиального училища обратился к Святейшему Правительствующему Синоду [6, л. 13].

Училище, имевшее средства на содержание воспитанниц, давало многим жителям Самары возможность поправить финансовое положение. В годы войны люди обеднели в связи с дороговизной, падал покупательский спрос. Училище оставалось потребителем услуг и оптовым покупателем. Так, портниха Е. Савельева сшила для училища 44 форменных коричневых платья. Сохранился счет и расписка за работу на 39 руб. 60 коп., который был подписан родственницей, видимо, дочерью С. Савельевой, так как сама портниха была неграмотной [9, л. 31].

Продовольствие для воспитанниц также поставлялось жителями города. Правда, с началом войны питание в училище, безусловно, ухудшилось. Если ранее поставлялось, например, много рыбы различных видов (о чем говорят разовые покупки леща - 6 пуд., карасей - 6 пуд, осетрины 2 пуда [8, л. 26], то с наступлением войны, как можно наблюдать, ситуация меняется. Изучая счета военного времени, выяснилось, что питание состояло из круп, яиц, картофеля, других овощей, арбузов (в летнее время). Ни одного счета на покупку рыбу или мяса не было обнаружено [10, л.14-60].

Не все родители могли оплатить обучение своих дочерей, многие мужчины уходили на фронт, семья порой теряла единственного кормильца. В Совет училища часто поступали прошения об отсрочке платы, о прощении долга, о принятии или переводе дочери на казенное обучение: «…Не найдете ли возможным принять мою дочь на казенное содержание, так как благодаря военному времени крошечный доход очень уменьшился, а по случаю взятия моего мужа на военную службу для защиты общегосударственных интересов, я лишена и других некоторых доходов, получаемых натурой…» [8, л. 10]

Несмотря на тяжелое положение, училище выдавало стипендии некоторым своим воспитанницам. Эти стипендии шли в счет оплаты обучения воспитанниц. Однако далеко не все могли получать их. Если в семье священнослужителя было несколько учащихся церковных учебных заведений, то только один был вправе получать стипендию. Так, по решению руководства епархиального училища, были «совершенно опущены из числа стипендиаток» несколько воспитанниц, в т.ч. первоклассница Клавдия Васильева, потому что «из 4 учащихся в семье отца ее (священника) один брат Иоанн» уже получал стипендию от правления Самарского духовного мужского училища [7, л. 37].

Повседневность Самарского епархиального женского училища в годы Первой мировой войны, конечно, претерпела изменения, но в целом обучение продолжалось. Училище, несмотря на тяжелое время, продолжало свою деятельность, в том числе по мере сил помогая семьям воспитанниц, которых затронули тяготы и бедствия войны.
Литература.

1. 
   Агеева, Ю.И. Женское образование в России в конце XIX - начале XX века / Ю.И. Агеева // Педагогика. – 1999. – № 3.
   
2. 
   Алабин, П.В. Двадцатипятилетние Самары, как губернского города / П.В. Алабин. – Самара: Губернская типография, 1877.
   
3. 
   Никитина, Н.И. Женское Епархиальное Училище: от религиозного воспитания к педагогическому образованию / Н.И. Никитина // Вестник Новгородского государственного университета. – 2011. – № 64.
   
4. 
   Попова, О.Д. Воспоминания о Тобольском Епархиальном училище, как исторический источник / О.Д. Попова // Вестник Томского государственного университета. – Томск, 2008. – № 308 (март).
   
5. 
   Попова, О.Д. О быте женских епархиальных училищ / О.Д. Попова // Социальная история. – 2013. – № 1.
   
6. 
   Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). Ф. 108. Оп. 1. Д. 246.
   
7. 
   ЦГАСО. – Ф. 108. – Оп. 1. – Д. 251.
   
8. 
   ЦГАСО. – Ф. 108. – Оп. 1. – Д. 254.
   
9. 
   ЦГАСО. – Ф. 108. – Оп. 1. – Д. 255.
   
10. 
    ЦГАСО. – Ф. 108. – Оп. 1. – Д. 261.
    

Развитию духовного образования в России способствовал изданный в 1721 г. Петром I «Духовный регламент». Появление образовательных учреждений церковного ведомства было обусловлено, в первую очередь, особым статусом русского духовенства, ибо получение как церковно-богословского, так и общего образования детьми из данного сословия было важной частью социальной, политической и культурной жизни России.

В настоящее время вопрос, затрагивающий проблему строительства учебных заведений, перечисленных выше, в том числе женских епархиальных училищ, является важным для изучения системы духовного образования в России в тот или иной период. Он представляет интерес для понимания особенностей таких образовательных учреждений.

При написании данной работы в качестве источниковой базы были использованы материалы Центрального государственного архива Самарской области, впервые вводимые в научный оборот. Историография вопроса представлена в дореволюционной, советской и современной научной литературе. В дореволюционном пособии для студентов В.Ф. Дерюжинского имеются ценные сведения о нормативной базе и организации учреждений народного образования в России, включая духовные учебные заведения [2, с. 390-439]. Важные и интересные факты о женских епархиальных училищах различных городов содержат статьи современных исследователей Н.К. Беляковой [1], Н.И. Никитиной [5], О.Д. Поповой [6]. Специальное внимание строительству зданий для подобных учебных заведений в городах России начала XX в. уделили В.Г. Залесов [3], Е.В. Кривцова и Т.В. Васильева [4]. Однако до сих пор остаются малоизученными ряд тематических и региональных вопросов по истории этих школ, в числе которых и тот, что поставлен в настоящей работе. Как обстояло дело с обеспечением женского духовного образования учебными помещениями, в частности с возникшей потребностью в постройке новых зданий для Самарского епархиального женского училища в непростое для нашей страны время – годы Первой мировой войны? 

Первые училища для «девиц духовного звания» появились еще в 1840-е гг. Однако быстрый рост числа женских духовных учебных заведений начался в период Великих реформ в России, повлекших за собой значительные изменения в социальной структуре общества [1].

Важным обстоятельством, повлиявшим на развитие женского образования, стал изданный в 1868 г. Устав епархиальных училищ [2, c. 481]. Он значительно расширял содержание образования в этих школах, которые постепенно встали в ряд вполне современных женских учебных заведений [5, c. 49]. К началу XX в. обучение девочек в училищах, находившихся в ведении епархий, мало уступало казенным учебным заведениям. [3, с. 42].

К 1914 г. практически все епархии Русской православной церкви открыли и содержали учебные заведения для дочерей духовенства [6, c. 126]. Самарская епархия в их ряду была не последней. Еще в 1864 г. здесь открылось училище девиц духовного звания. Первоначально оно размещалось в Самаре на съемной квартире. Спустя два года (1866 г.), Святейший Синод преобразовал это заведение в Самарское женское епархиальное училище, которое к 1869 г. стало занимать весь снятый для него дом.

Однако к 1914 г. потребовалось расширить здание училища. Была поставлена цель выстроить новые корпуса. В связи с этим Съезд духовенства, состоявшийся 27 августа 1914 г., «слушал доклад временно-ревизионной комиссии по Епархиальному женскому училищу» [7, л. 1]. На основании доклада было принято решение «перестроить существующее Епархиальное училище с расчетом поместить в нем два состава и одновременно выстроить здание на Свечном заводе односоставного Училища в количестве 8 классов, из каковых 2 запасных» [7, л. 1].

Из этого следует сделать вывод о том, что одного здания стало мало, поскольку число желающих получить достойное образование возрастало с каждым годом, несмотря на то, что уже началась Первая мировая война. По архивным данным предполагалось, что «к началу 1914-15 учебного года во всех 17 классах будет обучаться до 765 учениц, из которых в интернате училища будут помещены свыше 700 воспитанниц» [7, л. 22]. По сравнению с такими епархиальными женскими училищами, как Курское, в котором обучалось до 400 воспитанниц [4], Самарское было более многочисленным и рассчитывало принять еще больше девочек на обучение.

Также на Совете училища было установлено, что на всю постройку необходимо ассигновать сумму в размере 600000 рублей. Однако «в наличности строительного капитала епархии имелось всего 140.000 рублей» [7, л. 3]. Этого, исходя из общей суммы предполагаемых затрат на строительство, было недостаточно, поэтому съезд постановил «произвести заем из Самарской эмеритальной кассы духовенства 460.000 рублей» [7, л. 3].

Погашение долга должно было производиться наличными деньгами. Их надлежало выплачивать ежегодными взносами в течение 50 лет [7, л. 19].

Каждое учебное заведение, как известно, имеет свою структуру и систему соподчиненности. В конце XIX – нач. XX вв. она была схожа в епархиальных училищах всех городов. Так, например, произошло в 1907 г., когда состоявшийся 19-21 сентября съезд курского духовенства «просил епископа Курского Питирима ходатайствовать перед Святейшим Синодом о немедленном открытии Белгородского епархиального училища» [4].

В случае с Самарским епархиальным женским училищем не было особых отличий. Для того чтобы воплотить в жизнь свои начинания, духовенство Самарской епархии, находившейся под руководством епархиального архиерея, должно было «просить его высокопреосвященство возбудить ходатайство пред Святейшим Синодом» [7, л. 1]. Только после одобрения высшим церковным органом направленного в его адрес прошения можно было выполнить постановление Совета Самарского епархиального женского училища о строительстве.

Долгое время ответа из Святейшего Синода по поводу разрешения постройки новых зданий Самарского училища не поступало. Причина этого понятна. Шел 1914 год – первый год мировой войны. Россия переживала тяжелейшую пору, поэтому в решении было оговорено: «Временно-ревизионная комиссия полагает в виду переживания тревожного времени, неполучения от Святейшего Синода ответа на ходатайство, а равно и одобрения проектов, постройку нового здания Епархиального женского училища отложить до того времени, когда этот вопрос в полном своем объеме будет рассмотрен на благочиннических округах» [7, л. 1].

По эскизным проектам архитектора Волошинова предполагалось выстроить 3 новых корпуса Самарского епархиального женского училища: 1) главный корпус по Саратовской улице; 2) корпус по Дворянской улице и 3) корпус со службами на участке Свечного завода [7, л. 3].

Советом Самарского епархиального женского училища в 1914 г. было принято решение о том, что архитектор Волошинов займется постройкой зданий Училища на следующих условиях. Сначала он должен был составить два эскизных проекта с приблизительной сметой по кубатуре. Основные расходы сметы были следующими: «главный корпус по Саратовской улице и корпус по Дворянской улице = 676. 196 р. 20 к.; и корпус на участке Свечного завода = 352.647 р. 20 к.» Общая сумма оценивалась в 1128843 руб. 40 коп. [7, л. 3]. За работу по составлению двух проектов новых зданий училища архитектору Волошинову было уплачено 300 рублей» [7, л. 1].

Затрагивая вопрос о недостаточных размерах дома, в котором размещалось Самарское епархиальное женское училище, и о трудностях обеспечения воспитанниц жильем, нужно отметить, что начальство учебного заведения было вынуждено арендовать квартиры у горожан. Арендовали квартиры и даже частные дома для самых разных целей – для спален учениц, для их практических занятий, для библиотеки и т.д.

В этом можно убедиться на примере материалов журнала Совета Самарского женского епархиального женского училища от 16 июня 1914 г. В указанный день на заседании «имели суждение о найме нового помещения под квартиру для образцовой школы, ввиду истечения срока аренды 1-го июня 1914 года, занимаемого ею помещения в доме Исаева». Квартира оказалась недостаточных размеров, так как «образцовую школу посещают для практических занятий 3 шестых класса». На основании этого было принято решение о том, чтобы арендовать под образцовую школу, где проходили педагогическую практику воспитанницы епархиального училища, дом мещанки Федосеевой, «расположенный по Предтеченской улице, под № 49, сроком на 3 года и с платой по 1000 руб. в год» [8, л. 1].

Стоит отметить, что оплата в размере 1000 руб. в год за целый дом была очень даже приемлемой для управления Училища «в виду общей повышенности цен на квартиры в г. Самаре». Важно заметить, что арендуемые 2-й и 3-й этажи в доме В.А. Сидоровой, предназначенные для спален девочек, были сняты Советом на 3 года за 4000 руб. в год [9, л. 28], т.е. за аренду жилья следовало уплачивать около 1333 руб. в год, что превосходило указанную выше сумму платежа за дом мещанки Федосеевой.

Возвращаясь к вопросу о постройках новых зданий для Самарского епархиального женского училища, следует заметить, что спустя некоторое время Святейший Синод одобрил прошение духовенства Самаркой епархии о постройке новых зданий. Однако наступил 1917 год. Революция отвергала идеи Церкви, поставив под угрозу само ее существование. Получение женщинами религиозного образования стало невозможным. В Белгороде, например, епархиальное женское училище было закрыто в 1917 г., когда революционные события «круто изменили ход его истории» [4]. Самарское училище прекратило свое существование в следующем 1918 г.

Заслуживает внимания сам факт обсуждения вопроса о строительстве новых зданий епархиального училища в годы Первой мировой войны и даже осуществления тогда отдельных реальных шагов к достижению этой цели. Духовное воспитание, школьное образование, подготовка педагогических кадров оставались в числе важнейших приоритетов Церкви даже в военное время.
Литература.

1. 
   Белякова, Н.К. К истории женского духовного образования / Н.К. Белякова // Церковный вестник. – 2005. – № 4 (305).
   
2. 
   Дерюжинский, В.Ф. Полицейское право / В.Ф. Дерюжинский. – СПб, 1908.
   
3. 
   Залесов, В.Г. Архитектура учебного комплекса епархиального женского училища в Томске / В.Г. Залесов // Вестник Томского государственного архитектурно-строительного университета. – 2012. – № 1.
   
4. 
   Кривцова, Е.В., Васильева Т.В. История строительства Белгородского епархиального женского училища / Е.В. Кривцова, Т.В. Васильева // Белгородский краеведческий вестник. – Белгород, 2012. – Вып. 9.
   
5. 
   Никитина, Н.И. Женские епархиальные училища: от религиозного воспитания до педагогического образования / Н.И. Никитина // Вестник Новгородского государственного университета. – 2011. – № 64.
   
6. 
   Попова, О.Д. О быте и нравах женских епархиальных училищ / О.Д. Попова // Социальная история. – 2013. – № 1.
   
7. 
   Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). – Ф. 108. – Оп. 1. – Д. 257. – Л. 1, 3, 19, 22.
   
8. 
   ЦГАСО. – Ф. 108. – Оп. 1. – Д. 259. – Л. 1.
   
9. 
   ЦГАСО. – Ф. 108. – Оп. 1. – Д. 263. – Л. 28.