Сорокин П. А. С 65 Человек. Цивилизация. Общество / Общ ред., сост и предисл. А. Ю. Согомонов: Пер с англ

2. Изменения политической стратификации внутри целостной . политической организации

В течение последних столетий мы наблюдаем большую волну демократизаций, распространяющуюся по всем континентам. Равенство фактически устанавливается до введения закона о равенстве, изби­рательное право постепенно становится всеобщим, ниспровергаются монархии, уничтожаются юридические классовые барьеры и отличия.

Отменены чрезмерные привилегии мужчин и право лишения женщин наследства. Правительство, созданное "по воле бога", заменяется пра­вительством, созданным "по воле людей". Волна равенства распро­страняется все дальше и дальше и пытается вытеснить все расовые и национальные отличия, профессиональные и экономические приви­легии. Короче говоря, тенденция к политическому равенству за по­следние два столетия была столь заметной и явной, столь стреми­тельной, что не осталось места для сомнения, а тем более оснований для этой общей точки зрения¹.

Однако более близкое изучение проблемы, особенно если оно ос­новывается не на "речевых реакциях", а на действительных фактах и реальном поведении людей, придает ситуации большую сомнитель­ность. Прежде всего допустим, что волна "выравнивания" в XIX—XX веках была действительно такой, какой она изображается. Не исключе­но, что это было всего лишь временным явлением, частью цикла, который будет вытеснен противоположной волной! Касательно этого В. Брайс недвусмысленно утверждал:

"Свободные правительства существовали и в прошлом, но все их попытки править не увенчались успехом. Более успешными всегда были деспотические монархии... Народы, познавшие и чтившие свободу, отрекались от нее, не сожалея, и напрочь забывали о ней... Так было в прошлом, а что было, то вполне может повториться вновь"².

В настоящее время внимательный наблюдатель событий может узреть ряд симптомов угрозы демократии и парламентаризму, политическому равенству, политической свободе и другим основным ипостасям демократии и равенства. Среди них прежде всего упомянем угрозу со стороны большевизма, коммунизма, фашизма, гипертрофированного социализма, классовой борьбы, ку-клукс-кла-низма, различного рода диктатур и т. д. Те, кто хорошо знаком с этими явлениями, не сомневаются относительно природы этих социальных движений и их последствий. Есть надежда, что в бли­жайшем будущем они станут относительно безвредными. Но успех, которым они располагают в различных социальных странах, многочисленные "Ave, Caesar"³ *, с которыми они были встречены массами и "интеллектуалами", свидетельствуют о том, что корни действительной демократии еще очень слабы, что желание людей, чтобы ими управляли (даже у тех, кто изначально не познали рабства), как это случилось в России, никоим образом не умерло и еще достаточно сильно. К сожалению, не существует гарантий, что тенденция к политическому равенству не вытеснится про­тивоположной тенденцией. Одно-два столетия — слишком короткий исторический период, чтобы можно было дать абсолютное "добро" утверждению о наличии какой-либо постоянной тенденции. Впрочем, достаточно об этом.

Рабство. Если общепринятое мнение верно и указанная тенденция универсальная, то в истории всех социально-политических организаций мы должны увидеть, как рабство, появившись на ранних ступенях эволюции, постепенно отмирало бы. Верно ли это утверждение, претендующее на истинное, универсальное? Конечно же нет! И прежде всего потому, что на самых ранних ступенях истории рабства прак­тически не существовало. Более того, в течение долгого периода, к примеру, истории Китая рабство вообще не было известно, за исключением порабощения преступников. Оно широко распространяет­ся не ранее IV века до нашей эры. Позднее его неоднократно отменяли, но оно возникало вновь, особенно когда наступал голод. И так исчезновение и возрождение рабства случалось несколько раз кряду². В длительной истории Китая подобные изменения никоим образом не подтверждают названную тенденцию. То же можно сказать и об эволюции рабства в Древней Греции и Риме. В архаическую эпоху было очень мало рабов. К ним относились как к членам семьи, их достоинст­во и статус не имели ничего общего с ужасами рабства более поздних ступеней развития¹. С политической эволюцией социально-политичес­ких организаций рабство усиливалось качественно и количественно. В Риме оно достигло своей кульминационной точки лишь в конце республики (II—I вв. до н. э.), в Греции же — в V—IV веках до нашей эры. Если в последние века истории Рима и Греции и наблюдается сокращение числа рабов и качественное смягчение рабского законодате­льства (эдикты Клавдия, Петрония и Антония Пия), то это компен­сировалось за счет закрепощения свободных граждан и другими законами, ограничивающими их освобождение (законы Элия Сентия, Фуфия Каниния)⁴. Взятая в целом, история этих политических сооб­ществ не следует "ожидаемому курсу". Они, не упоминая о других организациях, где эволюция рабства была схожей, свидетельствуют о том, что вышеупомянутая тенденция не была универсальной и типич­ной для политической эволюции любой крупной политической организации⁵.

Другим источником рабства в прошлом была война. Приводит ли опыт мировой войны к убеждению, что времена изменились? Напротив, обращение с военнопленными было столь же плохим, как и обращение в прошлом с рабами. Более того, буквально на наших глазах группа "искателей приключений" поработила и ли­шила собственности миллионы людей России в период с 1918 по 1920 год. Они уничтожили сотни тысяч людей, замучили других и навязали миллионам обязательный тяжелый труд, который не легче труда рабов в Египте во время возведения пирамид. Короче говоря, они лишили население России всех прав и свобод и создали в течение четырех лет настоящее государственное рабство в его наихудшей форме. Это положение в смягченном виде сохраняется и даже приветствуется многими "независимыми мыслителями" со­временности.

Величаются ли указанные категории людей рабами или нет — дела не меняет. Что же действительно имеет значение, так это тот факт, что в современных европейских странах и их колониях еще существуют миллионы людей, которые по сути своего положения являются рабами. Многие туземцы были освобождены до их колонизации, чтобы потерять это право на свободу после нее. И этот нижний слой во многих странах очень велик. Всех фактов, кажется, достаточно, чтобы убедиться в том, что ни условия рабства, ни взаимоотношения между рабом и хозяином, ни психология раба и хозяина, ни рабские лишения, ни привилегии хозяина, ни социальная дистанция между ними фактически и полностью не исчезли. Очарованные речами, мы чрезмерно приукрашиваем сущее, преувеличивая ужасы прошлого¹. Короче говоря, я думаю, что даже по отношению к рабству ситуация не столь блестящая, какой обычно преподносится.

¹ Г. Спенсер верно пишет: "Свобода современного труженика на деле вряд ли значит больше, чем возможность обмена одной формы рабства на другую". См.: Spencer H. Principles of Sociology. N. У., 1912. Vol. 3. P. 464—465.

Высшие классы. Обратимся к противоположным, верхним слоям политических организаций. Подобно детям, мы хвалимся тем, что деспотизм и самодержавные монархии ликвидированы, что избира­тельное право стало всеобщим, что аристократии больше не существует, что социальная дистанция от низших слоев до высших значительно уменьшилась. Некоторые "социальные мыслители" сформулировали ряд закономерностей, "исторических тенденций", такие, как законы исторического перехода 1) от монархии к республике, 2) от само­державия к демократии, 3) от правления меньшинства к правлению большинства, 4) от политического неравенства к равенству и т. п. Верно ли все это? Подтверждается ли все это историческими фактами? Хотелось бы, чтобы все это было правдой, но, к сожалению, наше желание не подкреплено фактами. Позвольте мне кратко остановиться на основных категориях подобных "упрямых" фактов, которые про­тивятся тому пути, о котором мы мечтаем.

I. Во-первых, не существует постоянной исторической тенденции от монархии к республике. Возьмем ли мы Древнюю Грецию или Рим, средневековую Италию, Германию, Англию, Францию, Испанию, не говоря уж о "безнадежных" в этом отношении азиатских державах, и мы увидим, что в истории этих стран монархия и республика поочередно вытесняли друг друга без какого-либо определенного направления, усту­пая место одна другой. Рим и Греция начинали свою историю как монархии, позднее стали республиками и закончили свою историю снова монархиями. Теории приверженцев циклического развития прошлого, таких, как Конфуций, Платон, Фукидид, Аристотель, Полибий, Флор, Цицерон, Сенека, Макиавелли, Вико, были более научными и схваты­вали действительность гораздо лучше, чем многие спекулятивные те­ории современных "тенденциозных законодателей". Подобные "поворо­ты" мы находим в истории всех перечисленных выше и многих других стран. Часть средневековых итальянских республик, как известно, впос­ледствии стали монархиями. Франция с конца XVIII века и на всем протяжении XIX века пережила несколько подобных "поворотов". Мно­гие европейские республики, завоеванные в ходе революций, и вовсе исчезли. В Испании установленная в 1873 году республика просуще­ствовала крайне недолго. В Греции за последние несколько лет мы наблюдали такие переходы неоднократно. Нет необходимости в бес­конечном повторении известных фактов¹. Только человек, мало разбира­ющийся в истории и предпочитающий иметь дело с фикцией, а не с реальностью, может поверить в существование упомянутой выше тенденции².

К этому следует добавить, что во французских колониях процент неголосующих, которые имеют право, пусть даже и формальное, колеб­лется от 72,74% до 40,09%; в Египте этот процент и того больше — около 98%. Эти цифры во многих отношениях поучительны. Они показывают, что даже в самых развитых демократиях, если исключить белых граждан и все остальное коренное население колоний, процент граждан, полноправно принимающих участие в парламентских выборах, в среднем не превышает 50% от общего числа граждан в возрасте от 20 лет и старше. Если к этому добавить, что из числа голосующих часть вынуждена голосовать, как ей приказано "боссами" или теми, кто покупает их голоса, то становится ясным, что правительство и вводимые им законы не есть результат единодушного желания всех избирателей, а обычно, особенно в Европе, результат воли только незначительной группы из числа депутатов, имеющих от­носительное большинство среди других парламентских фракций и партий и которые поэтому представляют только один сектор населения благодаря искусным махинациям и разнообразным ухи­щренным способам "боссов", комитетов и подкомитетов, что в ко­нечном итоге дает возможность меньшинству одержать победу над большинством. Поэтому никакое всеобщее избирательное право и ни­какие другие "демократические уловки" нельзя принять за правление большинства.

Но и это еще не все. Большая часть современных европейских держав имеет свои собственные колонии, которые формально являются анк­лавами соответствующих демократических республик, империй и коро­левств. Первые управляются последними. Что представляет собой население колоний? Принимает ли оно участие в избрании правительст­ва, которое ими верховодит? Принимает ли оно участие в законотвор­честве? Вовсе нет! Ими правят самым автократическим способом. Следующую цитату из книги Дж. Брайса можно отнести на счет населения любой колонии. В Британской Индии, он пишет, "централь­ное правительство и правительство провинций, люди, "которые что-то значат", то есть те, от кого исходят важные политические решения, не превышают одной тридцатой населения. В олигархии британских официальных лип правит эта. внутренняя олигархия"¹. Очевидно, что эти назначенные, а не избранные правители Британской Индии с населе­нием около 300 миллионов не могут считаться правительством боль­шинства. Так же обстоят дела почти во всех колониях². Таким образом, правительство большинства в современных демократиях — это, как правило, правление меньшинства, если принимать во внимание населе­ние колоний. Среди всего населения Британской империи в возрасте от 21 года и старше чжло тех, кто имеет привилегию избирательного права и действительно ею пользуется, не превысит, вероятнее всего, 8—10% всего населения.

На основе вышеприведенных данных правильно сделать следующее заключение: наличие исторической тенденции от правления меньшинст­ва к правлению большинства весьма спорно. Брайс был прав, говоря, "как мало на самом деле людей, которые управляют миром!"³

III. Политическая стратификация современных политических ор­ганизаций не меньше, чем она была в прошлом. Вышеприведенное от­ступление от основной темы сделано как раз для того, чтобы развеять миф, мешающий правильному видению реальной ситуации в области политической стратификации. Суть вопроса: как бы ни была измерена социальная дистанция, доходом ли, уровнем жизни, психологическим или культурным критерием, единомыслием, образом жизни, юриди­ческими или фактическими привилегиями, реальным политическим вли­янием или чем-то другим, будет ли эта дистанция между высшими и низшими слоями первобытного или римского общества больше, чем социальная дистанция между высшими и низшими стартами Бри­танской империи? Дадим наш предварительный ответ: в одинаковой степени он будет и положительным, и отрицательным. Во всех ука­занных отношениях английский пэр или вице-король Индии не ближе к шудре или африканскому негру, чем римский патриций к рабу. Это значит, что политический конус современной Британской империи ничуть не ниже и не менее стратифицированный, чем конус многих древних и средневековых политических организаций. Выравнивание британского общества, которое происходило в последние несколько столетий, компенсируется возвышением за счет приобретенных колоний и колониальных низших страт. То же можно сказать и о Франции, Нидерландах и других европейских странах, которые имеют колонии. Раз дело обстоит так, то тенденция, которую мы обсуждаем, становится весьма спорной. Если к этому добавить утверждение, что первобытные группы были менее стратифицированными, чем современные европейс­кие политические организации, то наличие этой тенденции становится еще более спорным. Более того, принимая во внимание, что в других частях света (в Индии, неколониальной Африке, Китае и среди коренных жителей Монголии, Маньчжурии, Тибета, среди аборигенов Австралии и многих островов Океании) политическая стратификация такая же, какой она была многие века назад, то по сравнению с этими инертными слоями европейкое население оказывается в абсолютном меньшинстве. Среди европейских стран, например в России, политическая страти­фикация скорее усилилась за последние несколько лет, а потому есть все основания оспаривать существование постоянной тенденции к вы­равниванию политической стратификации.

3. Флуктуации политической стратификации

На основе вышесказанного можно заключить, что политическая стратификация изменяется во времени и в пространстве без какой-либо постоянной тенденции. И внутри отдельной стратификационной струк­туры, и внутри ряда политических организаций существуют циклы воз­растания и уменьшения политической стратификации. Христианская це­рковь, как религиозная организация, в начале своей истории имела очень незначительную стратификацию; позднее она возросла, достигла куль­минационного пика, и в течение последних веков наблюдается тенденция ее выравнивания¹. Римские и средневековые гильдии дают другой при­мер. Р. Греттон продемонстрировал подобный цикл в эволюции средне­го класса Англии. Крупные политические организации Китая, Египта, Франции или России продемонстрировали ряд подобных изменений в течение своей истории. Внутри любой политической организации формы стратификации "возникают, растут, распространяются, развива­ются, достигают максимума, постепенно приходят в состояние упадка, разрушаются или превращаются в некоторые другие организации или формы"². Так и политическая стратификация может изменяться без какого-либо постоянного направления. Ход изменения станет более понятным, если мы примем во внимание некоторые факторы, влияющие на изменения политической (а также и других форм) стратификации.

¹ Spencer H. Principles of Sociology. Vol. 3. Ch. 8.

² Chapin S. F. A Theory of Synchronous Culture Cycles // Social Forces. 1925. Vol. 3. P. 598.
4. Связь флуктуации политической стратификации с колебаниями размеров и однородности политической организации<sup>1

1</sup> С соответствующими модификациями последующее повествование приме­нимо также и к экономической, и к профессиональной формам стратификации.

Не делая попытки объяснить здесь проблему факторов, определя­ющих колебания стратификации во всей ее комплексности, среди многих выделим два, оказывающих наиболее заметное влияние на политичес­кую стратификацию. Это: а)размер политической организации., биологи­ческая (раса, пол, здоровье, возраст), психологическая (интеллектуаль­ная, волевая и эмоциональная) и социальная (экономическая, культурная, моральная и т. д.) однородность или разнородность ее населения.

1. При общих равных условиях, когда увеличиваются размеры политической организации, то есть когда увеличивается число ее членов, политическая стратификация также возрастает. Когда же размеры уменьшаются, то уменьшается соответственно и стратификация.

2. 
   Когда возрастает разнородность членов организации, стратификация также увеличивается, и наоборот.
   
3. 
   Когда оба эти фактора работают в одном направлении, то и стратификация изменяется еще больше, и наоборот.
   

4. 
   Когда один или оба этих фактора возрастают внезапно, как в случае военного завоевания или другого обязательного увеличения политической организации или (хоть и редко) в случае добровольного объединения нескольких прежде независимых политических организаций, то политическая стратификация поразительно усиливается.
   
5. 
   При возрастании роли одного из факторов и уменьшении роли другого они сдерживают влияние друг друга на флуктуацию политической стратификации.
   

Таковы основные утверждения, касающиеся факторов колебаний политической стратификации. Попытаюсь кратко обосновать, почему эти факторы приводят к изменению стратификации.

Увеличение размера политической организации увеличивает стра­тификацию, прежде всего, потому, что более многочисленное население диктует необходимость создания более развитого и крупного аппарата. Увеличение руководящего персонала приводит к его иерархизации и стратификации, иначе, десять тысяч равноправных официальных лиц, скажем, безо всякой субординации дезинтегрировали бы любое общество и сделали бы невозможным функционирование политической организации. Увеличение и стратификация государственного аппарата способствуют отделению руководящего персонала от населения, возможности его эксплуатации, плохому обращению, злоупотре­блениям и т. д. — это было, есть и будет фактором колебаний стратификации. Во-вторых, увеличение размера политической ор­ганизации приводит к увеличению политической стратификации, так как большее количество членов различается между собой по своим внутренним способностям и приобретенным талантам. Эти различия, как мы увидим, также приводят к усилению политической стратификации.

По той же самой причине возрастание неоднородности населения приводит к усилению политического неравенства. Физически невозможно быть одинаковыми мужчине и ребенку, гению и идиоту, слабому и силь­ному, честном» и бесчестному и т. д. Когда в одном и том же политическом организме есть раб и английский пэр, туземец из Конго и профессор из Бельгии, то вы можете проповедовать равенство сколько вам будет угодно, но оно тем не менее существовать не будет. Появится стратифи­кация, хотите вы того или нет. Если к этому добавить еще многие "предубеждения" и эмоциональные симпатии и антипатии, разногласия и войны и все враждебные эмоции, вызываемые ими, то станет ясно, что разнородность должна работать в пользу стратификации. А если еще добавить человеческую алчность, жадность, страсть власти, борьбу за существование и многие подобные "добродетели", то слабость одной части и сила другой должны привести к лишению гражданских прав первых и к увеличению привилегий последних. Все эти и подобные сателлиты разнородности случаются тогда, когда в результате войны или насилия один политический организм поглощает другой. Пусть даже завоеватели состоят из безгрешных ангелов (в действительности же они чаще всего напоминают дьяволов), даже им не удастся избежать стратификации. Когда такой совершенно разнородный политический организм, как Индия, вошел в состав Британской империи, то будь даже все британцы искренними уравнителями, они не смогли бы установить действительного политического ра­венства. На бумаге и на словах это можно сделать, но на практике — нет.

Причины, привиденные выше, объясняют, почему уменьшение размера политического организма или уменьшение разнородности его населения приводят к уменьшению стратификации. В качестве специфической формы уменьшения разнородности необходимо упо­мянуть факт длительного временного и пространственного сосу­ществования данного населения в пределах одного и того же политического организма. Такое сосуществование означает длительный социальный контакт и взаимодействие, за которыми следует воз­растание однородности в привычках, манерах, социальных традициях, идеях, верованиях и в "единомыслии". Это, в соответствии с выше­сказанным, должно привести к уменьшению социальной стра­тификации¹.

¹ E'.lwood С. A. The Psychology of Human Society. N. Y., 1925. P. 208 ff.; Bogardus E. S. Fundamentals of Social Psychology. Los Angeles. 1924; Park R. E., Burgess E. W. Introduction to the Science of Sociology. N. Y., 1921. Ch. 4; Ross E. A. Principles of Sociology. N. Y., 1915. Ch. 11—17.
Аргументация. Приведенная выше гипотеза подтверждается и на­ходится в соответствии со следующими фундаментальными рядами фактов.

1. 
   Когда размер и разнородность примитивных групп малы, то нет необходимости в заметной политической стратификации. Фактическая ситуация полностью подтверждает это ожидание.
   
2. 
   Размер и разнородность таких европейских политических организмов, как Швейцария, Норвегия, Швеция, Дания, Нидерланды, Сербия, Болгария и некоторых других, малы, поэтому их политическая стратификация значительно меньше, чем стратификация более крупных политических организмов, таких, как Британская империя (с колониями), Германия, Франция (с колониями), Россия или Турция (до отделения от нее Сербии, Болгарии, Румынии) и т. д. Экономические, политические и другие контрасты внутри этих малых социальных организмов менее заметны, чем внутри более крупных, несмотря на мешающее влияние различных сил, которые часто скрывают или ослабляют результаты влияния обсуждаемого фактора.
   

3. Так как размеры современных нолитических организмов в среднем больше, чем размерs примитивных групп¹, то естественно, что, политическая стратификация современных организмов должна быть больше стратификации первобытных племен.

4. 
   Так как до настоящего времени неожиданные и крупные увеличения размеров, возрастание разнородности населения происходили главным образом в результате войн, то следует ожидать, что фактор войны вызывает усиление политической стратификации. Исследования Спенсера, Гумпловича, Ратценгофера, Ваккаро, Оппенгеймера, Новикова, не упоминая другие имена, подтверждают это ожидание². Так, в древнееврейском политическом сообществе появились группы угнетаемых; в Древней Греции — илоты и метеки; в Риме — чужеземцы; ими же были неполноправные в кельтских и тевтонских общинах, низшие касты в Индии и т. д.
   
5. 
   Вне зависимости от военных условий увеличение размера политических организмов приводи! к росту стратификации, если она не сдерживается влиянием иных балансирующих сил. История подтверждает этот тезис. Одновременно с увеличением размера политического сообщества Рима периода республики чрезвычайно усложняются политический механизм управления и стратификации населения. Становится больше правительственных рангов, а население начинает постепенно распадаться на все более многочисленные политические слои. Помимо cives³* и clientes⁴* и небольшого числа хорошо оплачиваемых слуг появляются много разнообразных групп,
   как-то latini,⁵* члены civitates с suffragio и без suffragio⁶*, группа civitates liberae⁷*, подразделяемые на aequm и iniquum⁸*, жителей provincii⁹* с их различными рангами и т. д. В результате могу­
   щественного расширения Римской империи весь политический аппарат Рима, вся политическая стратификация, начиная с граждан самых низких политических рангов и самых лишенных жителей provincii и кончая высшими слоями центрального правительства, все население Рима сильно возросло в вертикальном и горизонтальном направлениях¹⁰.
   

¹ Согласно А. Сатерланду, средние размеры примитивного сообщества колеб­лются между 40 и 360 членами; варварских групп - 6500 и 442 000 членами; цивилизованных народов — 4,2 миллиона и 24 миллиона; современных культур­ных народов от 30 миллионов до 100 и более миллионов. См.: Sutherland A. The Origin and Growth of the Moral Instinct. L., 1898.

² Spencer H. Principles of Sociology; Gumplowicz L. Die Rassenkampf. Leipzig, 1898; Gumplowicz L. Outlines of Sociology. Philadelphia, 1889; Vaccaro M. Les bases ' sociologiques du droit et de l'Etat. P., 1898; Novicov J. Les Luttes entre societes humaines. P., 1896; Oppenheimer F. Der Staat. В., 1908.

³ * — граждане (лат.).

⁴ * —чужеземцы (лат.). Первоначально плебеи.

⁵ * — латины, потомки древнейшего населения Лация (лат.).

⁶ * — избирательный голос (лат.).

⁷ * — незаконнорожденные (лат.).

⁸ * — равные и неравные (лат.).

⁹ * — провинций (лат.).

¹⁰ Girard P. Manuel elementaire de droit romain. P., 1911; Mommsen T. Abriss des romischen Staatsrecht. В., 1893; Willems P. Le droit publique romain. P., 1910.
И наоборот, в начале империи, когда практически остановилось расширение государства и благодаря постоянным контактам уменьшилась разнородность населения, мы видим, что вплоть до 212 года нашей эры исчезают все эти градации, римское гражданство предоставляется почти всем жителям Римской империи, кроме peregrini dediticii¹*. Подобный параллелизм, хотя не такой явный и не такой панорамный, мы наблюдаем в истории Древней Греции, особенно Афин и Спарты, Ахейской лиги. Установление Делосского союза под гегемонией Афин, или установление Ахейской лиги, или расширение гегемонии Спарты на Пелопоннесе приводили к возникновению новых слоев в управленческом аппарате и новых страт среди свободного населения². Уменьшение размеров этих политических организмов в IV—III веках до нашей эры привело к противоположному результату. Еще более заметен этот процесс на примере создания империи Александра Македонского, при объ­единении племен первыми Меровингами и Карлом Великим, при попытках создания Священной Римской империи, при расширении Британской империи, России и, наконец, при образовании Германской империи в XIX веке. Общее направление всех этих процессов, как бы они ни отличались друг от друга, в том, что за периодами увеличения политических организмов следовало создание допол­нительных политических и управленческих страт — империалыюго, федеративного, конфедеративного, — причем слой завоевателей всегда возвышался над покоренными и ранее существовавшими стратами. В результате в период такого политического увеличения или немного позднее весь политический конус становился выше и сложнее. Уменьшение политической стратификации, которое было достигнуто среди населения России, Англии, Бельгии, было уни­чтожено или ослаблено приобретением новых колоний, таких, как Индия, Конго, Филиппины, Марокко, азиатские, финские и польские провинции России с их разнородным населением. Все эти факты, среди большого числа им подобных, подтверждают нашу гипотезу³.

¹ * жители государств, которые после поражения в войне были лишены независимости.

² Hammond В Е. Bodies Politic and Their Goverament. Cambridge, 1915. Ch. 9, 10,25.

³ Spencer H. Principles of Sociology. Vol. 2.
6. В период уменьшения размеров политического организма и со­кращения разнородности населения обязательно происходит процесс "выравнивания" политической стратификации. Несмотря на многие противоборствующие факторы, такой параллелизм проявлялся не раз. "Феодализации" в древнем Египте, Китае, распады крупного политического организма на независимые части приводили к уни­чтожению верхних слоев центральных правительств и наиболее при­вилегированной части населения. Подобный процесс произошел в ре­зультате распада поздней Римской империи, империи Александра Македонского, Древнегреческих союзов, Священной Римской империи, империи Карла Великого. В наше время — в результате распада политического единства Австро-Венгрии или уменьшения размеров России. Отделение Финляндии, Польши, Прибалтики от России уни­чтожило определенный слой граждан в политическом конусе России. Если бы произошло отделение Индии, Конго или Марокко от со­ответствующих европейских держав, то результат был бы тем же: выравнивание стратификации внутри этих европейских политических организмов. Независимость прежних частей крупного организма оз­начает уничтожение политической сверхструктуры этих в прошлом могущественных организмов и, соответственно, шаг вперед к вы­равниванию политического конуса.

7. Так как при изменениях размеров и разнородности населения политических организмов не наблюдалось никакой определенной тен­денции, иными словами, они попросту колебались во времени, то ожидается, что политическая стратификация, как "функция" этих "неза­висимых колебаний", будет обязательно изменяться безо всякого определенного направления. А это и будет объяснением отмеченного выше процесса "ненаправленных" колебаний политической стратифика­ции. Каждый, кто изучал немного историю политических организаций, знает, что самым нерегулярным образом изменяются их размеры. Иногда они увеличиваются, иногда сокращаются¹. Многие общества прошлого, такие, как Египет, Персия, Рим, Греция, Карфаген, Вавилон, Священная Римская империя, империя Тамерлана, Арабские халифаты, образовывались, развивались с колебаниями, достигали своего расцвета, с колебаниями же приходили в упадок и, наконец, исчезали вовсе. Ныне действующие политические организмы, будь то Китай или любое европейское или американское государство, тоже демонстрируют похо­жие изменения в течение своей истории. Некоторые из них пережили самые противоположные фазы флуктуации (Китай, Турция, Испания): крупные циклы увеличения и циклы существенных сокращений их размеров. Даже те державы, которые и поныне находятся в фазе увеличения (Британская империя, США), пережили колебания размеров в прошлом своей истории. Такие изменения размеров в истории политических организмов в одних случаях значительны и внезапны, в других — постепенны и замедленны. Наряду с глобальными изменени­ями, для реализации которых порой требовался отрезок времени в несколько столетий, существуют более мелкие колебания, которые происходят в течение нескольких лет или нескольких десятилетий. Сокращение размера России со 178 миллионов населения в 1914 году до 133 миллионов в 1923 году; изменение размеров европейской части Турции с 9,5 миллиона в 1800 году до 15,5 миллиона в 1860 году и вновь до 5,9 миллиона в 1900 году; сокращение размеров Австрии и частично Германии за последние несколько лет — вот лишь некоторые примеры таких колебаний. Де Греф показал, что такие изменения суть нормаль­ное явление в истории любого политического организма; он также отметил, что для любого политического организма существует точка перенасыщения, после достижения которой наступает период "отступле­ния", который в некоторых случаях приводит к концу существования организма, в других же за ним снова следует период увеличения размеров и т. д.² Если положение вещей таково и не существует определенной постоянной тенденции в изменении размеров организмов, если политическая стратификация является функцией размера полити­ческого организма и разнородности его населения, то, естественно, нельзя найти какую-либо долговременную тенденцию во флуктуациях политической стратификации. Так как наши "независимые колебания" меняются без какого-либо направления, то их "функция" (политическая стратификация) должна меняться тоже безо всякого направления. Таков результат, к которому мы пришли.

¹ Грубый анализ на эту тему можно провести по историческим атласам, на которых отчетливо видны территории государств в разные периоды их развития.
² De GreefG. La structure generate des societes. P., 1908. Vol. 1—3.
То, что мы не нашли какой-либо тенденции в сфере политической стратификации, полностью соответствует результату, к которому мы пришли, исследуя экономическую стратификацию. Эта идентичность результатов, достигнутых в обеих сферах стратификации, есть дополнительное подтверждение нашей гипотезы ненаправленного цикла истории'". Более того, тот факт, что приверженцы теории наличности чекой закономерной тенденции не смогли доказать ее, дополнительно подтверждает нашу правоту. Все это дает основание для признания нашей гипотезы в качестве столь же научной, как и все модные сейчас, теории "различных направлений'" и "исторических тенденций". Вместе с силами политического выравнивания действуют силы по­литической стратификации. Их взаимная борьба была, есть и, вероятно, будет продолжаться. Иногда в одном месте одерживают победу силы выравнивания, в другом -- победителями оказываются стратифици­рующие силы. Любое усиление выравнивающих факторов по аналогии с законами физики вызывает усиление противодействия со стороны противоположных сил. Так история развивалась и, вероятно, будет развиваться впредь.

5. Есть ли предел во флуктуциях высоты и профиля политической стратификации?

На основании вышесказанного можно утверждать, что при более или менее нормальных условиях профиль политической стратификации колеблется в пределах более широких, чем профиль экономической стратификации. По сравнению с экономическим профилем изменения абриса политической стратификации кажутся менее сглаженными и бо­лее конвульсивными. Серьезная общественно-политическая реформа, как, например, освобождение негров, изменение избирательных прав или введение новой конституции, может лишь слегка изменить экономичес­кую стратификацию, но часто приводит к серьезному изменению политической стратификации. В результате переиначивания системы обязанностей и привилегий, смены формы законодательства все полити­ческие слои могут быть упразднены, перемешаны внутри политической пирамиды или смещены. А приводит это чаще к изменению всей стратификационной формы. Этим можно объяснить большее разнооб­разие политического профиля по сравнению с профилем экономической стратификации.

Более того, в случае катастрофы или крупного переворота про­исходят радикальные и необычайные профили. Общество в первый период великой революции часто напоминает форму плоской трапеции, без верхних эшелонов, без признанных авторитетов и их иерархии. Все пытаются командовать, и никто не хочет подчиняться. Однако такое положение крайне неустойчиво. Спустя короткий промежуток времени появляется авторитет, вскоре устанавливается старая или новая иерархия групп и, наконец, порушенная политическая пирамида вос­создается снова. Таким образом, слишком плоский профиль суть только лишь переходное состояние общества. С другой стороны, если стра­тификация становится слишком высокой и слишком рельефной, ее верхние слои, или верхушка, рано или поздно отсекаются: революцией ли, войной, убийством, путем низвержения монарха или олигархов, путем ли новых мирных законов — способов много и они разнообразны. Но результат их один и тот же: выравнивание слишком высокого и чересчур нестабильного политического организма. Вышеуказанными способами политический организм возвращается к состоянию равно­весия тогда, когда форма конуса либо гипертрофированно плоская, либо сильно возвышенная.

6. Есть ли периодичность во фяуктуациях политической стратификации?

Не раз предпринимались попытки доказать существование периодич­ности в изменениях политических режимов. Так, О. Лоренц, К. Джоэль, Г. Феррари и некоторые другие пытались показать, что существуют периоды от 30 до 33 лет, которые маркируют серьезное изменение в политическом режиме любой страны'. Дж. Дромель обосновывал тезис о существовании периодов в 15—16 лет². Другие говорили о нали­чии более глобальных периодов — в 100, 125, 300, 600 и в 1200 лет. К. Миллар настаивал на периодичности в 500 лет³. Какими бы интерес­ными ни были эти теории, их аргументы неубедительны. Но нет причи­ны заранее объявлять все подобные попытки лишь "числовым мистициз­мом", как делают их оппоненты. Наоборот, проблема заслуживает более внимательного изучения. Но в то же время периоды еще не доказаны, а сами теории нуждаются в проверке. Существует ли пери­одичность во флуктуациях или же нет, но само их наличие в политичес­кой стратификации и их ненаправленный характер представляют собой самую вероятную гипотезу.
¹ Lorenz О. Die Geschichtswissenschaft in Hauptrichtungen und Aufgaben. В., 1886. P. 271—311; Joel K. Der Seculare Rythmus der Geschichte // Jahrbuch fur Soziologie. 1925. Bd. 1; Ferrari G. Teoria dei periodici politici. Milano, 1874.

² Drommel J. La Poi de revolution.

³ Millard C. Essai de physique social et de construction historique // Revue Internationale de sociologie. 1917. JV° 2.

Резюме

1. 
   Высота профиля политической стратификации изменяется от страны к стране, от одного периода времени к другому.
   
2. 
   В этих изменениях нет постоянной тенденции ни к выравниванию, ни к возвышению стратификации.
   
3. 
   Не существует постоянной тенденции перехода от монархии к республике, от самодержавия к демократии, от правления меньшинствах правлению большинства, от отсутствия правительственного вмешательства в жизнь общества ко всестороннему государственному контролю. Нет также и обратных тенденций.
   
4. 
   Среди множества общественных сил, способствующих политической стратификации, большую роль играет увеличение размеров политического организма и разнородность состава населения.
   
5. 
   Профиль политической стратификации подвижнее, и колеблется он в более широких пределах, чаще и импульсивнее, чем профиль экономической стратификации.
   
6. 
   В любом обществе постоянно идет борьба между силами политического выравнивания и силами стратификации. Иногда побеждают одни силы, иногда верх берут другие. Когда колебание профиля в одном из направлений становится слишком сильным и резким, то противоположные силы разными способами увеличивают свое давление и приводят профиль стратификации к точке равновесия.
   

жүктеу/скачать 5.31 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: