Со стороны солнца. Крымская тетрадь Первый шаг

9 мая. На заре гроза расколола небо, на землю хлынули потоки воды. Тугие струи хлестали по крышам, по стеклам окон, смывали с ветвей отцветших яблонь последние жухлые лепестки.

Дождь перестал так же вдруг, как и хлынул. Сквозь кисейную завесу водяной пыли брызнули лучи целиком выкатившегося из-за горизонта солнца.

Экипажи поспешили на аэродром.

Оба полка уже имели боевой расчет на день. От 5-го гвардейского в дежурство заступали девять торпедоносцев и пять бомбардировщиков, от 13-го-девятка бомбардировщиков-топмачтовиков со штурмовиками. Четыре наших "ила" продолжали перевозку горючего для истребителей на аэродром в Одессу; пяти самолетам предстояло вечером вылететь на постановку мин в районе Констанца. Нам с Жестковым — на "свободную охоту" с торпедами. На этот раз не в сумерках, а ночью: видимо, целеуказания от разведчиков на вечер не ожидалось, а для самостоятельного поиска сумерки коротки.

Потянулось дежурство: ударные группы ждали данных от экипажей 30-го разведывательного авиаполка, с рассвета бороздивших небо над морем.

Дело привычное. После подвески вооружения и проверки готовности машин к вылету ребята расположились под крыльями самолетов на травке, писали письма, рассказывали забавные истории.

Вскоре на аэродром прибыл Иван Григорьевич. Привез подробные сведения о ходе боев под Севастополем.

5 мая войска 4-го Украинского фронта во взаимодействии с Черноморским флотом начали наступательные бои за город. Первыми в направлении Северной бухты пошли в атаку войска 2-й гвардейской армии. Враг яростно сопротивлялся. В течение первых двух дней сражения удалось оттеснить гитлеровцев лишь за вторую и третью линии траншей.

Самым напряженным был день 7 мая. Наши соединения вышли к ключевому пункту обороны противника — Сапун-горе. Ее каменистые склоны противник опоясал укреплениями от подножья до гребня, на обратном скате расположил артиллерию, минометы и пехотные резервы.

Десятки лотов и дзотов, до предела насыщенных огневыми средствами, возвышались над подступами к горе.

Атаке предшествовала мощная артиллерийская и авиационная подготовка. Казалось, на этом сравнительно узком участке не должно остаться ничего, живого. Однако штурм продолжался весь день. Отчаявшиеся гитлеровцы то и дело бросались в ожесточенные контратаки. Неустанно вела огонь наша артиллерия, с воздуха, сменяя друг друга, непрерывно обрабатывали позиции противника группы бомбардировщиков и штурмовиков...

— В результате упорнейших наступательных боев, — голос замполита обрел необычную торжественность, — войска 4-го Украинского фронта прорвали основную полосу обороны противника и вышли на гребень Сапун-горы. 8 мая 51-я и Приморская армии приступили к штурму внутреннего обвода оборонительных укреплений. Полагаю, что сегодня мы получим сообщение: Севастополь наш!

Мощное "ура" завершило политинформацию. Возбужденные авиаторы тесно окружили замполита, обсуждая радостную весть. Разошлись только после настойчивого напоминания комэсков: боевое дежурство, экипажи должны находиться у машин.

Мы с Жестковым, позвав своих штурманов, отправились на укрытую кустами лужайку в конце аэродрома — обсудить предстоящий полет. Хоть на этот раз он и не будет совместным: в ночных условиях действовать можно лишь в одиночку. Но дело новое, не мешает обменяться соображениями.

Первая забота — поиск. Одно дело отыскивать корабли в сумерках и по ориентировочным данным разведки, другое — в полной темноте и наудачу. Здесь необходимы безукоризненная прокладка маршрута, неустанное внимание всех членов экипажа, умение использовать лунную дорожку, светлую сторону горизонта, фон береговой черты...

И — сам удар. Ночной, торпедный. Он требует особой натренированности от летчика. Малейшая ошибка в определении высоты, случайное отклонение от горизонтали, и — столкновение с водой, гибель...

Кое-какие навыки у меня были: в свое время наш экипаж прошел специальную подготовку и первым в полку был допущен к ночному торпедометанию. С тех пор и действуя днем, я старался, когда позволяла обстановка, мысленно переключать себя на ночные условия.

Кажется, такая тренировка в воображении дала немало. По крайней мере, в психологическом смысле.

До обеда прошли все этапы поиска и атаки. Почувствовали нетерпение лететь — верный признак хорошо исполненной подготовки.

В полдень бомбардировщики 13-го авиаполка получили приказ на вылет. Наши "илы" к удару не привлекались: по указанию командующего ВВС флота торпедоносцы должны были использоваться лишь по транспортам водоизмещением не менее трех тысяч тонн.

Топмачтовиков вел комэск капитан Либерман. Осмотрев заданный район и убедившись, что указанного разведчиками конвоя в нем нет, принял решение возвратиться. На обратном пути встретили вражеский сейнер, атаковали его. "Только щепки полетели от кораблика!" — поделился впечатлением бывший мой штурман Володя Ерастов...

Когда солнце скрылось за горизонтом, пошли на стоянку и мы. В полутьме под крылом самолета я еще издали различил знакомую фигуру. Он, конечно, майор Шевченко.

— Ну как, Василий Иванович, устроим фрицам "темную"?

— Постараемся, товарищ майор!

Потоптался, оглядел экипаж, машину. Обнял за плечи, шепнул в ухо:

— Ты все же поосторожнее, Вася. Главное, не забывай о воде. Ну и о себе, о ребятах...

— Постараюсь, товарищ майор.

А что еще скажешь?

Взлетаю. За мной с часовым интервалом пойдет Жестков. Поколебавшись, делаю ненужный разворот над аэродромом.

— Двести десять, — напоминает курс Прилуцкий.

— Двести десять, — повторяю, пытаясь разглядеть на земле маленькую темную фигурку. Эх, штурман! Знал бы ты, какую инструкцию получил я насчет тебя... насчет всех нас...

Молчу. Скупой народ летчики в изъявлении чувств.

— Поточней рассчитай заход, Коля. Чтобы со стороны луны.

— Есть, командир,- в голосе штурмана спокойная деловитость.

Летим над морем. Слева луна, справа — серебряная дорожка. Все внимание — к ней. Десять, двадцать минут, полчаса...

— А все-таки красиво море ночью! — не выдерживает Должиков.

— Не любоваться! Мы на охоте!

— А разве Тургенев, когда охотился...

— Отставить разговоры! Искать всем! Ищи, Иван, ищи, — невольно сбавляю тон. — Вот вышвырнем нечисть из Севастополя, тогда и рассмотрим вокруг все красоты.

Еще через четверть часа на лунной дорожке появляются черные полоски. Одна, три... семь... десять! Самоходные баржи идут в Севастополь. С подкреплением? Не хотят, гады, сдаваться...

— Штурман, видишь?

— Вижу, командир!

— Гуськом! — восхищается Жуковец.

— В кильватер, — поправляет пунктуальный Должиков.

Принимаем решение уйти влево, затем, развернувшись на сто восемьдесят, зайти под прямым углом к лунной дороге.

Выходим на середину конвоя. Выбираем баржу покрупнее — не менее тысячи тонн. Триммером создаю небольшой кабрирующий момент, сдерживаю давление на штурвал. Плавно снижаюсь. "Не забывай о воде..." Вода почти не просматривается. Тридцать метров...

— Так, штурман? Ложимся на боевой?

— Баржа в прицеле!

Противник огня не открывает. Значит, не видит,

— Сброс!

Самолет облегченно "вспухает".

Курс не меняю, иду с небольшим набором высоты. Под крылом светлым пятном проносится палуба баржи. "Хвоста" торпеды не видно.

Разворачиваюсь.

— Есть! Цель! Цель, командир! Выравниваю машину, вглядываюсь. Внизу клубы дыма ли, пара — словно в море спустили огромный утюг.

— Кто видел взрыв?

— Все! — хором.

Захожу еще раз. Пересчитываю. В конвое — девять барж.

— Молодец, Коля! Чистенькая работа!

Должиков выстукивает на землю: "Задание выполнено..."

На стоянке, в окружении команды Белякова, — Иван

Григорьевич. На том же месте, будто и не уходил.

— Ну спасибо! Молодцы, хлопцы! Дайте-ка обниму вас... Вот так... А теперь... Тоже в долгу не останусь, подарок, как полагается, за подарок. Угадайте, что приготовил для вас? Ладно, вижу, не до загадок. Только что вы улетели, пришла весть: Севастополь свободен!

Несколько секунд стоим молча, не очень веря ушам,- в них не смолк еще гул моторов. Понятливый Иван Григорьевич поднимает руку.

— Ура! Ура! Ура! — рубим вслед за ним, как на тренировке к параду.

Когда смолкло в ночи троекратное эхо, еще уточнили:

— Совсем?

— Начисто! — майор подкрепил слово жестом, будто смахнул со стола сор. — Хлопцы уже, чай, отпраздновали в столовой.,.

— Хлопцы? А как же... Без вас? Вы-то как же, Иван Григорьевич?

— Завтра, завтра! После митинга, вместе с вами. Возьмете в свою компанию? Еще как отметим! И первый успешный ночной удар. Первый в полку, торпедный! Можно, выходит, топить гада и при луне?

— Вполне! — авторитетно заверил Прилуцкий, толкнув меня локтем: мол, завтра-то, между прочим, уже наступило.

— Ну вот! Вот это и главное. Доказали! Война-то еще ведь не кончилась, так? Вот и отпразднуем первый... А может быть... и второй?

— Ну так и он тоже первый! — решили, что речь о Жесткове. — Лишь бы нашли что-нибудь... У них с Локтюхиным не сорвется!

— Не сорвется, да, да, и у них, — рассеянно согласился Иван Григорьевич. — Но... вот что, ребятки, — охватил нас с Прилуцким за плечи. — Пошли-ка к начальству, чай, тоже заждалось, пошли-ка, пошли...

— Минутку, товарищ майор, — я вырвался чуть не силой дать указания Мише: моторам назначены были регламентные работы, попросить, чтоб закончил к утру.

В землянке КП за столом, целиком застланным картой, нас встретил майор Немировский. Выслушал доклад, уточнил детали.

— Как себя чувствует экипаж?

— Нормально... вполне, — добавил я, несколько удивленный его вопросом. — Противодействия не было,- повторил.

Начштаба кивнул, постукал кончиками пальцев по карте, бережно разгладил еле заметную морщинку на сгибе. Коротко переглянулся с замполитом.

— У них всегда нормально! — подмигнул нам Иван Григорьевич. — Такой экипаж!

— Ну, если такой... Вот что, друзья...

Настала очередь обменяться взглядами нам с Николаем. Подобного обращения от начштаба никому еще слышать не приходилось: вечно занятый Немировский был всегда краток и официален. Бытовало даже мнение, что он нарочно преувеличивает свою суховатость, считая ее непременным качеством подлинного штабиста.

— С обстановкой Иван Григорьевич вас, понятно, уже ознакомил? Слышал, слышал, ура кричать не разучились. Да, противник из города выбит. Однако в порту продолжают грузиться его корабли и суда. Техникой, живой силой. Через месяц-другой на каком-то участке все это обратится опять против наших войск. Таким образом, каждый выпущенный из Крыма гитлеровский солдат, каждое спасенное ими орудие...

Странновато себя вел начштаба сегодня. Кажется, решил отбить хлеб у замполита. И вдруг меня охватило жаром.

— Разрешите, товарищ майор? Сбегаю крикну... регламентные работы. Хотел, чтоб закончили до утра... Губы начштаба тронула еле заметная улыбка.

— Поторопились? Впредь разрешения следует спрашивать. Ладно, пусть продолжают. Вернется Жесткое — полетите на его машине. Торпеду к стоянке уже подвезли, вылет — в два ноль-ноль. Час тридцать — на отдых и подготовку. Зайдите в палатку, попейте чайку...

Когда вышли на воздух, я толкнул локтем Прилуцкого.

— Чайку, а, Коля? С печеньицем из военторга, а? В порядке психологической подготовки. Штурман только сплюнул.

— Что оно в психологии понимает, это начальство. Само же настроит, потом...

— Не понял ты, Коля. Поторопился настроиться. После митинга же, сказали, с устатку.

Кликнули Должикова и Жуковца. В палатке — и в самом деле психология — официантка Нина. Из местных, Нина-Кубанка, как звали ее все в полку. Рослая, белокурая, с ямочками на успевших уже посмуглеть щеках.

— Ниночка-Нина, и когда ты только спишь? — с ходу включился отзывчивый на подобную красоту Жуковец.

Девушка улыбнулась, проворно расставляя на столе миски голыми до плеча руками.

— Ну?

— Ну, ну дальше. Следующий вопрос!

— Ох уж эти кубанки, — смутился наш бывалый ухажер.

На середине стола в большом блюде появился наваристый студень. Прилуцкий вздохнул, огляделся. Сплюнуть здесь было некуда.

— Какая разница, Коля, — попробовал я утешить.- Можно и наоборот. Сперва закусим...

— Потом выпьем чайку, — подхватил Должиков.

— Потом слетаем, — напомнил Жуковец.

— А после доложим, и на разбор, — заключил сам Прилуцкий.

Развеселились. Сашок даже запел с чайку, не отрывая от Нины натренированных у прицела глаз:

— И просторно и ра-а-достно... на душе...

— Жуковца, — подсказал опять Должиков, — от такого хорошего...

— ...от ее хо-лод-ца, — мощным баритоном заключил Прилуцкий.

Сквозь звонкий смех Нины прорвался сдержанный рокот моторов. Все смолкли, вслушиваясь.

— Снизился...

— Выровнялся, пошел на посадку...

Подтянулись, готовясь подняться. Нина, наоборот, вдруг сникла, стала неожиданно маленькой. Сидела, опустив плечи, теребя пальцами застиранный белый передничек.

— Уходите, ребята? Хотела спросить... не успела...

— Спрашивай, спрашивай, Ниночка, время еще есть, — готовно подвинулся к ней Сашок. — Пока торпеду подвесят...

— Очень там страшно? Ночью, над морем... совсем одним.

— Ну, одним-то еще... Что ты, Нинок! Красиво!

— Нет, я серьезно.

— А я? Вон и Иван подтвердит. Чуть выговор давеча от командира не схлопотал — залюбовался. Когда-нибудь слетаешь с нами, сама увидишь!

— Когда?

— Ну, как совсем успокоим фрица. Чтоб не палил в белый свет со страху, а то еще такую красавицу...

Девушка благодарно блеснула глазами, отвернулась, скрывая порозовевшие щеки. И вдруг закрылась совсем, потянула к лицу подол фартучка.

Жуковец растерянно огляделся.

— Ты что, а, Нинок? Или чего сморозил? Сморозил, ребята, да? Нин, ну скажи... Или случилось что, может...

— Случилось... Красивая, а... а вы? Вы-то разве...

— Ну... и мы ничего. Вот вернемся...

Прилуцкий поймал мой взгляд, постучал под столом по циферблату часов. Я кивнул Должикову.

Сашок догнал нас у самой стоянки. Черные глаза его гневно пылали, ноздри раздувались — не от одышки.

— Н-ну, гады... Покажем им, да, командир? Такую дивчину расстроить... такую...

Жесткое с Локтюхиным рассказали: обнаружили четыре самоходки, одну потопили.

— Как матчасть, Саша?

— В порядке, а что?

— Приказано вспорхнуть на твоей птичке. — Сейчас?

— Сейчас.

— Ну давай! Птичка не подведет. Только и ты с ней поласковей, уговорились? Решил, значит, все-таки вставить мне фитиля?

— Не тебе, Саша, фрицу. Да и не я решил.

— Ну давай. Ни пуха!

— К черту!

— Ага, на рога! Тиснули друг другу руки.

От самолета отделилась солидная, неторопливая фигура — техник Григорий Гармаш.

— Через двадцать минут машина будет готова, товарищ старший лейтенант!

Самолет с хвостовым номером девять по праву считался самым везучим в полку. Единственная машина, оставшаяся в строю с первых дней войны, довоенное производство! Мне не раз приходилось летать на ней, и каждый раз заново она удивляла своей легкостью в управлении и летучестью. Птичка! Но, что ни говори,- чужая. У каждой птички свой характер...

Сигнал. Запускаю моторы. Опробовав их на всех режимах, выруливаю на старт. Далеко впереди два створных ограничительных огня — направление взлета, предел полосы. Увеличиваю обороты до максимальных, набираю скорость. Огни несутся на нас, раздвигаясь и разгораясь. Пора отрываться, и вдруг... Опасное завывание. Раскрутка винта! Чуть промедли, и все, моторы разрушат сами себя...

Бросаю взгляд на приборы. Обороты превышают нормальный предел на пятьсот. Створные огни уже справа и слева...

Увеличиваю шаг винтов. Вой стихает. Подбираю штурвал. Мы в воздухе. С удовлетворением воспринимаю два четких толчка — сработали замки шасси. Все!

Да, сколько раз ни взлетай... А особенно на чужой машине. Как курсант, контролируешь каждое свое движение, каждую реакцию самолета: убрать шасси, закрылки, парировать крены, выдержать скорость, следить за высотой...

— На вой "юнкерса", правда, похоже? — нарушает мои размышления Прилуцкий. — Когда он пикирует.

— Точно, ага! Как еще наши зенитки не лупанули! Теперь можно шутить, а за те пять секунд... Будь мирное время, и сединой можно было вполне чуб украсить.

— Уж если сначала не повезет...

Да, Сиваш весь закрыт туманом. Выходим к морю. То же и тут. В десяти-пятнадцати километрах от берега — туман до самой воды. Вести поиск в таких условиях бесполезно даже и днем.

— Что будем делать, штурман? Может быть, в Севастополе бухты открыты?

— А ты думаешь, там еще что-то осталось?

— Посмотрим?

— Посмотрим.

У Севастополя — никакого тумана. Район Херсонесского маяка, бухты Стрелецкая, Круглая, Камышовая, Казачья полыхают разрывами снарядов, бомб...

— Ну вот видишь, не опоздали!

— Да... Все зенитки из города сюда вывезли... Отражая налет наших дальних бомбардировщиков, гитлеровцы организовали четырехслойный заградительный огонь. Сплошной фейерверк! Но самолеты идут и идут... Вот один факелом врезался в воды Казачьей бухты, в лучах прожекторов промелькнул парашют. Должно быть, только одному удалось выпрыгнуть. И куда? Вся бухта кипит от взрывов...

— Похоже, мы мало что можем прибавить тут, командир.

— У нас свой счет, штурман. Какая разница, где? Все равно обмен выгоден: за торпеду — кораблик!

— Только в придачу еще самолет не отдай! Жестков тебе за свою птичку...

Но зениткам противника не до нас. Лупят вверх, где густо висят бомбардировщики дальней.

В отблесках взрывов и пожаров выбираем цель в Казачьей бухте. Снижаюсь до тридцати, выхожу на боевой.

— Сброс!

Только тут замельтешили шары "эрликонов". С набором высоты разворачиваюсь в сторону Херсонесского маяка. Жуковец докладывает:

— Торпеда сработала! Вижу взрыв и столб дыма. Баржа горит!

— Юго-западнее маяка, в километре, вижу еще три,- докладывает штурман. — Курс — от бухт.

— Драпают, гады! Уже нагрузились. Жаль, мы их раньше не обнаружили...

— Успеем еще догнать утром!

— А праздник?

— До праздника тут...

Приземляемся перед рассветом. Немировский все еще на КП.

— Противник стянул много плавсредств к Севастополю и Херсонесу...

— Видели.

— Предстоит жаркий день. Отдохните часа четыре и приезжайте. Задание получите сразу. Вот так...

На нашем счету "Тейя"

Шли последние дни боев за освобождение Крыма. Севастополь был наш, остатки разгромленной немецкой группировки отступили на мыс Херсонес и отчаянно оборонялись, прикрывая эвакуацию своих войск морским путем. Поздно вечером 9 мая майора Буркина и подполковника Мусатова вызвал к аппарату командир дивизии: завтра к рассвету всем составом обоих полков быть в готовности к нанесению ударов по плавсредствам противника, готовящимся к выходу из бухт Севастополя.

Рано утром воздушная разведка донесла: из Казачьей бухты вышел конвой в составе сорока четырех единиц, курс двести семьдесят. Второй конвой обнаружен в трех-пяти километрах западнее Херсонесского маяка: шестнадцать плавединиц, среди них два груженых транспорта водоизмещением свыше трех тысяч тонн.

Такого нам еще видеть не приходилось.

Соответственным было и решение командования: к разгрому отступающего врага привлекалась почти вся авиация Черноморского флота. Общий замысел: выполнить задачу несколькими массированными ударами групп торпедоносцев и топмачтовиков во взаимодействии со штурмовиками и пикирующими бомбардировщиками.

С восходом солнца наши соседи были уже в воздухе. Об этом первом ударе рассказал потом Володя Ерастов.

В пятидесяти километрах юго-западнее Севастополя их группа обнаружила конвой, состоящий из транспорта в три тысячи тонн, десяти быстроходных десантных барж и шести сторожевых катеров. Вражеских истребителей над ним не было. Командир полка подполковник Мусатов, лично руководивший боем с самолета управления, приказал потопить до предела нагруженный живой силой и техникой транспорт.

Три штурмовика круто взмыли вверх, группа топмачтовиков перестроилась для атаки. Триста шестьдесят бомб малого калибра буквально засыпали палубы судна, Обезумевшие гитлеровцы бросились в трюмы...

Яростный огонь открыли зенитки с кораблей. Оранжевые трассы, видные даже при солнце, расчертили небо, образовав, казалось, непроходимые сплетения. Умело маневрируя, штурмовики вновь устремились в атаку. Теперь в их прицеле оказались две быстроходные баржи, прикрывающие борт транспорта со стороны заходящих на удар топмачтовиков.

Застрочили восемнадцать крупнокалиберных пулеметов. Их трассы веерами прошли по палубам, сметая эвакуируемую пехоту, разя расчеты зениток.

Затем в атаку на транспорт пошли топмачтовики. Вихрем пронеслись над водой, сбросили бомбы с предельно близкой дистанции.

— Работу наблюдаю, — передал Мусатов их ведущему комэску Либерману. — Сделайте еще один заход.

Восемь стокилограммовых бомб — восемь прямых попаданий. Транспорт горел, корма его погружалась в воду. Либерман напомнил летчику Степанову о его задаче — сфотографировать результат.

— Готово! — ответил тот. — Кадры будут отменные!

Потом эти снимки висели в штабе и на стоянке, красовались во флотской газете.

Все самолеты вернулись на свой аэродром, хотя и с повреждениями.

Вслед за этим последовал вылет торпедоносцев. Группу в основном составляли молодые летчики, сравнительно недавно пополнившие наш полк, но прошедшие основательную подготовку под руководством ветеранов. Повел ее комэск Иван Чупров. Он же — ведущий тройки высотных торпедоносцев. Командир звена Иван Киценко возглавил четверку низких.

Над Севастополем на сотни метров поднимался густой столб дыма. Проходя вблизи него, ведущие групп потеряли друг друга из виду. Каждому пришлось действовать самостоятельно.

Поиск целей также был затруднен. Штурман эскадрильи Федор Аглотков, лежа на полу кабины, прильнул к переднему блистеру.

— Командир, что-то блеснуло слева...

Чупров довернул самолет, и они различили силуэты. Прямо по курсу — транспорт в охранении двух сторожевых катеров. Зенитки открыли огонь. Аглотков с ходу произвел сброс, вслед за ним — ведомые. Приводнившись на парашютах, три торпеды начали циркулировать вокруг транспорта. Тот умело маневрировал.

— Эх, сейчас бы довершить ударом низких! — посетовал Чупров.

Попаданий зафиксировано не было.

Группа Киценко обнаружила две баржи, шедшие на буксирах. Вокруг много мелких судов — сейнеров, катеров, баркасов. Ведущий принял решение торпедировать баржи.

Три самолета легли на боевой курс (один возвратился из-за неисправности мотора). Пошли сквозь огонь, отсчитывая сотни метров. Пятьсот, четыреста...

Сброс!

Взрыв, другой...

Обломки самоходной баржи взлетают высоко в небо. Вокруг — шлюпки, бочки, копошащиеся в воде гитлеровцы...

Проанализировав доклады возвратившихся топ мачтовиков и торпедоносцев, а также данные воздушной разведки, штабы пришли к выводу: большие караваны распались на несколько конвоев. Враг рассредоточил свои корабли, чтобы снизить эффективность ударов нашей авиации.

В полдень начальник политотдела дивизии полковник Семен Семенович Бессонов собрал на аэродроме весь личный состав двух полков. Зачитал обращение Военного совета Черноморского флота в связи с освобождением Севастополя.

— Товарищи гвардейцы! Остались считанные дни, и остатки вражеской группировки будут окончательно разгромлены и сброшены в море. Бейте беспощадно гитлеровское зверье, не давайте ему безнаказанно улизнуть из Крыма! Отомстим за разрушенный Севастополь! Смерть фашистским оккупантам!

Начался митинг. На платформу грузовой машины поднимались летчики, техники, авиаторы всех специальностей. Они заверяли командование, своих боевых друзей, что приложат все силы к тому, чтобы помочь войскам и флоту добить врага, не дать ему спастись морем.

Выступления перебил офицер штаба:

— Эскадрилью капитана Либермана — к командиру полка!

Через двадцать минут девять бомбардировщиков вылетели на очередной удар.

В ста километрах южнее Севастополя группа настигла транспорт и быстроходную десантную баржу. Ведущий штурмовиков лейтенант Фиряев вывел свою тройку вперед и, круто развернувшись, перевел машину в пикирование. Навстречу смельчакам потянулись пулеметные трассы, красные шнуры "эрликонов". Минута, другая, и палуба транспорта усеялась серыми кустами дыма от разрывов малокалиберных бомб...

Штурманом у Фиряева был мой старый боевой товарищ Володя Ерастов.

— Во, заметались! — рассказывал он взахлеб. — Представляешь? Заранее кидались в море, когда пошли в атаку топмачтовики! Уже наслышались, гады, о нашей работе...

Двумя заходами штурмовиков зенитки, стоявшие на открытых платформах, были надежно подавлены. Это позволило топмачтовикам отбомбиться особенно "ювелирно", как выразился Володя. Пять прямых попаданий в борт и кормовую часть транспорта — таков был результат. Затем два экипажа атаковали баржу. Взрывы бомб оторвали у нее часть кормы.

Специально выделенный самолет сфотографировал оба тонущих судна.

После обеда от нашего полка приготовились к вылету две группы бомбардировщиков. Первую пятерку повел комэск Чупров, ведомыми летели майор Дарьин и молодые летчики Александр Вальцев, Петр Курушин и Василий Аниканов. Группу прикрывала шестерка истребителей. Поражение кораблей бомбами с горизонтального полета — задача весьма трудная, эффективность этого способа невелика. Но пришлось прибегнуть к нему из-за малых размеров целей.

Опытный штурман Федор Аглотков быстро вывел группу на цель, хотя видимость и затруднялась клубящимися внизу рваными облаками. Вражеский конвой состоял из пятнадцати единиц: самоходная баржа, восемь быстроходных десантных барж, шесть катеров. С воздуха корабли прикрывались четырьмя Ме-110.

Решили бомбить с ходу. Корабельные зенитки открыли яростный огонь. Трассы "эрликонов" сплелись в сплошной огненный ливень.

Группа немедленно легла на боевой курс. В считанные секунды все пять самолетов освободились от груза. Шестьдесят "соток" устремились вниз. Корабли в панике бросились врассыпную. Поздно! Бомбы, рвались рядом с бортами, заливая палубы фонтанами воды, разя гитлеровцев осколками...

"Мессеры" запоздали, пошли в атаку, когда уже сыпались бомбы. Облегченные "илы", сомкнувшись, организовали дружный пулеметный огонь. Подоспели истребители прикрытия, неожиданно обрушились на противника со стороны солнца. Ведущий одной из пар длинной очередью хлестнул по головному "мессеру". Огненные строчки прошили крылья с черными крестами. В небе раскрылись два парашюта, "мессершмитт", беспорядочно кувыркаясь, врезался в воду...

Все бомбардировщики вернулись на аэродром. Молодые экипажи получили достойное боевое крещение. Хотя прямых попаданий в корабли и не наблюдалось, бомбардировку с горизонтального полета можно было считать успешной.

Вторую пятерку поручено было вести комэску-два майору Федорову. В ее числе был и наш экипаж.

Пока техники готовили самолеты, подвешивали под каждый из них по тринадцать "соток", штурман эскадрильи Василий Григорьевич Галухин, расстелив карту на ящике для инструмента, обдумывал маршрут к конвою, обнаруженному самолетами-разведчиками. Вокруг склонились Прилуцкий, Меркурьев, Галкин, Жеребиленко. Ясно, что бомбардировщики будут встречены интенсивным огнем. Штурманам надо выбрать такое направление захода и такую высоту бомбометания, чтобы появиться по возможности неожиданно и ударить без промаха.

На войне легких вылетов не бывает. Каждый требует максимального умственного и физического напряжения, каждый таит в себе неожиданности. Предусмотреть их, чаранее разработать возможные варианты ответных действий — на это направлены сейчас коллективные усилия всех штурманов.

В тринадцать сорок бомбардировщики поднимаются в воздух. Справа от Федорова идет наша машина, за ней- Тарасова. Слева — Трофимов, Лисицын. В районе Евпатории к группе пристраиваются четыре истребителя.

Под нами море. Курс — на юг. По всему судя, вражеский конвой избрал нестандартный путь: сначала в направлении Турции и лишь потом к румынскому берегу.

Спустя час Галухин безошибочно вывел группу на конвой. Транспорт водоизмещением около шести тысяч тонн, быстроходная десантная баржа, три сторожевых катера.

Курс на большой транспорт. Стрелка высотомера скользит вниз. Штурман приник к наглазнику прицела.

— Горизонт, режим есть! — докладываю Прилуцкому, выровняв машину.

По его позе вижу: поймал. Корабли идут по прямой, почти параллельно курсовой черте перекрестия.

— Вправо пять градусов!

— Есть!

Вспышки на кораблях — зенитки. Опоздали. Если и мы... если... Ну, штурман!

Из люков ведущей машины, как в замедленной съемке, вывернулись первые бомбы.

— Сброс! — в ту же секунду докладывает Николай. Маневр. Бомбы отстают, остаются справа. Плавно уменьшая угол визирования, Прилуцкий удерживает их в объективе прицела. Разрывы в двух метрах по правому борту транспорта. Прямое попадание в баржу...

— Ай да Галухин! — восторгается Николай.

Повторный заход для фотографирования результата. Зенитчики с катеров пробуют отыграться. Мы идем на повышенной скорости, трассы остаются позади.

Прошли над транспортом. Он без хода, с креном на правый борт. На воде большое масляное пятно...

— Разворотили! Уже не заткнуть. Во, вовсе ложится на бок!

— А баржа уже тама! — дополняет Должиков.

Вспомнились слова Василия Галухина — услышал, проходя как-то мимо лужайки, где он проводил занятие с молодыми штурманами: "При бомбометании главная помеха — ветер. Говорят, не будь ветра, и штурману делать было бы нечего".

Сам он учился на каждом полете. Какая бы ни сложилась воздушная обстановка после сброса, всегда находил возможность записать все данные, результат. На земле вносил в таблицу, которую вел аккуратнейшим образом: угол прицеливания, сноса, путевая скорость, скорость и направление ветра... Думал, высчитывал поправки, запоминал. Потому и бомбы ему подчинялись лучше, чем многим другим штурманам.

До дому оставалось не более получаса. Группа шла, строго соблюдая строй.

— Что примолк, штурман?

— Черт его знает, морозит что-то, — не сразу откликается Николай.

Вспоминаю, что в сорок втором он болел тропической лихорадкой.

— Ничего, скоро будем в столовой! Сто пятьдесят с перцем, и снимет все как рукой!

— Да? Ну тогда уж для верности двести.

На стоянке нас встретили Буркин и Шевченко.

— Только что получили данные от самолета-разведчика, — сообщил, собрав экипажи, командир полка. — Ваш транспорт затонул! От лица службы объявляю всем благодарность!

Вместо уставного ответа над полем раздалось дружное "ура".

Тогда мы еще не знали, что это был транспорт "Тейя". Вместе с ним пошло ко дну три с половиной тысячи гитлеровских солдат и офицеров.

Тут же была поставлена задача нашему экипажу — с наступлением темноты вылететь на "свободную охоту" с торпедой в район Констанцы. Штурманом вместо заболевшего Николая был назначен лейтенант Касаткин.

Несмотря на приближающийся вечер, аэродром продолжал напряженно работать. На стоянку зарулили два торпедоносца, их водили на удар Александр Жестков и Иван Дурновцев.

Штурман Локтюхин был недоволен полетом. Возбужденно доказывал своему командиру:

— Нужно было пройти весь маршрут!

— Говорю же тебе, истребители... — оборонялся Жестков.

— Ну и шут с ними!

— Ишь ты, храбрец! Что бы мы сделали парой против хоть пары же "мессеров"...

Оказалось, что из-за недостаточного запаса горючего у истребителей прикрытия им пришлось сократить маршрут. На пройденном отрезке транспорта не обнаружили, ведущий пары Жестков принял решение идти к Севастополю. Там тоже ждала неудача. У причала 35-й батареи под погрузкой стояли небольшой транспорт, четыре быстроходные десантные баржи и пять сторожевых катеров. Но с берега и с кораблей их встретили таким адским огнем, что попытка прорваться сулила верную и бесполезную гибель. Штурманы Иван Локтюхин и Михаил Беспалов сбросили торпеды с шестисот метров. Опытные летчики с трудом вышли из-под огня. Взрывов торпед не наблюдали...

Семнадцать часов, на старт выруливают А-20. Их поведет в бой капитан Николай Иванович Тарасов. Штурманом у него лейтенант Валентин Григорьевич Рог. Организованно и быстро семерка взмывает в воздух, собравшись, ложится на курс.

О результате узнаем спустя два с половиной часа.

Конвой они обнаружили в ходу. Восемь быстроходных десантных барж, пять сторожевых катеров.

Тарасов подал штурмовикам команду "Атака", Фиряев передал ведомому:

— Атакуем головную с двух бортов, я захожу с правого. Бомбы бросать с пикирования.

Психологический расчет: сконцентрировав удар на одном корабле, вызвать панику на остальных — мол, настанет и их очередь.

Сто двадцать небольших бомб накрыли всю палубу, тесно заполненную гитлеровцами.

Второй заход — вдоль всего конвоя. Метким пулеметным огнем с бреющего полета ранили штурмовики живую силу. С головной баржи уцелевшие гитлеровцы в панике бросались в воду...

Очередь за топмачтовиками.

Грозна, впечатляюща их атака! Четверка бомбардировщиков, снизившись до двадцати метров, фронтом устремилась на вторую баржу. Со всех кораблей потянулись к ним огненные пунктиры, на воде впереди взмыли всплески разрывов. Боевой курс, выбора нет...

Бомбы, сброшенные с двухсот пятидесяти метров, дважды чиркнув по воде, ударили в цель. Самолеты, обогнав их, вихрем пронеслись над конвоем...

Противозенитный маневр, выход из-под огня. Результат? Блестящий! Две бомбы, пробив борт баржи, разорвались в трюме. Судно затонуло...

День клонился к закату. К вылету на задание по данным воздушной разведки готовились экипажи комэсков Чупрова и Дарьнна и командира звена Киценко. Ведущий — капитан Чупров. По всему чувствовалось: его штурман Федор Аглотков недоволен двумя предыдущими вылетами. Молча закончив прокладку курса, он с подчеркнутой аккуратностью складывал гармошкой, казалось, бесконечную полосу карты.

— Не на полюс готовишься, Федор Николаевич? — попробовал развеселить его Чупров.

— Как знать, как знать, — угрюмовато отпарировал штурман. — Красиво, говорят, летишь, да где сядешь...

Сколько раз они вместе глядели в глаза смерти, сколько огневых завес, атак вражеских истребителей встретили не дрогнув, помня лишь об одном: задание должно быть выполнено. Остальное... Как повезет.

Взлетели и в самом деле красиво. Три аса, три ветерана — на новых машинах, недавно полученных с завода. Мощные моторы стремительно пронесли отблескивающие на солнце самолеты по зеленому ковру аэродрома, тройка почти одновременно оторвалась от земли, с ходу построилась, легла на заданный курс...

У выхода в море к ней пристроилась шестерка истребителей прикрытия.

Вечер был ясным, погожим. На море полный штиль.

Первым увидел конвой Чупров. Два транспорта, восемь быстроходных десантных барж, четыре сторожевых корабля. Бомбардировщики в четком боевом строю нацелились на транспорты — осев под тяжестью грузов, те медленно двигались в центре конвоя, опоясанные двойным кольцом хорошо вооруженных кораблей.

Преодолели заградительную стену из разрывов снарядов и трасс автоматических пушек "эрликон". Легли на боевой курс. Вокруг самолетов бушевали сталь и свинец- по ним били из всех видов оружия...

Чупров не дрогнул. Не дрогнули и ведомые. Прямое попадание в быстроходную десантную баржу — крен, затопление. Прямое попадание в корму транспорта водоизмещением две с половиной тысячи тонн — пожар, потеря хода...

Штурман эскадрильи Аглотков мог быть доволен. Очередной боевой день закончен успешно.

За ужином в столовой встретились с Володей Ерастовым. Вид у него был неважный.

— Ну и ну! Трижды побывал в преисподней. Бьют, гады, точно взбесились!

Да, три штурмовки в день... Посидели, поговорили.

Это была последняя наша встреча. На следующий день Владимир Ерастов погиб смертью героя.

Мой вылет назначен на двадцать один. Штурман Александр Касаткин, с которым мне предстоит охотиться ночью с торпедой, в этом деле пока дебютант.

Присутствуя при приеме им самолета, осторожно делюсь "секретами": как пользоваться освещением в кабине, какие маневры могут помочь наблюдению за морем, прицеливанию, уславливаюсь о подаче команд на довороты при нахождении на боевом курсе.

И вот мы в воздухе.

Охота в этот раз не совсем "свободная": ориентировочно нас нацелили на конвой, который по расчетам к полуночи должен быть южнее Констанцы, где-то возле Мангалии.

Над морем дымка, просмотр водной поверхности затруднен. Посоветовавшись, решаем напрямик выйти в предполагаемый район нахождения цели и лишь там приступить к поиску.

Касаткин ведет себя уверенно, по всему видно — хозяин своего дела. В наушниках тишина. Должиков и Жуковец внимательно следят за воздухом: тьма с горизонтом еще не сомкнулась.

Выйдя к берегу, опознаем Мангалию. Кораблей нет. Проходим на юг — и там пусто. Обратный курс строим иначе. "Пилой" вдоль береговой черты, делая галсы-зигзаги: пять-восемь километров в море, затем, под углом, обратно. На одном из таких зубцов неожиданно оказываемся над конвоем. Настолько неожиданно, что его зенитки не успевают открыть огонь.

Резкий отворот в море — запоздалые трассы проносятся в стороне...

Ордер конвоя не разглядели. Вовсе потеряли его во тьме. Повторяем заход с юга, на том же удалении от берега. Вот он! В середине транспорт, со стороны моря прикрытие — до шести кораблей.

Луна только в четверти, светит слабо. Для выхода в атаку нужен ориентир на берегу. Заходим еще раз. Выходим на расстояние видимости транспорта, выдерживая нужную высоту. Уточнив курсовой угол, сбрасываем торпеду с дистанции строго четырехсот метров. Перескочив через конвой и отвернув влево, наблюдаем взрыв, озаривший транспорт. Зенитки опять прозевали, открыли огонь "в белый свет", когда мы уже вышли из атаки...

— Всем наблюдать! — передаю, уворачиваясь от огня. Приказ, конечно, излишний.

— Идет на дно, командир!

— Ага, ясно видно! Гаснет, как головешка в ведре... Жуковец на сравнения мастер.

— Поздравляю, штурман! Должиков, передать: потоплен транспорт!

— Ура-а-а...

— "Ура" не передавать.

Приземлились в два часа ночи. Встретил опять Иван Григорьевич.

— Ну, молодцы! Вас особо поздравляю. Касаткин! Теперь вы классный штурман, все виды боевой работы можете выполнять. Завтра выпустим боевой листок, расскажем всему полку...

Закончился еще один день. Для авиации Черноморского флота он был особенно результативным. За 10 мая ею было потоплено двадцать пять плавединиц с вражескими войсками, в том числе два крупных транспорта — "Тейя" и "Тотила".