Штекли Альфред Энгельбертович Кампанелла

По дороге в Калабрию Кампанелла почти четыре месяца провел в Неаполе. Ему казалось, что недовольство испанцами достигло предела. Достаточно одной искры, и взрыв народного гнева потрясет до основания все Неаполитанское королевство.

Чего же он медлит? Известия, приходившие из Калабрии, еще больше разжигали его нетерпение. В конце июля он не выдержал, неожиданно объявил, что уезжает, и побежал в порт узнать о ближайшем корабле, плывущем на юг.

Кампанелла возвращался на родину с горячим желанием бороться. Хватит вынашивать идеи и составлять дерзкие проекты. Если он не осуществит своих замыслов теперь, то не сделает этого никогда. Неужели, если еще раз инквизиция приберет его к рукам, чтобы отправить на костер, ему поставят в вину лишь недозволенные мысли и смелые планы?

Родные берега заставили его сердце биться сильнее. Почти десять лет он не был в этих краях. Такой ли он найдет Калабрию, как мечтает? И как его, "сильно заподозренного в ереси", встретят старые друзья? Его неприятно поразило, что на пристани толклись испанские солдаты.

Знакомые места совсем не изменились: та же страшная бедность, крестьяне, надрывающиеся на полях, жалкие лачуги, худая скотина, запущенные виноградники. Приближаясь к Никастро, он уже издали заметил колокольню монастыря, с которым было столько связано.

На главной площади, неподалеку от ратуши, торчала виселица. Рядом с облепленным мухами телом стоял стражник. С каких это пор здесь так развелось воровство, что власти вынуждены опасаться злодеев, похищающих трупы?

В монастыре Благовещенья Кампанелла встретил сразу нескольких друзей. Пиццони никак не мог побороть волнения, а Пьетро Понцио долго не хотел выпускать его из своих объятий. Послушник побежал за настоятелем. У Кампанеллы невольно вырвался крик удивления: Дионисий!

Как все они выросли и возмужали! Расспросам не было конца. Томмазо неохотно говорил о пережитом, зато внимательно слушал рассказы о положений в Калабрии. Пьетро Понцио и Пиццони перебивали друг друга.

Жизнь была тяжелой и беспокойной. Народ задыхался от нищеты и налогов. Испанцы поддерживали свое господство жесточайшим террором; Они не могли обеспечить в стране порядка. Редкий день проходил без убийств, казней, облав. Повсюду шла борьба за власть. Каждый крупный землевладелец мнил себя всесильным владыкой. В городах бесконечно враждовали различные партии, даже между церковью и испанскими чиновниками не прекращались раздоры. Епископы всеми средствами старались расширить свое могущество и увеличить доходы. Их безмерные притязания наталкивались на сопротивление вице-короля. Тогда они пускали в ход отлучение от церкви. Страшась небесных кар, одни чиновники не осмеливались выполнять приказов правительства, если они хоть в какой-то степени ущемляли церковные интересы, а другие, напротив, открыто применяли силу.

К чему только не приводил страх перед отлучением и боязнь нарушить неприкосновенность духовных лиц! Хитрые попы знали, как играть на суевериях. В Никастро монахи повздорили со слугою испанца-капитана. Слугу посадили, но монахам показалось этого мало. Они ворвались в тюрьму, схватили своего недруга и, затащив в церковь, зверски избили палками. А в это время капитан стоял у дверей и не осмеливался войти.

Другой раз, в Роджиано, солдаты, преследуя разбойников, окружили их в каком-то доме. Монахи, родственники попавших в беду бандитов, со святыми дарами и рясами вошли в дом, набросили им на плечи священнические одежды и на глазах у оторопевших солдат увели в церковь.

Во время раздоров между светскими и духовными властями много говорилось о престиже церкви и о ее неотъемлемых правах судить клириков, а на самом деле в основе конфликта лежала ненасытная жадность попов к земле, недвижимости, деньгам. Светский суд не имел права разбирать дела духовных лиц. Пользуясь этим, епископы готовы были за приличное вознаграждение объявить любого негодяя клириком и спасти его от тюрьмы или казни. Каких только это не вызывало злоупотреблений! Епископ Сквиллаче взял под свою защиту знаменитого своими преступлениями Колелла Буа, объявив его бродячим монахом.

Епископ Джераче, угрожая судьям немедленным отлучением, потребовал выдачи конокрада под предлогом, что обвиняемый двенадцать лет назад носил тонзуру. А епископ Катанцаро за хорошую мзду спрятал в монастыре женщину, убившую жену своего любовника, и вскоре позволил ей безнаказанно скрыться. Церковные власти шли на любые ухищрения, чтобы помочь тем, кто не жалел для них денег. Они не дали наказать человека, похищавшего девушек, ссылаясь на то, что его арест в нарушение обычая произошел сразу же после пасхи. Таковы были пастыри, которые пеклись единственно о том, чтобы поосновательней стричь свою паству. Они спорили с испанцами за каждый грош, но, ненавидя их, действовали с ними заодно.

Дионисий подробно рассказывал о своей жизни. Радостного было мало. Жестокая борьба за прибыльные церковные должности не оставила и его в стороне. Служители церкви мало чем отличаются от разбойников, когда, околотивши партии, рвутся к доходным должностям.

Так и прошли все эти годы: в бессмысленных распрях, в долгих тяжбах, в препирательствах с начальством. Чем он мог похвалиться? Способности к наукам, которые он проявлял, будучи студентом, казалось, заглохли. У него не было времени для серьезных занятий. Зато он отличался редким красноречием. Когда он с амвона произносил свои проповеди, церковь всегда была полна народу. Он делал с аудиторией что хотел и, как хороший актер, мог в нужный момент разрыдаться. Однажды, выступая с проповедью в женском монастыре, он привел монахинь в исступление, а потом еще притворно упал в обморок. Ему нечего повторять Кампанелле, что он всегда тяготился сутаной и не по собственной воле выбрал профессию. Да, его буйный характер доставляет ему много неприятностей. У него слишком часто чешутся руки, когда он видит ненавистные рожи ленивых, тучных монахов! Единственно, что радует его, так это любовь, с которой относятся к нему простые люди. Это, разумеется, происходит не только потому, что он не дерет с них три шкуры за справляемые требы. Он знает их нужды и, когда они обращаются к нему за помощью, никогда не отделывается утешениями. Он старается помочь беднякам, дает деньги, семена, одалживает волов.

И это все? Разве люди не могут ждать от Дионисия Понцио большего? Кампанелла не спускал с друга испытующего взгляда. Неужели Дионисий так и растратит свою бьющую через край энергию на драки с монахами-тунеядцами и на эффектные проповеди, заставляющие женщин впадать в истерику? Неужели он забыл о возвышенных мечтах юности? Правда, с тех пор пролетело целых двенадцать лет.

Дионисий помрачнел. В келье стало совсем тихо. Смеркалось. Томмазо пылко схватил его за руку: кому еще думать о родной Италии, как не ее сыновьям?!

Томмазо разбудил необычный шум: крики, выстрелы, стук лошадиных копыт. Потом все смолкло. Через некоторое время он услышал в коридоре Дионисия, говорившего вполголоса. Открыли соседнюю дверь. Он не успел еще заснуть, когда в ворота монастыря кто-то настойчиво забарабанил. Стук продолжался долго. Наконец на дворе появился Дионисий, поправлявший войлочный плащ, одетый прямо на белье. Кампанелла видел из окна, как, стоя в воротах, он разговаривал с испанцем офицером. Тот чего-то упорно требовал, Дионисий недоуменно разводил руками.

Утром, спускаясь завтракать, Кампанелла заметил в соседней келье, которая накануне была пуста, двух незнакомых людей. На столе лежали отстегнутые шпаги, у стены стояла пара аркебузов.

В трапезной только и говорили о ночном происшествии. Какие-то смельчаки, несмотря на охрану, украли с главной площади тела казненных фуорушити. Солдаты бросились за ними в погоню. Тогда от группы отделились два храбреца, чтобы задержать преследователей. Завязалась перестрелка. Пока испанцы дожидались подкреплений, удалось скрыться и этим двоим. Облава ничего не дала. Они словно в воду канули.

Дионисий, сидя на своем месте, как ни в чем не бывало продолжал есть.

На следующую ночь он спустился в конюшню, сам оседлал лошадей. Незнакомцы исчезли так же незаметно, как и появились.

Радостное волнение охватило Кампанеллу. Оказывается, приор монастыря Благовещенья интересовался не только жирными каплунами и красивыми прихожанками!

Они объяснились начистоту. Голос Дионисия дрожал от гнева. Положение в Калабрии с каждым годом становилось все напряженнее. Народ ненавидел иноземных поработителей. Испанцы искали поддержки среди крупных землевладельцев. Они смотрели сквозь пальцы на чинимые ими злоупотребления. Те сгоняли крестьян с земли, захватывали общинные выгоны. Крестьяне уходили в горы, объединялись в отряды, мстили помещикам, жгли усадьбы, нападали на гарнизоны. Вице-королю приходилось каждый год увеличивать численность расквартированных в Калабрии войск и снаряжать все новые и новые карательные экспедиции против партизан. Они стоили огромных средств. Новых налогов не хватало, чтобы задушить сопротивление народа. Изо дня в день росло число скрывающихся от властей. Многие из них тоже присоединялись к партизанам. В стране ни на минуту не прекращалась борьба с угнетателями. Некоторые из фуорушити прятались в монастырях. Случалось, что даже епископы, враждуя с испанцами из-за доходов, старались заручиться поддержкой партизан.

Кампанелла перебил Дионисия:

– Неужели все клирики, помогающие фуорушити, делают это лишь в надежде использовать их в корыстных целях?

– Я не епископ Милето, – вспыхнул Дионисий, – который кормит в своих монастырях многих фуорушити, чтобы всегда иметь наготове людей, согласных идти за него в огонь и воду! Я помогаю партизанам, потому что я итальянец!

Кампанелла посвятил Дионисия в свои планы. Как долго калабрийцы будут мириться с бедственным положением родины? Давно уже настала пора подняться на борьбу с иноземцами. Надо подготовить восстание и сбросить испанское иго. Дионисий не спорил. Да, об этом они мечтали еще в юности. Но сделало ли время их замыслы более реальными? Пусть им и удастся изгнать испанцев, а дальше что? На места испанских господ придут итальянские. Во дворце вице-короля обоснуется какой-нибудь герцог. Имеет ли смысл начинать борьбу, чтобы заменить одних угнетателей другими?

– Заменить? – Кампанелла сделал решительный жест. – Не заменить, а покончить с ними раз и навсегда! Надо провозгласить республику и установить совершенно новые порядки. Калабрия должна стать идеальным государством – республикой равноправных и свободных людей, живущих общиной!

Они проговорили всю ночь. Кампанелла рассказал Дионисию о Городе Солнца. Разве не стоит отдать все силы, чтобы создать государство, где все будет общим?! Могут ли быть у человека более высокие цели?

Дионисий загорелся.

– Ради этого стоит бороться! Он знает многих партизан. У него есть связи даже с теми, что действуют на юге, в районе Реджо.

Они долго взвешивали соотношение сил. Одних партизанских отрядов, разумеется, недостаточно, чтобы разбить испанские гарнизоны. Надо поднять крестьян и ремесленников, городскую бедноту. Надо объединить всех недовольных испанским владычеством и не пренебрегать ни одним вооруженным человеком, которого можно выставить против врагов. Не всех следует посвящать в конечную цель восстания: мысль об уничтожении собственности сразу отпугнет знатных калабрийцев, чьи отряды могут быть очень полезны в борьбе с испанцами. Но где еще взять союзников? Трезвые расчеты подтачивали восторженный энтузиазм. Ведь заговорщикам, как широко ни был бы организован заговор, придется столкнуться с силами всей Испанской монархии, охватывающей полсвета. Выгнать гарнизоны – это еще не значит добиться победы. На место каждого изгнанного солдата армада испанского короля легко доставит несколько других. И кто на море помешает ей? Не имея флота, очень трудно бороться с испанцами. На что рассчитывать? На фелюги рыбаков? Если бы можно было использовать помощь кого-нибудь из заклятых врагов Испании. Но как? Франция далеко, Нидерланды еще дальше. Отказаться от борьбы? Кампанелла ни за что не хотел смириться с мыслью, что все его сокровенные желания лишь беспочвенная фантазия, которую никогда не удастся осуществить.

С Пиццони, несмотря на старую дружбу, Кампанелла по-настоящему сблизился не сразу. На долю Пиццони выпало столько неприятностей из-за его острого языка и вольнодумства, что теперь, найдя тихое пристанище в Никастро, он не спешил обсуждать щекотливые темы с человеком, недавно вырвавшимся из когтей инквизиции. Они избегали говорить о политике. Целыми днями Пиццони сидел, обложившись книгами. Весной предстоял капитул доминиканцев, и он собирался выступить там с докладом о наилучшем государственном устройстве.

Их первые беседы носили сугубо отвлеченный характер. Томмазо показал прекрасную осведомленность в вопросах, связанных с различными формами правления. Он не ограничился разбором старых теорий, а изложил собственную точку зрения на идеальное государство. Его доводы и страстность, с которой он их защищал, привели Пиццони в. восхищение. Конечно, предлагаемый Кампанеллой образ жизни, является разумнейшим и наилучшим! Однако как далеко до осуществления этих прекрасных идей!

Жизнь общиной представлялась Пиццони чем-то очень далеким. А Томмазо говорил о ней как о завтрашнем дне. Можно ли приблизить это счастливое время? Он не стал скрывать от Пиццони своих намерений. Перед тем как насаждать новое, следует разрушить старое. Чтобы восторжествовали идеи справедливости, надо уничтожить строй насилия и угнетения.

Пиццони всем сердцем поддержал идею восстания. Но его терзали те же сомнения, что и Кампанеллу. Хватит ли у самих калабрийцев сил, чтобы прогнать с родной земли солдат могучей Испанской монархии? И где взять союзников?

В сентябре 1598 года у берегов Калабрии внезапно появился турецкий флот. Вице-король не имел боевых кораблей, которые могли бы дать туркам серьезный отпор, и те чувствовали себя хозяевами положения. Они возвращались почти каждый год, грабили побережье, уводили в плен людей, разрушали церкви. На этот раз они пришли с особенно большими силами. Тревога охватила правителей Неаполитанского королевства. Где будет нанесен удар? Они боялись не только грабежей. Местное население относилось к туркам не хуже, чем к испанцам. Многие лишь ждали случая, чтобы бежать в Турцию от невыносимых притеснений. В Мессине был издан приказ, запрещавший горожанам под страхом виселицы покидать город.

Намерения турок были неясны. Флотилия, пренебрегая бурной погодой, вошла в пролив Сан-Джованни. Не задумали ли они захватить город? Но на кораблях не было заметно никаких приготовлений к атаке. Командующий флотом Синаи Басса Чикала, даровав свободу невольнику-христианину, направил его с письмом к вице-королю. Содержание этого письма вызвало при дворе удивление. Синан Басса просил разрешения повидаться с матерью, жившей в Мессине. Он обещал не предпринимать никаких враждебных действий и соглашался на время дать в заложники сына. Мог ли вице-король отказать ему в этой просьбе, когда на турецких кораблях стояли превосходные пушки?

Специальная лодка вывезла мать Бассы Чикалы в море. Свидание продолжалось несколько часов. Турецкий командующий не видел мать много лет. Он был преданным сыном. Когда плачущая Лукреция спускалась с корабля, ее провожатые с трудом несли кучу подарков и две тысячи золотых цехинов. Басса Чикала, верный слову, после свидания с матерью приказал своим пятидесяти галерам сняться с якоря.

Об этой истории говорила вся Калабрия. Басса Чикала? Это имя заставило Кампанеллу вздрогнуть. Чикала? Турок с фамилией итальянца? Кем он был? Никто точно не знал подробностей его необыкновенной биографии. Но одно было несомненно: Синан Басса, или Шипионе Чикала, родился в Мессине. Здесь до сих пор жила его мать, его братья и сестры. В юности он попал в Турцию. Как это случилось? Одни уверяли, что он вместе с отцом был захвачен в плен, другие – что он бежал в Турцию по собственной воле. В те годы это не было единичным случаем. Лозунг "Турки лучше папистов!" был популярен и на юге Италии, где поработители-испанцы вместе с церковью жестоко угнетали народ. По сравнению с испанским режимом даже Турция казалась страною свободы. В Константинополе осела масса выходцев из южной Италии. Они основали там свою колонию и назвали ее "Новой Калабрией".

При турецком дворе, в армии и флоте было много калабрийцев, неаполитанцев и корсиканцев, принявших мусульманство.

Кампанелла старался разузнать о Чикале все, что только мог. Чикала отличался редкой смелостью и был прекрасным солдатом. Он начал свою головокружительную карьеру во время войны с персами. Из него вышел замечательный военачальник. На море он сражался с таким же успехом, как и на суше. Он все выше поднимался по лестнице чинов и, наконец, стал командующим флотом.

Кампанелла вспомнил историю, которую слышал лет десять тому назад. У Телезия было два любимых ученика, чьи дерзкие речи привлекли внимание инквизиции. Их запрятали в тюрьму. Архиепископ Козенцы приговорил их как еретиков к сожжению. В самый последний момент перед казнью им посчастливилось бежать. Один из них ушел в горы и со временем стал знаменитым вождем фуорушити, а другой перебрался в Турцию, принял мусульманство, поступил во флот и, прославившись своими ратными подвигами, сделался военачальником. Первого звали Берарди, второго – Чикала...

Никто не мог Кампанелле с уверенностью сказать, был ли в прошлом командующий турецким флотом учеником Телезия, чудом спасшимся от костра инквизиции. Но вероятно ли такое совпадение, когда совпадают не только фамилии, но и судьбы?

Эпизод с Чикалой натолкнул Кампанеллу на мысль искать союзников в Турции. Кому, как не мессинцу Чикале, заклятому врагу испанцев и церкви, могущественному военачальнику, во флоте которого служит масса беглых калабрийцев, прийти на помощь восставшим землякам? Выход был найден. Если Чикала согласится на союз с заговорщиками, то победа будет обеспечена. Господствующий на море турецкий флот не допустит в Калабрию подкреплений, и испанские гарнизоны будут уничтожены! Дионисий и Пиццони горячо поддержали этот план.

Внешне фра Томмазо производил впечатление спокойного и набожного человека. Даже самый придирчивый наблюдатель не мог бы заметить ничего, что заставило бы усомниться в искренности покаяний, принесенных по требованию инквизиции. Он прилежно исполнял обязанности, которые налагал на него. сан священника, служил мессы, исповедовал верующих. А когда получил разрешение, охотно стал выступать с проповедями на евангельские темы.

Из Никастро он вместе с Пиццони и его другом Лаврианой переселился в Стило. Здесь Кампанелла с радостью встретил многих своих давних друзей, в том числе Пьетро Престеру и Доминико Петроло.

Весь городок приходил слушать Кампанеллу. На кафедре он преображался: куда девалась его обычная сдержанность!

Никто не оставался равнодушным к его речам. Даже известные с детства евангельские притчи звучали как-то необычно. Фразы, ставшие в устах полуграмотных попов избитыми, приобретали новый смысл. Он говорил о равенстве людей, о человеческом братстве и гневно обличал стяжательство собственников. Он читал отрывки из Апокалипсиса и так говорил о будущем золотом веке, что слушатели верили в близкое наступление счастливейшей поры человечества.

Он вел очень скромный образ жизни. Начальство ни в чем не могло упрекнуть его. В Рим, в конгрегацию Святой службы, которая неустанно продолжала наблюдать за Кампанеллой, "сильно заподозренным в ереси", шли из Калабрии хорошие отзывы.

Постоянно притворяться было нелегко, но необходимо. Маскировка – это военная хитрость, и нет полководца, который от нее откажется!

Вначале он действовал особенно осторожно, тщательно проверял людей, с которыми общался. Но постепенно круг его слушателей расширился. Теперь это были не только его товарищи-монахи. Временами вокруг него было больше мирян, чем клириков.

Он читал лекции по философии. Все, кому доводилось его слушать, поражались его знаниям и его умению доходчиво объяснять самые сложные вещи. Но еще большее впечатление, чем лекции, производили на друзей беседы Кампанеллы. В узком кругу он откровенно высказывал свои мысли. Он знал, как тяжело будет освободить Калабрию от иноземцев и добиться победы восстания. Но еще трудней было сделать, чтобы ближайшие хотя бы сподвижники прониклись новыми идеями.

Жизнь была затянута страшнейшей паутиной предрассудков. Все представления были поставлены вверх ногами. Те же самые люди, которые не боялись ничего на свете, трепетали при одной мысли угодить в ад. Они могли совершать гнуснейшие преступления и презирать любые наказания, но страшились отлучения от церкви. Самый низкий разврат и противоестественные пороки уживались бок о бок с верой в спасительную силу причастия. Насаждаемые веками религиозные догмы лишали людей способности здраво мыслить. Зачастую слов боялись больше, чем дел. Мало кто строго соблюдал посты и полностью воздерживался от скоромной пищи в запрещенные дни. На это смотрели сквозь пальцы. Но стоило человеку сказать, что мясо можно есть в любой день, как его сразу же объявляли опаснейшим еретиком. Церковь делала вид, что не замечает ужасающего разврата, царящего среди духовенства, но самым жестоким образом карала людей, которые выступали против безбрачия клириков. Монах, обесчестивший девушку, мог остаться безнаказанным, но беда тому, кто, например, осмелился бы во всеуслышание заявить, что плотское общение с женщиной само по себе не является грехом. Такого еретика тут же тащили в инквизицию. Церковь никогда не прощала речей, направленных против ее догматов – тех столпов, на которых зиждилось все ее мирское могущество.

Кампанелла прекрасно понимал, что проповедуемый им философский образ жизни общиной люди смогут понять только тогда, когда полностью отрешатся от предрассудков и обретут способность мыслить разумно. Поэтому в своих беседах он всеми силами старался помочь человеку отбросить гнет ложных представлений и открытыми глазами взглянуть на окружающий мир. Не зная усталости, он боролся с заблуждениями.

Невежество сразить я в мир пришел!

Он убеждал, доказывал, терпеливо растолковывал людям истину.

Общество до тех пор не избавится от разъедающих его язв, пока люди будут продолжать слепо верить в догматы, придуманные властолюбивыми и жадными до наживы жрецами. Не религиозными предписаниями должны руководствоваться люди, а твердыми данными науки, основанной на тщательнейшем изучении природы.

Кампанелла беспощадно бичует церковников:

Христианские догмы служат им для защиты вопиющей несправедливости, когда один наслаждается всеми благами жизни, а другой умирает от голода. Ссылки на религию и на Бога – это сети, которыми своекорыстные люди опутывают народ, чтобы держать его в подчинении!

В дни поста он демонстративно ест мясо. Грех? Он говорит, что если человек здоров, то мясо не вредит, его можно потреблять всегда. Окружающие недоумевают: ведь испокон веков церковью запрещено по определенным дням вкушать скоромную пищу.

— А кто установил эти предписания? – спрашивает Кампанелла. – Церковь. А из кого состоит церковь? Из папы, кардиналов, прелатов и прочих клириков. А кто такие папы и кардиналы? Люди! – Томмазо смеется: – Я ведь тоже человек!

Он доказывает, что все законы, предписания, запреты, в том числе и религиозные догмы, – все это дело рук человеческих. Люди создают законы и могут их отменить. Истинно лишь то, что соответствует разуму и природе. Поэтому само понятие о грехе должно быть в корне изменено.

– А как же быть с плотским грехом? – опрашивают Кампанеллу монахи. – Неужто в общении с женщиной нет ничего греховного?

Он говорит о великой мудрости природы, где все целесообразно и закономерно. Каждая часть человеческого тела выполняет свое определенное назначение. Так зачем же лицемерно осуждать то, что необходимо для воспроизведения жизни на земле и соответствует велению природы?! Он гневно клеймит гнусное ханжество церковников, которые, рассуждая о грехе, морочат верующим голову, а сами предаются дикому распутству.

– Перед составлением новых законов, – заявляет Кампанелла, – обязательно следует изучить нравы и обычаи различных народов, чтобы взять у каждого из них то лучшее, чем он славится. Многое можно позаимствовать и у мусульман. Только надо освободиться от нелепостей в верованиях, которые делают людей рабами.

Он говорит так убедительно и так горячо, что никто из слушателей не сомневается: Кампанелла именно тот человек, которому предначертано свыше стать великим законодателем и осчастливить людей новыми законами, лучшими, чем все существующие до сих пор.

Джованни Грегорио Престиначе, родственник Шипионе, обезглавленного испанцами, был одним из первых, кого Кампанелла и Дионисий посвятили в свои планы. Престиначе очень хорошо знал многих злейших противников испанского режима и поддерживал с ними связь. Его советы и помощь оказались очень ценными.

Два знатных рода – Контестабиле и Карнсвале – издавна враждовали в Стило. Длившаяся годами кровная месть стоила обоим семьям многочисленных жертв. Враги, опасаясь друг друга, должны были постоянно держать при себе вооруженных людей. Во главе партии Контестабиле стоял Маркантонио, а партию Карневале возглавлял один из их родственников — Маврицио ди Ринальди.

И Маркантонио и Маврицио, оба фуорушити, питали по отношению к испанцам лютую ненависть. Несмотря на молодость, они были очень опытны в военном деле и имели в своем распоряжении большие отряды. Их участие в заговоре могло принести огромную пользу. Нужно было положить конец бессмысленной вражде и привлечь их на свою сторону. Решили, что сблизиться с Маркантонио попытается сам Томмазо, используя знакомство с его братом Джулио Контестабиле, который называл себя учеником Кампанеллы.

Джулио не скрывал от Томмазо своих взглядов. Единственная страсть наполняет его сердце – ненависть к испанцам! Еще юношей поклялся он отомстить за то, что они бросили в тюрьму его отца. Он Готов принять участие в любом предприятии, если оно причинит им вред. Он не может жить в Калабрии, когда там хозяйничают иноземцы. Джулио признался, что уже много раз собирался бежать в Турцию и до сих пор не сделал этого только потому, что не хотел покидать родины, не удовлетворив чувства мести.

Беседы с людьми, которых Кампанелла знал еще недостаточно хорошо, он начинал с разговоров, что Калабрию в ближайшее время ждут великие потрясения. Он ссылался на пророчества св. Екатерины и св. Бригитты, толковал Апокалипсис, напоминал о чудесных знамениях, наблюдавшихся в природе, и объяснял предсказания вещих астрологов. Наступающий 1600 год должен быть годом величайших перемен. Разве число "16" не складывается из двух священных чисел – "9" и "7"? Встретить этот год люди должны во всеоружии, чтобы не восторжествовали силы зла!

Маркантонио Контестабиле и его друзья, Франчеоко и Каччья, слушали Кампанеллу с затаенным дыханием. Недаром говорят по всей Калабрии, что фра Томмазо великий человек!

Постепенно суждения Кампанеллы становились все острее, выводы решительней. Как не быть переменам, когда вокруг творятся такие беззакония и родную землю топчут проклятые испанцы!

Его речи о многострадальной родине, раздираемой усобицами, легко находили доступ к сердцу каждого слушателя. Он говорил, что бедствия Италии происходят от ее раздробленности. Итальянские князья не стремятся к единству, они только и думают, как бы съесть друг друга. А это лишь на руку врагам! Томмазо всегда находит меткое словцо, образное сравнение, сочную народную поговорку. В то время как князья враждуют между собой, недругам Италии легко завоевать всю страну: "Пока сражались лягушка с мышью, прилетел коршун и проглотил обоих!"

Каждый человек, любящий родину, должен больше всего желать освобождения и объединения Италии. Поэтому следует положить конец усобицам, раздорам, кровной мести.

Страстное красноречие Кампанеллы делает чудеса. Маркантонио Контестабиле, посвященный в планы восстания, заявил, что мечтает отдать свои силы борьбе за свободу отчизны. Кампанелла тут же потребовал, чтобы Контестабиле прекратили всякую вражду с Карневале. Маркантонио после недолгих колебаний пообещал восстановить мир.

В конце мая в Стило приехал Дионисий. Он побывал во многих городах и селениях, виделся с разными людьми. Обстановка в Калабрии была очень накаленной, и Дионисий соглашался с Томмазо, что настала пора переходить от слов к действиям и начинать активную подготовку восстания.

Необходимо было заручиться согласием Чикалы оказать землякам помощь. Его родственники, жившие в Мессине, поддерживали с Константинополем тайные сношения. При их посредничестве можно было отправить письмо Чикале. Но первым делом здесь, в Стило, нужно было помирить Контестабиле с Карневале и склонить к участию в заговоре Маврицио ди Ринальди.

Маврицио очень понравился Кампанелле. Мужественный и честный, он всегда смотрел прямо в глаза собеседнику. Ему не было еще и двадцати семи лет, а испанцы уже давно безуспешно пытались его захватить. Он считал делом чести помогать всем преследуемым и гонимым. Когда его двоюродный брат вместе со своей любовницей выдали испанцам нескольких фуорушити, Маврицио нашел, что только смерть искупит предательство, и заколол их кинжалом. Он скрывался в горах и мог в случае необходимости быстро собрать большой отряд готовых на все смельчаков.

Первый разговор Кампанеллы с Маврицио ди Ринальди происходил в присутствии Дионисия и Престиначе. Маврицио слышал о проповедуемых Кампанеллой переменах. Если Калабрии предстоят неминуемые потрясения, то как должны встретить их люди? Кампанелла начал издалека. Он сказал, что в ожидании перемен следует объединиться в вооруженные отряды, чтобы, когда пробьет час, действовать решительно и энергично. Он пытался сыграть на честолюбии Маврицио, воспевал военные доблести и ссылался на пример прославленных кондотьеров. Чтобы стать великим, надо иметь многочисленных сторонников. Эти речи мало трогали Маврицио. Томмазо заговорил о другом. Он привел несколько текстов из священного писания, где восхвалялась сила, противоборствующая несправедливости. Гневом дышали его слова, когда он говорил о беззастенчивом угнетении, которому подвергают иноземцы Калабрию. Желая содрать с населения новые налоги, они опять затеяли перепись. Кампанелла дал волю своему возмущению:

– Души людей считают, как рогатый окот, точь-в-точь как было во времена царя Давида, вздумавшего произвести перепись и тем оскорбившего бога, который, однако, покарал за это не правителя, а народ, подчинившийся такому обложению!

По тому, как Ринальди воспринимал его слова, Томмазо понял, что следует откровенно рассказать ему о замышляемом восстании. И он не ошибся. Маврицио, недолго думая, воскликнул, что согласен выступить хоть сегодня. Однако он высказал сомнение, где достать деньги, необходимые для приобретения оружия. Кампанелла уверил его, что ряд очень влиятельных людей окажут заговорщикам материальную поддержку. Кроме того, крупные суммы можно будет захватить в Кастель д'Арена. Восстание начнется с выступления в Катанцаро. Там у Дионисия Понцио много друзей, и он берется все подготовить. Маврицио всем сердцем был за восстание!

Тогда Кампанелла сказал ему, что заговор увенчается успехом только в том случае, если все калабрийцы будут единодушны и прекратят взаимные распри. Маврицио не стал возражать.

Два давнишних врага, Маркантонио Контестабиле и Маврицио ди Ринальди, протянули друг другу руки. Томмазо добился большой удачи!

Глубокая религиозность, которой отличался Маврицио, вызывала у Кампанеллы опасения. Дионисий часто позволял себе выпады против религии, но они всегда вызывали искреннее недовольство Ринальди. Он охотно ходил в церковь и подолгу молился. Это усложняло все дело. Маврицио переоценивал силы, которые Калабрия могла выставить против испанцев, и даже не задумывался над тем, чтобы искать союзников среди врагов короля Филиппа. Как убедить Маврицио, ревностного христианина, в необходимости союза с турками, с "неверными"?

В одном из разговоров Престиначе упомянул, что в республике, созданной после победы восстания, собственность будет уничтожена и люди заживут общиной. Кампанелла тоже это подтвердил. Он стал рассказывать, какой чудесной станет жизнь, когда все будет общим. Маврицио слушал с большим интересом. Но когда Кампанелла заговорил о религии, Маврицио выразил удивление. Почему он называет Иисуса человеком? Разве он не верит, что Христос был Сыном Божьим? И почему он утверждает, что необходимо создать для народа новые книги, а старые, латинские, следует сжечь? Маврицио всполошился: Кампанелла, как видно, имеет в виду богослужебные книги и покушается на священное писание. Нет, этого нельзя делать! Маврицио так прямо и заявил, что не имеет ничего против республики и жизни общиной, но решительно осуждает любые нападки на веру. Не касайтесь религии!

Кампанелла, уверил Маврицио, что речь идет не об отказе от христианства, а только о необходимости искоренить существующие в церкви злоупотребления. Томмазо принялся исподволь воздействовать на Маврицио. Тот с рвением защищал догматы веры, но не спорил, когда ему указывали на пороки и разложение духовенства. Однажды Кампанелла нарочно затеял разговор о постах и сказал, что папа и кардиналы сами не блюдут предписаний и не воздерживаются от скоромной пищи. Маврицио согласился. Он всей душой ненавидел лицемеров.

Примирение Контестабиле и Карневале имело важные последствия. Сторонники обеих соперничавших партий объединились. Они привлекали к участию в заговоре своих родственников и знакомых. С каждым днем росло число людей, готовых с оружием в руках выступить против испанцев. Кампанелла был очень доволен ходом событий. Теперь надо было, не откладывая, договориться с Чикалой. Казалось, сама судьба им благоприятствовала. По городу разнесся слух, что рыбаки встретили недалеко от берега турецкие галеры. Томмазо, Дионисий и Маврицио отправились к морю. Галеры были очень хорошо видны. Какая прекрасная возможность установить связь с Чикалой! Стоит только взять лодку и под предлогом переговоров о выкупе захваченных в плен земляков отправиться к туркам. Дионисий принялся горячо убеждать Маврицио, что для успешного исхода восстания совершенно необходимо вступить в союз с турками. Использовать неверных против христиан? Ринальди не согласился. Споры ни к чему не привели. Турецкие галеры окрылись за горизонтом. Неожиданно представившийся случай послать Чикале письмо был упущен из-за фанатического упрямства Маврицио!

Дальше медлить было нельзя. Кампанелла предложил Дионисию поехать в Мессину, чтобы через родственников Чикалы свяваться с Константинополем.

Убедить Маврицио в необходимости союза с Чикалой было очень трудно. Сказать, что командующий турецким флотом был в юности приговорен инквизицией к сожжению? Нет, для Маврицио ди Ринальди осужденный церковью еретик страшнее любого турка.

Кампанелла действовал осмотрительно. Он часто заводил речь о том, что у турок, как и у каждого народа, есть много хороших обычаев. Маврицио не возражал. Но этого было мало. Как преодолеть его упорное нежелание вступать в сношения с "неверными"?

Томмазо все-таки нашел выход. Он рассказал Маврицио об одном знаменитом астрологе, который предсказал, что в самое ближайшее время Османская империя распадется на две части. Одна из них останется мусульманской, другая примет христианство. Если турки согласятся прийти на помощь калабрийцам, то это лишний раз докажет, что они скоро станут христианами.

В конце концов Кампанелла уломал Маврицио. Турки так турки – лишь бы сбросить испанское иго!

Томмазо открыл ему, что несколько дней назад Дионисий отправился в Мессину. Маврицио не надо было долго объяснять, какие военные преимущества таит в себе союз с турками. Сильный флот Чикалы лишит испанцев возможности подвозить подкрепления отрядам, блокированным в Калабрии.

Маврицио сгорал от нетерпения. Может, ему самому связаться с турками, не дожидаясь, пока где-то в Мессине это сделает Дионисий? Он очень обрадовался, когда в начале июня увидел в море паруса турецких кораблей. Что искали они у берегов Калабрии? Явились для переговоров о выкупе пленников или проводили разведку перед новым пиратским набегом? Вспомнив предложенную Дионисием хитрость, он достал лодку. Он хочет выяснить, сколько денег потребуют турки за четверых томящихся в неволе земляков!

На головной галере его встретил старый Амурат Раис, приближенный Чикалы Он обещал передать Чикале предложение калабрийцев и уверил Маврицио, что быстро уведомит его о принятом решении. Они выбрали пункт побережья, куда приплывет турецкая фелюга с ответом командующего. От этого ответа зависело очень многое. Только получив согласие Чикалы, можно было вовсю развернуть подготовку к выступлению. Вестей от Чикалы ждали с волнением. Но они долго не приходили.

Поездка Дионисия была успешной. Ему обещали ответ из Константинополя недели через три. Надежда на помощь Чикалы сделала заговорщиков еще более активными. Томмазо, Дионисий и Маврицио, разъезжая по Калабрии, повсюду вербовали сторонников. В конце июня Дионисий в сопровождении своего друга Джузеппе Битонто и его двоюродного брата Чезаре Пизано снова направился в Мессину. Чтобы не вызвать подозрений, они объявили целью своей поездки закупку перца и матрасов для монастыря. В Мессине их ждало письмо из Константинополя. Чикала согласился оказать калабрийцам полную поддержку. О точной дате, когда он сможет прибыть со своим флотом к берегам Калабрии, Чикала обещал сообщить позже, прислав быстроходную фелюгу в то место, о котором договорились Ринальди и Амурат.

В Мессине Дионисий встретился с Джузеппе Капоа и посвятил его в планы заговора. Капоа взялся собрать всех фуорушити, действующих в районе Реджо.

О Феличе Гальярдо Кампанелла впервые услышал от Битонто. Двадцатидвухлетний Феличе был храбрым и вспыльчивым. Повздорив с одним из своих родственников, он всадил в него заряд из аркебуза и угодил в тюрьму. Феличе был связан с большим отрядом фуорушити. Поэтому Кампанелла предложил Битонто поехать в Кастельветере и поговорить с ним.

Успешно выполнив поручение, Битонто уже возвращался в Стило, когда вдруг узнал, что Пизана, который тоже ездил из деревни в деревню и склонял своих друзей принять участие в заговоре, схвачен слугами князя Роччелла. Битонто встревожился не на шутку. Измена? К счастью, оказалось, что арест произошел по другой причине. Пизано, человек темпераментный, не мог довольствоваться медлительностью своего осла и вскочил на первую попавшуюся лошадь. На беду она принадлежала князю. Тот снарядил погоню. Пизано был пойман и как конокрад водворен в тюрьму. Этого еще только не хватало! Кампанеллу рассердил опрометчивый поступок Пизано. Но нужно было что-то предпринимать. Пизано сидел в одной тюрьме с Гальярдо. Кампанелла решил вместе с Дионисием и Битонто ехать в Кастельветере. Даже если все его красноречие будет бесполезным и князь откажется освободить Пизано, то он хотя бы познакомится с Гальярдо и выяснит, нельзя ли устроить побег.

Они направились прямо в крепость. Начальник тюрьмы, много слышавший о Кампанелле, разрешил свидание. В одной камере с Пизано, помимо Гальярдо, сидело еще четверо. В их присутствии разговаривать с Гальярдо о делах Томмазо не стал. Друзья ободрили Пизано как могли. Они сделают все возможное, чтобы он поскорее очутился на свободе. Но пусть он, со своей стороны, не теряет времени зря. И в тюрьме можно продолжать борьбу! Пусть он внимательно приглядится к своим товарищам по камере и, убедившись, что они надежные люди, воспламенит их идеями заговора.

Визит к князю Роччелла желанных результатов не дал. Он обещал освободить Пизано, но его искренность была сомнительной. Вероятней всего, Пизано придется посидеть под замком, пока не начнется восстание и друзья не взломают двери темниц.

Подготовка восстания шла хорошо. Каждый день Томмазо получал шифрованные письма из различных мест. В них сообщалось, кто еще примкнул к заговору, где устраиваются склады оружия, какие денежные средства собраны. Ненависть к испанцам объединяла выходцев из различных слоев населения. Среди заговорщиков были монахи и крестьяне, мелкие торговцы, дворяне, ремесленники. Кампанелла, не зная усталости, ездил из одного городка в другой, подбирал людей, выяснял соотношение сил, разрабатывал планы будущих военных операций. Дионисий и Маврицио тоже проводили значительную часть времени в седле. Пиццони хвалился большим успехом: один из самых отважных фуорушити Калабрии, Клавдио Криспо, отдал себя и своих людей в полное распоряжение Кампанеллы.

В городе Кастель д'Арена Томмазо вручили письмо, которое наполнило его сердце радостью. Быстроходная разведывательная галера, прибыв в условленное место, передала Маврицио окончательный ответ Чикалы. Сильный турецкий флот будет у берегов Калабрии в середине сентября.

Кампанелла и Дионисий были всецело поглощены подготовкой восстания, когда неожиданно узнали, что по приказу генерала доминиканского ордена в Калабрию прибыл наделенный широкими полномочиями Марко Марчианизе со своим помощником. Они будут инспектировать монастыри и наводить в них порядок. Их приезд был крайне некстати. От Марко Марчианизе нельзя было ждать ничего хорошего, а особенно Дионисию и его друзьям. Марчианизе был тем самым самодуром и притеснителем, с которым он воевал в Неаполе не на жизнь, а на смерть. Естественно, что его враги быстро найдут общий язык с инспектором. Надо было принять необходимые меры предосторожности. На майском капитуле доминиканцев Дионисий благодаря проискам Полистины не был утвержден приором монастыря Никастро и получил назначение в местечко Таверна. Он спешно туда поехал, чтобы подготовиться к прибытию ревизоров.

В трапезной на скамье, где он обычно сидел, Дионисий увидел маленького рыжего монаха. Тот вел себя заносчиво и нагло. Дионисий раздраженно велел ему освободить место. Они обменялись несколькими резкими фразами. Невзрачный монашек оказался помощником инспектора Марчианизе. Его звали фра Корнелио. Он был человеком мелочным, злопамятным, мстительным.

Они встретились в горной деревушке Даволи, в доме приходского священника. Кампанелла никогда не видел Маврицио в таком приподнятом настроении. Да и было с чего радоваться! Чикала дал согласие в середине сентября прибыть к берегам Калабрии с сильным флотом. Он обещал землякам полную поддержку как на море, так и на суше. Маврицио торжествующе показал Кампанелле написанную по-турецки грамоту.

Условия договора были точно определены. Чикала не претендовал на установление своего господства в Калабрии. Он обязался, что не допустит подхода испанских подкреплений и поможет, высадив десант, уничтожить их гарнизоны. Захваченные крепости Чикала должен был передать в руки восставших. Между турками и калабрийцами установятся дружеские отношения, обе стороны будут всемерно способствовать развитию взаимовыгодной торговли. Чикала сообщал о численности боевых кораблей, которые будут участвовать в походе, о месте и времени предполагающейся высадки.

Достигнутый успех превзошел все самые радужные надежды. Теперь срочно нужно было уточнить планы отдельных военных операций. С этой целью в Даволи съехалась большая группа заговорщиков. Основной удар испанцам следовало нанести в Катанцаро. По настоянию Маврицио особое внимание было обращено на этот город.

План захвата Катанцаро был тщательно разработан. В ночь, когда флот Чикалы подойдет к берегу, Маврицио ди Ринальди во главе трех или четырех сотен отборных смельчаков незаметно подкрадется к городу. А в это время Франца и Кордова со своими ударными группами, составленными из катанцарцев, нападут на стражу и распахнут ворота перед отрядами Ринальди. Испанцы не успеют накинуть "а плечи мундиров, как все будет кончено. Одновременно восстание начнется и в других городах. Маркантонио со своим отрядом овладеет Кастель д'Арена. Томмазо и Дионисий, осуществляющие общее руководство, захватят власть в Стило и его окрестностях. Никто не сомневался в победе. Кампанелла с жаром говорил о том, как в Катанцаро будет провозглашена свобода, как будут взломаны тюрьмы и перебиты чиновники, измывавшиеся над народом.

Стоял чудесный августовский день. В каштановой роще, за околицей Даволи, где Кампанелла и его товарищи обсуждали последние подробности в планах восстания, без умолку радостно пели птицы.

Энергия Дионисия Понцио была неисчерпаемой. Он ездил из города в город, вербовал сторонников, доставал оружие. Он махнул рукой на Марчианизе и фра Корнелио – победоносное восстание сметет и их.

В Катанцаро он развил лихорадочную деятельность. Его речи о насилиях, чинимых испанцами, о тирании короля и невыносимости налогов повсюду находили горячий отклик.

В своем стремлении любыми средствами увеличить число заговорщиков Дионисий не знал никакой меры. Чтобы привлечь на свою сторону даже людей, ревностно преданных религии, он стал широко пользоваться приемом, заимствованным у Кампанеллы: говорил о пророчествах и предстоящих переменах, уверял, что сам папа благословляет восстание. Калабрийцы установят святую республику, где будет одно стадо и один пастырь. Упоенный растущим числом заговорщиков, он не замечал опасности, которая в этом таилась. Среди тех, кто знал о планах восстания, было много сомнительных людей.

В Стило, в монастыре св. Марии, где жил Кампанелла, находился штаб заговора. Недели, оставшиеся до выступления, проходили в напряженной работе. Томмазо сам вникал в каждую мелочь. Хорошо налаженная связь давала ему возможность быть в курсе всех событий.

Каждый день приносил новые добрые известия. Заканчивались последние приготовления. Все обещало быть готовым к приходу турецкой эскадры. Кампанелла переживал необычайный подъем. Он был уверен, что близок день, когда исполнится его сокровенная мечта и под ударами восставших падет тирания. Люди провозгласят свободу и, вняв, наконец, голосу разума, уничтожат неравенство и заживут общиной! Калабрия – это только начало. Республика в горах, осуществившая идеи Города Солнца, станет примером для всех остальных народов!

Недаром он звался "Кампанеллой" – "Колоколом"! Беспримерное счастье быть колоколом, которому суждено объявить людям правду, набатным колоколом, зовущим к борьбе за справедливость, колоколом торжества, возвещающим начало новой эры, золотого века человечества.

Коль позабудет мир "мое", "твое"

Во всем полезном, честном и приятном,

Я верю, раем станет бытие,

Слепое чувство – зрячим, не развратным,

Высоким знанием – тупость и лганье,

И гнет тирана – братством благодатным.

Теперь, когда он знал, как много у него сторонников и как сильны отряды, готовящиеся к выступлению, он мог себе позволить более подробно и широко говорить о будущей республике. Откровенные беседы с друзьями доставляли ему особенную радость. Воодушевление, переживаемое Кампанеллой, передавалось и людям, которые его окружали. Это были самые светлые дни в его суровой, многострадальной жизни.

Однажды в конце августа Кампанелла с группой товарищей поднялся в горы. Он еще раз хотел посмотреть, где лучше сделать засады и как занять узкие проходы, чтобы отрезать дорогу испанцам. Прав был Престиначе, утверждавший, что Стило благодаря своему выгодному расположению не нуждается в специальных укреплениях. Когда покончили с делами, не захотелось уходить. В горах не было августовского зноя. С высоты открывался чудесный вид на Стило и соседние деревни.

Кампанелла смотрел вниз на маленькие белые домишки. Но видел он совсем другой город – пояса прекрасных зданий, мощеные улицы, галереи, стены, расписанные фресками, с помощью которых дети легко усваивают все науки. Он видел Город Солнца.

Он размечтался. Но мечты его были конкретными планами, в близкое осуществление которых он верил. Он знал, как построить трапезные, спальни, палестры, как устроить общественные мастерские, магазины, склады, как разместить бастионы и укрепления. Годами продумывал он распределение обязанностей среди членов общины, организацию труда, покрой одежды, методы воспитания.

Томмазо читал стихи, воспевал гору Стило, называя ее Горою свободы. Здесь впервые восторжествуют идеи, которые впоследствии преобразят весь мир!

Неизвестно, откуда взялся кувшин молодого вина, сыр, оливки, мясо. Кампанелла говорил. И все, кто там был, испытывали вместе с ним радость и восторг.

Он говорил с необычайным воодушевлением. Внизу лежал город. Легкий ветерок был напоен ароматом горных пастбищ. Никогда в жизни он не был так счастлив, как теперь. Но он был уверен, что его ожидает еще большее счастье — восстание закончится победой!

Он дорого заплатил за то, чтобы насладиться этими днями, – платил отчаянием камер-одиночек, муками застенков, лучшими годами молодости, загубленными в темницах. Он имел право на счастье, имел право вдвойне. Ведь боролся он не за личное благополучие, а за освобождение всех людей!

И, предчувствуя близкую победу, душа его ликовала,

_______________________