Воцарилось гробовое молчание. Изумленные, потрясенные животные,
сбившись в кучу,
наблюдали, как длинная вереница свиней прогуливается
по двору. Им казалось, мир перевернулся вверх тормашками. Но вот первое
потрясение прошло, и тут — несмотря ни на что, ни на боязнь псов, ни на
выработавшуюся за долгие годы привычку, что бы ни случилось, не
роптать, не критиковать — они бы возмутились. И в то же самое время,
точно по
команде, овцы оглушительно грянули:
— Четыре ноги хорошо, две — лучше! Четыре ноги хорошо, две —
лучше! Четыре ноги хорошо, две — лучше!
И блеяли целых пять минут без перерыва. А когда овцы угомонились,
свиньи вернулись в дом, и возмущаться уже не имело смысла.
Кто-то ткнулся Вениамину носом в плечо. Он обернулся. Позади
стояла Кашка. Глаза ее смотрели еще более подслеповато, чем обычно.
Ничего не говоря, она тихонько потянула Вениамина за гриву и повела к
торцу
большого амбара, где были начертаны семь заповедей. Минуту-
другую они смотрели на белые буквы, четко выступавшие на осмоленной
стене.
— Я стала совсем плохо видеть, — сказала наконец Кашка. — А я не
могла разобрать, что здесь написано, и когда была помоложе. Только,
сдается мне, стена стала другая. Вениамин, ну
а семь заповедей, они-то те
же, что прежде?
И тут Вениамин впервые изменил своим правилам и прочел Кашке,
что написано на стене. Там осталась всего-навсего одна-единственная
заповедь. Она гласила:
Достарыңызбен бөлісу: