глава хх ОБ УМЕ, РАССМАТРИВАЕМОМ ПО ОТНОШЕНИЮ К РАЗЛИЧНЫМ СТРАНАМ

Сказанное мной о различных веках я применяю и к различным странам и доказываю, что уважение или презрение, питаемые различными народами к одним и тем же видам ума, всегда являются результатом их различной формы правления и, следовательно, следствием того, что их интересы не одинаковы.

Почему республиканцы так ценят красноречие? Потому что при этой форме правления красноречие открывает путь к карьере и богатству. А любовь и уважение, питаемые людьми к богатству и положению в обществе, должны непременно отражаться на способах их достижения. Вот почему в республиках почитают не только красноречие, но и все науки, которые способствуют образо-

==288

Напротив, в деспотических государствах красноречие не в почете, потому что оно не ведет к богатству; ведь в этих государствах оно не нужно, так как незачем стараться убедить, когда можно приказать.

Почему лакедемоняне проявили столько презрения к уму, направленному на усовершенствование предметов роскоши? Потому что бедная маленькая республика, которая могла противопоставить страшному могуществу персов только собственные добродетели и мужество, должна была презирать все способные ослабить мужество искусства, которые, может быть, стали бы боготворить — и совершенно основательно — в Тире и Сидоне.

Почему в Англии меньше ценят военное искусство, чем в свое время его почитали в Риме и Греции? Потому что англичане, ближе подходящие к карфагенянам, чем к римлянам, по своей форме правления и географическому положению, менее нуждаются в великих полководцах, чем в искусных негоциантах; потому что торговый дух, необходимо ведущий за собой любовь к роскоши и изнеженности, должен с каждым днем увеличивать в их глазах цену денег и промышленности, должен с каждым днем уменьшать их уважение к военному искусству и даже к храбрости — добродетели, которая в свободном народе долго поддерживает национальную гордость, но которая уменьшается с течением времени и является, может быть, отдаленной причиной падения и порабощения этого народа. Напротив, если до сих пор в Англии знаменитые писатели — как то доказывает пример таких авторов, как Локк и Аддисон ¹⁺, — были более уважаемы, чем во всех других государствах, то потому, что в государстве, где каждый подданный участвует в управлении общими делами, где каждый умный человек может просвещать народ относительно его интересов, такого рода заслуги необходимо должны высоко цениться. Именно поэтому мы встречаем в Лондоне так много образованных людей, которых во Франции труднее встретить, а не потому, как полагали, что климат Англии более благоприятствует развитию ума, чем наш; наш список людей, отличившихся в военном деле, в политике, в науках и в искусствах, может быть, длиннее, чем их. Если английские дворяне более образованны, чем наши, то потому, что они

10 Гельвеций, т. 1                           

==289

вынуждены к этому; потому что взамен тех преимуществ, которые дает нам наша форма правления, они превосходят нас в образовании, и это превосходство они сохраняют до тех пор, пока роскошь не испортит окончательно принципа их правления, не согнет их незаметно под ярмо рабства и не научит их ставить богатство выше таланта. Пока же в Лондоне стремление получить образование считается заслугой, а в Париже над ним смеются. Этот факт достаточно оправдывает ответ одного иностранца на вопрос регента, герцога Орлеанского, о характере и складе ума различных европейских народов: «Единственный способ ответить на вопрос вашего королевского высочества, — сказал иностранец, — это привести вопросы, задаваемые обыкновенно у различных народов о человеке, появляющемся в свете. В Испании спрашивают: принадлежит ли он к высшему классу дворян?

В Германии: имеет ли он праве войти в состав причта?

Во Франции: хорошо ли он принят при дворе? В Голландии: сколько у него денег? В Англии: что это за человек?»

Тот самый общественный интерес, который в республиканских государствах и в государствах со смешанной формой правления служит критерием при распределении уважения, является единственным критерием его и в государствах деспотических. Если в этих государствах не ценят ум, если в Испании и Константинополе евнух, придворный паж и паша пользуются большим вниманием, чем выдающийся человек, то потому, что в этих странах нет никакой выгоды уважать великих людей. Это не значит, что великие люди не были там полезны и желательны, но так как никому из названых людей, которые все вместе образуют общество, невыгодно стать таковым, то понятно, что каждый из них будет питать мало уважения к тому, чем он сам не желал бы быть.

Кто в этих государствах мог бы предложить частному лицу подвергнуть себя трудностям учения и созерцания для усовершенствования своих талантов? Великие таланты всегда кажутся подозрительными неправедным правительствам, и они не дают здесь их обладателю ни положения, ни богатства. А между тем богатство и положение суть единственные доступные людскому глазу блага, единственные, которых почитают истинными благами и

==290

которых все желают. Напрасно было бы говорить, что они иногда надоедают своим обладателям.

Их можно, пожалуй, сравнить с декорациями, которые иногда неприятны актеру, но которые всегда покажутся удивительными с той точки зрения, с которой созерцает их зритель. Для достижения их люди предпринимают наибольшие усилия. Поэтому знаменитые люди бывают только в тех странах, где почести и богатства являются наградой за большие таланты; напротив, по той же причине деспотические государства всегда бедны великими людьми. Замечу еще, что деньги теперь так поднялись в глазах всех народов, что даже в очень мудрых и просвещенных государствах обладание ими считается почти всегда высшей заслугой. Сколько богатых людей, возгордившихся вследствие расточаемых им похвал, считают себя выше ' талантливых людей, с ложно скромным видом радуются тому, что полезное предпочли приятному и что за недостатком ума, как они выражаются, накопили здравый смысл, придавая этому слову значение истинного, подлинного и превосходного ума. Философов эти люди должны всегда считать фантастами, их сочинения действительно легкомысленными, хотя и облеченными в серьезную форму произведениями, а невежество признавать достоинством.

Богатство и положение слишком для всех привлекательны для того, чтобы талантливых людей стали уважать там, где стремление к заслугам исключительно сводится к стремлению к успехам. А чтобы достигнуть последних, умный человек принужден повсюду терять в приемной покровителя время, которое ему необходимо, если он желает выдвинуться в какой-нибудь области, для упорных и непрерывных занятий. Чтобы заслужить милость вельмож, он должен пойти на лесть и унижения. Если он родился в Турции, ему приходится испытывать презрение от какого-нибудь муфтия или султанши, во Франции — снисходительную благосклонность знатного человека ² или высокопоставленного лица, которые презирают его за ум, слишком отличный от их ума, и считают его человеком бесполезным для государства, неспособным к серьезным делам и, самое большее, милым ребенком, занимающимся остроумными пустяками. К тому же высокопоставленный человек, завидуя втайне репутации достойных уважения людей³ и боясь их критики, при-

==291

 

нимает их не столько из любви к ним, сколько из чванства исключительно чтобы показать, что в его доме есть все. 'Но можно ли предположить, чтобы человек, одушевляемый любовью к славе, способной оторвать его от приятных удовольствий, мог до такой степени унизиться? Тот, кто родился для того, чтобы прославить свой век, всегда будет настороже с вельможами; во всяком случае он будет близок только с теми из них, ум и характер коих созданы для уважения талантов, кто, скучая в большинстве обществ, ищет и находит в них умных людей, испытывая при этом такое же удовольствие, как два француза, встретившиеся в Китае и с первого взгляда сделавшиеся друзьями.

Таким образом, характер, необходимый для формирования знаменитого человека, является причиной того, что он возбуждает ненависть или по меньшей мере равнодушие в знатных и высокопоставленных людях, особенно у восточных народов, отупевших благодаря своей форме правления и религии, коснеющих в постыдном невежестве и занимающих, если смею так выразиться, середину между человеком и животным.

Доказав, что недостаток уважения к заслугам на Востоке основан на том, что эти народы не заинтересованы в уважении талантов, я, чтобы лучше выяснить значение этого интереса, применю этот принцип к более знакомым нам вещам. Рассмотрим, например, почему наше общество, интересы которого развились в зависимости от нашей формы правления, так не любит научных рассуждений, почему они нам кажутся скучными; мы увидим, что научные рассуждения невыносимы и утомительны, что наши граждане благодаря нашей форме правления меньше нуждаются в поучении, чем в развлечении, и вообще стремятся только к такому виду ума, который делает их приятными за ужином, что поэтому они должны мало уважать ум, способный к рассуждению, и должны все более или менее походить на того придворного, которому больше надоели, чем привели в замешательство, аргументы одного умного человека, доказывавшего свое мнение, и который горячо воскликнул: «О, милостивый государь, я не желаю, чтобы мне доказывали!»

Все должно уступать у нас требованиям лепи. Если в разговоре мы употребляем несвязные и гиперболические выражения; если преувеличение считается в нашем

==292

==293

Сказанного мной, я полагаю, достаточно, чтобы в то же время раскрыть причину нашей любви к рассказам и романам, нашего искусства в этом жанре, нашего превосходства в фривольном искусстве говорить пустяки, довольно, однако, трудном, и, наконец, предпочтения, оказываемого нами забавному уму перед всяким другим, — предпочтения, приучающего нас смотреть на умного человека как на забаву и унижать его, ставя его на одну доску с фигляром, предпочтения,. делающего нас галантным, самым любезным, но и самым легкомысленным народом в Европе.

При наших нравах мы и должны быть таковыми. Путь к честолюбию закрыт для большинства наших граждан благодаря нашей форме правления; им остается только путь наслаждений. Среди наслаждений самое живое есть любовь; чтобы добиться ее, надо уметь быть приятным женщинам; следовательно, как только является потребность любить, в нашей душе должно загораться желание нравиться. К сожалению, влюбленные подобны крылатым насекомым, принимающим цвет растения, на котором они сидят; только заимствовав сходство от предмета своей любви, влюбленному удается понравиться ему. Но так как женщины благодаря даваемому им образованию приобретают больше легкомыслия и очаровательности, чем силы и правильности мысли, то и наш ум, сообразуясь с их умом, должен обладать теми же недостатками.

Есть только два способа предохранить себя от этого. Первый — улучшить образование женщин, возвысить их душу, расширить их ум. Несомненно, что если иметь наставником любовь, то его можно поднять до самых высоких вещей, и что рука красоты может посеять в нашей душе семена ума и добродетели. Второй способ (и не его я, конечно, посоветую) — это освободить женщин от остатков стыдливости, принесение в жертву которой дает им право требовать от любовника постоянного поклонения и обожания. Тогда благосклонность женщин станет более обычной и покажется менее ценной; тогда мужчины станут более независимыми и умными и будут проводить с женщинами только часы, предназначенные для любовных наслаждений, и, следовательно, смогут расширить и укрепить свой ум научными занятиями и раэ-

==294

Все сказанное мной доказывает, что удивительное разнообразие характеров, талантов и вкусов народов следует приписать разнообразию форм правления и, следовательно, разнообразию интересов народов. Если иногда замечаются моменты сближения в общем уважении к чему-нибудь, если, например, военное искусство почитается всеми народами как самое главное, то потому, что великий полководец является почти во всех странах самым полезным человеком, по крайней мере до тех пор, пока не будет установлен всемирный и вечный мир. Когда этот мир будет установлен, тогда, несомненно, людей, прославившихся в науках, законах, литературе и искусствах, будут предпочитать самому великому полководцу в мире; отсюда я заключаю, что общий интерес является единственным критерием уважения у всех народов.

В дальнейшем я докажу, что этой же причине следует приписать взаимное презрение народов, справедливое или нет, к чужим нравам, обычаям и характерам.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ XX "

' Даже самые посредственные среди богачей, обольщенные собственным тщеславием и расточаемыми им похвалами, считают себя выше по крайней мере тех, кто не стоит выше всех на своем поприще. Они не понимают, что о людях, посвятивших себя умственным занятиям, можно сказать то же, что о бегунах. Этот человек, говорят они между собой, не умеет бегать. Однако ни слабосильный, ни обыкновенный человек не догонят его на бегу.

Если не говорят об умственной посредственности большинства этих людей, гордящихся своим богатством, то потому, что не приходит даже на ум называть их. Если же о людях молчат, то это плохой знак; это значит, что не приходится мстить им за их превосходство. О тех, кто не заслуживает похвалы, говорят мало худого.

² Они иногда подражают добрым людям; но сквозь их доброту, как сквозь дыры плаща Диогена, просвечивает тщеславие.

³ «Когда я вступил в свет, — сказал однажды Монтескье, — меня представили как умного человека, и я был довольно благосклонно принят высокопоставленными людьми; но когда благодаря успеху моих «Персидских писем» я, пожалуй, доказал, что обладаю умом, и когда я заслужил некоторое уважение общества, уважение людей высокопоставленных остыло, и я испытал много неприятностей. Знайте, — прибавил он, — что оскорбленные в душе тем, что другой пользуется репутацией знаменитого человека, они из мести унижают его и что надо самому заслужить большие похвалы, для того чтобы терпеливо переносить похвалы другому».

==295

О народах можно сказать то же, что и о частных лицах: подобно тому как каждый из нас считает себя непогрешимым, всякое противоречие рассматривает как оскорбление и в другом уважает только собственный ум и восхищается им, так и каждый народ уважает в других только идеи, сходные с его собственными; всякое противное мнение является источником презрения.

Бросим беглый взгляд на то, что происходит в мире. Если англичане считают нас легкомысленными людьми, а мы их черствыми, то араб, убежденный в непогрешимости своего калифа, смеется над глупым легковерием татарина, считающего своего ламу бессмертным. В Африке негр, поклоняющийся какому-нибудь корню, ножке краба, рогу какого-нибудь животного и видящий в земле громадное собрание божеств, смеется над тем, что у нас мало богов, тогда как непросвещенный мусульманин упрекает нас в том, что у нас три бога. Со своей стороны, жители горы Бата, убежденные в том, что каждый человек, съевший перед смертью жареную кукушку, становится святым, смеются над индусами: не смешно ли, говорят они, подводить к постели больного корову и воображать, что если эта корова, когда ее дернут за хвост, выпустит мочу и несколько капель ее попадут на умирающего, то этот умирающий делается святым? Что может быть нелепее требования брамина от новообращенных, чтобы в продолжение шести месяцев они питались одним коровьим навозом! ¹

Вот на какого рода различии в нравах и обычаях и основывается взаимное презрение народов. По этой же причине ² жители Антиохии презирали императора Юлиана за простоту нравов и воздержанность, которые вызывали у галлов восхищение им. Различие в религии и, следовательно, во взглядах заставило в то же самое время христиан, более фанатичных, чем справедливых, запятнать самой гнусной клеветой память этого государя, который заслужил быть поставленным наряду с величайшими императорами, так как он уменьшил налоги, восстановил военную дисциплину и оживил умиравшую доблесть римлян ³.

==296

Куда ни посмотрим, всюду мы встретим эти несправедливые оценки. Каждый народ убежден, что он один обладает мудростью, а все остальные глупы, и походит на того жителя Марианских островов⁴, который был убежден, что во всем мире существует только один язык — его, и отсюда заключал, что остальные люди не умеют говорить.

Если бы с неба сошел мудрец, который в своих поступках руководствовался бы только светом разума, то этот мудрец был бы сочтен сумасшедшим. В глазах других людей, говорит Сократ, он был бы подобен врачу, которого пирожники обвинили бы перед судом детей в том, что он запретил есть пирожные и тартинки, и который, наверное, был бы признан этим судом виновным. Тщетно стал бы он приводить самые веские доказательства своей правоты; все народы отнеслись бы к нему, как, по словам индусских баснописцев, отнеслись люди из страны горбатых к молодому, красивому и стройному богу, вошедшему в их столицу; они окружили его; пораженные его странной внешностью, они стали осыпать его насмешками; его, вероятно, подвергли бы дальнейшим оскорблениям, если бы один из жителей, видавший, вероятно, иных людей, кроме горбатых, и желавший спасти его от этой опасности, не воскликнул: «Но, друзья, что вы хотите делать? Не будем обижать этого несчастного урода, небо одарило нас всех красотой, оно украсило наши спины горой мяса; будем благодарны за это бессмертным и пойдем в храм возблагодарить за это богов». В этой басне представлена история человеческого тщеславия. Все народы восхищаются своими недостатками и презирают противоположные достоинства; чтобы иметь успех в каком-нибудь государстве, надо носить на спине горб того народа, среди которого находишься.

Во всяком государстве мало защитников правоты соседних народов, мало людей, признающих в себе смешные стороны, в которых они обвиняют иностранцев, и берущих пример с того татарина, который сумел по этому поводу уличить в несправедливости самого ламу.

Этот татарин объехал Север, посетил страну лапландцев и даже купил у их колдунов ветер⁵. Вернувшись к себе, он стал рассказывать о своих похождениях; их пожелал выслушать сам великий лама, который помирал со смеху, слушая его рассказ. «На какое безумие, — сказал он, —

==297

Мало людей следуют этому примеру и указывают своему народу, что он делает себя смешным в глазах разума, когда смеется над собственной глупостью под чужим именем, но еще меньше существует народов, способных воспользоваться подобными указаниями. Все они так свя-

==298

Напротив, в Азии персы, забрызганные кровью ⁸ змей, принесенных в жертву богу добра, бегают в храмы магов похвастать этим актом благочестия; можно ли думать, что если бы кто-нибудь остановил их, чтобы доказать им, как смешно их поведение, то он был бы ими хорошо принят? Чем нелепее какой-нибудь взгляд, тем доблестнее и опаснее доказывать его нелепость.

Поэтому Фонтенель всегда говорил, что, если бы все истины были зажаты в его руке, он поостерегся бы -разжать ее, чтобы показать их людям. Действительно, если открытие одной истины привело Галилея в тюрьмы инквизиции, то к каким пыткам присудили бы того, кто открыл бы их все? ⁹

Среди разумных читателей, смеющихся в эту минуту над человеческой глупостью и возмущающихся тем, как поступили с Галплеем, может быть, нет ни одного, который не потребовал бы его казни, если бы жил в его время.

==299

Чтобы научиться сомневаться в своих взглядах, достаточно исследовать силу своего ума, рассмотреть список человеческих заблуждений, вспомнить, что только через шестьсот лет после основания университетов из них вышел, наконец, необыкновенный человек¹⁰, которого его современники преследовали, а затем поместили в ряд полубогов за то, что он учил людей считать истинными только те принципы, о которых они имеют ясные идеи, — истина, все значение которой понимают немногие: для большинства людей принципы не содержат никаких выводов.

Каково бы ни было тщеславие людей, несомненно, что если бы они чаще вспоминали об этих фактах; если бы они чаще повторяли слова Фонтенеля: «Никто не избегает заблуждений, неужели я один непогрешим? Может быть, я ошибаюсь именно в тех вещах, в которых я упорствую с наибольшим фанатизмом?»; если бы они постоянно помнили эту истину, то они были бы более настроены против своего тщеславия, более внимательны к возражениям своих противников, более доступны истине; они были бы более кроткими, более терпимыми и, несомненно, были бы не такого высокого мнения о своей мудрости. Сократ часто повторял: «Я знаю, что я ничего не знаю». В наше время знают всё, кроме того, что знал Сократ. Люди так часто не замечают своих заблуждений, потому что они невежественны, и вообще самая неизлечимая их глупость состоит в том, что они считают себя умными. Это заблуждение, свойственное всем народам и являющееся отчасти следствием их тщеславия, заставляет их не только презирать нравы и обычаи, отличные от их, но и рассматривать как дар природы превосходство, которое некоторые из них имеют над другими, а между тем этим превосходством они обязаны только политическому строю своего государства.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ XXI

' «Theatre de 1'Idolatrie», par Abraham Roger. Корова, как сообщает Винцент Леблан '*, считается в Калькутте священной и святой. Нет вообще существа, которое пользовалось

 

К оглавлению

==300

бы репутацией больший святости; обычай есть короший иавой, по-видимому, письма древний.

00.htm - glava19