глава ххх О ПРЕВОСХОДСТВЕ НЕКОТОРЫХ НАРОДОВ В РАЗЛИЧНЫХ ОТРАСЛЯХ НАУКИ

Физическое положение Греции осталось неизменным: почему же современные греки так отличаются от прежних? Потому что изменилась форма их правления; потому что, подобно воде, принимающей форму всякого сосуда, в который ее наливают, характер народов восприимчив ко всякой форме правления; в каждой стране правительственный гений создает гений национальный¹. Какая же другая страна, кроме Греции, могла при республиканской форме правления породить большее число полководцев, политиков, героев? Не говоря уже о государственных людях, как много философов должна была создать страна, где так почитали философию, где победитель Греции, царь Филипп, писал Аристотелю: «Я благодарю богов не за то, что они даровали мне сына, но за то, что он родился еще при твоей жизни. Я поручаю тебе его воспитание и надеюсь, что ты сделаешь его достойным себя и меня». И какое письмо могло быть более лестным для этого философа, чем то, которое властелин мира, Александр, написал ему на развалинах престола Кира: «Я узнал, что ты обнародовал твой эзотерический курс¹*. Какое же преимущество остается у меня перед другими людьми? Высокие науки, которым ты обучил меня, станут теперь общим достоянием; но ведь тебе было известно, что я предпочитаю превосходить людей знанием о высоких предметах, чем могуществом. Прощай!»

Не только в лице Аристотеля чтили философию. Известно, что египетский царь Птолемей относился к Зенону как к государю и отправил к нему посольство; что афиняне воздвигли этому философу мавзолей, построен'

==473

Впрочем, греки воздавали подобные почести не только философии, но и всем искусствам. Поэты столь ценились в Греции, что Афины запрещали им особым законом и под страхом смерти покидать страну². Лакедемоняне, которых иные писатели любят изображать как людей добродетельных, но скорее грубых, чем духовно утонченных, были не менее остальных греков³ чувствительны к красотам искусств и наук. Страстно любя поэзию, они привлекли в свою страну Архилоха, Ксенодома, Ксенокрита, Полимнеста, Сакада, Периклида, Фриниха, Тимофея⁴. Они так благоговели перед поэзией Тирпандра, Спендонта и Алкмана²*, что рабам запрещалось петь их стихи; это было, по их мнению, профанацией божественных вещей. В искусстве рассуждения они были не менее способными, чем в искусстве описывать свои мысли в стихах: «Тот, кто разговаривает с лакедемонянином, — говорит Платон, — хотя бы с последним из них, может сначала найти его грубым, но, углубляясь в тему, он увидит, как этот же самый человек проявляет достоинство, точность и тонкость, сообщающие его словам остроту и проницательность. И рядом с ним всякий другой грек покажется лепечущим младенцем». С ранней юности их учили изяществу и чистоте речи, чтобы к верности мысли они присоединяли красоту и тонкость выражения, чтобы их ответы, всегда краткие и верные, были полны остроумия и приятности. Тех, которые вследствие торопливости иди

==474

Могли ли науки и искусства не спять полным блеском в стране, подобной Греции, где они пользовались таким всеобщим и постоянным почетом? Я говорю постоянным. чтобы предупредить возражение людей, утверждающих, подобно аббату Дюбо, что в известные века, как, например, в век Августа и Людовика XIV, какой-то ветер приносит великих людей, словно стаи редких птиц. В пользу этого мнения приводят обыкновенно то, что некоторые государи напрасно стремились оживить у себя науки и искусства ⁵. Если усилия этих монархов оставались бесплодными, то потому, что они не были достойными. Поел? нескольких столетий невежественности почва, на которой произрастают искусства и науки, становится иногда стон. дикой и запущенной, что не может создать действительно великих людей, пока ее не распашет несколько поколений ученых. Таков был век Людовика XIV, в котором великие люди были обязаны своим превосходством ученым, предшествовавшим им на поприще наук и искусств. На это поприще упомянутые ученые проникли лишь благодаря поддержке наших королей, о чем свидетельствуют и грамота от 10 мая 1543 г., в которой Франциск I строго воспрещал поношение и нападки на Аристотеля⁶, и стихи, которые Карл IX послал Ронсару⁷'³*.

К сказанному мной я прибавлю еще только одно: подобно фейерверку, который, быстро взлетая в воздух, на мгновение озаряет горизонт и затем снова гаснет, погружая природу в еще более глубокую тьму, искусства и науки во множестве различных стран лишь вспыхивают и исчезают, оставляя затем эти страны во мраке невежества. За веками, которые наиболее богаты великими людьми, почти всегда следует век, когда науки и искусства культивируются менее успешно. Чтобы понять это, не нужно прибегать к физическим причинам, — здесь достаточно причин духовного порядка. Действительно, если

==475

Словом, по-видимому, только причинам духовного порядка можно приписать превосходство некоторых народов над другими в области наук и искусств; и можно заключить, что нет народов, особенно одаренных добродетелью, умом и мужеством. Природа в этом отношении делила поровну свои дары. Действительно, если бы большая или меньшая сила ума зависела от различия температуры в разных странах, то, принимая во внимание древность мира, должна была бы найтись народность, которая,' будучи поставлена в наиболее благоприятные условия, достигла бы путем постоянных успехов большего превосходства над другими народами. Но уважение, которое поочередно воздавалось за их ум разным народам, и презрение, которому они, один за другим, подвергались, показывают, как ничтожно влияние климата на ум. Я прибавлю даже, что если бы место рождения определяло силу нашего ума, то причины духовного порядка не могли бы дать нам столь простого и естественного объяснения явлений, зависящих от физических причин. Относительно этого я замечу, что так как до сих пор не было ни одного народа, которому бы климатические особенности его страны и вытекающие отсюда небольшие различия в организации давали постоянное преимущество перед другими народами, то мы вправе думать, что возможные небольшие различия в организации отдельных лиц, образующих какой-нибудь народ, не имеют заметного влияния на их ум⁸. Все способствует доказательству этой истины. Кажется, что самые сложные проблемы в этой области представляются уму лишь для того, чтобы находить свое решение в применении установленных мной принципов.

Почему люди посредственные упрекают почти всех знаменитых людей в странном поведении? Потому что гений не является даром природы: потому что человек, ведущий образ жизни, сходный с образом жизни других людей, имеет и схожий с ними ум; потому что гениальность предполагает жизнь, полную прилежных занятий, а такая жизнь, отличаясь от обычной, всегда будет ка-

==476

Причины духовного порядка объясняют нам все различные относящиеся к уму явления и показывают, что, подобно частичкам огня, скрытым в порохе и бездеятельным, пока искра не оживит их, ум остается бездействующим, пока страсти не приведут его в движение. Страсти способны превратить глупца в умного человека, и всем, что мы имеем, мы обязаны воспитанию.

Если гениальность, как утверждают, дар природы, то почему же среди людей, исполняющих какую-либо должность, или среди людей, родившихся либо долго живших в провинции, нет ни одного прославившегося в искусствах —в поэзии, в музыке или живописи? Почему гениальность не могла бы заменить у должностных лиц потерю некоторого времени, требуемого для выполнения служебных обязанностей, а у провинциалов — беседы с образованными людьми, которых встречаешь только в столице? Почему великий человек обладает гениальностью лишь в той области, которую он долгое время изучал? Разве не видно из этого, что если он не обладает превосходством в других областях, то, значит, он и не имеет другого преимущества над остальными людьми, кроме привычки к прилежанию и научных методов? Почему, наконец, среди великих людей реже всего встречаются великие министры? Потому что к множеству обстоятельств, необходимых для создания великого гения, нужно еще присоединить такие обстоятельства, которые помогли бы этому гениальному человеку подняться до должности министра. Но стечение обстоятельств обоего рода, весьма редкое у всех народов, является почти невозможным в странах, где заслуги сами по себе не приводят

==477

Общее заключение этого рассуждения то, что талант есть общее достояние, а условия, благоприятные для его развития, очень редки. Если позволительно сравнивать мирское со священным, то можно сказать, что здесь много званых и мало избранных.

Словом, умственное неравенство людей зависит и от формы правления в их стране, и от более или менее счастливой эпохи, в которую они родились, и от полученного ими воспитания, и от большего или меньшего желания выдвинуться и, наконец, от степени высоты и плодотворности тех идей, которые они сделали предметом своего изучения.

Таким образом, гениальные люди являются продуктом условий, в которых они находились¹⁰. Поэтому все искусство воспитания состоит в том, чтобы ставить молодых людей в условия, способные развить в них зачатки ума и добродетели. Не любовь к парадоксу привела меня к этому выводу, но единственно желание людского счастья. Я понял, насколько хорошее воспитание может распространить просвещение, добродетели и, следовательно, счастье в обществе и насколько уверенность в том, что талант и добродетель суть простые дары природы, мешает успехам науки о воспитании и поощряет леность и небрежность. Исследуя с этой точки зрения власть природы и воспитания над нами, я заметил, что тем, чем мы являемся, мы обязаны воспитанию; на основании этого я решил, что долг гражданина — сообщить истину, способную привлечь внимание к средствам усовершенствования

==478

' Нет ничего более нелепого и неверного, чем описания характера различных народов. Некоторые придают своему народу черты своего общества и соответственно изображают его печальным, или веселым, или грубым, или остроумным. Мне кажется, что я слышу францисканских монахов, которые на вопрос о кулинарном вкусе французов отвечают, что во Франции все готовят на елее. Другие списывают то, что до них говорили тысячи других писателей; они никогда не исследовали изменений, совершающихся в характере парода благодаря лоремелам в государственном управлении и в обычаях. Когда-то о французах было сказано, что у них веселый характер; это будут повторять вечно. При этом не замечают, что превратности времени, принудив государей обременить деревню значительными податями, лишили веселости французский народ; ведь крестьянское сословие, составляющее две трети населения, находится в бедности, а бедность никогда не может быть веселой; что обязанность городских властей оплачивать по праздникам часть расходов на маскарады у «Porte Saint-Antoine» никак не является доказательством веселости ремесленников и буржуа; что шпионаж, может быть, и нужен для безопасности Парижа, но если он заходит далеко, то благодаря злоупотреблениям некоторых лиц вызывает в умах недоверие, совершенно противоположное радости; что молодые люди, отказавшись от посещения кабачков, утратили часть той веселости, которая вызывается вином, и что, наконец, дружеские кружки, изгнав из своей среды грубое веселье, изгнали и веселье настоящее. Потому-то большинство иностранцев находят большое различие между действительным характером нашего народа и тем характером, который ему приписывают. Если во Франции можно найти где-либо веселье, то в праздничные дни на бульварах; но публика на них слишком сдержанна для того, чтобы быть веселой. Веселость всегда бывает немного распущенной. Кроме того, веселость предполагает зажиточность, а признаком зажиточности народа является то, что некоторые называют дерзостью, т. е. знание народом прав человека и взаимных человеческих обязательств; подобное знание всегда недоступно робкой и запуганной бедности. Зажиточность защищает свои права, бедность уступает их.

 

==479

 

К оглавлению

==480

¹⁰ Это мое мнение утешительно для тщеславия большинства людей и потому должно быть принято ими благосклонно. Согласно моим принципам, они должны приписывать посредственность своего разума не унизительной причине несовершенства своей организации, но воспитанию и обстоятельствам. Всякий посредственный человек, согласно моим принципам, вправе думать, что если бы судьба была к нему благосклоннее, если бы он родился в известную эпоху и в известной стране, то он мог бы походить на тех великих людей, чьим гением он не может не восхищаться. Однако как ни лестно это мнение для большинства людей при их посредственности, но в общем оно не должно нравиться, ибо почти пет человека, который считал бы себя посредственным, и нет глупца, который не благодарил бы ежедневно природу за ее особые заботы об его организации. Почти нет людей, не считающих парадоксами те принципы, которые резко расходятся с их притязаниями. Всякая истина, оскорбляющая гордость, должна строго бороться с этим чувством, прежде чем восторжествовать над ним.

Человек справедлив, когда это в его интересах. Если буржуа менее преувеличивает преимущества знатного рождения, чем вельможа, но больше знает им цену, то не потому, что он умнее. Его подчиненные часто могут пожаловаться на глупое высокомерие, в котором он обвиняет вельмож; верность его суждения есть лишь следствие его тщеславия, в этом случае ему выгодно быть разумным.

К сказанному мной я прибавлю еще, что установленные здесь принципы, если признать их верными, встретят противников во всех тех лицах, которые не могут принять их, но отказавшись от старых предрассудков. Когда мы уже достигли известного возраста, леность восстанавливает нас против всякой новой идеи и требуемого ею труда исследования. Новое мнение находит сторонников лишь среди тех умных людей, которые, будучи еще молодыми, не остановились в своем умственном развитии, не почувствовали еще жала зависти и жадно ловят истину всюду, где видят ее. Они одни, как я уже сказал, выступают в пользу истины, возвещают ее и утверждают ее в обществе; от них одних философ может ожидать похвалы; большинство остальных людей являются судьями, испорченными леностью или завистью.

==481

ГЛАВА I О ГЕНИИ

О гении писали многие авторы: большая часть из них видела в нем некое божественное пламя, вдохновение, энтузиазм и такие метафоры принимала за определения.

Как бы ни были туманны такого рода определения, тем не менее та же самая причина, которая заставляет нас утверждать, что огонь горяч, и включать в число его свойств то действие, какое он производит на нас, заставляет нас называть огнем все идеи и чувства, способные расшевелить наши страсти и воспламенить их в нас.

Немногие поняли, что эти метафоры, применимые к гению известного рода, как, например, к поэтическому или ораторскому гению, неприменимы к гению мысли, как-то: к Локку, к Ньютону.

Чтобы получить точное определение слова гений и вообще всех наименований, даваемых уму, необходимо подняться до идей более общих, а для этого очень внимательно прислушаться к суждениям общества.

Общество равно ставит в ряды гениев Декарта, Ньютона, Локка, Монтескье, Корнеля, Мольера и др. Название гения, которое оно дает столь различным людям, очевидно, предполагает в них некое общее качество, характеризующее гений.

Чтобы распознать это качество, рассмотрим этимологию слова гений, потому что обыкновенно в этимологиях ясно выражаются те идеи, которые общество связывает со словами.

Слово гений происходит от gignere, gigno (я порождаю, я произвожу); оно всегда предполагает изобретение,

==482

и это единственное качество, принадлежащее всем различным гениям.

Изобретения или открытия бывают двоякого рода. Некоторым из них мы обязаны случаю, как, например, открытием компаса, пороха и почти всеми открытиями в науке.

Существуют другие открытия, которыми мы обязаны гению: тут под словом «открытие» подразумевается новая комбинация, новое соотношение, замеченное между известными предметами или идеями. Название гения дается в том случае, если идеи, вытекающие из этого соотношения, образуют большое целое, богаты истинами и полезны для человечества ¹. Темы же для наших размышлений почти всегда выбирает случай. Поэтому ему принадлежит большая доля в успехах великих людей, чем это предполагают, ибо случай доставляет великим людям более или менее интересные темы для их творчества; благодаря ему же они родятся в тот момент, когда они могут составить эпоху.

Чтобы пояснить слово эпоха, нужно заметить, что каждый изобретатель в каком-нибудь искусстве или в какой-нибудь науке, которую он, так сказать, извлекает из колыбели, всегда бывает превзойден другим талантливым человеком, следующим за ним в этой области, а этот второй третьим и т. д., до тех пор пока это искусство не достигнет известных успехов. Когда, наконец, это искусство получает последнюю степень совершенства или по крайней мере ту степень, которая позволяла бы констатировать это совершенство, тогда человек, возведший его на данную степень, получает название гения, хотя иногда он подвигает вперед данное искусство не так далеко, как его предшественники. Таким образом, вовсе не достаточно обладать гением, для того чтобы получить это название.

Начиная с трагедий страстей до поэтов Гарди и Ротру, кончая «Марианной» Тристана'*, французский театр постепенно прошел бесконечные ступени совершенствования. Корнель родился в тот момент, когда степень совершенства, приданная им этому искусству, должна была составить эпоху; Корнель — гений².

Я вовсе не хочу этим замечанием уменьшить славу этого великого поэта, но хочу только показать, что закон непрерывности всегда точно соблюдается и в природе нет

==483

Кеплер нашел закон взаимного тяготения тел друг к другу; Ньютон удачным применением остроумных вычислений в области астрономии подтвердил существование этого закона; Ньютон составил эпоху, он причислен к сонму гениев.

Аристотель, Гассенди, Монтень смутно предчувствовали, что всеми нашими идеями мы обязаны нашим ощущениям; Локк разъяснил и углубил этот принцип, подтвердив его истинность множеством примеров; и вот Локк — гений.

Невозможно, чтобы появление великого человека не предвозвещалось всегда другим великим человеком⁴. Творения гения подобны тем великим памятникам древности, которые, будучи созданы многими поколениями царей, носят имя царя, закончившего их.

Но если случай, т. е. сцепление следствий, причин которых мы не знаем, играет такую роль в судьбе людей, прославившихся в искусствах и в науках, если он определяет даже тот момент, когда они должны родиться, чтобы составить эпоху и получить название гениев, то насколько большее влияние оказывает случай на репутацию государственных людей!

Цезарь и Магомет наполнили мир своей славой. Последний почитается как друг божий целой половиной человечества; другая половина чтит его как великого гения; однако этот Магомет, простой арабский торговец, не получивший ни образования, ни воспитания и бывший сам отчасти жертвой внушенного им другим людям фанатизма, должен был, чтобы написать посредственное и вздорное сочинение, называемое Алькораном, прибегнуть к помощи греческих монахов. Как же не признать в появлении такого человека дела случая, поместившего его в эпоху и в обстановку, когда должен был произойти переворот, которому этот смелый человек дал в сущности лишь свое имя?

Кто может сомневаться в том, что случай, столь благосклонный к Магомету, способствовал и славе Цезаря? Я не хочу отнять ни одной из похвал, воздаваемых этому герою; но ведь и Сулла, так же как и он, поработил римлян. Факты военной истории не настолько хорошо известны, чтобы можно было судить, был ли Цезарь действи-

==484

Но хотя я придаю большое значение случаю и его влиянию на славу великих людей, все же случай благосклонен лишь к тем, кого одушевляет страстное желание славы.

Такое желание, как я уже сказал, заставляет человека легко переносить труд, связанный с занятиями и размышлениями. Оно сообщает человеку постоянство внимания, необходимое, чтобы прославиться в каком-либо искусстве или науке. Этому желанию мы обязаны смелостью гения, призывающего на суд разума взгляды, предрассудки и заблуждения, освященные временем.

В науках или в искусстве только одно это желание возвышает нас до новых истин пли же доставляет нам новые развлечения. Наконец, желание славы является душой гениального человека: это источник как его смешных сторон⁶, так и его успехов, которыми он обыкновенно обязан только тому упорству, с которым сосредоточивает свое внимание на одной области. Чтобы заполнить собой все его душевные способности, достаточно какой-нибудь одной науки; поэтому нет и не может быть гения универсального.

Продолжительность времени, посвящаемого размышлениям, необходимым для того, чтобы выдвинуться в какой-нибудь отрасли знания, и краткость нашей жизни указывают нам на невозможность отличаться во многих отраслях.

Кроме того, существует лишь один возраст — возраст страстей, когда можно легко преодолевать первые трудности, преграждающие доступ к каждой науке. Когда минует этот возраст, можно еще с большей ловкостью пользоваться своим обычным орудием, т. е. лучше развивать свои идеи, ярче освещать их; но уже нельзя больше

==485

В каждой области гений является всегда результатом бесконечного множества комбинаций, которые возможны лишь в ранней молодости.

Впрочем, под словом гений я подразумеваю не только гения, делающего открытия в науках или находящего сюжет и план какого-либо произведения; существует, кроме того, гениальность выражения. Принципы писательского искусства еще настолько темны и несовершенны, в этой области еще так мало данных, что никто еще не получал титула великого писателя, не будучи действительно изобретателем в этой области.

Лафонтен и Буало внесли мало изобретательности в сюжеты своих произведений, однако и тот и другой справедливо причислены к гениям: первый — благодаря наивности, чувствительности и приятности своего изложения, второй — благодаря сжатости, силе и поэтичности стиля в своих творениях. Какие бы упреки ни делать Буало, мы вынуждены признать, что, бесконечно усовершенствовав искусство стихосложения, он действительно заслужил титул изобретателя, творца.

В зависимости от области творчества бывает более или менее желателен тот или иной вид гениальности. Так, в поэзии гениальность выражения является, если можно так сказать, гениальностью необходимой. Эпического поэта, хотя бы наиболее богатого в придумывании сюжетов, не станут читать, если он лишен гения выражения; и наоборот, написанная хорошими стихами поэма, полная поэтических красот в деталях, хотя бы и лишенная содержания, будет всегда благосклонно принята публикой.

Иначе обстоит дело с сочинениями философскими; на первом месте в них содержание. Чтобы поучать людей, нужно или предложить им новую истину, или показать им соотношение, связующее истины, которые им казались разъединенными. В научной области красота, изящество слога и приятность деталей стоят на втором месте. Поэтому среди современных философов есть много обладающих громкой известностью, хотя их изложение лишено грации, силы и даже ясности выражения. Туманность их писаний может на некоторое время обречь их на забвение, но в конце концов они выходят из него; рано или

==486

После того что я сказал о новизне содержания и о гениальности изложения, нетрудно объяснить, почему уже известный писатель может создавать плохие творения; для этого достаточно, чтобы он писал в той области, где его гений играет, если можно так выразиться, лишь второстепенную роль. Вот почему знаменитый поэт может быть плохим философом и превосходный философ посредственным поэтом; вот почему романист может плохо писать историю, а историк плохо сочинять романы.

Заключение этой главы таково: хотя гений всегда предполагает изобретение, не каждое изобретение предполагает гения. Чтобы получить звание гениального человека, нужно, чтобы это изобретение касалось предметов общих и интересных для человечества; кроме того, нужно родиться в тот момент, когда благодаря своим талантам и открытиям человек, занимающийся искусствами или науками, может создать эпоху в научном мире. Словом, гениальный человек до известной степени всегда является делом случая; случай, всегда находящийся в действии, подготавливает открытия, незаметно сближает между собой истины, которые всегда бесполезны, если они слишком разъединены; случай заставляет гениального человека родиться именно в тот момент, когда истины, уже сближенные между собой, дают ему общие и ясные принципы: гений схватывает их, излагает, объясняя тем некоторые стороны из области искусства или 1шуки. Таким образом, случай как бы исполняет около гения роль ветров, которые, будучи рассеяны по четырем сторонам света, насыщаются горючими веществами, входящими в состав метеоров: вещества эти, носясь в воздухе, не вызывают никакого действия до тех пор, пока, стремительно гонимые друг к другу противными ветрами, они не столкнутся в одной точке, порождая сверкающую молнию, освещающую собой горизонт.

==487