Штомпка П. Социология социальных изменений


Часть IV. Аспекты социального становления



бет19/27
Дата29.06.2016
өлшемі1.89 Mb.
#165558
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   27

Часть IV. Аспекты социального становления

Идеи как историческая сила

Идейно-побудительные факторы в истории


Полное осознание роли идейно-побудительных факторов верований, ценностей, мотиваций, надежд, отношений - в процессе социального изменения стало возможным лишь с поворотом социологии от исторической перспективы, или перспективы развития, к ориентации на человека, с возвращением его в основание социологической теории. Такой поворот, позднее описанный как методологический индивидуализм, был предпринят Максом Бебером.

В «гуманистической социологии» Бебера социальные организмы, или системы, утратили свое центральное положение в социологическом теоретизировании, и центр внимания был перенесен на деятелей (агентов) и их действия, т. е. для Бебера социология - это исследование социальных действий, т. е. осмысленного поведения, направленного на других и ориентированного на их действительные или ожидаемые реакции. Все сложные социальные сущности (экономический порядок, политические системы, социальные организации) представляют собой аккумулированный результат множества социальных действий, совершающихся в ходе человеческой истории. Объяснить их - значит проследить человеческие действия до самых их корней, а это, в свою очередь, означает, что объяснить (понять) можно лишь тогда, когда будет выделен (установлен) смысл, психологические мотивы действий, равно как и культурные ценности, нормы и правила, придающие человеческим действиям определенную форму. Таким образом, конечные объяснительные аргументы находятся в царстве идей, обобщенных верований и нормативных предписаний, коими руководствуются люди. Как писал Вебер, «наиболее важное формирующее влияние на поведение всегда имели магические и религиозные силы и основанные на них идеи долга» (443).

Если с точки зрения типично эволюционистского подхода или в рамках теории развития идеям придавался статус некоего «остатка», то теперь они рассматриваются как центральные, незави 295

симые факторы. Бебер квалифицирует собственную теорию как «позитивную критику» исторического материализма Маркса в том смысле, что считает «надстройку», а не «базис» (если использовать марксистскую терминологию), или просто «мягкие» системы верований, а не «жесткую» экономику или технологию, активными и эффективными силами истории. С точки зрения некоторых современных комментаторов, главной темой всей научной деятельности Бебера, основным «тезисом Бебера» было осознание «функции идеологии как независимой переменной в социальном движении» (46; 125).

Наиболее отчетливо такой подход проявился в интерпретации Бебером происхождения капитализма. Это сложное доказательство, выдвинутое в 1904 г. в классической работе «Протестантская этика и дух капитализма», требует тщательного анализа.

Дух капитализма


Для Бебера, как и для большинства его предшественников, живших в XIX в., основная цель состояла в том, чтобы понять современность, новый, радикально изменившийся мир, который в Западной Европе и США в XIX столетии достиг зрелости и распространился на другие регионы земного шара. Центральным организующим принципом этой современной системы был капитализм - рационализированное, эффективное производство товаров, сопровождаемое погоней за прибылью и основанное на частной собственности и индивидуальных предпринимательских усилиях. Говоря словами Бебера, «капитализм идентифицируется с погоней за прибылью, и причем постоянно растущей прибылью, получаемой за счет непрерывной, рациональной, капиталистической предприимчивости,... рациональной капиталистической организации (формально) свободного труда» (443; 17, 21). Как утверждает современный исследователь Вебера, «характеристиками рационального капитализма являются предпринимательская организация капитала, рациональная технология, свободный труд, неограниченный рынок и надежные законы» (80; 930).

Главные вопросы, на которые пытается ответить Бебер: как зародился капитализм и как ему удалось выжить? Другими словами, он ищет объяснения перехода от традиционного к капиталистическому обществу и причины дальнейшего распространения последнего. Если капитализм, рассуждает Бебер, как и все другие струк 296

турные целостности, есть результат человеческих действий, то должен быть некоторый особый тип действий, исполняемый некоторым особым классом деятелей, движимых особым типом мотиваций. Так возникает первый вопрос: кто является основателем капитализма? Вебер отвечает: новый тип предпринимателей и новый тип рабочих одновременно. Именно они служат фундаментальной предпосылкой зарождения капитализма. Отсюда следует второй вопрос: что отличает этот новый тип предпринимателей и рабочих? Ответ таков: специфическая ментальность, или «этос», «дух капитализма». Эта уникальная смесь мотиваций и ценностей включает:


    1. мотивы прибыли. Добывание денег становится целью жизни. В результате происходит явное смещение целей, поскольку деньги из инструмента или средства превращаются в самостоятельную конечную цель;

    2. аскетизм, т. е. стремление избегать «случайных» радостей и гедонистического потребления (т. е. потребления ради лишь удовольствия потреблять);

    3. чувство долга, что прежде всего подразумевает дисциплинированную, ответственную, рациональную деятельность. Это относится и к предпринимателям, для которых организационные усилия становятся целью, и для рабочих, которые начинают рассматривать труд как цель саму по себе.

Если «дух капитализма», пронизывающий главных действующих лиц капиталистического общества (предпринимателей и рабочих) и вызывающий капиталистические действия (организацию и труд), является предпосылкой зарождения капитализма, то каков же источник происхождения самого этого «духа»? Таков третий вопрос, который ставит Вебер. Объяснение не может остановиться на уровне «этоса», оно должно добраться до глубинных истоков (корней) самого «этоса». В этом именно и заключается оригинальный (и наиболее оспариваемый) вклад Вебера.

Протестантский «этос»


Отправная точка протестантского «этоса» - эмпирическая. Существует удивительная корреляция: в период раннего капитализма большинство представителей деловых и коммерческих кругов, хорошо обученный технический персонал, квалифицированные рабочие, т. е. все те, чья роль на данном этапе развития общества очень велика, исповедуют протестантизм. Чтобы исключить случайное совпадение, Вебер выдвигает несколько гипотез. Во-первых, он допускает возможность того, что и протестантизм, и «дух капитализма» обусловлены высоким уровнем культурного развития. Однако, судя по сравнительным данным, упо 297

мянутое совпадение четко прослеживается не только в высокоразвитых странах. Во-вторых, он не исключает, что в некоторых регионах экономические ресурсы уже были накоплены в период, предшествующий Реформации, и это обеспечило развитие капитализма независимо от религиозной принадлежности. И вновь эмпирические данные свидетельствуют о том, что уровень благосостояния в той или иной стране может существенно различаться, и тем не менее среди служащих и квалифицированных рабочих большинство составляют протестанты. В-третьих, Вебер проверяет гипотезу, согласно которой движущей силой предпринимательства и эффективного труда может быть фактор меньшинства, или маргинального статуса, в обществе, а не особая религиозная принадлежность. Но, как показывают данные, занятия, связанные с бизнесом, наиболее распространены среди протестантов, независимо от их статуса в конкретной стране. Убедившись в несостоятельности выдвинутых им предположений, Вебер приходит к выводу, что решающим подтверждением особой роли протестантов в возникновении капитализма является «характер их религиозных верований, а не их временная, внешняя историко-политическая ситуация» (443; 40).

Что же есть такое в протестантской вере, что мотивирует прокапиталистическую активность? Как замечает Вебер, в протестантизме существует несколько ветвей, степень влияния которых на формирование «капиталистического духа» различна. Аскетические ветви (кальвинизм, методизм, баптизм) ориентированы на «этот мир», обеспечивая сочетание деловой хватки с религиозной набожностью. Первое выражается в идее призванности: исполнение долга в делах мирских как высшая форма моральной активности; второе - в идее предопределенности: достижение блаженства и спасения в ином мире есть результат, полностью зависящий от свободной воли Господа. В этой уникальной смеси и кроется идеологический источник капитализма.

Какие мотивации проистекают из этих идей? Вебер подчеркивает, что всем верующим присущи озабоченность и экзистенциальная неуверенность. Если вердикты Господа полностью свободны и, следовательно, непредсказуемы, то как может индивид узнать, принадлежит он к числу избранных или проклятых? Нет таких земных средств, чтобы повлиять на выбор Господа, потому что он полностью независим. С другой стороны, Господь приходит в этот мир и использует избранных для исполнения своих замыслов и планов. Таким образом, если некто преуспевает в интенсивной, постоянной мирской деятельности, которой он себя посвящает, то это лучший из всех возможных знаков - знак его

298

избранности, благодати и грядущего спасения. Следуя той же логике, можно утверждать, что если кто-то ленив, бездарно тратит время, отдается удовольствиям, то на нем явно лежит знак проклятия. Хорошая, прилежная работа не означает, что ею можно завоевать спасение, но она служит земным знаком Божественной милости. Успех, достижения в деятельности, особенно измеряемые в объективных денежных единицах, устраняют беспокойство, восстанавливают уважение и через механизм, который современные социологи называют самоисполняющимся пророчеством, приносят еще больший успех. (Как говорит пословица, «нет ничего успешнее успеха».) Таков «первотолчок» от традиционной экономики к современной капиталистической системе.



Когда это происходит, структура социальных отношений изменяется. Вначале изменения имеют негативный характер. Уничтожаются старые структуры. Одиночество перед лицом Господа и его вердиктами и сугубо индивидуальное испытание на благодать в мирской деятельности приводят к социальной раздробленности, изоляции людей, ослаблению всех традиционных связей и отношений.

Индивидуализм, уверенность в себе, умение противостоять конкуренции, столь типичные для капиталистической системы, обнаруживаются в некоторых глубинных ориентациях протестанизма в отличие от католичества, которое более склонно к коллективизму, солидарности. Бебер цитирует в доказательство другого современного ему автора: «Католик спокойнее, жизни с риском и шансами на богатство и почет он предпочитает безопасность и меньший доход» (443; 40).

Позитивный характер изменений выражается в создании новых структур. Будучи мобилизованными для деятельности и успеха, которые призваны служить знаками спасения, люди начинают сравнивать свои достижения. Конкуренция становится образом жизни. Не потребление, а накопление капитала, не использобание прибыли, а ее вложение в развитие, - такова единственно рациональная стратегия для того, чтобы гарантировать успех в конкуренции на рынке предпринимательства. Аналогично этому упорная, эффективная работа становится единственной стратегией для гарантии успеха в конкуренции на рынке труда. Система разрабатывает санкции, которые стимулируют конформизм. Если предприниматель не подчиняется этому принципу, то предприятие прекращает свое существование. Если не подчиняется рабочий, то он теряет работу. Тенденцией системы становится максимизация эффективности, что придает ей динамизм и силу для дальнейшего распространения вширь.

299


В этот момент система начинает действовать сама по себе, воспроизводиться без поддержки со стороны религии. Более того, временами она может выступать против религии как таковой. Это происходит, когда в обществе распространяются сильные мирские (секуляризующие) тенденции. «Новая личность, сформированная протестантской этикой, создает новый социальный порядок, который, в свою очередь, преобразует, обучает и отбирает новые типы деятелей из светских (мирских) лиц» (188; 156). Система, которая появилась как историческая случайность на северо-западе Европы, набирает силу для того, чтобы охватить большую часть земного шара.

«Тезис Бебера» написан в полемическом ключе. Он направлен главным образом против марксистского исторического материализма с его отрицанием идеальной сферы, которую марксисты рассматривали как вторичную, или «надстройку». «Говорить ... об отражении материальных условий в идеальной надстройке просто глупо» (443; 75). Но сам он мог легко попасть в собственную ловушку односторонности. Бебер сознавал эту опасность. Он понимал предвзятость и неполноту предложенного им объяснения и поспешил объявить, что не собирался «ратовать за одностороннюю материалистическую, равно как одностороннюю идеалистическую интерпретацию культуры и истории» (443; 183).

В последующих работах Бебер внес некоторые коррективы в свой «Тезис». Во-первых, в исследованиях древних религий (444) он показал, что в зависимости от местных исторических условий религия может по-разному влиять на общественную жизнь. Религия - вообще многофункциональный феномен. Например, религиозные системы Китая и Индии не только не облегчают капиталистическое развитие, но, напротив, блокируют его. Вовторых, в «Теории социальной и экономической организации» (441) Вебер расширил предложенную им объяснительную схему за пределы религии, включив в число независимых переменных другие институциональные и политические факторы: развитие централизованных, бюрократизированных государств, появление современных законов, идеи гражданства и прав человека и т.д. Наконец, в-третьих, он признал, что протестантизм следует рассматривать не как единственную причину, а как фактор, который на определенном витке развития к капитализму был способен освободить массовые мотивации для мирской активности (перевести ее из «монашества» в иной мир) и мобилизовать предпринимателей и рабочих на интенсивное приложение усилий.

300

Инновационная (новаторская) личность


Центральная идея «Тезиса Бебера» - искать важные детерминанты макроисторического процесса в микросфере человеческих мотиваций, отношений и ценностей - оказалась очень влиятельной. Ряд современных теоретиков попытался применить эту идею к условиям высокоразвитого капитализма. Остановимся на двух, уже ставших классическими, примерах данного теоретического направления.

Эверетт Хаген ввел понятие инновационной личности как предпосылки усиления экономического роста, распространения предпринимательства и накопления капитала. Он считает, что существуют различные, и даже противоположные, личностные синдромы, которые типичны для традиционного и современного обществ. В первом это авторитарная личность, во втором - прямо противоположная ей во всех отношениях инновационная личность. Противоположность может быть представлена в виде другой полярной дихотомии (табл. 16.1) (175).

Авторитарная личность, будучи сформирована условиями застоя, простого производства, самоподдерживаемого равновесия, способствует упрочению этих условий. Инновационная личность сформирована условиями современности и, в свою очередь, помогает рождению самоподдерживаемых изменений, которые постоянно революционизируют жизнь - ее стандарты, ценности и т.д.

Подобно Беберу, Хаген обращается к наиболее трудному вопросу - вопросу о происхождении: как впервые появляется современная новаторская личность. Роль первотолчка от традиций к современности была возложена на некий внешний фактор. У Вебера это протестантская (кальвинистская) церковь, у Хагена специфические исторические обстоятельства, которые он именует «выходом за пределы статуса». Такая ситуация возникает тогда, когда установленные, предопределенные статусы, типичные для традиционного «закрытого» общества, подрываются социальной мобильностью и «открытием» классовых и стратификационных иерархий. Массовый характер эти процессы принимают после великих революций, которые дают стимул развитию урбанистического, индустриального общества. Существуют четыре типичных случая выхода из статуса.

1. Когда целая группа (сообщество, профессиональная группа, аристократическая элита и т.д.) теряет свой прежний статус, и, следовательно, то же происходит с каждым из ее членов (например, ремесленники заменяются фабричными рабочими, прежняя элита - выборными представителями). Возникает разрыв между прошлым и новым статусом.

301


Таблица 16.1

Авторитарная личность - инновационная личность

Важнейшая характеристика

Авторитарная личность

Инновационная личность

Отношение к действительности

Понимание роли индивида в мире

Стиль лидерства

Степень склонности к созиданию и новациям

Согласие с образцами (моделями, стилями) жизни, диктуемыми традицией и авторитетами и обосновываемыми их предположительно вечной природой и сверхъестественным происхождением

Покорность, послушание, конформизм, стремление избегать ответственности и потребность в зависимости

Твердость (жесткость, непреклонность), возвышенные надежды и строгие требования к подчиненным

Отсутствие (недостаток) стремления к созиданию и новациям

Отношение к миру характеризуется любознательностью и стремлением управлять («манипулировать») им, что выражается в упорном потоке его основных регуляторов с целью воздействовать на различные явления и контролировать их

Принятие на себя ответственности за плохие стороны мира (жизни), сопряженное с потоком лучших решений и попытками внести изменения

Откровенность и терпимость к подчиненным, одобрительное отношение к их оригинальности и стремлению к новациям

Творчество, стимулирующее самобытность и стремление к новизне, неукротимая любознатель 2. Когда, по мнению членов группы, к ней относятся не так, как она того заслуживает (это могут быть, например, представители этнических групп, корпораций, фирм, спортивных команд и т.д., которые считают, что их сообщество несправедливо недооценивается остальными). Появляется разрыв между предполагаемым статусом и тем, который человек действительно занимает.

3. Когда существует несоответствие, нестыковка между различными измерениями статуса (например, престиж определенной работы, скажем университетского профессора, не соответствует уровню его дохода, либо большая власть или доход не приносят высокого престижа и т.д.). Появляется разрыв между статусом личности (родом занятий), который она занимает на шкале стратификаций, и статусом, измеряемым по другой шкале.

4. Когда группа еще не заняла более высокий статус (например, этнические меньшинства, недавние иммигранты, рабочие-эмигранты и т.д.). Появляется разрыв между желаемым статусом и тем, который она занимает на самом деле.

302


Все четыре ситуации напоминают классическую дискуссию об аномии Роберта К. Мертона (282), и потому не удивительно, что Хаген делает выводы, аналогичные мертоновским. Он утверждает, что проявлением структурных противоречий служит «выход из статуса», который приводит к определенным типичным «адаптациям»: от ухода через ритуальную приверженность устоявшимся моделям до новаций и бунта против ситуации, которая воспринимается как неприемлемая. Любая адаптация происходит в конкретных специфических условиях. Для Хагена новация и бунт представляют наибольший интерес, поскольку они объясняют возникновение новаторской личности. Здесь он выдвигает гипотезу, которая оказалась, пожалуй, самой сомнительной в его рассуждениях. С его точки зрения, решающим фактором является характер социализации, особенно в период раннего детства. Ситуацию статусного ухода мужчины переживают гораздо тяжелее, чем женщины, они быстрее сдаются или отчаиваются. У женщин такая реакция вызывает негодование, и в надежде вырастить детей более подготовленными к подобным ситуациям они стремятся найти новые, оригинальные методы воспитания.

Мотивации достижения


Еще одна, широко известная теория, в центре внимания которой находится психологический аспект капитализма, принадлежит Дэвиду Мак-Клелланду (257). Он сосредоточился на вопросе: существует ли некий универсальный личностный синдром, предшествующий тому или иному скачку интенсивного экономического развития в истории человеческого общества. Ответ МакКлелланда утвердителен: любой такой скачок предваряется распространением «мотивации достижения», которая особенно незаменима для предпринимательской деятельности. «В обществе, где высок уровень стремления к успеху, всегда много энергичных предпринимателей, способствующих, в свою очередь, более быстрому экономическому росту» (257; 205).

Альтернативные личностные синдромы «присоединения» и «власти» имеют противоположные следствия. Первый препятствует конкуренции, творчеству, оригинальности, выдвижению новых идей, тормозя тем самым экономическое развитие. В сочетании со вторым синдромом это ведет к распространению тоталитарных тенденций. Мотивации достижения, универсальные условия для эконо 303

мического роста возникают в различные исторические эпохи и, следовательно, должны быть определены в соотносимых терминах. Это достигается тем, что стандарты, меры и шкалы достижения рассматриваются как исторически специфичные и разнообразные, а необходимость в достижении того или иного стандарта - как универсальная и постоянная черта. По словам Мак-Клелланда, применительно к конкретной исторической ситуации распространения капитализма «успех» означает стремление к конкуренции за более высокий стандарт превосходства, выраженный в деньгах, а также к неуклонному, восходящему накоплению прибыли.

В поведенческом аспекте мотивация достижения связана с мобильностью, направленной вверх: частыми поездками, долгими часами работы, желанием накопить капитал, надеждой на образование детей, предпринимательской активностью. В области социальных установок наблюдаются стремление к новшествам, высокое чувство ответственности, планирование действий, рациональный расчет, готовность к риску.

Как рождается и развивается этот крайне важный синдром личности? Ключ предлагается искать в области социализации, в соответствующих предъявляемым требованиям воспитании и обучении детей. С ранних лет им необходимо прививать уверенность в себе, настойчивость в достижении цели, уважение к напряженному труду. Как говорит Мак-Клелланд, посеяв мотивации достижения, пожнешь урожай экономического роста.

Конечно, как и в любой социологической теории, некоторые рассуждения Мак-Клелланда вызывают сомнения. Так, неясно, «кто обучает учителей», или, другими словами, почему родители и учителя нацеливают своих детей и учеников на достижения, а не ориентируют их на присоединение или власть. Далее, достаточно ли постулируемого «успеха» для объяснения экономического роста? Быть может, это необходимое, но не достаточное условие, ведь существуют кроме того определенные исторические обстоятельства или, скажем, ресурсы, которые имеют более осязаемый (материальный, технический, политический) характер? По меткому замечанию Ходака, «как расчленить ситуацию, когда желание достичь успеха огромно, но средства для того, чтобы реализовать это желание в предпринимательстве, либо отсутствуют, либо недоступны?» (77; 180) Скорее всего, подобные ситуации вызовут глубокий кризис надежд и ожиданий, что может привести к пассивности, апатии или, при определенных условиях, к взрыву революционной активности.

304

Трудности, обусловленные «социалистической ментальностью»


До сих пор мы вели речь о позитивной роли идей, идеологий, психологических свойств или, по крайней мере, об их вкладе в экономическое развитие и прогресс. Но при специфических обстоятельствах те же самые факторы могут оказывать обратное воздействие - тормозить или блокировать перемены. Подобная их роль в процессах социальных изменений отчетливо проявилась в недавних событиях в Восточной Европе.

Многие исследователи подчеркивают, что одним из главных барьеров, или «трений» (120), препятствующих переходу от «реального социализма» к демократическому рынку, является широко распространенный синдром личности, который именуется «социалистической ментальностью», «социалистическим духом», «гомо советикус» или «плененным разумом» (298) и представляет собой продукт нескольких десятилетий тоталитарного или полутоталитарного правления, оставившего глубокий отпечаток на мотивациях и социальных установках населения. «Реальный социализм» формировал личность двумя способами. Во-первых, путем длительного давления, «контроля над мыслями» (219) со стороны социалистических институтов и идеологических структур, внедрения фальшивой «идеологической реальности» в человеческие мозги до такого состояния, когда она достигает области мотивации на уровне безусловных рефлексов, подсознания, глубоко заложенных психологических кодов. Во-вторых, существовал, пожалуй, еще более сильный ненаправленный механизм формирования «адаптивных реакций» (защитные механизмы), которые люди развивали в себе, чтобы преодолеть «социалистические» условия. Такие защитные механизмы, оказавшиеся весьма эффективными, глубоко укоренились в массовом сознании.

Сфера массовой психологии проявляет удивительное сопротивление изменениям, и, похоже, это сопротивление длится дольше существования организационных и институциональных форм «реального социализма», которые были уничтожены демократическими движениями 80-х годов. На мой взгляд, именно здесь сохраняется главный механизм, посредством которого коммунизм пытается реанимировать посткоммунистические общества. Ктото из журналистов выразил эту мысль весьма образно: берлинская стена может рухнуть, но остается «стена в нашем сознании».

Проанализируем анатомию «социалистической ментальности» на примере Польши. Аналогичная картина, за исключением некоторых национальных различий, характерна и для других стран бывшего социалистического лагеря.

305

Современный исследователь отмечает: «Сорокапятилетний период «построения социализма» изменил польское общество гораздо глубже, чем можно было ожидать, наблюдая за постоянным сопротивлением поляков коммунистическому режиму» (300; 3). И далее: «В Польше, несмотря на экономический крах и тяжелое психологическое состояние общества, дорога к демократии блокирована в некотором смысле самим обществом, его глубинной, внутренней архитектурой» (300; 13). Другой польский социолог предостерегает: «Основная проблема, которую должны осознать реформаторы, связана с тем, что повседневные действия людей будут моделироваться привычками, сформированными в ходе социального опыта, радикально отличного от того, который должен составить сущность наших новых институтов» (269; 167).



Эмпирическое изучение ценностей, предпочтений, вкусов, моделей потребления и т.д. было главной заботой и чем-то вроде торговой марки польской социологии. В течение сорока лет она осуществляла сбор информации, позволяющей достаточно надежно описать состояние «польского сознания» в период коммунистического правления. Пожалуй, самое разительное из всех многочисленных открытий заключается в том, что социальное сознание поляков раскалывается по принципу дихотомии «общественный - частный». К этим двум сферам люди обнаруживают различное отношение. Из длинного списка таких антиномий (267; 268) рассмотрим лишь некоторые.

1. Люди по-разному относятся к работе. Небрежность, недостаточное усердие, расхлябанность, типичные для работы на государственных предприятиях, разительно контрастируют с дисциплинированностью, аккуратностью и полной отдачей тех, кто трудится в частном секторе, работает на себя или за границей.

2. Беспомощность, неспособность принимать решения, желание снять с себя ответственность, стремление к безопасности и эгоистической выгоде, доминирующие в общественных институтах, предприятиях, административных конторах и т.д., уступают место уверенности в себе, инициативности, стремлению к новациям, готовности к риску и альтруизму, проявляемым в отношениях с семьей дома.

3. Пренебрежение к государственной или общественной собственности резко контрастирует с заботой и охраной частной собственности. Во дворах и на лестничных площадках царят грязь, беспорядок и вандализм, а внутри квартир - уют, чистота, тщательно продуманный интерьер. Стоит только взглянуть на фасад здания и окружающую территорию, чтобы отличить государственное предприятие от личной мастерской, государственный магазин от частной лавочки. Особенно грустное впечатление производит такой шизоидный раскол в отношении к собственности: кража запчастей, материалов или оборудования на государственных предприятиях широко распространена и не порицается, тогда как кража частных товаров сурово осуждается.

4. Пассивность, конформизм, подчиненность и посредственность в общественных ролях явно не совпадают со стремлением к успеху, самореализации, личным достижениям в частной жизни. Первое ведет к фатализму, чувству безнадежности в общественных делах, формированию отношения типа «поживем-увидим» и синдрома «свободного наездника». Люди отказываются участвовать в общественной жизни, потому что не видят реальных путей что-нибудь изменить и вместе с тем отчетливо осознают риск и цену активности. «Фаталистическая ориентация представляет собой отклик на отдалившуюся, непредсказуемую и безответственную власть, которая оказывает постоянное давление» (398; гл. 12; 3-4). Известный польский социолог Станислав Оссовски называет это «синдромом лилипута».

5. Люди не доверяют официальным заявлениям, критикуют средства массовой информации и в то же время наивно готовы верить сплетням, слухам, всяческим пророчествам, доходящим до них по неофициальным каналам. Те, кто убежден, что «ТВ лжет» и «в прессе лишь некрологи - правда», могут соглашаться с самыми дикими мифами, распространяемыми друзьями, соседями или родственниками.

6. Официальные авторитеты как в высших эшелонах власти, так и на местном уровне отрицаются. Действия правительства расцениваются как тайный сговор, ложь и цинизм или, в лучшем случае, как глупость и некомпетентность. Что же касается частных связей и отношений, то они явно идеализируются.

Если представленный психоанализ «социалистического сознания» верен (а каждое его положение может быть подтверждено весомыми социологическими свидетельствами, не говоря об обычных наблюдениях), то складывается неприглядная картина. Естественно, что патологический раскол в социальном сознании отражается на реальном поведении. Приведу опять-таки лишь некоторые примеры из обширной социологической литературы, посвященной этой проблеме.

1. Наверное, чаще всего отмечается разница между тем, что люди говорят, и тем, что они действительно делают, глубочайший разрыв между словом и делом, декларациями и поведением.

307


Наиболее характерна в этом смысле ситуация в политической сфере с ее тотальным всеотрицанием, лицемерием и цинизмом. Многие, вероятно, не осознают, что двойные стандарты слова и дела присущи не только простым людям, но и в значительной степени власть предержащим. Но поскольку «наверху» тоже не верили в то, что провозглашали в качестве идеологически мотивированных законов, постольку в итоге это давало большую самостоятельность и свободу, чем можно было предположить, воспринимая те или иные политические заявления буквально. Не случайно, введенное в Польше в 1981 г. военное положение, несмотря на все страшные угрозы, оказалось самым безобидным за всю недавнюю историю страны.

2. Польские социологи выделили особые случаи двойных стандартов. Одни из них можно объединить под знаком фальшивых, либо имитационных, действий (251). Имеется в виду загадочная ритуальная активность, лишенная какого-либо внутреннего значения и смысла. Классический пример - отчеты о выполнении планов, практически всегда фальсифицированные. Проходя по различным уровням централизованной экономики, такая отчетность создает совершенно нереальную статистику, которая принимается затем за основу для следующих планов. Еще один характерный пример - дорогостоящие и утомительные выборы, хотя о том, кто должен быть избран, было известно заранее. Тот факт, что при этом все делают вид, будто верят в происходящее, объясняется лишь «внешними функциями», которые призваны подтвердить участие в игре с ее странными, но жесткими правилами и принципами.

3. Еще один вариант двойного стандарта связан, скорее, не с действиями, а с речью. Иногда его называют «двойной речью», или, более жестко, «структурами организованной лжи» (27; 18). Эш описывает различие между публичными высказываниями и частными разговорами. В первом случае люди используют специфический синтаксис, фразеологию, символы (то, что Джордж Оруэлл называл «новоязом»), во втором случае они способны даже отстраниться от собственного поведения, занять критическую позицию и высмеять свои же слова. Создается впечатление, будто есть две различные игры, в которые играют по противоположным правилам.

4. Противоположность общественной и частной сфер порождает такой феномен, как постоянное стремление «обдурить систему». Социологи называют это «паразитической новацией» (269). Помимо простого обмана, она может принимать и другие формы. Например, человек ищет лазейки, учитывая законодатель 308

ный хаос, противоречивость, несостоятельность и чрезмерно казуистический, детализированный характер «социалистических законов», или пытается защититься от повышения цен, налогов и т.д. с помощью того, что делает запасы, обращается к импорту или экспорту товаров, открывает дело с расчетом на быструю прибыль, а не на долговременные вложения. Преобладание такого отношения, которое можно охарактеризовать выражением «хапнул - и бежать», показывает, что большинство стараются достичь своих личных целей «вопреки», а не «благодаря» системе. Примечательно, что подобное поведение воспринимается обычно с одобрением, более того, те, кому удается перехитрить систему, пользуются уважением, им завидуют. В основе оправдания такого поведения лежит убежденность, что это своего рода месть властям, которые обманывают своих граждан, и своеобразная компенсация за понесенные потери.

5. Следующая характерная поведенческая модель заключается в том, что люди либо вообще отказываются принимать ответственные решения, либо стремятся ограничить их теми способами, которые не поддаются учету (по телефону, устно, без протокола и т.д.). С одной стороны, широкое распространение получает тенденция перекладывать ответственность (бесконечная «передача эстафетной палочки»), а с другой - требовать от властей заботы, социальной защиты и других гарантий. Такой синдром обычно присущ детям, поэтому у взрослых его можно назвать «пролонгированным инфантилизмом». Как замечает Стефан Новак, «уверенность в том, что наша система должна удовлетворять по меньшей мере минимальные нужды всех граждан, вытекает из сорока лет социалистического режима. Любое отклонение от этого правила создает серьезную угрозу общественной легитимности системы» (315; II).

6. Многие авторы обращают внимание на так называемую «незаинтересованную зависть». Социалистическая идеология с ее основной идеей примитивного равноправия, что хорошо отражает лозунг «у всех людей - одинаковые желудки», порождает своего рода инстинкт против любого необычного достижения, слишком большой выгоды, исключительного успеха, неприязнь к какой бы то ни было элитарности. Отсюда вытекают разнообразные действия, направленные на то, чтобы не дать другим достичь более высокого положения, даже если это происходит не в процессе соревнования и чей-либо успех не уменьшает шансов остальных. Известная шутка описывает «польский ад»: грешники всех национальностей варятся в больших котлах на открытом огне, причем каждый котел охраняется вооруженными чертями. Только котел

309


с надписью «поляки» не охраняется. Почему? Да если даже кому и удастся добраться до верху, его друзья назад за ноги стянут.

Можно было ожидать, что со свержением институциональных структур «реального социализма» исчезнет и «социалистический разум». К несчастью, этого не произошло. «Что более всего поражает, когда мы анализируем политические отношения 1990-х годов, так это их удивительная структурная схожесть с прежними отношениями» (269; 166). По злой иронии истории, противоположность частной и общественной сфер как в психологии, так и в поведении пережила коммунистическую систему и преграждает путь посткоммунистическим реформам. Позволю себе перечислить некоторые наиболее очевидные симптомы этой удивительной живучести.

Несмотря на постоянные напоминания, что «вот мы, наконец, и дома», люди отказываются принимать участие в общественной жизни. Продолжающаяся пассивность и политическая апатия удивительны: на первых за несколько десятков лет демократических выборах предпочли не голосовать 38% населения, а в местных выборах (т. е. еще ближе к «дому») - 58%. Почти каждый второй поляк не счел нужным отдать свой голос за первого демократического президента, а при всем плюралистическом спектре ассоциаций и политических партий, растущих в течение года как грибы, более 90% населения решили не принадлежать ни к одной из них (газета «Выборча», 25 апреля 1991 г.).

Правительство все еще воспринимается как противостоящее обществу, как «они» против «нас». В свободных президентских выборах Тадеуш Мазовецки, человек безупречной честности и неоспоримых достоинств, был «замаран» тем, что являлся первым премьер-министром посткоммунистической Польши, и набрал меньше голосов, чем абсолютно никому не известный Станислав Тимински, популист и демагог, прибывший из Канады. Любая связь с властями по-прежнему считается подозрительной.

Люди продолжают свою игру, цель которой - «перехитрить систему», словно ничего не изменилось, будто система все еще остается чужой, навязываемой, отрицаемой. «Паразитическая новация» расцветает в новых формах, которые стали возможными в условиях приватизации, возникновения капиталистического рынка и шаткости временных законов. Массы людей вовлечены во все виды незаконной торговли, контрабанды, уклонения от налогов и обязанностей. И просто удивительно, как много среди сегодняшних предпринимателей тех, кто не уверен в будущем и действует согласно традиционному принципу «хапнул - и бежать».

310


До сих пор еще весьма сильна и «незаинтересованная зависть», более того, сейчас число мишеней увеличилось, ведь достигших высокого политического положения, быстро разбогатевших, открывших выгодное дело или приобретших известность день ото дня становится все больше. Неприязнь к таким людям выражается в старой уравнительской риторике. Как замечает проницательный наблюдатель, «в большинстве восточноевропейских стран до сих пор широко распространена поддержка уравнительного распределения» (27; 21). Негативное отношение испытывают на себе все виды элит, включая интеллектуалов (которых, конечно, называют «яйцеголовыми»).

Тех же, кто не только не улучшил своего положения, но и многое потерял в водовороте революционных изменений (например, большая часть рабочего класса и крестьянства, не говоря о безработных - феномене, которого не было в социалистические ( времена), охватывает ностальгия. Они требуют от правительства бесплатного медицинского обслуживания и образования, работы, пенсии, социальной защиты. Наверное, не многие люди хотели бы вернуться к коммунизму, но многие мечтают о некоем «третьем пути», гуманном капитализме, или, перефразируя старые лозунги о социализме, «капитализме с человеческим лицом», «польском пути» к капитализму. Таким образом, наследие «реального социализма» существует, и если его не преодолеть (что может потребовать целого поколения), полный успех посткоммунистических реформ вряд ли реален. Это доказывает еще раз, каким сильным фактором социальных изменений могут быть идеи, которые исповедуют люди.




Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   27




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет