Шифры и революционеры России
Глава третья. Партия социалистов-революционеров
жүктеу/скачать 3.51 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Глава четвертая. Делопроизводитель Иван Зыбин
Глава третья. Партия социалистов-революционеровВ начале ХХ века резко обострившиеся классовые противоречия придали новый сильнейший толчок революционному движению в России. Ширилась не только социал-демократия. Свежее дыхание обрели многочисленные неонародовольческие кружки. Зашевелилась старая эмиграция. В конце 1901 года состоявшееся за границей совещание отдельных групп социалистов-революционеров учредило новую партию эсеров. У истоков ПСР с самого начала стояли ветераны народничества и народовольчества – Е. Брешковская, М. Гоц, М. Натансон, Н. Ракитников, Н. Чайковский, Н. Тютчев… Список этот можно продолжать и продолжать. Влияние старых народовольцев испытали на себе большинство молодых революционеров, ставших первыми эсерами и боевиками. ПСР гремела в России в прямом и переносном смысле. Ряд удачных покушений на видных царских сановников до невероятных размеров подняли ее популярность. Это мало нравилось основным оппонентам эсеров – марксистам. А царская полиция направила на борьбу с террористическим кошмаром свои лучшие силы. Все это привело к тому, что теоретическая и практическая деятельность партии эсеров получила сравнительно широкое освещение. Причем со всех точек политического спектра – от революционеров до деятелей царского сыска. Но о такой деликатной детали конспиративной деятельности эсеров, как их шифры, мы знаем очень и очень мало. Однако конспирация являлась общей наукой для всех нелегальных организаций России. И ясно, что изученные нами шифры социал-демократов имели такое же распространение среди эсеров. Ведь здесь действовали точные криптографические законы, а не правила политической борьбы. Эту мысль подтверждают и редкие жандармские документы, имеющиеся в нашем распоряжении. Вот, к примеру, выдержка из доклада начальника Петербургского охранного отделения подполковника Кременецкого директору Департамента полиции Лопухину от 12 ноября 1903 года: «Вся конспиративная переписка партии эс-эров шифруется при помощи известного календаря Гатцука, издаваемого в Киеве… Ключом к переписке с Москвой и Харьковом служит имя «Николай», с Екатеринославом – «Огюст Кант», а заграничная переписка шифруется по 8-й книге за август сего года журнала «Мир Божий». Второму отделению при дешифровании заграничной переписки следует к проставленной на письме дате прибавить число 13, то есть разницу между старым и новым стилем, и полученное число укажет ту страницу в указанной книге, с которой начата шифровка…» (35). Доклад Кременецкого не вызывает никаких вопросов – речь в нем идет о квадратных (или же гамбеттовских) и книжных ключах, традиционных для российского подполья. Вот еще один пример. К партии эсеров близко стоял старый народоволец и издатель журнала «Былое» Владимир Бурцев. В качестве адепта террора он был под неусыпным контролем заграничной агентуры Департамента полиции. Возле него постоянно действовали осведомители. Например, некий Лев Бейтнер, бывший у Бурцева одно время чуть ли не личным секретарем. Возможно, через него, а может и через иные агентурные источники, жандармы многое знали о деятельности своего поднадзорного. В 1914 году в журнале «Минувшее» (Париж) бывший охранник Л. Меньшиков опубликовал разоблачительную статью «Русский политический сыск за границей». На основе этой публикации видный марксист и журналист Л. Троцкий в том же году печатает свою работу: «Гартинг и Меньшиков». Она вышла уже в самой России – в газете «Киевская мысль». Через такую длинную цепь Париж-Киев мы узнаем сегодня о шифре В. Бурцева. Цитируем: «Департаменту [полиции – А.С.] известен был ключ шифра, который употреблялся всеми находившимися в конспиративных сношениях с Бурцевым. Шифр этот: «И вот тебе, коршун, награда за жизнь воровскую твою». Происходило, следовательно, вот что: Бурцев писал черновик письма, заменяя буквы цифрами, подписывал фразу ключа, букву под буквой, подставляя и в ней цифры, слагая обе строки и посылая адресату цифры суммы. Получатель проводил ту же изнурительную работу в обратном порядке и таким образом выписывал фразу, которая в это время была уже доподлинно известна Департаменту, может быть даже по бурцевскому черновику» (36). Ироничное изложение Троцким гамбеттовского шифра Бурцева просто восхитительно. Особенно любопытно его указание на «изнурительную работу». Дело в том, что Троцкий сам немало пользовался тем же самым «гамбеттом» и имел здесь собственный опыт. И Кременецкий, и Меньшиков только подтверждают нам старые истины и не дают ничего нового. Однако у эсеров были и свои собственные нововведения. Об одном из них мы узнаем из письма главы Боевой организации Евно Азефа (он же по совместительству агент полиции «Виноградов») к старому народнику Николаю Чайковскому. Письмо датировано 1905 годом и адресовано в Лондон. Чайковский, как и Азеф, был членом Центрального комитета ПСР. «О всяком предположительном транспорте сообщать раньше в Петербургский комитет по имеющемуся у вас адресу… Шифр – наш обычный. 27 22 17 12 7 31 26 2116 11 6 30 25 20 15 10 5 29 19 14 9 4 28 23 24 18 13 8 3 0 а е к п ф щ б ж л р х ы в з м с ц ю и н т ч я д г э о у ш – Ключ: 3162» (37). Если вникнуть в нумерацию букв, то становится очевидным, что она выполнена при помощи следующей таблички:
Здесь вписанные в 30-клеточный квадрат буквы алфавита (в его правильном виде вертикальными столбцами) пронумерованы в обратном порядке, начиная с буквы «Ш» (соответствует цифре 3). Оставшиеся в крайнем правом столбце литеры (щ, ы, ю, я) обозначены отдельно. Это несомненно так. Азеф в своем буквенном наборе сначала забыл вписать букву «Г» (= 24), а затем указал ее в конце списка. Приведенная же буква «Э», вероятно, является ошибкой и следует ее читать как «Й». Ведь табличка построена на основе «тюремной азбуки», и к ней добавлена лишь одна буква. Судя по нумерации и народовольческой традиции, это никак не «Э». Нулю в таблице нет буквенного соответствия. Роль его сводилась к разделению двузначных и однозначных цифр. Рассположив буквы шифра в одну строку, мы получим более простую таблицу, являющуюся, по-сути, обычным ключом Цезаря:
Приведенный Азефом числовой ключ так же легко поддается заучиванию. Максимальное число в таблице 31, которое при умножении на число групп в ключе (= 2) дает 62. Предположительно, процесс зашифровки мог выглядеть так: Текст: р е в о л ю ц и я 11 22 25 13 16 29 05 19 28 + Ключ: 3 1 6 2 3 1 6 2 3 Шифр: 14 23 3115 19 30 11 21 31 Здесь мы имеем образец самого настоящего двойного шифра. Может, именно такую систему пытался запечатлеть в романе «Андрей Кожухов» Степняк-Кравчинский. А бундовец П. Розенталь назвал ее «вторичным слитным шифром». Это был один из наиболее стойких видов, употребляемых революционерами, среди всех периодических систем криптографии. Правда в данном случае представлен его простейший вариант. Таким образом двойные шифры прочно вошли в практику эсеровской партии. Недаром Азеф писал Чайковскому, что «шифр – наш обычный». А вот еще один пример (из опыта 1918 года!), взятый из переписки членов ЦК ПСР А. Альтовского и Н. Ракитникова: «Посылаю… два наших новых ключа, так как не помню, дал ли я их… перед отъездом… Для сношений с ЦК будем пользоваться этими ключами, а так же ключом ЦК (двойным - сложение)» (38). Аналогия с шифром из 1905 года очевидна. Кроме шифров в эсеровской подпольной практике нашли широкое применение всевозможные виды кодов. Так, в конце 1906 года группа террористов Никитенко – Синявского – Наумова (осколок известного Боевого отряда при ЦК ПСР Льва Зильберберга) начала вынашивать планы покушений на императора Николая II, командующего Петербургским военным округом великого князя Николая Николаевича и председателя Совета министров Столыпина. С этой целью они попытались завербовать казака императорского конвоя Ратимова. Уклоняясь от непосредственного участия в теракте, он, однако, дал согласие телеграфно оповещать эсеров по данному ему адресу о времени прибытия в Царское село великого князя и премьер-министра. Для этого эсерами был выработан следующий код. В депеше всегда должно было стоять слово «Приезжайте». «Захворал» – обозначало утренние часы, от 10 до 12; «Заболел» – вечерние, от 5 до 10 часов; «Степан», «Дядя» – Великий князь Николай Николаевич; «Иван», «Отец» – Столыпин. Таким образом, телеграмма: «Приезжайте, заболел Иван» обозначала, что премьер-министр приезжает к царю на доклад между 5 и 10 часами вечера. Поглощенные своими планами, эсеры не догадывались, что Ратимов вел с ними двойную игру в интересах полиции. В результате этого дела в марте 1907 года было арестовано 28 эсеров, из которых трое руководителей группы подверглись смертной казни, а 15 подсудимых ушли в каторгу и ссылку. Представленная в громком судебном разбирательстве условная телеграмма Ратимова о предстоящей поездке к царю его дяди Николая Николаевича послужила одной из главных улик обвинения. Она была обнаружена при обыске террористов и инспирирована начальником Петербургского охранного отделения Герасимовым (39). Теперь обратимся к воспоминаниям Виктора Чернова – одного из идеологов и руководителей ПСР. Он написал их в эмиграции, где кончил свои дни в 1952 году. Чернов стоял у истоков эсеровской партии, прожил бурную жизнь и был прикосновенен к важнейшим тайнам своей эпохи. И его мемуары – важный документ истории. «Для связи с русскими товарищами у нас были шифры и код, а кроме того условные краткие сообщения почтовыми открытками. Свой особый условный смысл имели трафаретные приветствия, лучше всего печатные, ко дню рождения, именин, вступления в брак и т.д. Тут разгадать что-либо был бессилен и сам «Черный кабинет»… Текст открыток совсем не имел никакого значения; иллюстрация, изображавшая, например, мужские фигуры, означала успешный ход работы, женские фигуры – трудности и неудачи» (40). Эти воспоминания Чернова относятся к деятельности центральной Боевой Организации, руководимой Евно Азефом и Борисом Савинковым. Действующая совершенно самостоятельно и изолированно, в глубокой тайне, она контактировала исключительно с заграничным центром эсеровской партии, который возглавлял старый народоволец Михаил Гоц. Переписка была редкой. Все обставлялось самой тщательной конспирацией. Особо важные письма отправлялись в Россию надежными курьерами в легальных книгах и журналах, где химией и шифром вписывался секретный текст. Одним из таких курьеров стал известный в последствии эсер Владимир Зензинов. Именно он в 1904 году, в момент охоты боевиков за министром внутренних дел В. Плеве, привез из Женевы в Москву для руководителя Боевой Организации Азефа очень важное письмо от М. Гоца, о чем Зензинов рассказал в своих воспоминаниях. Из них нам интересен также следующий фрагмент: «Ничего компрометирующего у меня никогда не было; все свои адреса и нужные свидания я записывал мнемонически — замечательный метод, которому меня в свое время научил Михаил Рафаилович [Гоц – А.С.]. Хорошо записанный мнемоническим способом адрес невозможно расшифровать другому — его неудобство заключается лишь в том, что иногда сам забываешь, что сам с собой условился связывать в памяти с тем или другим словом, поэтому сделанные записи необходимо время от времени перечитывать» (40). Здесь мы видим все тот же народовольческий способ опорных слов, о котором в своих мемуарах писал Борис Оржих. Стоявший во главе БО Евно Азеф, долгие годы сотрудничал с полицией. И он не мог не понимать, что совершенно случайная перлюстрация и расшифровка переписки боевиков могла сразу выявить его двойную игру с полицией и революционерами. Провокатор обманывал и тех и других. Его хозяева в Департаменте полиции даже не подозревали, что он лично курирует БО. Так что возможно сам Азеф развивал подобную секретную переписку. Помимо всего прочего, он гарантировал себя от опасного провала. Но все это только догадки автора. К сожалению, о реальностях шифрованной переписки эсеров, меньшевиков, бундистов, рабочедельцев и т.п. мы судим лишь по их брошюрам, мемуарам, редким письмам, полицейским документам. И только в случае большевистского крыла РСДРП ученые располагают огромным опубликованным архивом. Его тщательной разработке посвящена третья часть нашей книги. Но предварительно нужно обратиться еще к одной теме – деятельности дешифровального бюро Департамента полиции, опыта которого справедливо опасался Павел Розенталь. Глава четвертая. Делопроизводитель Иван Зыбин
Руководители Департамента полиции. Слева направо: стоят А.Т.Васильев, С.А.Пятницкий. сидят К.Д.Кафафов,, В.Ф.Джунковский, П.К.Лерхе, В.А.Брюн де Сент-Ипполит. 1915 г. Работа криптологов Департамента полиции на всем протяжении революционной истории России была достаточно ощутима. Но стоит напомнить, что первоначально службы этой в структуре III отделения не было. Ведь еще в эпоху «хождения в народ» в начале 70-х годов XIX века разбор революционных криптограмм проводили соответствующие специалисты МИДа или же просто любители этого дела. Но рост революционного движения, все возрастающий объем перехваченной конспиративной переписки, важность ее дешифровки для улучшения сыска – все это заставило думать о создании специализированного бюро при самом Департаменте полиции. 1 января 1898 года в его структуре начал действовать Особый Отдел, где был сосредоточен весь политический розыск и преследование революционеров. Его специальное отделение целенаправленно стало заниматься изучением перехваченных шифрованных писем подполья. Успехи дешифровальной службы Департамента полиции напрямую связаны с деятельностью легендарного русского криптолога Ивана Александровича Зыбина. Родился он в 1865 году и в августе 1887 года в качестве рядового чиновника для письма поступил на службу в Департамент полиции. Имея за плечами лишь курс СПб. классической гимназии, благодаря своему исключительному таланту и трудолюбию, Зыбин к моменту образования Особого Отдела становится ведущим криптологом Департамента. В его документах (1902 год) он именовался «старшим помощником делопроизводителя». Высокий, худой брюнет с длинными волосами, расчесанными на пробор, с совершенно желтым лицом, с живым и проницательным взглядом – таким запомнили Зыбина современники. Историк Т. А. Соболева писала о нем: «Работая в области дешифрования переписки революционного подполья, он накопил огромный теоретический и практический опыт. Являясь от природы личностью высокоодаренной, обладая прекрасной памятью, Зыбин к тому же был высоко образован, что позволяло ему получать сведения о шифрах не чисто научно-аналитическим способом, а с помощью косвенных сведений. Именно Зыбин ввел в практику полицейских, производивших арест или обыск революционеров, обычай тщательно искать среди имевшихся у них книг именно те, которые могли представлять интерес для дешифровальщика» (41). В Департаменте полиции разработкой перлюстрационной переписки занималось несколько сотрудников. Но на самой дешифровке «сидело» всего двое – И. А. Зыбин и его ученик С. И. Жабчинский (выпускник СПб. университета). Для сравнения скажем, что в Цифирном комитете МИДа, возглавляемом В. В. Сабаниным, в тот же период работало семь человек. Между тем, объем работы стремительно возрастал. Если в конце XIX века «черные кабинеты» по всей России перехватывали по 150 – 200 конспиративных писем в год, то, начиная с 1901 года, эта цифра увеличилась на порядок – 2,5 тысячи! А в 1910-х годах она подскочила до 4 – 5 тысяч ежегодно!!! И речь здесь идет только о химических шифрованных письмах революционеров. Это была целая лавина, с которой едва успевали справляться чиновники (42). Уже в своей докладной записке от 22 мая 1903 года директору Департамента полиции Лопухину Зыбин писал, что разрабатывать шифрованные документы с каждым годом становится все труднее по ряду причин. Во-первых, как он мог наблюдать, за последние два года, то есть с 1901 по 1903 год, их количество стало огромным; во-вторых, сравнительно легкие приемы шифрования текста, где ключом служит какое-нибудь слово или стихотворение, постепенно оставляются и «более опытные революционные деятели (группа «Искра» и др.) пользуются для переписки в настоящее время или двойными ключами, или страницами малоизвестных книг и брошюр, избирая для каждого отдельного корреспондента отдельную книгу и избегая повторения страниц, что крайне осложняет работу» (43). Для успешного разбора криптограмм нередко требовалось наличие в распоряжении полицейских дешифровщиков не менее 3 – 5 текстов из одного и того же пункта, перекрытых единым ключом. Тем самым еще более усиливалась роль «черных кабинетов» в регулярном перехвате революционной переписки. Любопытны условия работы криптологов. Так Зыбин предпочитал заниматься дешифровкой у себя дома, иногда сутками просиживая за любимым занятием. В Департаменте полиции царила сутолока и неразбериха, мешающая ему сосредоточиться. 
Автограф И.А. Зыбина. Первое литературное упоминание о Зыбине мы находим в записках о деятельности «черных кабинетов» бывшего сотрудника Департамента полиции Михаила Бакая: «Если встречались письма с шифром, то они расшифровывались специалистом этого дела чиновником Департамента полиции И. А. Зыбиным, который в дешифровке дошел до виртуозности, и только в редких случаях ему не удавалось этого сделать. Зыбин считается единственным своего рода специалистом в этой области, и он даже читает лекции о шифровке и дешифровке на курсах для офицеров, поступающих в отдельный корпус жандармов… Для Зыбина важно уловить систему ключа, тогда для него не составляет труда подобрать соответствующее значение для букв или цифр… Пользуясь случаем, я обратился к Зыбину с просьбой ознакомить меня со способом разбора шифров и на это получил указание, что письмо с шифрами заранее известных ключей дешифруется очень легко, при этом он мне указал на некоторые ключи революционных организаций, полученные при посредстве провокаторов» (44). Эти строки появились в знаменитом журнале «Былое» за 1908 год, редактируемом Бурцевым. Судьба автора заметок прелюбопытна. Бывший секретный сотрудник охранки среди екатеринославских подпольщиков, Бакай в декабре 1902 года открыто становится чиновником Департамента полиции, а через некоторое время направляется сотрудником в Варшавское охранное отделение. Работа в «охранке» открывает ему глаза на всю грязь в деятельности этого учреждения, а революция 1905 года ускорила его обратный дрейф в сторону революционеров. Весной 1906 года Михаил Бакай явился к Бурцеву в его петербургскую редакцию и с этих пор он стал неутомимым помощником в раскрытии тайн полиции и ее секретной агентуры. Именно с информации Бакая началось скандальное разоблачение Азефа. Надо полагать, что воспоминания из «Былого» относятся к 1903 году, когда их автор начинал служить внештатным чиновником при Департаменте полиции в Петербурге. Другой крупный жандарм, глава московского охранного отделения генерал Заварзин в своих заграничных мемуарах вспоминал о Зыбине еще более красноречиво: «Простые шифры он разбирал с первого взгляда, зато более сложные приводили его в состояние, подобное аффекту, которое длилось, пока ему не удавалось расшифровать документ». Летом 1911 года Зыбин прибыл из Петербурга в Москву для работы с одним из перехваченных революционных шифрованных писем. Успев только поздороваться с Заварзиным, он тут же попросил показать ему письмо. Заварзин уступил столичному гостю свой кабинет и Зыбин с головой ушел в разбор депеши, зашифрованной дробными числами. Когда Заварзин вернулся, чтобы пригласить гостя на обед, ему пришлось дважды обращаться к Зыбину – тот его просто не слышал. За обеденным столом он продолжал удивлять присутствующих. Доев суп, Зыбин тут же перевернул тарелку и попытался писать по ней. Но так как карандаш на фарфоровой тарелке не был виден, он начал писать на манжетах, не обращая ни на кого внимания, и забыв, где находится. Вдруг Зыбин вскочил со стула и закричал: «Тише едешь – дальше будешь!» После этого он спокойно уселся обратно, не торопясь, закончил обед и объяснил оторопевшему Заварзину, что четырехкратное повторение в письме буквы «Ш» дали ему ключ к квадратному шифру террористов. Выкрикнутая им фраза и была нужным ключом (45). Таким странным и чудаковатым предстает перед нами этот выдающийся человек. Между тем, он не был просто «эксцентричным криптологом». Иван Александрович Зыбин кончил службу в Департаменте полиции в 1916 году (в самый разгар Первой мировой войны) в звании делопроизводителя. Т. А. Соболева поместила в своей книге еще один важный документ – докладную записку неизвестного чиновника директору Департамента полиции Белецкому за январь 1916 года: «Ваше Превосходительство! Вы удивляетесь, что секреты ДП являются достоянием публики, а дело очень просто: находящиеся на службе в ДП писцы и чиновники постыдным образом продают эти тайны. Удачно удален Зыбин…» (46). Выгнанный из Департамента полиции якобы за разглашение его тайн, Зыбин после революции 17 года долгое время был не удел, устроившись простым писарем на одной из станций Мурманской железной дороги. Лишь после Гражданской войны о нем вспоминают новые власти и он становится штатным сотрудником криптографической службы ОГПУ. Еще долгие годы он успешно работал в знаменитом ныне Спецотделе, помогая создавать уже советскую школу криптологов. Перед молодыми сотрудниками он не боялся рассказать, что в свое время дешифровал некоторые письма Ленина! Впрочем, дело это было не очень сложное… И. А. Зыбин, обладая исключительными способностями, так и не сделал блестящей чиновничьей карьеры. У него имелись непростые повороты в судьбе. Но он не эмигрировал за границу в разгаре Гражданской войны (как это сделали некоторые его коллеги), не примкнул к многочисленным контрреволюционным заговорам и к Белому движению, не торговал самыми важными секретами родины (именно ими являются государственные шифры). Он просто всегда занимался своим любимым делом. И в этом смысле был по-своему счастлив. Гений и чудак. Наверное, таким же по характеру и душевному складу был народоволец Лев Златопольский! Стоящие на разных политических полюсах – чиновник Департамента полиции и революционер-террорист – неожиданно оказались очень похожи. И, конечно, не случайно. Об этом стоит задуматься. Ведь биография выдающегося русского криптолога Зыбина еще ждет своего исследователя.
жүктеу/скачать 3.51 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|