Глава 5. ЖИЛИЩЕ: НОВЫЕ КОЧЕВНИКИ

САМОУБИЙЦЫ И ПУТЕШЕСТВУЮЩИЕ АВТОСТОПОМ

сенных в 1969 г. в телефонную книгу, более половины по­меняли свои адреса. Различные организации и общества также испытывают большие трудности, сверяя списки сво­их членов. Только за прошедший год треть членов Нацио­нального общества программного обучения, организации, объединяющей педагогов-исследователей, сменили свое местожительство. Даже друзья с трудом поддерживают пе­реписку, лишь приблизительно зная местонахождение друг друга. Можно лишь посочувствовать сетованиям бедного графа Ланфранко Распони, сокрушавшегося, что путеше­ствия и переезды разрушили «общество». И нет в том ника­кого социального смысла, утверждал он. Высказывания милого графа стоят того, чтобы быть процитированными. «В прежние времена, если вам нужно было пригласить на обед двадцать человек, вы должны были приглашать сорок, теперь же предпочтительней 200».

Несмотря на подобные неудобства, свержение тирании географии дало возможность миллионам людей ощутить вкус свободы. Скорость, движение и даже смена местожительства повлекли за собой положительные последствия для мно­гих. Этим объясняется психологическая привязанность, проявляемая американцами и европейцами к автомоби­лям — техническому воплощению пространственной свобо­ды. Исследователь мотивации Эрнест Дихтер, который в свое время высказал немало ерунды фрейдистского толка, оказал­ся весьма проницателен, когда говорил, что автомобиль — «са­мое мощное орудие господства», имеющееся в распоряжении западного человека. Автомобиль стал современным символом инициации. Водительские права, выдаваемые с семнадцати лет, открывают доступ в общество взрослых».

В богатых странах, писал он, «большинство людей вполне сыты и достаточно хорошо обеспечены жильем. Достигнув этой тысячелетней мечты человечества, они тянутся к удовлетворению других потребностей. Они желают путеше­ствовать, совершать открытия, чувствовать свою самосто­ятельность. Автомобиль — подвижный символ мобиль­ности...»¹⁰ Действительно, при испытываемых финансовых трудностях всякая семья от автомобиля отказывается в

последнюю очередь, а самое худшее наказание, которому американские родители могут подвергнуть подростка, — это лишить его возможности пользоваться автомашиной.

Девушки в Соединенных Штатах, когда их спрашивают, что, на их взгляд, главное в молодом человеке, прежде всего называют автомобиль. 67% опрошенных в недавно проводи­мом исследовании считают, что автомобиль «необходим», а девятнадцатилетний юноша из Альбукерке, Нью-Мексико, Алфред Уранга уныло заметил, что «если у парня нет автомоби­ля, у него нет и девушки». Трагической иллюстрацией того, насколько глубоко пристрастие к автомобилям среди молоде­жи, явилось самоубийство семнадцатилетнего юноши из Вис­консина Уильяма Нэбела, отец которого запретил ему пользоваться автомобилем после того, как у него отобрали права за превышение скорости. Перед тем как выстрелить из винтовки 22-го калибра себе в голову, юноша написал запис­ку, которую закончил словами: «Без водительского удостове­рения у меня нет машины, а значит, и жизни для меня нет. Вот я и считаю, что лучше покончить с ней счеты сразу». Ко­нечно же, миллионы молодых людей по всему миру согласны с поэтом Маринетти, который еще полвека тому назад вос­кликнул: «Ревущий, рвущийся вперед автомобиль... прекрас­ней крылатой богини победы».

Свобода от закрепленного социального места настолько тесно связана со свободой от закрепленного географичес­кого места, что когда супериндустриальный человек чув­ствует, что жизненные обстоятельства тяготят его, его первым побуждением бывает поменять свое местонахожде­ние. Подобная мысль редко приходит в голову сельскому жителю, выросшему в глубинке, или работающему в забое шахтеру. «Масса проблем решается при перемещении с ме­ста на место. Надо постоянно быть в движении. Путеше­ствовать!» — сказал студент, изучающий горное дело, который стремился вступить в Корпус мира. Движение ста­ло позитивной ценностью само по себе, утверждением сво­боды, а не только реакцией на окружающее или бегством от него. Исследование, охватившее 539 подписчиков «Redbook»,

ставило целью выяснить, почему в истекший год у них сме­нился адрес. Среди таких причин, как: «Старый дом стал тесен для увеличившейся семьи» или «Желание жить в бо­лее приятном месте», 10% опрошенных указали: «Просто захотелось перемен».

Крайнее проявление страсти к перемене мест — путе­шествие женщин автостопом. «Голосующие» на дорогах стали составлять особую социальную группу¹¹. Так, де­вушка-католичка из Англии оставила свою работу в жур­нале, где она продавала места для рекламных объявлений, и отправилась с подругой в путь, рассчитывая на попут­ных машинах добраться до Турции. В Гамбурге их пути разошлись. Первая девушка, Джекки, побывала на гре­ческих островах, в Стамбуле, а потом вернулась в Анг­лию и нашла работу в другом журнале. Она намеревалась заработать денег на очередную такую поездку, но дело шло медленно. Тогда она ушла из журнала и стала рабо­тать официанткой, от предложения стать старшей офи­цианткой она отказалась: «Я не собираюсь долго пробыть в Англии». В свои двадцать три года Джекки — заядлая путешественница. Останавливая проезжающие автомоби­ли, она неутомимо колесит по всей Европе с газовым пистолетом в рюкзаке, возвращается в Англию на шесть-восемь месяцев, а затем снова отправляется в дорогу. Рут, которой двадцать восемь лет, ведет такой образ жизни уже очень давно. Ее самое долгое пребывание в одном месте длилось три года. Путешествие автостопом как стиль жиз­ни — это прекрасно, считает она, поскольку встречи с людь­ми «не дают возможности погрязнуть в проблемах».

Особенно горячо стремятся к путешествиям девочки-подростки, возможно, чтобы вырваться из семьи, где, как они считают, ограничивают их свободу. Так, исследования, проведенные среди девушек, читающих «Seventeen», пока­зывают, что 40,2% опрошенных минувшим летом соверши­ли одно или более «больших» путешествий. 69% составили поездки за пределы родного штата, 9% — поездки за грани­цу. Но непреодолимое желание путешествовать возникает задолго до подросткового возраста. Так, когда Бет, дочь од-

100

ного нью-йоркского психиатра, узнала, что один из ее дру­зей вернулся из Европы, она была готова заплакать: «Мне уже девять лет, а я никогда не была в Европе!»

Однако человеку, перебирающемуся с семьей на новое место, скорее высказывают сочувствия, чем поздравления. Каждый считает своим долгом порассуждать о неудобствах переезда. Но все говорит о том, что тот, кто однажды сме­нил местожительство, скорее всего будет переезжать еще в отличие от того, кто никогда не двигался с места. Француз­ский социолог Ален Турен объясняет: «Переселившись один раз и не будучи столь привязанными к окружающему, они более склонны к новой смене обстановки...»¹² А англий­ский профсоюзный деятель Р. Кларк в своем выступлении на международной конференции заявил, что мобильность могла быть привычкой, сформированной еще в годы сту­денчества. Он обратил внимание, что те, кто учился вдали от дома, действуют в не столь ограниченных рамках, чем не имеющие образования и более привязанные к дому работ­ники физического труда. Люди с университетским образо­ванием не только более подвижны в своей последующей жизни, утверждал он, но свои жизненные установки, склон­ность к перемене мест они передают детям. Тогда как для многих рабочих семей переезд — это тягостная необходи­мость, вызванная безработицей или иным жизненным ис­пытанием, для среднего и высшего класса переезд большей частью ассоциируется с улучшением жизни. Для них пере­езд всегда радость. Повсюду в странах, переживающих пе-

101

реходный период к супериндустриализму, среди людей будущего движение является образом жизни, освобожде­нием от ограничительных рамок прошлого, шагом в свет­лое будущее¹³.

ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКАЯ ТОСКА

Однако же «не передвигающиеся» люди кардинальным образом отличаются друг от друга. Речь идет не только о заня­тых в сельском хозяйстве жителях Индии или Ирана, которые большей частью закреплены всю свою жизнь на одном месте. То же относится и к миллионам рабочих, в особенности к тем из них, кто трудится в отсталых отраслях промышленности. Когда технологические перемены врываются в передовые эко­номики, делая целые промышленные отрасли не соответству­ющими современности и с невероятной быстротой создавая новые отрасли, миллионы неквалифицированных и малоква­лифицированных рабочих оказываются вынужденными пере­бираться на новое место. Экономика требует мобильности, и большинство западных правительств, особенно таких стран, как Швеция, Норвегия, Дания и Соединенные Штаты, расхо­дуют значительные суммы, поощряя рабочих выучиться но­вой специальности и перебраться в места, где они могут найти себе применение. Для шахтеров в Аппалачах, как и для рабо­чих текстильных предприятий во французской провинции, это оказывается мучительно трудно. И происходящий в больших городах процесс обновления вынуждает рабочих переменить место жительства пусть не столь далеко от прежнего дома, но это воспринимается также болезненно.

По утверждению доктора Марка Фрида из Центра об­щественных исследований Главного госпиталя Массачусет­са, «вполне можно расценивать реакцию этих лиц как ощущение случившейся беды. Они испытывают чувство тягостной утраты, тоски, общей депрессии, крайней раз­дражительности, проявляют симптомы психологического,

102

социального или физического недомогания... испытывают чувство беспомощности, склонны идеализировать утрачен­ное место». Все это, констатирует он, «поразительно похо­же на скорбь по случаю потери близкого человека»¹⁴.

Социолог Моника Вьо из французского министерства социального обеспечения говорит: «Французы очень при­вязаны к местам, откуда они родом. Из-за работы они не­охотно, крайне неохотно переезжают километров за тридцать или сорок от родных мест. Профсоюзы называют такое пе­реселение «депортацией»¹⁵.

Даже некоторые образованные и состоятельные пересе­ленцы болезненно переживают переезд на новое местожи­тельство. Писатель Клифтон Фадиман, рассказывая о своем переезде из тихого городка в Коннектикуте в Лос-Андже­лес, жаловался, что вскоре после того как он прибыл на новое место, на него «навалилась беспрестанная череда странных недугов, физических и душевных... В течение по­лугода моя болезнь сошла на нет. Невролог... диагностиро­вал мое нездоровье как «культурный шок»¹⁶. Переселение человека пусть даже в лучшие условия сопряжено с труд­ной психологической приспособляемостью.

В известном исследовании канадского пригорода Криствуд Хайте социологи Дж. Р. Сили, Р. А. Сайм и Э. У. Лусли констатируют: «Скорость, с которой должен быть совершен переход, и сила его воздействия на личность таковы, что это требует чрезвычайной гибкости поведения и устойчи­вости личности. Мировоззрение, а порой и манера гово­рить, привычная еда, вкусы в оформлении должны сравнительно быстро перемениться, причем в отсутствие чет­ких ориентиров поведения»¹⁷.

О том, как люди приспосабливаются к происходящим переменам, пишет психиатр Джеймс С. Тайхерст из уни­верситета Британской Колумбии: «В области исследования людей, переживших иммиграцию, может быть обозначена несомненно стойкая модель. В начальной стадии человека больше всего заботит настоящий момент, когда он пытает­ся получить работу, заработать денег и найти крышу над

103

головой. В это время обычно проявляется нетерпение и воз­растающая психомоторная активность».

Когда усиливается чувство чужеродности и несовмести­мости с новым окружением, наступает вторая стадия — «пси­хологическое прибытие». «Его отличительной чертой являются возрастающая тревога и депрессия; глубокая оза­боченность часто с соматической рассеянностью и сомати­ческими симптомами; полный отход от общества по сравнению с предшествующей активностью, в некоторой степени враждебность и подозрительность. Чувство несхо­жести и беспомощности все усиливается, и данный период характеризуется явным дискомфортом и растерянностью. Этот период большего или меньшего смятения может длить­ся от одного до нескольких месяцев».

Потом наступает третья стадия. Человек относитель­но приспосабливается к новому окружению, привыкает или же, в крайних случаях, «развиваются более сильные нарушения, проявляемые в более тяжелом душевном со­стоянии, ненормальности психики и разрыве с реальнос­тью»¹⁸. Некоторые люди никогда в полной мере не приспосабливаются.

ИНСТИНКТ ВОЗВРАЩЕНИЯ ДОМОЙ

Тем не менее после переезда люди уже не те, что были прежде, поскольку всякий переезд по необходимости раз­рушает сложную, налаженную сеть взаимоотношений и со­здает круг новых связей. Подобный разрыв, в особенности если он происходит неоднократно, приводит к утрате «чув­ства причастности», которую многие писатели отмечали среди людей, часто меняющих места обитания. Постоянно переезжающий человек обычно недолго задерживается на одном месте, что мешает ему пустить тут корни. Так, когда администратора одной авиакомпании спросили, почему он преднамеренно уклоняется от участия в политической жиз-

104

ни своей общины, он ответил: «Потому что через несколь­ко лет я уже буду жить в другом месте. Я сажаю дерево и никогда не вижу, как оно растет».

Такую непричастность или, в лучшем случае, ограни­ченное участие резко критикуют те, кто видит в данной позиции угрозу традиционному идеалу установившейся де­мократии. Однако они упускают из виду важное обстоя­тельство: возможно, те, кто не дает в полной мере привлечь себя к участию в делах общины, проявляют больше мораль­ной ответственности, чем те, кто демонстрирует рвение, а потом уезжает. Переселенцы горячо поддерживают расцен­ки налогов, но избегают нести расходы, поскольку переби­раются в другое место. Они деятельно участвуют в школьных финансовых делах и оставляют детей других людей претер­певать последствия. Так не честнее ли остаться в стороне, чем поступать безответственно? Если человек устраняется от участия в общественных делах, отказывается вступать в организации, избегает сближения с соседями, иначе гово­ря, избегает связывать себя, что произойдет с общиной и с ним самим? Смогут ли люди и общество выжить в такой ситуации?

Ограничение свободы действия принимает множество форм. Одна из них — прикрепленность к месту. Понять значение мобильности можно, только признав сначала цен­тральность закрепленного места в психической структуре обычного человека. Многообразно проявление этой цент­ральности в нашей культуре. В самом деле, цивилизация как таковая началась с земледелия, что подразумевало осед­лость, окончание мрачных скитаний и миграций кочевни­ков эпохи палеолита. Слово «укоренение», которому мы уделяем столь много внимания, по своему происхождению связано с земледелием. Первобытный кочевник, вслушива­ясь в дискуссию о «корнях», вряд ли понял бы ее суть.

Понятие корней используется в значении закрепленно­го места, постоянного «дома». В суровом, скудном и опас­ном мире дом, пусть даже это всего лишь лачуга, всегда считался вросшим в землю убежищем, переходящим от по­коления к поколению, поддерживающим связь человека как

105

с природой, так и с прошлым. Незыблемость дома счита­лась сама собой разумеющейся, и литература насыщена бла­гоговейными упоминаниями об особом значении дома. «Ищи дом для отдохновения, ибо дом — лучшее, что есть», — говорится в «Наставлениях по домашнему хозяйству», по­собии XVI в. Томаса Тьюсера. «Дом человека — его кре­пость», «Ничто не может сравниться с домом», «Дом, милый дом...» Быть может, кульминационного момента излишняя восторженность в прославлении дома достигла в Англии XIX в., как раз когда индустриализм искоренял сельских жителей и превращал их в городскую массу. Томас Гуд, певец не­имущих, уверял нас: «Всякое сердце шепчет: дома, нако­нец-то ты дома...», а Теннисон дает доставляющую наслаждение картину:

Английский дом — серые сумерки разлились По покрытым росой пастбищам, влажным деревьям, Нежные, словно сон, — все на своих местах в Приюте древней тишины.

В мире, взболтанном индустриальной революцией, в котором все, несомненно, было «не на своем месте», дом был надежной опорой, неподвижной точкой в вихре урага­на». Только и можно было рассчитывать, что хотя бы он стоит на одном месте. Увы, это всего лишь поэзия, а не реальность, дом не смог сдержать напор, легко сорвавший человека с насиженного места.

КОНЧИНА ГЕОГРАФИИ

Кочевник прошлого двигался через снежные бураны и иссушающий зной, вечно гонимый голодом, он нес с собой палатку из шкуры буйвола, с ним были его жена, дети и остальное его племя. Он нес с собой свое социальное окру­жение и материальный образ того, что называл домом. Если сравнить с новыми сегодняшними кочевниками, то те вся-

106

кий раз оставляют материальный образ там, откуда уходят. (Это становится вхождением в мир, где происходит частая сменяемость вещей.) Все, кроме семей, ближайшего соци­ального окружения, они оставляют там, откуда ушли.

Снижение значения места, утрата привязанности к нему выражались разным образом. Самый свежий пример — ре­шение Айви Лиг Колидж в Соединенных Штатах перестать пользоваться при приеме студентов географическим прин­ципом. Обычно эти элитные учебные заведения руковод­ствовались географическим критерием, намеренно отдавая предпочтение мальчикам, проживавшим далеко от их кам­пусов, стремясь сделать более разнообразным состав своих студентов. В период между 1930 и 1950 гг. Гарвардский уни­верситет, например, наполовину сократил процентное со­держание студентов, проживавших в Новой Англии и Нью-Йорке. Сегодня, говорит служащий университета, «мы отступаем от такого географического подхода».

Теперь признано, что место не столь уж обусловливает различия. Несходство людей больше не возводится к тому, откуда они родом. Ведь адрес на бланке заявления о приеме может быть временным. Многие люди в наши дни не живут достаточно долго на одном месте, чтобы приобрести харак­терные региональные или местные особые черты. Человек, возглавлявший приемную комиссию в Йельском универси­тете, говорил: «Разумеется, мы отправляем преподавателей для поиска абитуриентов в отдаленные места, вроде Нева­ды, но Гарлем, Парк-авеню или Квинс ничем не отличают­ся в этом плане». По утверждению этого чиновника, Йельский университет фактически перестал использовать такой подход при отборе. А его коллега из Принстонского университета заявляет: «Действительно, важно не то, отку­да они, скорее мы обращаем внимание на несходство их происхождения».

Мобильность перемешивает все, как в тигле, существен­ные различия между людьми больше уже не зависят столь явно от места. Нежелание связывать себя, по замечанию профессора Пенсильванского университета Джона Дикма-

107

на, зашло так далеко, что «верность городу или штату у многих гораздо слабее выражена, чем верность корпорации, профессии или добровольческому обществу»¹⁹. Таким обра­зом, можно утверждать, что человек теперь испытывает обя­зательства не перед соотнесенными с местом социальными структурами (город, штат, страна или округ), а такими (кор­порация, профессия, общество друзей), которые сами по себе мобильны, изменчивы и по своим практическим це­лям независимы от места²⁰.

Причастность соотносится с продолжительностью друж­бы. Мы все научились облекать эмоциональной сутью та­кие взаимоотношения, которые кажутся нам «вечными» или не подверженными переменам, но мы, насколько возмож­но, воздерживаемся от эмоций в кратковременных взаимо­отношениях. Разумеется, бывают исключения, например преходящий летний роман. Но в целом в широком разно­образии отношений проявляется соотнесенность. Таким образом, идущая на убыль привязанность к месту связана не с мобильностью как таковой, а с сопутствующим обсто­ятельством мобильности — более короткой продолжитель­ностью отношений с местом.

К примеру, в 70 крупных городах Соединенных Шта­тов, включая Нью-Йорк, в среднем пребывание на одном месте длится менее четырех лет²¹. Это составляет контраст с проживанием всей жизни на одном месте — характерной чертой сельского жителя. Более того, смена места житель­ства — решающий фактор в определении продолжительно­сти многих других отношений с местом, так как когда человек завершает свои отношения с домом, он обычно прерывает свои отношения со всем, что его окружает. Он меняет супермаркет, бензоколонку, автобусную остановку и парикмахерскую, обрывая таким образом всю цепь отно­шений с местом и домом. Следовательно, на протяжении жизни мы не только узнаем все больше мест, но и наша связь с каждым местом укорачивается.

Таким образом, мы начинаем более ясно представлять себе, как ускоряющиеся перемены в обществе затрагивают человека. Сокращение продолжительности отношений че-

108

ловека с местом точно соответствует сокращению продол­жительности его отношений с вещами. В обоих случаях че­ловек вынужден с большей быстротой рвать свои связи. В обоих случаях повышается степень быстротечности. В обо­их случаях он испытывает ускорение темпа жизни.

¹ Оценки Фуллера см.: [146], Document 3, с. 28—29.

² Транспортные проблемы развивающихся стран рассмотре­ны в: Immobility: Barrier to Development by Wilfred Owen в [243], с. 30.

³ Друкер: [140], с. 92.

⁴ Проблема кочующих городских жителей обсуждается в: Are We a Nation of Cities? by Daniel Elazar // Public Interest, Summer, 1966, c. 53.

⁵ Личности странствующих американцев взяты из: Population Characteristics, Series P-20, № 188. US Department of Commerce, August 14, 1969.

⁶ Французские данные из: A Cohort Analysis of Geographical and Occupational Mobility by Guy Pourcher // Population, March-April, 1966.

См. также: Supplement to Chapter Five, Les Moyens de Regulation de la Politique de l'Emploi by Thérèse Join-Lambert and François Lagrange // Review Française du Travail, January-March, 1966, с. 305-307.

⁷ Об «утечке мозгов» внутри США см. в: An Exploratory Study of the Structure and Dynamics of the R&D Industry by Albert Shapero, Richard P. Howell, and James R. Tombaugh // Menlo Park, California: Stanford Research Institute, June, 1964.

⁸ Уайт: [197], с. 269.

⁹ Историю Якобсона см.: Wall Street Journal, April 26, 1966.

Более недавнее исследование мобильности должностных лиц по­казало, что средний администратор предвидит возможность смены местожительства от одного раза в два года до одного раза в пять лет. Один управленец сообщил, что за 25 лет он переехал 19 раз. Восемь­десят процентов компаний предвидит увеличение темпа передвиже­ния. См.: William F. Glueck in the Journal of Management Studies, vol. 6, № 2 или summary in New Society, July 17, 1969, c. 98.

¹⁰ Замечание Дихтера см. [76], с. 266.

¹¹ О путешественницах автостопом см.: Traveling Girls by Ellen Goyder // New Society, January 20, 1966, с. 5.

109

¹² Турен цит.: по Acceptance and Resistance, [49], с. 95.

¹³ Кларк: [249], с. 26.

¹⁴ Эмоциональный ответ переселенца является темой Grieving for a Lost Home by Marc Fried в [241], с. 151, 160.

¹⁵ Интервью с Моникой Вьо.

¹⁶ Сообщение Клифтона Фэдимана появилось в его эссе «Mining-Camp Megalopolis» // Holiday, October, 1965, с. 8.

¹⁷ Об изучении Криствуда см.: [236], с. 360.

¹⁸ Утверждение Тайхерста взято из его статьи The Role of Transition States-Including Disasters-in Mental Illness // [33], c. 154.

¹⁹ Высказывание Дикмана взято из The Changing Uses of the City в [173], с. 154.

²⁰ Кончина географии, конечно же, имеет важные последствия для будущего города. Как говорит Мелвин М. Уэбер, преподава­тель городского планирования в Беркли, «появляется новый тип крупномасштабного городского общества, которое все в большей степени независимо от города... Поскольку общества в прошлом были пространственно структурированы, а городские общества поступают так, будто они опираются исключительно на город, мы по-прежнему допускаем, что территориальность — необходи­мый атрибут социальных систем». Это, убеждал он, ведет нас к абсолютно неправильному пониманию таких городских проблем, как склонность к наркотикам, расовые волнения, душевные бо­лезни, нищета и т. д. См. его провокационное эссе The Post-City Age // Daedalus, Fall, 1968, с. 1091-1110.

²¹ Средняя продолжительность проживания взята из New Urban Structures by David Lewis в [131], с. 313.

жүктеу/скачать 6.24 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: