Секция 5 Құжаттар мен материалдар

Дорогой Каныш Имантаевич, посылаю Вам, как мы условились, главы, посвященные советскому периоду: гражданской войне, восстановительному периоду, индустриализации. Завтра пришлю остальные: коллективизация, вторая и третья пятилетки.

Особенно мне важно, чтобы Вы посмотрели последнюю. Там, кстати, речь идет также о Джезказгане и о Вас лично. Если у Вас нет времени, чтобы прочесть все подряд, прочтите то, что Вас заинтересует, но главу о пятилетках прочтите всю. Я работу редакционную закончила. Сейчас пишу предисловие и тоже прошу Вас посмотреть. Я хочу 15 марта уехать, но до отъезда хотела бы' заглянуть к Вам. Сообщите, когда Вам удобнее.

А. ПАНКРАТОВА

Оп. 4. Д. 103. Л. 28. Подлинник. Автограф.

Публикуется впервые.
Докладная записка К.И. Сатпаева и директора института языка, литературы и истории КазФан Н.Т. Сауранбаева председателю СНК КазССР тов. Н.У. Ундасынову о необходимости стенографической записи сказаний Мурун-Жирау (Сенгирбаева)

12 января 1942 г.

Из отчетов диалектологической экспедиции 1939 г. Казахстанскому филиалу Академии наук СССР было известно имя старейшего сказителя песен о сорока крымских богатырях. Но по известной причине никаких мер со стороны филиала по записи этих песен не было принято.

В начале ноября 1941 г. с одобрения секретаря ЦК КП(б) Казахстана тов. Бузурбаева Казфилиалом совместно с Обществом изучения Казахстана был послан в Мангышлак опытный собиратель народной литературы т. Хангельдин А. Цель посылки заключалась в том, чтобы проверить реальность этого факта и при возможности организовать на месте полную запись песен.

Тов. Хангельдин после полуторамесячного пребывания в г. Шевченко вернулся в Алма-Ату и привез исчерпывающие сведения об этом сказителе и его сказаниях.

1. Сказителю Муруну Сенгирбаеву сейчас 81 год. В настоящее время он живет в г. Шевченко. Частично занимается зергерством.

2. Сенгирбаев Мурун в 18-летнем возрасте становится известным профессиональным сказителем-певцом «Песен о сорока крымских богатырях».

Исполняя эти песни в течение многих лет, он объездил бывшие бухарские, хивинские эмираты и народы, населяющие территорию между Аму- и Сыр-Дарьей, южное побережье Каспийского и Черного морей. Сенгирбаев в зрелом возрасте завоевывает себе почетное звание Мурун-Жирау, которым он пользуется и до сегодняшнего дня. Достигнув преклонного возраста, Мурун-Жирау постепенно становится малоизвестным.

О происхождении песен о сорока крымских богатырях старый Мурун-Жирау сообщает следующее: первым творцом этих песен был известный в истории казахского народа легендарный Сыпра-Жирау, живший приблизительно 500 лет тому назад. Сыпра-Жирау передает свое творение представителю нового поколения Абиль-Жи-рау; от него они стали известны Нурун-Жирау, у которого перенял их представитель четвертого поколения Мурун-Жирау, но у него нет последователей.

По словам очевидцев (т. Хангельдина, Жакыпбаева), «Песни о сорока крымских богатырях» представляют собой документ исключительной ценности и объема. Об этом говорят следующие факты:

«Песни о сорока крымских богатырях» состоят из 40 частей, каждая из которых посвящается одному богатырю, причем в большинстве случаев каждый богатырь представляется потомком другого богатыря. Поэтому весь цикл песен органически и композиционно тесно связан. Он составляет законченное целое, напоминающее по своей структуре известный киргизский эпос «Манас», но. по объему в два раза большее. Судя по тому, что песня о каждом богатыре поется от 7 до 10 дней, можно себе представить фактический объем всех сорока песен.

Особого внимания заслуживает содержание, сюжет и композиция этих песен. В каждой песне воспеваются; подвиги богатырей при защите своего народа от иноземных захватчиков, поработителей. Богатырь - защитник и освободитель народа, наделенный самыми лучшими качествами - бесстрашием, справедливостью, сообразительностью, любовью к своему народу и т. д.

Немалое внимание привлекает высокий лиризм этих песен: т. Хангельдин, Жакыпбаев и др., слушавшие некоторые песни в исполнении самого сказителя Муруна-Жирау, видели, например, что при исполнении песни о Карасай Казы ни один из слушателей не ушел без слез.

Основные герои песен: 1) Ала Тайлы Алтыбай батыр; 2) его сын Баба тукти Шашты Азиз и Ер Кокше и Ер Косай; 3) Пап-Пария батыр; 4) его сын Хутты Кия батыр; 5) его сын Едиге батыр; 6) - » - Вурадин батыр; 7) - » - Муса батыр; 8) - » - Мамай батыр; 9) - » - Орак батыр; 10) Сын Орак батыра Карасай; 11) Сын его Казы батыр; 12 [Сын его] Карадун батыр; 13) его сын Жубаныш батыр; 14) его сын Суйниш батыр; 15 —»— Ер Бе-гис батыр; 16) - » - Ер Когис батыр; 17) —»— Тама батыр; 18) - » - Така батыр; 19) - » - Нарик батыр; 20) —»— Шора батыр; 21) Акжонас батыр; 22) его сын Кенес батыр; 23) - » - Жанбай батыр; 24) Жанбурши батыр; 25) его сын Тюле Агус батыр; 26) Шинтас батыр; 27) его сын Тюре хан батыр; 28) Кара бойлы батыр; 29) Казтуган батыр; 30) его сын Макаш батыр; 31) его сын Тулакбай батыр; 32) Айса батыр; 33) его сын Ахмет батыр; 34) Алату батыр; 35) Тоган батыр; 36) Темирхан батыр; 37) Адил батыр; 38) султан Карим батыр; 39) его сын Шиман батыр; 40) Кобланды батыр.

Как видно из этого перечня, известные нам до сих пор сказания о казахских богатырях представляются лишь в виде отдельных фрагментов этого уникального цикла песен о 40 богатырях.

Потерять навсегда такой исключительной ценности документ - большая утрата. Необходимо, пока жив сказитель, записать эти песни в полном объеме и сделать их культурным достоянием как казахского, так и других народов Союза ССР.

Поездка т. Хангельдина показала, что запись сказаний Мурун-Жирау обычным способом ничего не даст, так как он без домбры не может воспроизводить ни одной песни.

Единственным путем полной записи сказаний Мурун-Жирау является стенограмма, но необходимых условий для этого в г. Шевченко нет.

Это нужно сделать немедленно, учитывая преклонный возраст сказителя и уникальную ценность его сказаний. Расходы по переезду Мурун-Жирау в Алма-Ату (с проводником) и по организации записи его сказаний составят около 8-10 тыс. руб. (срок записи не менее 10 месяцев). Осуществление этого дела считаем необходимым и оправданным даже сейчас, в условиях военного времени, поскольку имеется реальная угроза утери навек такой исключительно ценной, уникальной сокровищницы народного эпоса. Поэтому просим Вас:

1. Поддержать мнение Каз[ахского] филиала Академии наук о необходимости срочного вызова Мурун-Жирау в Алма-Ату и дать от имени СНК Каз[ахской] ССР телеграмму на имя председателя Мангыстауского райсовета о немедленной и бережной отправке Мурун-Жирау с надежным проводником в Алма-Ату.

2. Поручить НКФ КазССР отпустить Казфилиалу АН в 1942 г. 10 тыс. руб. дополнительных средств на расходы по организации записи уникального казахского эпоса «Сказание о сорока крымских богатырях».

Зам. председателя Президиума КазФАН

К. И. CATПАЕВ

Директор Института языка, литературы и истории КазФАН

Н. Т. САУРЛАНБАЕВ

Оп. 4. Д. 91. Л. 22-27. Отпуск. Машинопись.
Из докладной записки К. И. Сатпаева секретарю ЦК КП(б) Казахстана тов. С. И. Круглову о составе редакционной коллегии 3-го издания 1-го тома «Истории Казахской ССР»

Во исполнение постановления бюро ЦК КП(б) Казахстана от 10/IV-1951 г. «О статье в газете «Правда» "За марксистско-ленинское освещение вопросов истории Казахстана"» Президиумом Академии наук КазССР 10 мая с.г. было принято развернутое решение о ликвидации в ближайшее время последствий буржуазно-националистических ошибок в освещении вопроса феодально-монархического движения султана Кенесары Касымова. На том же заседании Президиумом АН КазССР был утвержден представленный Институтом истории, археологии и этнографии АН КазССР план подготовки 3-го издания 1-го тома «Истории Казахской ССР» и персональный состав его авторского коллектива.

Президиум АН КазССР обязал Институт истории, археологии и этнографии издать к концу т.г. краткий проспект 1-го тома «Истории КазССР», организовав его обсуждение с привлечением научных учреждений Москвы, Ленинграда и других научных центров Союза.

Подготовка к изданию 1-го тома должна быть закончена к июлю 1952 г.

К сведению сообщаем, что состав редакционной коллегии 2-го издания 1-го тома «Истории КазССР» был утвержден бюро ЦК КП(б) Казахстана в количестве 9-ти человек, из них 5 чел. (тт. С. Б. Баишев, И. О. Омаров, А. М. Панкратова, С. Н. Покровский, С. В. Юшков) оставлены в рекомендуемом нами составе редакционной коллегии 3-го издания 1-го тома «Истории». Тов. Нусупбеков А. Н., который был в составе ред. коллегии 2-го издания 1 тома «Истории КазССР» не рекомендуется нами исключительно по деловым соображениям, поскольку его основной научной тематикой является период Великой Отечественной войны. Кроме А. М. Панкратовой и С. В. Юшкова все остальные члены ред. коллегии постоянно работают в Алма-Ата.

Ответственными редакторами 3-го издания 1 тома «Истории Казахской ССР» рекомендуются тт. И. О. Омаров, С. Н. Покровский и С. В. Юшков.

Прежний состав ответственных редакторов состоял из 2-х человек (тт. И. О. Омаров, А. М. Панкратова).

Новый состав ответственных редакторов нами рекомендуются из 3-х человек, исходя из деловых соображений, а именно: И. О. Омаров — обеспечит необходимое партийное-политическое направление нового издания и повседневную связь ред. коллегии с аппаратом ЦК КП(б) Казахстана, С. М. Покровский — как руководитель Института и непосредственный организатор авторского коллектива, С. В. Юшков — как высококвалифицированный специалист по дореволюционному периоду истории Казахстана.

1951 год, 31 июля
Директору Института хирургии Академии наук Казахской ССР члену-корреспонденту Академии наук тов. Сызганову А. Н. копия: Начальнику хирургического республиканского госпиталя для инвалидов Отечественной войны тов. Гинзбург Я.Е.
Ко мне обратился с ходатайством инвалид Отечественной войны Иманкулов А. А. На войне он был контужен в лицо, и ему ампутировали нижнюю челюсть. В результате отсутствия зубов, как он пишет, у него начались болезни желудка. Облздрав Южно-Казахстанской области, куда он обратился, направил письмо в республиканский госпиталь для инвалидов Отечественной войны для принятия необходимых мер. Как пишет тов. Иманкулов, до сих пор нет вызова на него от вышеуказанного госпиталя.

Прошу оказать возможную помощь тов. Иманкулову А. А. путем вызова его на лечение в республиканский хирургический госпиталь, согласно представления Облздравотдела Южно-Казахстанской области.

Адрес тов. Иманкулова: ст. Туркестан, ул. Широкая, дом № 5.

О принятых Вами мерах прошу поставить в известность меня и тов. Иманкулова.

К. И. Сатпаев
Уважаемый товарищ Иманкулов!

Сообщаю, что Ваше письмо я получил. В ответ на Вашу просьбу мною послано письмо директору Института хирургии Академии наук КазССР и начальнику хирургического госпиталя для оказания Вам помощи в лечении (копия письма прилагается).

В случае задержки вызова со стороны начальника хирургического республиканского госпиталя, прошу Вас поставить меня в известность для ускорения разрешения Вашей просьбы.

Депутат

1951 год, 3 октября

За последнее время некоторыми товарищами поднимается вопрос относительно моего участия в переизданном в 1927 году Центральным издательством народов СССР, в г. Москве варианта Сказания об Едиге на казахском языке... Причиной, побудившей меня заняться тогда Сказанием об Едиге, было мое общее увлечение материалами устного народного творчества в 1920-1924 гг., в период моей работы народным судьей в Баян-Аульском районе и в ранние годы студенчества. Бывая часто и подолгу в степи в годы судейства (1920-1921), по болезни и студенческим практикам (1922-1924), я в те годы с значительным интересом собирал и записывал образцы устного народного творчества казахов. О некоторых из них писал даже статьи в газетах. В эти же годы я урывал время и для ознакомления с некоторыми из выдающихся образцов народного фольклора, по материалам, хранящимся в Сибири и богатой библиотеке Томского государственного университета. Среди них, своим богатством языка, образностью стихотворных форм и обилием историко-этнографического материала меня особенно поразило Сказание об Едиге, в варианте, записанном Ч. Валихановым и позже опубликованным проф. П. М. Мелиоранским. Особо примечательно было при этом то, что в этом варианте совершенно опущены эпизоды войн Едиге против Руси и Литвы, и весь сюжет Сказания целиком посвящается междоусобной борьбе внутри Золотой орды, между ханом Тохтамышом и Едиге.

Предисловие к рассматриваемому Сказанию об Едиге, изданному в 1927 году, было составлено мною на казахском языке. Я его сейчас с возможной точностью и полнотой перевел также и на русский язык. Таким образом, можно полностью ознакомиться с его содержанием, как в оригинале, так и в переводе на русский язык. Как можно легко увидеть, в нем я старался, сколько возможно, осветить историю собирания и опубликования рассматриваемого варианта Сказания об Едиге, значение его для языковедения, литературы и истории, сравнение образов истории, сравнение образов исторического и фольклорного Едиге в варианте рассматриваемого Сказания, сопоставление ряда фактов и эпизодов, упоминаемых в Сказании с историческими фактами, равно, как старался дать анализ образа фольклорного Едиге (а не исторического Едиге, как о том специально подчеркнуто в тексте Предисловия) — как образа положительного героя в устном народном творчестве казахов.

К. И. Сатпаев 1951 год, 8 октября

Эти пояснения я был лишен возможности дать на самом заседании бюро горкома, поскольку вплоть до заседания бюро горкома я абсолютно не знал не только о выводах, но и о существовании самой комиссии горкома партии по проверке деятельности парткома Академии наук КазССР. Хотя эта комиссия (по-видимому под руководством т. Попова) и занималась комплексной проверкой деятельности всей Академии наук, но никто из членов этой комиссии почему-то не счел нужным хотя бы кратко побеседовать со мной, как с руководителем Академии наук. Это в то время, когда, как правильно указывал в своем выступлении тов. Багаев, весь содоклад тов. Попова целиком посвящался по существу анализу недостатков только научно-исследовательской и научно-организационной деятельности Академии наук КазССР.

Начну с вопроса о себе. Проведя беспримерную проверку деятельности Академии наук («комплексную», как Вы характеризовали ее в своем заключительном слове) без ведома и объяснений ее руководителя, тов. Попов, как видно из его содоклада, проявил беспримерную же скрупулезность в подсчете того, на скольких заседаниях парткома в 1951г. принимал личное участие Президент Академии наук. Эти цифры тов. Попов приводил, по-видимому, в качестве своеобразного критерия якобы зазнайства Президента. Пишу «своеобразным» потому, что насколько я понимал до сих пор мерой оценки морального облика человека является его отношение к работе и к окружающим людям, т.е. его конкретные дела, а не голый статистический подсчет числа посещенных им заседаний, даже и парткома, во-вторых, тов. Попову следовало, раз он решил серьезно заняться этим вопросом, получить и мое личное объяснение по нему. Тогда бы он узнал, что из 7-ми месяцев т/г (1/1-1/VIII) я в общей сложности только 76 дней находился в Алма-Ата, а 135 дней находился вне Алма-Ата (в Москве, Рудном Алтае, Таджикистане). Следовательно, из 24 заседаний парткома за 1-й месяцев текущего года - по крайней мере 13 заседаний проходили в период моего отсутствия в Алма-Ата. Из 8-ми заседаний парткома, проходивших в дни моего пребывания в Алма-Ата, на 4-х из них я присутствовал по данным самого тов. Попова (лично я счета этому делу, признаться, не вел). С другой стороны, помимо руководства Академией я одновременно являюсь и директором крупнейшего ее Института геологических наук, где непосредственно руковожу разработкой 3-х крупных комплексных научных тем (изучение железорудных и марганцевых месторождении, медистых песчаников и свинцовых месторождений Казахстана). Ввиду перегруженности моего времени, а также ввиду того, что партийная организация Академии наук имеет, как известно, «наркоматский», а не «производственный» тип, мы имели договоренность с тов. Ефимовым (причем, по его же инициативе) о том, что он ставит меня в известность о тех заседаниях парткома, где мое присутствие является необходимым. Я не знаю, почему об этом не сказал на бюро сам тов. Ефимов. До сих пор я в точности соблюдал эту договоренность и считал, что поступаю правильно. Как я уже сказал на бюро горкома, критику по этому вопросу я полностью учту в дальнейшем, цель же моего объяснения по этому вопросу заключается единственно в том, чтобы в свете изложенных выше объективных фактов, указать на полное отсутствие с моей стороны элементов какого-либо игнорирования партийной организации Академии наук.

1951 год, 21 августа

Секретарю ЦК КП(б) Казахстана товарищу Ж. Шаяхметову

Должен отметить, что в 1917-18 гг. я действительно жил, так сказать, в окружении буржуазных националистов. Но от алашординского смрада меня в те годы, к моему величайшему счастью в дальнейшем, спасло мое фанатическое стремление тогда к получению высшего образования. Все свободное мое время уходило тогда на усиленную самоподготовку к экзамену на «аттестат зрелости», что, после семинарского образования, требовало весьма солидного пополнения моих знаний по математике, латыни и иностранным языкам.

Когда и почему я занимался изучением устного народного творчества казахов, как и где была опубликована указываемая автором книжка об Едиге, где имеется мое предисловие, — я уже указал в своем предыдущем письме на имя тов. Ж. Шаяхметова от 8/Х-с/г, написанном еще до ознакомления с текстов клеветнического письма, на которое и даю ниже необходимое объяснение.

Книжка об Едиге с моим предисловием издана «не почти сразу же по установлении Советской власти», как пишет автор письма, а спустя целых десять лет после этого события; издана была эта книжка не «украдкой» и не где-нибудь «на периферии», а в Центральном издательстве народов СССР в г. Москва.

Как я указывал и в предыдущем своем письме — эта книжка явилась плодом моего, в общем, кратковременного увлечения фольклором казахского народа в ранние годы. Сказание об Едиге, как об этом ясно сказано в составленном мною предисловии, привлекло тогда мое внимание, главным образом, богатством и образностью своего языка. Меня также увлекала и та высокая оценка, которая давалась этому сказанию со стороны таких авторитетов, как Ч. Валиханов и проф. П. М. Мелиоранский.

Я лишь переписал, строго по варианту Валиханова-Мелиоранского, это сказание на основе современной казахской орфографии, исправил концовки некоторых стихов, снабдил предисловием и прислал рукопись в Москву, в адрес Центрального издательства народов СССР. Там ее и опубликовали в 1927 г. С тех пор и поныне, по причинам, указанным в предыдущем письме, я больше уже не возвращался к вопросам казахского фольклора.

Я никогда и не пытался «скрывать» эту книжку. Считаю смешным и глупым утверждение автора письма об этом. Считаю так по той простой причине, что она, эта книжка, издана в советское время и в одном из центральных советских издательств. В перечне своих научных и научно-популярных работ, составляемых мною до 1944 г., я вообще не указывал свои работы, не относящиеся к проблемам геологии. О том же, что никогда эта книжка «не замалчивалась» и «не скрывалась» ясно видно, например, из трудов Юбилейной сессии Казахского филиала АН СССР, изданных в 1943 г., где на стр. 202, в докладе И. И. Мещанинова и Е. Исмаилова «Об итогах изучения казахского языка и литературы за 25 лет», написано буквально следующее: «Большую ценность представляет научное издание поэмы «Ер-Едиге» под редакцией и с предисловием Каныша Сатпаева (издано в Москве в 1927 г.), где он дает впервые после Чокана Валиханова обстоятельный анализ и научные оценки гениальному созданию казахского народа — поэмы «Едиге».

О крупных ошибках, имеющихся в составленном мною предисловии к этой книжке, я уже указал в предыдущем своем письме. Следует подчеркнуть, что они, эти ошибки, особенно ясны и рельефны сегодня, в свете исторических решений ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам, в частности после решения ЦК ВКП(б) от 1944 г. о работе Татарского обкома партии, где конкретно осуждена реакционность поэмы об Едиге, в особенности в свете ленинских указаний о двух культурах в культуре любого классового общества. Но в те годы я, исключительно в результате незнания ленинских указаний, не увидел этих ошибок в своем предисловии к сказанию об Едиге. Крупнейшей же ошибкой в этом предисловии, как указано в предыдущем моем письме, было выделение какой-то группы мудрых ханов и причисление сюда султана Кенесары Касымова. В те годы, когда писалось мое предисловие, вопросы истории Казахстана совершенно не были разработаны с позиции марксистско-ленинской науки, что приводило к тому, что указанные выше ханы Едиге, Аблай, Кенесары Касымов — многими трактовались как положительные деятели. Что в этом моем предисловии не имелось какой-то «преднамеренной и сознательной контрреволюционной идеологии», как пишет автор письма, неопровержимо доказывает, как мне представляется, — вся моя последующая 25-летняя трудовая жизнь как специалиста и советского гражданина.

Я переехал на работу в Алма-Ату не в 1939 г., а только с началом Великой Отечественной войны, 1-го июля 1941 года. Такая странная забывчивость автора письма даже на близкие даты, меня насторожила. Я навел справку о том, не вышло ли в свет в 1939-40 гг., т.е. до моего приезда в Алма-Ату, чего-либо нового о казахском фольклоре и, в частности, об Едиге. Оказалось, что именно в 1939 г. был выпущен в свет 1 том «Героического эпоса казахов», составленный сектором литературы и народного творчества Казахского филиала АН СССР, которым тогда руководили Е. Исмаилов и С. Аманжолов. В этом первом томе оказалась напечатанной как раз и поэма об Едиге, притом в точности в варианте того же Валиханова-Мелиоранского.

Последующая моя работа в Алма-Ата в качестве руководителя Казахского филиала АН СССР, позже — Академии наук КазССР, проходила буквально на виду всей общественности столицы Республики. Она была всецело направлена на рост и укрепление этого научного центра Республики.

Благодаря повседневному руководству и заботливой помощи со стороны ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б), за истекшие с тех пор 10 лет создана в Республике достаточно мощная советская наука, соразмерная в ряде ведущих отраслей с гигантским ростом народного хозяйства Казахстана.

Наряду с положительными итогами, Академия наук КазССР имела и имеет и ряд ошибок и недостатков в своей деятельности. В борьбе за их преодоление верным компасом для Академии наук всегда служили руководящие решения ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б)К.