Шокан Алимбаев Формула гениальности (2001) Великая мечта. Даже слишком великая для мечты

2

Проснулся он от звона будильника. Шолпан и Расула в комнате не было. Энергично потянувшись в постели, встал и Наркес. Когда он вышел в коридор, Шолпан, открыв дверь, выводила одетого Расула на лестничную площадку, чтобы отвести его в садик. Мать на кухне готовила завтрак. Наркес не спеша умылся, осушил лицо широким и длинным махровым полотенцем и прошел в зал. Тут пришла Шолпан: садик, в который ходил Расул, находился рядом с домом.

Через некоторое время мать позвала их к столу.

– Ну, как спал, Наркесжан? – спросила она сына, зная, что он поздно лег ночью.

– Вроде выспался, – ответил Наркес.

Шолпан налила себе чай и стала завтракать. Лекции в институте иностранных языков, где она работала преподавателем французского языка, начинались в восемь с половиной часов утра. Наспех выпив две пиалы чая и вставая из за стола, она обратилась к Наркесу:

– Ну, дорогой, желаю, чтобы все у тебя прошло удачно.

Наркес молча кивнул. Оставшись с матерью, они не спеша позавтракали, беседуя на темы, далекие от предстоящего эксперимента. После завтрака Наркес стал собираться на работу. Оделся, подошел к зеркальной стене в коридоре. Внимательно посмотрел на свое отражение. Лицо не выглядело утомленным, несмотря на бессонную ночь.

Наркес надел пальто, обернул шею широким красным шарфом и натянул меховую шапку. Увидев в зеркале мать, наблюдавшую за его сборами, мягко улыбнулся.

– Желаю тебе удачи, – напутствовала мать, провожая сына до двери. – Позвони, если выберешь время.

– Постараюсь, – улыбнулся Наркес и вышел.

Погода на дворе стояла чудесная. Было начало марта. Ярко светило солнце. В последние дни очень потеплело. И хотя грязный, ноздреватый снег на улицах и на тротуарах еще не таял, но чувствовалось, что весна не за горами.

Немного пройдя перед домом, Наркес оглянулся. Мать стояла у окна. Только она одна знала, какой путь прошел он до сегодняшнего дня, до сегодняшнего эксперимента.

В январе у них умер отец. После смерти отца Наркес привез мать из родных мест в Алма Ату, надеясь, что с ним ей будет легче, чем с другими детьми. Все еще не пришедшая в себя полностью после тяжелого потрясения, вызванного смертью мужа, она находила время думать и о нем, Наркесе. Кто измерит всю глубину материнской любви? Наркес махнул матери рукой и, пройдя немного в глубь двора, спустился в подземный гараж. Через несколько минут из подземелья мягко выкатилась длинная белая «Балтика», плавными и обтекающими формами похожая на огромную гоночную машину. Наркес выехал со двора, свернул на улицу с широкой аллеей посередине и через некоторое время выехал на проспект Абая.

В Институт он приехал к девяти. Не поднимаясь к себе, сразу же направился в клинику, расположенную тут же, во дворе. Поднявшись на второй этаж, прошел к послеоперационным палатам. На посту пожилую русскую женщину сменяла молоденькая девушка казашка. Поздоровавшись с медсестрами, Наркес спросил:

– Анна Николаевна, как Баян спал ночью?

– Спал хорошо, Наркес Алданазарович, и чувствует себя неплохо. Жалоб никаких нет, – добавила она.

– Хорошо, – поблагодарил Наркес.

Тут подошел Капан Кастекович Ахметов, опрятно и модно одетый сухощавый мужчина среднего роста лет тридцати семи восьми. Он работал заведующим лабораторией экспериментальных исследований биополя человека и был одним из лучших психоневрологов Института. За ним прочно укрепилась репутация экстрасенса и весельчака острослова.

– Сперва было слово, – шутливо, как всегда, и высокопарно произнес он знаменитую фразу.

– Сперва было деяние, – скорее серьезно, чем шутливо, ответил Наркес.

– И слово предшествовало деянию…

– Сказанное слово уже было деянием, – невозмутимо парировал Наркес, готовый отразить сколько угодно словесных Выпадов.

– Сдаюсь! – улыбнулся Ахметов, Они крепко пожали друг другу руки.

– Ты позволишь мне присутствовать сегодня в исторический момент на историческом сеансе? – с улыбкой и по дружески спросил Капан Кастекович.

– К сожалению, нет, – медленно и твердо, как всегда, ответил Наркес. – На этот раз учебного представления не будет. Эксперимент очень сложный, буду проводить его наедине с пациентом.

– Желаю удачи. Я думаю, что все будет хорошо. – Спасибо.

Ахметов отошел.

Наркес вышел из клиники и, пройдя широкий двор, вошел в здание Института. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, прошел в свой кабинет. Юная девушка в приемной, сидевшая за секретарским столом, слегка приподнялась с места при его появлении.

– Здравствуйте, Наркес Алданазарович, – серебристым голосом произнесла она. – Здравствуйте, Динара.

Девушка поступила на работу недавно, после окончания школы, и очень гордилась тем, что работала рядом с великим ученым нейрофизиологом.

В кабинете Наркес снял верхнюю одежду, прошел к столу и, нажав на кнопку, вызвал секретаршу.

В дверях показалась Динара.

– Всем, кто будет меня спрашивать, говорите, пусть звонят попозже. Я в клинике и буду очень занят.

Девушка молча кивнула и вышла.

Наркес решил собраться с мыслями перед необычным сеансом. Через двадцать минут он вышел из кабинета и пошел в клинику. На втором этаже он остановился около поста дежурной медсестры и попросил ее привести Баяна Бупегалиева из одиннадцатой палаты в кабинет гипноза. Затем пошел по коридору дальше. У двери с табличкой «Тихо! Идет сеанс гипноза!» остановился, открыл ее. В комнате было как всегда затемнено. Кровати, заправленные чистыми простынями, с чистыми наволочками на подушках, ласкали глаз белизной и уютом. У каждой кровати стояли невысокие и небольшие по объему аппараты для электросна. На них лежали полукруглые никелированные пластины с металлическими присосками. Наркес достал из шифоньера, стоявшего в углу, белый халат, надел его и присел на стул у небольшого столика. Сделал какие то пометки на бумаге. Неслышно отворилась дверь, и в кабинет вошли медсестра и Баян. Медсестра молча взглянула на Наркеса, докладывая без слов, что поручение выполнено, и также молча вышла.

Войдя в затемненную комнату с белоснежными простынями на кроватях, в которую не проникал ни один звук из внешнего мира, Баян сразу почувствовал себя в атмосфере покоя. Наркес подошел к нему и негромко, шутливо спросил: – Ну, как, спать не хочешь?

Юноша принял шутку и мягко покачал головой.

– Это ничего, – так же негромко произнес, улыбаясь, Наркес. – Ложись вот на эту кровать, – указал он на ту, которая была поближе. – Верхнюю простыню сними, потом накроешься ею.

Он подождал, пока юноша разулся, снял верхнюю курточку больничной униформы, вытянулся на кровати, накрылся сверху белой простыней, подтянув ее к подбородку, и сказал:

– А теперь постарайся расслабиться.

Юноша закрыл глаза, стараясь лучше расслабиться, и в то же время внутренне приготовился к священнодействию.

– Повторяй про себя словесные формулы, которые я буду тебе говорить, – сказал Наркес и негромко, но требовательно стал медленно произносить: – Я совершенно спокоен.

Юноша повторил про себя формулу.

– Я хочу, чтобы моя правая рука стала тяжелой.

Через несколько секунд добавил: – Хочу, чтобы моя правая рука стала тяжелой.

Юноша непроизвольно пошевелил под простыней правой рукой.

Наркес не стал делать ему никаких замечаний и по прежнему негромко и монотонным голосом продолжал:

– Чтобы моя правая рука стала тяжелой. – Моя правая рука стала тяжелой.

Юноша, все больше и больше успокаиваясь, медленно повторял про себя словесные формулы.

– Правая рука стала тяжелой.

Юноша чувствовал, как медленно тяжелеет рука.

– Правая рука тяжелая.

Наркес знал, что все тело и особенно конечности юноши налились тяжестью.

– Я совершенно спокоен.

– Я хочу, чтобы моя правая рука стала теплой.

– Хочу, чтобы моя правая рука стала теплой.

Юноша почувствовал, что рука начинает теплеть.

– Чтобы моя правая рука стала теплой.

– Моя правая рука стала теплой.

Тепло медленно разливалось по всей руке.

– Правая рука стала теплой.

– Правая рука теплая.

Правая рука Баяна вся стала теплой.

– Я совершенно спокоен.

– Сердце бьется спокойно и ровно.

Состояние покоя все больше и больше охватывало юношу.

– Сердце бьется спокойно и ровно.

Негромкий и требовательный голос властно подчинял сознание. По ровному дыханию юноши Наркес видел, что им овладело состояние дремы.

– Сердце бьется спокойно и ровно.

Состояние дремы все больше и больше овладевало Баяном.

– Я совершенно спокоен.

– Солнечное сплетение излучает тепло.

В области живота появилось тепло. Юноше уже было лень повторять формулы. Слова доносились до сознания приглушенно и отдаленно, теряя свою четкость.

– Солнечное сплетение излучает тепло.

Баян с трудом воспринимал формулы. Его неумолимо клонило ко сну.

– Я совершенно спокоен.

Голова юноши слегка отклонилась в правую сторону. Он погрузился в гипнотический сон, совершенно отличный от обычного сна. Доступ к внутренним структурам механизмов обучения и психики был открыт.

Наркес перешел к основной части внушения – формулам цели.

– Я очень люблю математику, – негромко и требовательно произнес он. – У меня большие математические способности. – Мои способности гораздо больше, чем я о них подозреваю.

– Я могу развить эти способности. – Я очень хочу развить эти способности.

– Я постоянно буду развивать эти способности.

Голос Наркеса звучал негромко, но властно. – Я постоянно буду развивать математические способности.

– Я очень хочу развить математические способности.

– Руки напряжены.

Руки юноши под простыней зашевелились. – Глубокое дыхание.

Баян глубоко вздохнул. – Открываю глаза.

Юноша открыл глаза. – Ну, как спал? – уже громко спросил Наркес.

– Знаете, нет ощущения, что спал. Наоборот, устал вроде немного…

– Так и должно быть, – сказал Наркес.

Подождав, пока юноша заправил кровать и направился к выходу, напомнил:

– Завтра в десять ноль ноль.

Наркес снял халат, повесил его в шифоньере, открыл шире форточку окна и вышел. Не успел он закрыть за собой дверь, как к нему подошли родители Баяна Айсулу Жумакановна и Батыр Айдарович Бупегалиевы, молодые люди тридцати девяти сорока лет.

– Ну, как прошел сеанс? – с нетерпением спросила Айсулу Жумакановна. Этот же вопрос сквозил и во взгляде ее мужа. – Все будет хорошо, – глядя на молодых родителей, ответил Наркес. – Вы не волнуйтесь.

Он взглянул на родителей, ожидая новых вопросов.

– А как он будет чувствовать себя после сеанса? – продолжала с беспокойством расспрашивать Айсулу Жумакановна. – Мы можем его сейчас увидеть?

– Он чувствует себя сейчас так же, как и до сеанса. Но ему надо немного отдохнуть. Было бы желательно, если бы вы пришли проведать его позже, вечером.

Родители согласно закивали. – Даже больные, которым сделана операция на мозг, на второй день чувствуют себя хорошо и проявляют интерес ко всему окружающему. Баян же не больной и у него пет никаких осложнений и рецидивов, как у других.

Узнав обо всем, что их интересовало, родители, попрощавшись, ушли. Наркес прошел в ординаторскую. В ней никого не было. Только сейчас он почувствовал большую усталость. Сказывалось не столько напряжение сеанса, сколько ночь, проведенная без сна. Посидев несколько минут на диване и немного отдохнув, он подошел к телефону и позвонил в свою приемную. Трубку взяла Динара.

– Я немного задержусь после обеда. Если кому нибудь я буду нужен, пусть звонит попозже.

Наркес опустил трубку на рычаг и взглянул на часы. Был час дня. Он вышел из клиники, сел в машину и поехал домой.

Дома была только мать. Шолпан еще не вернулась из института. Она приходила обычно в половине третьего. Шаглан апа встретила сына в дверях и, дождавшись пока он прошел в зал и удобно устроился в кресле, спросила:

– Ия, Наркесжан, как прошла твоя работа?

– Кажется, хорошо. Устал только немного.

– Ты же не спал всю ночь, – заметила мать. – Я лежала в своей комнате и все чувствовала. Сейчас пообедай, потом ляг и поспи. Разве нельзя после обеда не ехать на работу: у тебя же сегодня трудный день?..

– Ночью высплюсь. А пока на Баяна надо взглянуть. И других дел немало.

– Я сейчас быстренько накрою на стол… – заспешила Шаглан апа. Наркес встал из кресла и, медленно ступая, пошел вслед за матерью на кухню.

Шаглан апа поставила на плиту горячие большой и маленький чайники, и, пока они снова вскипели, накрыла на стол. Наркес пообедал, отдохнул еще полчаса и поехал в клинику.

Карим Мухамеджанович Сартаев, грузный и пожилой мужчина лет шестидесяти, был занят делами, когда дверь кабинета открылась и заглянула секретарша: – К вам пришел Капан Ахметов, из Института экспериментальной медицины. Сартаев немного подумал, затем сдержанно сказал: – Пусть войдет.

Через минуту в кабинет вошел Ахметов. Карим Мухамеджанович приветливо встал из за стола ему навстречу. На широком, смуглом и непроницаемом лице его, изрезанном резкими и глубокими морщинами, почти незаметно одновременно мелькнули радость и беспокойство. Капан Кастекович мгновенно отметил про себя эту мимолетную реакцию по жилого ученого, наклонив голову и больше не глядя на него, спокойным и уверенным шагом подошел к нему.

– Здравствуйте, Каке, – свободным жестом старого знакомого протянул он руку.

– О, Капанжан, – любезно произнес Карим Мухамеджанович, пожимая руку молодого ученого с особой теплотой. – Что то я не вижу вас в последнее время. Как ваши дела? Что нового в Институте? В вашей лаборатории?

– Спасибо. Все хорошо. – Капан Кастекович взглянул на часы.

– Я слушаю, Капанжан, – сказал Сартаев, приготовившись внимательно слушать.

– Каке, – без промедления начал Капан Кастекович, – тот джигит… начал новый эксперимент… Если он добьется в нем успеха, то его вообще никто и никогда не остановит…

– Какой эксперимент? – спокойно переспросил Сартаев. Лицо его по прежнему оставалось непроницаемым, но Капан Кастекович знал, какие чувства возникли сейчас в душе пожилого ученого.

– Он хочет путем стимуляции, путем цикла в десять сеансов гипноза резко усилить способности человека с ординарным генотипом. – Левый глаз Сартаева дернулся в нервном тике. – Студента первого курса математического факультета КазГУ Баяна Бупегалиева. Он сейчас находится в клинике.

Карим Мухамеджанович по прежнему молчал. Новость была для него более, чем неприятной и неожиданной. Капан Кастекович понимал его состояние.

– Когда это случилось? – после затянувшегося молчания спросил пожилой ученый. – Сегодня утром.

– Ночью он лег спать ровно в половине четвертого. Я читал каждую его мысль. Это было что то слишком редкое и грандиозное…

– Он не упомянул об этом эксперименте в плане работ за этот год, – после некоторого молчания снова произнес Сартаев.

– У него были свои соображения, – сказал Капан Кастекович, прекрасно понимая, о чем он умалчивает.

Сартаев тоже прекрасно понимал его. Они давно и хорошо знали друг друга. Их объединяло нечто большее, чем дружба.

Пожилой ученый молчал. Во взгляде его вдруг мелькнул немой вопрос. Это был даже не вопрос, а проявление слабой и запоздалой надежды, в иллюзорность которой он не верил сам. Капан Кастекович сразу прочитал его мысли.

– Я всегда рассказывал вам о его замыслах, но их никогда не удавалось предотвратить… Можно влиять на всех людей, в разной степени, но на него… он не поддается никакому влиянию извне. У него необыкновенная воля и мощное самовнушение – этот психологический барьер совершенно нельзя пробить. Но…

– Капан Кастекович снизил голос, словно их кто то мог услышать, – на этот раз ему можно помешать…

Взгляд Сартаева стал напряженным. То разгораясь, то затухая от силы желания и сомнений, в нем вспыхнула долгожданная надежда.

– Есть единственный способ… – негромко продолжал Капан Кастекович. – Можно повлиять на неокрепшую психику юноши и помешать ему воспринять гипнотические внушения Наркеса.

– Если бы удалось сорвать этот эксперимент, то, ссылаясь на него, как на большую или малую неудачу, можно было бы сместить его с поста директора. – Сартаев немного помедлил и продолжал: – Мы бы не посмотрели, что он лауреат… За ним есть грешки, но нам нужны большие мотивы…

Капан Кастекович снова взглянул на часы.

– Он скоро подъедет к Институту. Сейчас он отдыхает дома. Ему можно уставать, а мне уставать нельзя. – Он энергично встали взглянул на Сартаева.

– Я постараюсь, – коротко сказал он. – Я тоже поищу кое какие пути… Они обменялись рукопожатиями, и Капан Кастекович вышел. Сартаев, оставшись один, задумался.