ГЛАВА XIV ОБ ИСКЛЮЧАЮЩИХ ДРУГ ДРУГА КАЧЕСТВАХ УМА И ДУШИ

В предыдущих главах моя задача заключалась в том, чтобы дать точные представления о различных названиях ума. В этой главе я хочу рассмотреть, существуют ли та-

==568

Мне скажут, что деятельность человеческого ума должна быть одинакова во всех искусствах и во всех науках; все умственные операции сводятся к познанию сходств и различий между различными предметами. Лишь благодаря наблюдению поднимаемся мы в каждой области до новых и общих идей, свидетельствующих о нашем превосходстве. Таким образом, всякий великий физик или химик мог бы сделаться великим математиком, великим астрономом, великим политиком и вообще первенствовать во всех науках. Установив этот факт, мы должны заключить, что лишь краткость человеческой жизни принуждает выдающиеся умы ограничивать себя, замыкаться в какой-либо одной отрасли знания.

Однако следует признать, что существуют таланты и качества, исключающие собой другие таланты. Некоторые люди бывают охвачены страстью к славе и невосприимчивы ни к каким другим страстям: они могут выдвинуться в физике, в юриспруденции, в математике — словом, во всех тех науках, которые требуют сравнения идей между собой. Всякая другая страсть могла бы лишь отвлечь их или ввергнуть в заблуждение. Другие люди, охваченные не только страстью к славе, но еще и множеством других страстей, могут завоевать себе имя во всех тех областях, в которых, чтобы иметь успех, необходимо уметь взволновать.

Таков, например, драматический жанр. Чтобы изображать страсти, нужно, как я уже сказал, живо чувствовать их. Нам незнаком язык страстей, не испытанных нами, и чувства, которые они вызывают в нас. Поэтому незнание

==569

Словом, можно различать два разных рода наук и искусств, из которых первый предполагает душу, свободную от всяких страстей, исключая страсть к славе; второй род, напротив, предполагает душу, подверженную множеству страстей. Следовательно, существуют таланты, исключающие друг друга. Незнание этой истины есть источник множества заблуждений. Вследствие этого мы ищем в людях противоположных качеств и требуем от них невозможного: мы хотим, чтобы брошенный вверх камень повис в воздухе и не подчинялся закону тяготения.

 

К оглавлению

==570

Если какой-нибудь человек, например, такой, как Фонтенель, без горечи созерцает людскую злобу и смотрит на нее как на необходимое следствие всеобщей связи вещей, если он выступает против преступления без ненависти к преступнику, то люди будут хвалить его умеренность, но в то же время обвинять его за недостаточно горячее отношение к дружбе. Они не понимают, что именно это отсутствие страстей, которому он обязан умеренностью, вызывающей похвалы ему, неизбежно должно делать его менее чувствительным к радостям дружбы.

Требование от людей противоположных качеств весьма обычно. Это желание возбуждается в нас слепой жаждой счастья: мы хотим быть всегда счастливыми и хотим поэтому, чтобы одни и те же предметы в каждую данную минуту являлись в наиболее приятном для нас виде. Мы видим различные совершенства, рассеянные в различных предметах, и вот мы хотим их соединить в одном и изведать одновременно тысячу наслаждений. Для этого мы желаем, чтобы один и тот же плод имел блеск бриллианта, аромат розы, сочность персика и свежесть граната. Словом, слепая любовь к счастью, являющаяся источником множества смешных желаний, заставляет нас требовать от людей качеств совершенно несовместимых. Чтобы уничтожить этот зародыш всех несправедливостей, необходимо подробное рассмотрение этого вопроса. Указав — в соответствии с поставленной мной себе целью — на то, какие качества несоединимы в одном человеке и какие соединяются в одном человеке слишком редко, чтобы дать нам право искать их в нем, можно сделать людей одновременно и более просвещенными, и более снисходительными.

Представим себе отца, желающего, чтобы его сын соединял с очень большими талантами очень благоразумное поведение. Разве вы не понимаете, сказал бы я ему, что вы требуете от своего сына качеств почти противоположных? Знаете, что если благодаря особому стечению обстоятельств эти качества и соединяются иногда в одном и том же человеке, то все же это бывает очень редко; большие таланты предполагают всегда большие страсти, а большие страсти являются причиной множества отклонений от требований благоразумия; и, наоборот, то, что мы называем хорошим поведением, почти всегда вытекает из отсутствия страстей и, следовательно, является уделом посредственности. Чтобы сделать что-нибудь великое в любой области, нужны силь-

==571

==572

«Если бы я не был Цезарем, я был бы Брутом». Одарите сына какого-нибудь богача умом, смелостью, осторожностью и энергией; в республиканском государстве, где военные доблести открывают путь к почестям, он сделается Фемистоклом или Марием *, а в Париже из него

выйдет только Картуш.

Пусть какой-нибудь смелый, предприимчивый и способный на отчаянную решимость человек родится в тот момент, когда опустошаемое сильными врагами государство находится в безвыходном положении: если успех будет к нему благосклонен, этот человек станет полубогом; во всякий другой момент это лишь бешеный и безумный человек.

К столь различным результатам нас часто приводят

одни и те же страсти. Вот опасность, грозящая отцу, дети которого способны к сильным страстям, часто изменяющим лицо земли. В этом случае соответствие их ума и характера с положением, которое они занимают, делает из них то, чем они становятся. Все зависит от такого соответствия. Среди обыкновенных людей, которые не оказали важных услуг, полезных для всего мира, не увенчали себя славой и не могут притязать на всеобщее уважение, нет ни одного, который не мог бы быть полезным своим согражданам и не имел бы права на их признательность, если бы он был поставлен на подходящее место. По этому поводу

Лафонтен сказал: Государь осторожный и мудрый Из последнего своего подданного извлекает пользу.

Предположим, в виде примера, что освобождается какая-нибудь ответственная должность. Нужно занять ее. Она требует надежного человека. Тот, кого рекомендуют на нее, не умен и даже ленив. Это ничего не значит, сказал бы я тому, кто распоряжается этим местом, дайте ему его. Добросовестный человек часто бывает ленивым, и деятельность, не являющаяся следствием любви к славе, всегда подозрительна; мошенник, которого постоянно мучат угрызения совести и опасения, вечно деятелен. Руссо говорит, что деятельность есть добродетель порока.

Вы располагаете должностью, которая требует усидчивости. Предлагаемое лицо угрюмо и скучно в обществе; тем лучше: усидчивость станет добродетелью его угрюмости.

==573

Не менее, чем такой отец к своим сыновьям, несправедлив к деспотам на Востоке народ, когда он требует от своих султанов и большой добродетели, и большой просвещенности. Может ли быть более несправедливое требование? Неужели вам неизвостно, что сказали бы вы этому народу, что просвещенность приобретается путем долгих научных трудов и размышлений? Наука и размышление есть тяжелый труд, и мы делаем всяческие усилия, чтобы избавиться от него; поэтому мы уступаем лени, если только нас не воодушевляет какое-либо очень сильное побуждение. Что же это может быть за побуждение? Только желание славы. Но, как я уже это доказал в третьем Рассуждении, это желание само основано на стремлении к физическим наслаждениям, которые доставляют нам слава и всеобщее уважение. Но если султан в качестве деспота пользуется всеми наслаждениями, которые может принести другим людям слава, то, следовательно, султан не может иметь желаний, ничто не может пробудить в нем жажду славы, и, значит, у него нет достаточных мотивов, чтобы заниматься скучными делами и подвергаться утомлению, неизбежному при получении образования. Требовать просвещенности от султана — это все равно что требовать, чтобы реки обратились вспять, или желать следствия без причины. Эта истина подтверждается всей историей. Загляните в историю Китая: вы увидите, как перевороты быстро следуют друг за другом. У великого человека, завладевшего престолом, наследниками оказываются рожденные в порфире царевичи, которые не имеют побудительных причин к славе, как их отец, и предаются праздности на престоле; и уже начиная с третьего поколения большинство из них бывают лишены престола, часто не зная за собой иной вины, кроме лености. Я приведу здесь только один пример². Лит-чинг, человек темного происхождения, восстал с оружием в руках против императора Тконгчинга и, став во главе недовольных, повел войско на Пекин, где захватил императора врасплох. Императрица и царевны покончили с собой; император заколол свою дочь,

==574

затем он удалился в отдаленный покой дворца и, перед тем как убить себя, написал на поле своей одежды следующие слова: «Я царствовал семнадцать лет; я был свергнут о престола, и в этом бедствии я вижу лишь кару небес, справедливо разгневанных моей леностью. Однако не я один виноват в этом: вельможи моего двора виновны еще более, чем я: скрывая от меня государственные дела, они тем самым вырыли ту пропасть, в которую я падаю. Как решусь я предстать пред лицом моих предков? Как мне вынести их упреки? Вы, повергающие меня в столь ужасное состояние, возьмите мое тело, разрежьте его на куски, я согласен на это; но пощадите мой бедный народ: он невинен и уже достаточно несчастлив, так как имел меня столь долго своим повелителем». Многочисленные подобные примеры, встречающиеся в истории всех народов, показывают, что почти все те, кто с самого рождения облечен абсолютной властью, становятся вялыми. Воздух, разлитый вокруг престолов деспотов и вокруг них самих, кажется наполненным летаргическими испарениями, овладевающими всеми их душевными свойствами. Поэтому великими царями бывают лишь те цари, которые сами проложили себе путь к престолу или же прошли долгую школу бедствий. Своей просвещенностью мы обязаны лишь тому, что она для нас выгодна.

Почему мелкие властелины обыкновенно более талантливы, чем самые могущественные деспоты? Потому что им нужно еще устраивать свою собственную карьеру; потому что с малыми силами они должны сопротивляться силам превосходным; потому что они живут под вечным страхом низложения и потому что их интересы, более тесно связанные с интересами их подданных, заставляют их знакомиться с различными сторонами законодательства. Поэтому они гораздо больше заботятся о создании армии, о заключении союзов, о заселении и обогащении своих провинций. Следуя моим указаниям, можно было бы составить географо-политические карты заслуг государей различных восточных государств. Их ум — если мерить его степенью их могущества — был бы обратно пропорционален протяженности и силе их государства, трудности проникнуть в него и, наконец, их более или менее абсолютной власти над подданными, т. е. большей или меньшей выгоде для них от просвещения. Подобная таблица, однажды установленная и проверенная наблюдениями, дала бы, без

==575

Требовать, чтобы восточный деспот заботился о счастье своих народов и держал сильной и верной рукой бразды правления, — все равно что требовать от Ганимеда⁴*, чтобы он поднял палицу Геркулеса. Предположим, что какой-нибудь индус стал бы упрекать в связи с этим своего султана. На что ты жалуешься, мог бы ответить султан. Разве, по совести, ты можешь требовать, чтобы я был осведомлен о твоих интересах более, чем ты сам? Когда ты облек меня верховной властью, мог ли ты думать, что я и мои наследники изберут тягостную честь заботиться о твоем благополучии и не предпочтут этому наслаждения и преимущества, связанные с абсолютной властью? Тебе известно, что каждый человек любит самого себя больше, чем других. Желать, чтобы я заглушил свою леность, свои страсти и пожертвовал ими ради твоих интересов, все равно что желать перевернуть порядок природы. Как мог ты вообразить, что, обладая полной властью, я буду желать только справедливого? Ты скажешь, что человек, дорожащий общественным уважением, пользуется властью иным образом. Согласен. Но какое дело мне до общественного уважения и до славы? Существует ли наслаждение, даруемое добродетели и недоступное власти? Кроме того, мало людей, страстно любящих славу, и эта страсть не передается их потомкам. Ты должен был все это предвидеть и знать, что, вручая мне абсолютную власть, ты разрываешь узы взаимной зависимости, связывающие государя с его подданными, и что отныне ты отделяешь мои интересы от своих. Неосторожный человек, давший мне скипетр деспотизма, трус, не смеющий вырвать его у меня, будь же наказан и за свою неосторожность, и за свою трусость; знай, что если ты еще дышишь, то только потому, что я дозволю тебе дышать; знай, что каждое мгновение твоей жизни зависит от моего усмотрения. Подлый раб, ты рождаешься и живешь для моих прихотей. Согбенный под тяжестью своих оков, пресмыкайся у моих ног, прозябай в нищете, умирай; я запрещаю тебе даже жалобы: такова моя воля.

==576

Поэтому истинно достойные люди живут вдали от царских палат. Они приближаются к ним лишь во времена бедствий, когда государи вынуждены призывать их. Во всякое другое время только нужда может заставить достойных людей приблизиться ко двору, и тогда лишь немногие из них могут сохранить свою силу и высоту душевную и умственную. Нужда слишком близка к преступлению.

Из всего сказанного мной ясно, что невозможно требовать выдающихся талантов от людей, которые в силу своего состояния и положения не могут быть одушевляемы сильными страстями. Но разве мы не предъявляем ежедневно подобных требований? Мы протестуем против испорченности нравов, требуем добродетели, а в то же время желаем, чтобы граждане, любящие родину, молчаливо созерцали все бедствия, причиняемые ей плохим законодательством. Мы не видим, что это все равно как если бы требовали от скупца, чтобы он не кричал, когда вор похищает у него его шкатулку. Мы не замечаем того, что в некоторых странах мудрыми могут называться лишь

==577

' Лю-конг-панг, основатель династии Ганов, был сначала предводителем шайки воров; овладев одним городом, он поступил на службу к Т-ку, стал главнокомандующим его войск, разбил Т-синов, захватил множество городов, присвоил себе титул царя, победил князей, восставших против империи. Своим милосердием, больше чем своей доблестью, он восстановил спокойствие в Китае и был провозглашен императором. В истории Китая он считается одним из наиболее выдающихся государей.

Мы готовы требовать, чтобы всадник, привыкший направлять носок своего, башмака к уху лошади, имел такие же изящные манеры, как оперный танцор; или чтобы философ, занятый исключительно высокими и общими идеями, умел писать как светская женщина или даже превосходил ее, например, в эпистолярном жанре, который требует умения вести приятную, бессодержательную болтовню. Мы не видим, что такие требования почти исключают друг друга и что в этом искусстве всякая умная женщина, как показывает опыт, далеко оставляет за собой самых известных философов. Столь же несправедливо требовать от человека, никогда ничего не читавшего и не изучавшего, ведшего в течение тридцати лет рассеянный образ жизни, чтобы он внезапно получил способность размышлять и исследовать; между тем нам должно быть известно, что способность к размышлению достигается лишь привычкой и утрачивается, коль скоро эта привычка исчезает. Действительно, если бы на человека, хотя бы и привыкшего к труду и к прилежанию, вдруг возложили очень большую часть управления государством, то ему пришлось бы иметь дело с множеством различных вещей, быстро сменяющих друг друга; он был бы вынужден лишь поверхностно относиться к каждой из них, и вследствие этого через некоторое время этот человек сделался

==578

==579

К такому несправедливому отношению побуждают нас две равносильные причины: первая причина, как я указывал выше, — это слепая жажда собственного счастья, вторая — зависть.

Кто не осуждал в кардинале Ришелье ту исключительную любовь к славе, которая заставляла его так жадно искать всякого рода успеха? Кто не насмехался над тем рвением, с которым он, если верить Дюморье²-'*, стремился к своей канонизации, приказав своим исповедникам повсюду огласить, что на кардинале нет ни одного смертного греха? И кто, наконец, не смеялся, узнав, что одновременно с этим кардинал, объятый жаждой прославиться в поэзии так же, как в политике, просил Корнеля уступить ему своего «Сида»? Между тем именно этой столь часто порицаемой любви к славе он был обязан своими выдающимися административными талантами. И если с тех пор мы не видели министра, который притязал бы на столь разнообразные виды славы, то нужно также признать, что с тех пор у нас не было второго кардинала Ришелье. Хотеть, чтобы деятельность сильных страстей сосредоточилась в одном-единственном желании, и воображать, что человек, жаждущий славы, может удовольствоваться одним-единственным родом успеха — все равно что хотеть, чтобы плодородная почва производила только один вид плодов. Тот, кто горячо любит славу, сознает в душе, что иногда успех политических начппаний зависит от случая и часто от бездарности людей, с которыми ему приходится иметь дело: и потому он хочет успеха

 

К оглавлению

==580

более личного. Если он не одержим смешной и глупой спесью, то он не может презирать литературной славы, к которой стремились самые великие государи и герои. Большинство из них, не довольствуясь тем, что приобрели бессмертие своими подвигами, хотели обессмертить себя своими творениями или по крайней мере хотели оставить потомству поучения относительно военной или политической науки, в которой они преуспели. Да и как могли они не стремиться к этому? Эти великие люди любили славу, а ее нельзя любить, не желая в то же время передать людям те идеи, которые еще более должны возвысить нас в их глазах. Как много доказательств этой истины мы находим в истории! Ксенофонт, Александр, Ганнибал, Ганнон, Сципионы, Цезарь, Цицерон, Август, Траян, Антонины, Комнин, Елизавета, Карл V, Ришелье, Монтекукули, Дюгэ-Труэн²*, Мориц Саксонский — все они, увенчанные различного рода лаврами, стремились  поучать людей в своих произведениях. Если мы теперь не понимаем, как люди, на которых лежало управление миром, еще находили время размышлять и писать, то я отвечу на это, что дела требуют немного времени, если не запутываться в мелочах и уметь схватывать самую сущность дела. И если не все великие люди были писателями, то все они во всяком случае покровительствовали выдающимся писателям и делали это потому, что любили славу и понимали, что великие писатели сохраняют ее за ними. Поэтому еще раньше Ришелье Карл V основал академии; поэтому даже гордый Атилла собирал вокруг себя ученых разного рода; калиф Гарун-аль-Рашид составлял из них свой двор, а Тамерлан учредил академию в Самарканде. А с каким почтением относился к ученым Траян! Во время его правления дозволялось говорить, думать и писать все что угодно, ибо писатели, пораженные блеском его добродетели и талантов, могли быть лишь его панегиристами. Напротив, Нерон, Калигула, Домициан³* принуждали к молчанию людей просвещенных, которые в своих писаниях могли бы рассказать потомству лишь о позоре и преступлениях этих тиранов.

Я показал на этих примерах, что то самое желание славы, которому великие люди обязаны своим превосходством, часто заставляет их и в сфере ума стремиться к мировому владычеству. Конечно, можно соединять с

==581

==582

Как много такого рода несправедливостей совершают по отношению к гениальным людям! Как часто их обвиняли в глупости в то самое время, когда они давали доказательства высшей мудрости? Я не хочу сказать, что гениальные люди не ведут себя иногда нелепо. Иногда, например, они придают слишком большое значение³ той отрасли знания, которой они занимаются. Кроме того, большие страсти, связанные с гениальностью, могут иногда сбить их с пути. Но этот источник их заблуждений есть в то же время источник их талантов. Люди холодные, лишенные страстей и талантов, не так легко сбиваются с пути, как люди сильных страстей. Но не следует думать, будто люди холодные, как это подсказывает им их тщеславие, прежде чем решиться на что-нибудь, вычисляют возможные выгоды или невыгоды: для этого нужно было бы, чтобы в своем поведении они руководствовались лишь размышлением, а опыт учит нас, что люди руководствуются в своем поведении чувством и что в этом отношении люди холодные — все же люди. Чтобы убедиться в этом, представим себе, что одного из таких людей укусила бешеная собака; его посылают к морю, там он садится в лодку, чтобы быть затем погруженным в воду. Он знает, что он не подвергается никакой опасности и что в этом случае бояться глупо. Его погружают в воду. Рассуждение больше не действует на него, чувство страха овладевает его душой, и именно этому нелепому страху он обязан своим выздоровлением. Словом, в людях холодных, как и во всех других, размышление подчинено чувству. II если люди холодные не подвержены столь частым уклонениям, как люди, которыми владеют страсти, то лишь потому, что в них меньше энергии; в действительности своей мудростью они обязаны слабости своих страстей. И однако, какого они о себе высокого мнения! Они воображают, что общество чувствует к ним большое уважение, а в действительности оно только потому позволяет им называться в их тесном кругу благоразумными людьми, не называя их глупцами, что вообще не занимается ими. И как им не стыдно проводить жизнь, высматривая смешные стороны других людей! Как торжествуют они, когда им удается найти смешную сторону в человеке гениальном или подметить в нем

==583

Пусть разум управляет нами в важных обстоятельствах жизни, но пусть мелочи ее подчиняются нашим вкусам и страстям. Человек, который стал бы всегда обращаться за советом к своему разуму, был бы все время занят соображениями относительно своих поступков, но

==584

нас.

==585

о моих поступках и подумайте, не надлежит ли вам положить конец обвинениям, которые ничего не доказывают, кроме того, что я не нуждаюсь, подобно вам, в визитах, не так жесток, чтобы докучать ближнему, а также не так несправедлив, чтобы злословить после того, как я надоел ему». Сколько людей, которым можно дать подобный ответ! Как много празднолюбпев, которые требуют от достойных людей внимания и способностей, несовместимых с их занятиями, и еще удивляются тому, что требуют вещей противоречивых!

Представим себе человека, который всю жизнь посвятил торговым делам; такого рода занятия сделали его недоверчивым. Если этот человек появится в обществе, то было бы странно требовать от него развязности. Другой человек обладает открытым характером, он понравился нам своей откровенностью, и было бы странно требовать от него недоверчивости именно в ту минуту, когда нам хочется этого. Мы всегда хотим невозможного. Правда, существует некая нейтральная соль, которая иногда соединяет в одном и том же человеке все его свойства, не находящиеся между собой в полном противоречии: я знаю, что особенное стечение обстоятельств может заставить нас приобрести противоположные привычки; но это чудо, а на чудеса не следует рассчитывать. Вообще можно утверждать, что в характере человека все связало между собой, что качества слиты в нем с недостатками и что даже существуют умственные недостатки, свойственные известным положениям. Представим себе, что некто занимает важный пост и должен ежедневно разбираться во множестве дел; если его решения безапелляционны, если ему никто не противоречит, то через некоторое время он преисполнится гордости и получит глубочайшую уверенность в своем умственном превосходстве. Этого не случится с человеком, мнения которого обсуждаются и разбираются в совете равных ему людей, или с ученым, который уже несколько раз ошибался в вопросах, внимательно исследованных им, и потому научился быть осторожным в своих суждениях⁴; такая осторожность, основанная на спасительном недоверии к собственному знанию, помогает нам различать те скрытые истины, которые редко усматривает поверхностный взгляд гордеца. По-видимому, познание истины является наградой за мудрое недоверие к самому себе. Человек, не допускающий со-

==586

Сказанного мной о качествах, исключающих друг друга или по своей природе, иди вследствие приобретения несовместимых привычек, достаточно для моей темы. Теперь я хочу показать, в чем польза этого знания. Главная польза состоит в том, чтобы научиться извлекать наибольшую выгоду от своего ума; этому вопросу я и посвящу следующую главу.

' Когда только что состоялось назначение одного министра, один из первых чиновников Версаля, человек весьма умный, сказал ему: «Вы любите добро, отныне в вашей власти делать его. Вам представят множество проектов, полезных для государства, и вы пожелаете их выполнить; берегитесь, однако, предпринимать что-либо, прежде чем вы не убедитесь, что это потребует небольших. затрат, небольших усилий и небольшой добродетели. Если успех данного предприятия требует значительных затрат, то многочисленные нужды, которые впоследствии обнаружатся, не позволят вам вложить в него необходимых денег и вы потеряете авансированную на это сумму. Если же успех будет зависеть от усердия и добродетели ваших приближенных, то берегитесь, чтобы на ваш выбор не оказывали давления; помните, что вы будете окружены мошенниками, что нужна проницательность, чтобы узнавать их. и что главная и, может быть, самая трудная наука для министра — это наука выбора».

в других странах только прыгают, но, увы, лишь это одно у пас умеют делать хорошо. Бедное государство!»

00.htm - glava46