Принцип равных возможностей

Посмотрим, как работает этот принцип, на конкретном примере, приведенном А.Бухэненом²⁰. Предположим, что некто А и Б стремят­ся занять одно и то же положение в обществе, которое требует опреде­ленной квалификационной подготовки. Предположим, что они пример­но одинаковы в своих способностях и устремлениях, но А происходит из крайне бедной семьи, которая не в состоянии оплатить его учебу, а Б — наоборот, весьма богат и пользуется помощью родителей. Очевидно, что роулсовский принцип равных возможностей предполагает необхо­димость институциональной структуры, способной оплатить обучение А. Тот факт, что он происходит из бедной семьи, не должен лишать его перспектив, достижимых для других с аналогичными способностями и устремлениями, но обладающих большими материальными возможно­стями.

Напомним, что во втором принципе справедливости также присут­ствует правило лексического порядка. Однако в данном случае принцип равных возможностей оказывается лексически приоритетным по отно­шению к принципу дифференциации (хотя формулируются они в об­ратной последовательности). Иными словами, предполагается сначала удовлетворить принцип равных возможностей, а только затем — прин­цип дифференциации.

Определенную роль во втором принципе справедливости Роулса иг­рает «эффективность». Роулс определяет ее следующим образом:

«...Мы можем сказать, что организация прав и обязанностей в основной структуре (общества — А.Т.) является эффективной только в том слу­чае, если невозможно изменить правила и перестроить схему прав и обя-

²⁰ Buchanan A. Critical Introduction to Rawls' Theory of Justice // Jahn Rawls's The­ory of Justice. An Introduction. Ed. By H. Gene Blocker and Elizabeth Smith. Athens: Ohio University Pres,. 1980. P. 12.

148

Если после распределения окажется, что некто обладает значительно большим богатством, чем другие, то ситуация не может быть исправле­на с помощью перераспределения — мешает правило эффективности. Более того, распределение богатства в любое данное время всегда нахо­дится под сильным кумулятивным влиянием как природного, так и со­циального распределения в прошлом. Случайность или везение во мно­гом определяют, кто богат, а кто беден в данное время. Поскольку «ву­аль неведения» не дает нам возможности узнать заранее, повезет нам или нет, то, по Роулсу, рациональным становится поиск пути миними­зации наших потерь, и поэтому эффективность в процессе заключения общественного договора роли не играет. Рациональные участники дого­вора, как мы уже показали выше, будут стремиться избежать риска по­падания на «дно общества».

Но тогда возникает вопрос, которому Роулс придает немаловажное значение: на каком основании члены демократического общества могут допустить тенденцию к подверженности основной структуры общества социальным случайностям естественного или исторического происхож­дения? Поскольку мы считаем, что граждане — свободные и равные моральные личности, институциональное выражение чему дает приори­тет первого принципа равной свободы, рассуждает Роулс, то, очевидно, начать следует с предположения, что все остальные социально-приоритетные блага, и в особенности доходы и богатство, должны так­же быть равными — каждому должна достаться доля, равная долям других. Но общество также должно принимать во внимание организа­ционные требования и экономическую эффективность. Поэтому нера­зумно поддерживать распределение поровну.

Роулс противопоставляет первый принцип, в котором речь идет о равном распределении, первой части второго принципа, допускающего неравенство до тех пор, пока наименее обеспеченная часть населения не станет столь благополучной, насколько это вообще возможно в имею­щихся условиях. Он считает, что первый принцип является эгалитари­стским, поскольку он отрицает возможность узаконивания ограничения свободы одного человека на том основании, что это увеличивает чью-то свободу и, тем самым, возрастает общая сумма свободы. Основная структура общества допускает неравенство, поскольку это улучшает положение каждого, включая и наиболее обездоленных, причем таким образом, чтобы это неравенство сочеталось с равной свободой и чест-

149

Сформулировав два принципа справедливости, Роулс кратко остано­вился на том, как должна быть организована основная структура обще­ства для того, чтобы им соответствовать. Роулс концентрирует свое внимание на институциональном устройстве, которое, по его мнению, может соответствовать принципу дифференциации. Для этого, как он считает, необходимо создать четыре правительственных органа:

1. Орган контроля за накоплением ресурсов.

2. Орган стабилизации.

3. Трансфертный орган.

4. Орган распределения.

Иными словами, в случае гарантированного равенства возможностей и максимально широких основных свобод, принцип дифференциации может быть реализован при наличии институционального устройства, выполняющего свои функции с помощью вышеназванных органов:

1. Существует частная собственность на капитал и природные ре­сурсы. Свободная рыночная система поддерживается органом контроля за накоплением ресурсов.

2. Функцией органа стабилизации будет «попытка обеспечить ра­зумно полную занятость».

3. Трансфертный орган призван гарантировать социальный мини­мум (т.е. минимальный доход для каждого) либо с помощью вы­плат в связи с созданием и развитием семей и специальных пла­тежей в случае болезни или безработицы, или более систематиче­ски, например, с помощью градаций дополнительных выплат (т.е. негативного подоходного налога).

4. Орган распределения должен защищать максимально возможную справедливость при распределении благодаря средствам налого­обложения, обязательно принимая во внимание право собствен­ности. При этом необходимо учитывать два аспекта: во-первых, должны быть введены налоги на наследство и дарение, равно как и определенные ограничения на право наследования; во-вторых, должен быть установлен порядок налогообложения для того, чтобы реализовать на практике требования справедливости.

Обращает на себя внимание тот факт, что в модели справедливого общественного устройства (за исключением пункта 2, где речь идет о «разумно полной занятости»), реализация принципа справедливости предполагается Роулсом практически только с помощью распредели­тельных методов, т.е. через перераспределение доходов и богатства наиболее обеспеченной части общества в пользу беднейшей, главным

150

образом, средствами налогообложения. Иными словами, перспективы «репрезентативной наименее преуспевающей части общества» в обре­тении богатства, власти, авторитета и т.д. могут быть расширены с по­мощью различных доплат к заработной плате, получаемой в условиях свободного рынка. Грубо говоря, свободный рынок решает одну часть задачи, налогообложение и перераспределение доходов — другую. Та­ким образом, Роулс считает возможным применение его принципов справедливости в обществе без отказа от конкурентного рынка и част­ной собственности на средства производства. Это и есть теория «соци­ального рыночного хозяйства», столь популярная сегодня в США.

1. Что такое «вуаль неведения»?

2. «Исходная позиция»?

3. «Принцип дифференциации»?

4. Опишите модель общественного договора, которую использует Роулс.

5. Что такое «лексический порядок»?

6. Почему теория Роулса считается деонтологически либеральной?

7. Что такое «социальное рыночное хозяйство»?

8. Роулс поначалу рассматривал свою теорию как универсальную, но позд­нее пришел к выводу, что ее можно применить только в обществе «американского типа». Как Вы думаете, почему?

Дополнительная литература

1. Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1996.

2. Алексеева Т.А Справедливость. Морально-политическая философия Джо­на Роулза. М.: Наука, 1992.

3. Алексеева Т.А. Джон Роулз и его теория справедливости // Вопросы философии. 1994. № 10. С. 26—37.

4. Алексеева Т.А. Либерализм как политическая идеология // Политея. 1999. № 3.

151

Теория справедливости Джона Роулса дала импульс к началу возро­ждения политической теории США в англоязычных странах. Она по­служила мощным возбудителем, катализатором теоретических споров и дискуссий, затронувших как проблемы метода, так и весьма широкий пласт социально-политической проблематики. По мнению одних участ­ников дискуссии, эта книга пробудила англо-американскую политиче­скую философию и теорию от «многолетней дремы, навеянной удушли­вым утилитаризмом». Других привлек возврат Роулса к «классическо­му», сущностному теоретизированию по контрасту с длительным гос­подством позитивистских воззрений. Как писал, например, американ­ский философ Маршалл Коэн, Роулс

«восстанавливает английскую традицию Юма и Адама Смита, Бентама и Джона Стюарта Милля, настаивавших на связи своих политических рас­суждений с фундаментальными исследованиями моральной психологии и политической экономии»¹.

Третьи увидели в теории справедливости возможность обновления либерализма, остро нуждавшегося в свежих идеях после событий 60-х годов — студенческих волнений, массового антивоенного движения, популярности «левых идей» и т.д. Таким образом, работа Роулса затро­нула нервный узел политико-теоретических проблем в США. Вопрос о соотношении равенства и свободы, поднятый в книге, — извечная тема дискуссий в американской общественной мысли. Противоречие между ними нашло отражение уже в первом параграфе Декларации независи-

152

В 80-е годы могло показаться, что полемика велась с явным переве­сом в пользу неоконсерваторов с их специфически интерпретированной свободой в ущерб либеральной трактовке справедливости. Могло даже показаться, что теория И.Кристола, Г.Шельски, Г.-К.Кальтенбруннера, Р.Нозика, Ф. фон Хайека и других теоретиков неоконсерватизма окон­чательно оттеснили теорию Роулса на второй план. Однако идейную дискуссию неправильно рассматривать как некий однолинейный про­цесс с периодически меняющимися лидерами гонки. И хотя, безуслов­но, неоконсерватизм усилил на какое-то время свои позиции в западном обществе, писал А.Ю.Мельвиль, можно было говорить о появлении широкого либерального и консервативного консенсуса относительно ряда основополагающих принципов и устоев «американского образа жизни». Иным словами, американские неоконсерваторы разделяют фундаментальные либеральные ценности, расходясь с либералами, главным образом, по вопросу о средствах их достижения².

С середины 80-х годов главное острие критики против теории спра­ведливости Роулса было направлено со стороны коммунитаризма — набирающего силу идейного течения, выросшего из либерализма и од­новременно противостоящего ему по ряду существенных положений. Как бы там ни было, теория справедливости Роулса не потеряла своего значения, а дискуссия вокруг нее в немалой степени способствовала тому, что она была включена в качестве обязательного элемента про­граммы всех западных университетов, признана в качестве современной «классики».

¹ Мельвиль А.Ю. США — сдвиг вправо? Консерватизм в идейно-политической жизни США 80-х годов. М, 1986. С. 49.

153

Либертаризм — течение в современном либерализме, которое делает акцент на правах и свободах индивида, формирующихся под влиянием общины, а государству при этом отводится минимальная роль. Либер­таризм из всех современных идейных течений, пожалуй, ближе всего подходит к анархизму. Он видит в государстве источник подавления свободы человека, нарушения его прав, искажения свободы рынка.

Все либертаристское движение можно разделить на две большие группы: либертаристов-прагматиков и принципиальных либертаристов. Прагматики защищают идею «минимального государства», но от­нюдь не потому, что защищаемые ими права человека священны, а по­скольку ограничение его функций защитой таких прав создает целый ряд преимуществ. Кредо этой группы достаточно ясно выражено Фрид­рихом фон Хайеком, писавшим, что если мы хотим удовлетворить же­лания людей, то следует отвести государству меньшую роль, а рынку большую, дав ему возможность использовать всю имеющуюся инфор­мацию о характере людских устремлений. Некоторые либертаристы полагают, что подобное ограничение роли государства позволит увели­чить производство, соответственно, максимизировать пользу, и обеспе­чить производство с максимальной эффективностью.

Фридрих фон Хайек является весьма показательным примером «со­временной» версии политической теории либертаристского прагматиз­ма. Его труды дают солидное гносеологическое обоснование опровер­жению основ социал-реформистской политики в духе «государства все­общего благоденствия». Хайек писал, что

«ничто так не разрушительно для юридических гарантий индивидуаль­ной свободы, как стремление к миражу социальной справедливости»³.

Одно время его теория рассматривалась в качестве возможной аль­тернативы кейнсианству. В процессе критики политики «государства всеобщего благоденствия» идея Хайека о том, что нарастание государ­ственного вмешательства в экономику имеет свои пределы, за которы­ми оно начинает приводить к стагфляции и представлять угрозу самому существованию рыночной системы, по существу, оказалась одним из краеугольных камней при разработке программы «рейганомики». Уже начиная с 80-х годов Хайек пытался показать, что не существует «сред­него пути» между капитализмом и социализмом. Утверждая, что рацио­нальный экономический расчет при социализме в принципе невозмо-

154

Хайек был непримиримым и последовательным противником пере­устройства общества по умозрительно сконструированным схемам и идеальным моделям. В своей известной книге «Дорога к рабству» (1944 г.) он показал, что даже умеренное огосударствление экономической жизни ведет в конечном счете к установлению тоталитаризма. Он был убежден, что общества, полагающиеся на конкуренцию, в конечном счете успешнее других достигают своих целей — вывод, который, по его мнению, подтвержден всей историей современной цивилизации.

Хайек довольно ясно различал «хозяйство» и «рыночный процесс». Хозяйство, в его понимании, это организация или социальное устройст­во, где некто сознательно размещает ресурсы в соответствии с единой шкалой целей. В создаваемом рынком спонтанном порядке ничего этого нет. Спонтанное рыночное хозяйство (состоящее из бесчисленного множества индивидуальных экономических структур), по Хайеку, обладает двумя преимуществами.

Во-первых, спонтанный экономический порядок использует знание всех его членов (а не только организатора хозяйства).

И, во-вторых, цели, которым он служит, являются частными целями индивидов во всем их разнообразии и противоречивости. Единственная цель, общая для всех, — это создание условий, при которых шансы лю­бого случайно выбранного индивида на как можно более эффективную реализацию его целей были бы весьма велики. Именно это и имеется в виду, когда утверждается, что рыночный порядок обеспечивает макси­мум и оптимум по сравнению с упорядоченным социалистическим хо­зяйством.

Вместе с тем Хайек признает, что диктат рынка несет в себе угрозу свободе индивида. Конкуренция создает нечто вроде безличного при­нуждения, заставляя многих индивидов перестраивать свой образ жизни так, как были бы бессильны изменить его какие угодно инструкции и команды.

В то же время Хайек возражал против причисления его к сторонни­кам «свободного предпринимательства» без всяких ограничений. Опре­деленные барьеры необходимы, но это должны быть не искусственные препоны, создаваемые государством, а естественные, спонтанно возни­кающие в процессе социокультурной эволюции. Эти правила, прежде всего, включают отказ от присвоения чужой собственности и выполне­ние добровольно взятых на себя обязательств. Они воплощают в себе коллективный опыт множества поколений по разрешению конфликтов, а также обеспечивают преемственность традиции.

155

Принцип естественного отбора — выживание наиболее приспособ­ленных социальных институтов — переносится Хайеком на историю человеческого общества. Этот отбор выдерживают лишь те системы правил (от религии и идеологии до способа организации производства), которые обеспечивают для применяющих их групп наилучшие условия для выживания, т.е. наиболее высокий уровень жизни — возможно большему числу людей.

В этом свете он рассматривает и проблему справедливости. С точки зрения Хайека, в принципе неверно увязывать справедливость с какой-либо целью распределения. Никакой индивид или группа не осуществ­ляют общее распределение богатства или какой-либо другой вещи. По­этому неправильно утверждать, что распределение может быть неспра­ведливым, поскольку это определение применимо только к действиям людей. Хайек делает вывод, что любые пути распределения существен­но противоречат свободе. Таким образом, в обществе со свободным рынком товаров, где конечный результат экономической деятельности является не следствием сознательного выбора, а результатом бесчис­ленных разрозненных выборов отдельных индивидов, вообще не может появиться идея перераспределительной справедливости, а попытки вве­сти распределение разрушительны для свободы и индивидуальности в обществе⁴. Это вполне ясная идеологическая позиция, которая отдает предпочтение вполне определенной форме свободы.

«У нас не было намерения делать фетиш из демократии. Очень похоже на то, что наше поколение больше говорит и думает о демократии, чем о тех ценностях, которым она служит. К демократии неприложимо то, что лорд Эктон сказал о свободе: что она "не средство достижения высших политических целей. Она сама по себе высшая политическая цель. Она требуется не для хорошего управления государством, но в качестве га­ранта, обеспечивающего нам право беспрепятственно стремиться к осу­ществлению высших идеалов общественной и частной жизни". Демо­кратия по сути своей — средство, утилитарное приспособление для за­щиты социального мира и свободы личности. Как таковая она небезу­пречна. Не следует забывать и того, что часто в истории расцвет куль­турной и духовной свободы приходился на периоды авторитарного правления, а не демократии, и что правление однородного, догматично-

156

Обращать внимание на то, что демократия находится под угрозой, стало модно, и в этом таится некоторая опасность. Отсюда происходит ошибочное и безосновательное убеждение, что, пока высшая власть в стране принадлежит воле большинства, это является верным средством от произвола. Противоположное утверждение было бы не менее оши­бочно: вовсе не источник власти, а ее ограничение является надежным средством от произвола. Демократический контроль может помешать власти стать диктатурой, но для этого следует потрудиться. Если же де­мократия решает свои задачи при помощи власти, не ограниченной твердо установленными правилами, она неизбежно вырождается в дес­потию.

Когда правительство должно определить, сколько выращивать сви­ней или сколько автобусов должно ездить по дорогам страны, какие угольные шахты целесообразно оставить действующими или почем про­давать в магазинах ботинки, — все такие решения нельзя вывести из формальных правил или принять раз навсегда или на длительный пери­од. Они неизбежно зависят от обстоятельств, меняющихся очень быстро. И принимая такого рода решения, приходится все время иметь в виду сложный баланс интересов различных индивидов и групп. В конце кон­цов кто-то находит основания, чтобы предпочесть одни интересы дру­гим. Эти основания становятся частью законодательства. Так рождаются привилегии, возникает неравенство, навязанное правительственным аппа­ратом...

Государство должно ограничиться разработкой общих правил, при­менимых в ситуациях определенного типа, предоставив индивидам сво­боду во всем, что связано с обстоятельствами места и времени, ибо только индивиды могут знать в полной мере эти обстоятельства и при­спосабливать к ним свои действия. А чтобы индивиды могли сознатель­но строить планы, у них должна быть возможность предвидеть действия правительства, способные на эти планы влиять. Но коль скоро действия государства должны быть прогнозируемыми, они неизбежно должны определяться правилами, сформулированными безотносительно к ка-

157

ким-либо непредсказуемым обстоятельствам. Если же государство стре­мится направлять действия индивидов, предусматривая их конечные ре­зультаты, его деятельность должна строиться с учетом всех наличест­вующих в данный момент обстоятельств и, следовательно, является не­предсказуемой. Этим объясняется известный факт, что, чем больше го­сударство планирует, тем труднее становится планировать индивиду...»

Принципиальный либертаризм отличается от прагматического, главным образом, тем, что он рассматривает права, защищаемые «ми­нимальным» государством, как естественные или фундаментальные. Права — есть благо в себе, а не в силу каких-то случайных причин, причем благо высшей значимости, которым нельзя пожертвовать ради какой-то другой цели.

Наиболее видным представителем этого течения либератаризма яв­ляется Роберт Нозик. Большая часть его основной работы «Анархия, государство и утопия» была представлена в качестве альтернативы «Теории справедливости» Роулса⁵.

Во многих отношениях Роберт Нозик — полная противоположность Джону Роулсу, начиная от происхождения (Роулс — «один из последних героев Скотта Фиццжеральда», элита из Новой Англии; Нозик — выхо­дец из бедной еврейской семьи в Бруклине), личных качеств (скромно­сти и даже замкнутости Роулса, и заметного стремления к славе и из­вестности у Нозика) и вплоть до отношения к политике (Роулс — политический философ кантовского склада, либерал; Нозик — либерта-рист, активный участник студенческих движений в молодости, склон­ный к анархизму и позднее признанный идеолог неоконсерватизма). Эта разница, однако, отнюдь не мешала им сотрудничать на протяжении десятилетий как коллегам по Гарвардскому университету.

Интерес к проблемам политической философии пробудился у Робер­та Нозика после внимательного ознакомления с трудами консерватив­ных философов и экономистов Фридриха Хайека и Мильтона Фридмэ-на. Знакомство с «Теорией справедливости» Джона Роулса вдохновило его на «ответ». В результате появилась книга «Анархия, государство и утопия», содержащая комментарий проблем, затронутых Роулсом, с позиций либертаризма. Этот труд не только вызвал большой интерес в академических кругах, но так же, как роулсовская работа, оказал пря­мое и непосредственное влияние на разработку политических программ и политические дискуссии в США и ряде других западных государств. В 1975 году он был удостоен Национальной премии за лучшую книгу года.

⁵ Nozick R. Anarchy, State and Utopia. New York: Basic Books, 1974.

158

Характерно, что сфера влияния индивида совпадает с властью, воз­лагаемой на него капиталистической экономикой, или экономикой сво­бодного предпринимательства. Индивид обладает формальной властью обретения собственности, покупки и продажи ее, найма рабочей силы и продажи своей собственной рабочей силы. Он может разбогатеть или разориться — все зависит только от него самого, от его способностей, усилий, везения, наконец. Государство со своей стороны может лишь обслуживать эту систему. Оно может предпринимать какие-то действия, вплоть до наказания, ради предотвращения применения силы (убийств, ограблений и т.д.) и мошенничества, но оно не имеет права облагать собственность налогами или конфисковывать ее во имя того, чтобы ока­зать помощь нуждающимся, или же организовывать общественные ра­боты для сокращения безработицы. Бедные сами должны о себе позабо­титься, или же рассчитывать только на милосердие. Пенсии или страхо­вание здоровья допустимы и могут существенно снизить риск наступ­ления трудных времен, однако любые коллективные попытки решения этих вопросов вне пределов защиты личности и ее правомерной дея­тельности должны быть переданы в сферу добровольных клубов и ассо­циаций.

Взгляды такого типа отстаивала целая плеяда политических мысли­телей разных времен, начиная от Адама Смита и кончая Мильтоном Фридмэном, придавшего этим идеям утилитаристскую легитимацию: данная система является законной в силу ее эффективности, поскольку в результате положение каждого гражданина улучшится. Но коль скоро данное утверждение труднодоказуемо, эгалитаристские системы пред­ставляются с позиций утилитаризма в качестве более предпочтитель­ных, поэтому либертаристы обратились к другому политико-философскому основанию своих воззрений. Нозик предлагает взять в качестве такого основания определенную концепцию индивидуальных (моральных или естественных) прав.

159

это утверждение в самом начале книги «Анархия, государство и уто­пия» уже достаточно ясно обозначает точку отсчета принципиального либертаризма.

Причем Нозик полагает, что речь идет не только об уважении этих прав, а о том, что они должны обладать статусом фундаментальных или более или менее абсолютных ограничений. Понятие «права как ограни­чения», или, как он иногда поясняет, «ограничение моральной стороны» означает, что речь идет о гарантиях защиты каждой личности. Абсо­лютный характер данного ограничения предполагает, что индивидуаль­ные права не могут быть нарушены ради решения каких-либо социаль­ных целей, например, целей благосостояния или безопасности всего общества. Наконец, он рассматривает эти права как фундаментальные, т.е. они есть благо в себе и не зависят от внешних целей, будучи осно­ванием морального мышления. Но если индивидуальные права прини­маются в качестве отправного пункта, то вполне логична идея «мини­мального» государства как лучшего из возможных способов гарантиро­вания этих прав. Более сильное государство непременно станет нару­шать эти права, если только оно не опирается на анонимное согласие всех граждан, ибо, помимо всего прочего, у людей есть также право на отказ от своих прав.

«Минимальное» государство более предпочтительно, чем анархия, поскольку последняя не может дать гарантий защиты индивидуальных прав. Кроме того, у него больше возможностей для того, чтобы стать узаконенным, нежели у государства перераспределительного типа, ко­торое не в состоянии опираться на полное согласие своих граждан и поэтому обязательно предполагает принуждение вплоть до открытого насилия по отношению к какой-то их части.

Первый принцип, введенный в теорию Нозика, таким образом, за­ключается в том, что каждый индивид обладает тремя фундаменталь­ными правами: во-первых, правом на физическую безопасность, во-вторых, правом на неограниченные ничем свободы и, в-третьих на не­отчуждаемую собственность без его на то согласия. Нозик практически повторяет сказанное Локком о правах индивида в условиях «естествен­ного состояния».

Нозик пишет, что его взглядам на «хорошо организованное общест­во» противостоят две теоретические «угрозы»: идея безгосударственно-

160

АНАРХИЗМ — политико-идеологическая концепция, требующая упраздне­ния государства и ликвидации всякой власти, имеющей возможность приме­нять принуждение. Она провозглашает своей целью общество с максималь­ной личной свободой, справедливым распределением материальных благ, в котором общие задачи выполняются по добровольному согласию. Термин «анархизм» введен в 1840 году П.-Ж.Прудоном.

Анархистский социальный порядок, не допускающий никаких при­нудительных действий со стороны государства, назван в качестве ис­ходной посылки в нозиковской аргументации. Данная позиция, а также сопутствующие ей обстоятельства — нерушимая свобода личности и абсолютное право собственности на свое тело и свои владения — во многом воспринимаются как данность. Права есть выражение «естест­венной свободы» и анархия — возможность их реализации. Нозик по­пытался показать, что место анархии может быть занято «минималь­ным» государством без нарушения анархической легитимности. Однако необходимым условием этого перехода становится добровольное согла­сие людей.

Сами же анархисты рассматривают любое движение в направлении принудительных институтов как аморальное, иррациональное и ненуж­ное — в их концепции «естественного состояния» никаких серьезных проблем вообще не возникает. Но это крайность. Многие мыслители анархистского толка все же предполагали наличие некоторых основа­ний, которые делали движение в направлении государственности ра­циональным и необходимым, например, ради выживания. Тем самым они признают аргументацию Т.Гоббса, изложенную им в «Левиафане». В любом случае моральность этой тенденции может придать только согласие, а далеко не все люди столь уж рациональны, чтобы принять это. При этом модель «общественного договора», некоего гипотетиче­ского контракта, т.е. согласия в малой группе, переносимое затем на всех граждан, считается неадекватной, ибо в соответствии с анархист­скими установками предполагается согласие именно всех, так как необ­ходимо уважать естественные права каждого человека.

Л.С.Мамут пишет:

«....Индивидуализм анархистского толка, сохраняя в себе идею противо­поставленности абсолютно самодовлеющей личности обществу как та­ковому, связывает ее (личности) свободу, полноценное бытие с тоталь-

161

ным упразднением всех политических форм. Этим он резко отличается от того буржуазного индивидуализма, которого придерживались, ска­жем, Т.Гоббс и другие идеологи, мыслившие по стандартам этатистско-

Новизна подхода Нозика, попытавшегося преодолеть трудности, связанные с необходимостью согласия на введение любых государст­венных форм, заключается в его стремлении объяснить, каким образом государство может вырасти из естественного состояния без нарушения чьих-либо прав, однако не прибегая к идее «общественного договора».

Нозик пишет, что если бы даже существовало локковское «естест­венное состояние», т.е. если бы сбылась мечта анархистов, «минималь­ное государство» все равно появилось бы при двух условиях: во-первых, если люди будут действовать, руководствуясь собственным интересом; во-вторых, если они будут уважать права других людей, не нарушать их, или, по крайней мере, находить форму компенсации в случае нарушения. В сущности, этот аргумент представляет собой ква-зи-договорное узаконивание «минимального государства».

Образование государства, по Нозику, проходит четыре стадии.

1) если одно агентство выиграет все сражения, то оно, естественно, станет доминировать на данной территории, и люди окажутся перед выбором — либо присоединиться к нему, либо вообще остаться вне сферы действия какого-либо агентства;

2) если одно агентство выиграет на одной части территории, а вто­рое — на другой, то территория окажется расколотой так же, как и на­селение; будет установлена граница;

⁷ Мамут Л.С. Этатизм и анархизм как типы политического осознания. М.: Наука, 1989. С. 191.

⁸ Nozick R. Op. cit. P. 12—15.

⁹ Nozick R. Op. cit. P. 15—17.

162

На первых двух стадиях рациональный собственный интерес на­правляет людей в сторону «минимального государства». Однако пока еще называть государством возникшее образование рано. Новый режим

«очевидно, не обеспечивает защиту для всех на данной территории, как это делает государство, и он явно не обладает и не претендует на тот тип монополии на применение силы, которая обязательна для государства»¹⁰.

Третья стадия. «Агентства защиты» начинают защищать права сво­их клиентов от независимых индивидов¹¹. Основанием для этого являет­ся делегирование клиентом своего права на самозащиту тому агентству, которое уже доказало свое превосходство по сравнению с другими по­добными агентствами.

Четвертая стадия. Доминирующее агентство может как-то ком­пенсировать независимым лицам неудобство того положения, в котором они оказались, распространив и на них свою защиту или предоставив им средства для самозащиты¹².

Результатом этих четырех стадий развития и становится «минималь­ное государство». Оно предлагает защиту для каждого и провозглашает монополию на применение силы в том смысле, что лишает независимых лиц права на навязывание силой своих прав по отношению к другим индивидам.

И все же здесь есть и отличия от «минимального государства». Во-первых, независимые люди все еще могут навязывать свои права друг другу. Во-вторых, независимые платят налоги ниже уровня полноправ­ных членов общества. Может показаться, что в этом случае многим сно­ва захочется стать независимыми, однако мотив получения защиты от независимых окажется сильнее¹³.

Вывод Нозика означает: если кому-то нравится «естественное со­стояние» Локка, то есть все основания считать, что он признает и «ми­нимальное государство».

Под естественной свободой Нозик понимает обладание некоторыми «негативными» правами, т.е. правами по отношению к другим, прину­дительно вмешивающимся в наши дела, а также право на собствен­ность. Эти права противоположны по смыслу «социальным правам»,

¹⁰ Ibid. Р. 51.

¹¹ Ibid. Р. 101—108.

¹² Nozick R. Op. cit. P. 10—11.

¹³ Ibid. P. 113.

163

КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ — термин, введенный Иммануилом Кантом для обозначения того требования, которое предписывает нам делать что-либо безусловно, то есть независимо от того, что мы хотим, или от того, каковы наши цели. Согласно Канту мы осознаем принципы морали как Кате­горический императив. Он называет его высшим принципом морали. Смысл его заключается в следующем: «Поступай так, чтобы максима твоей воли всегда могла быть вместе с тем и принципом всеобщего законодательства». В работе «Основы метафизики нравственности» Кант писал: «Теперь я ут­верждаю: человек и вообще всякое разумное существо существует как цель сама по себе, а не только как средство для любого применения со стороны той или другой воли...»

Иными словами, речь идет о действиях, принимающих во внимание, что все человечество воплощается в каждом индивиде, и человек нико­гда не должен рассматриваться как средство, а не цель. Эта идея служит у Нозика нескольким задачам.

Нозик полагает, что она опровергает утилитаризм, ибо немногие люди могут быть использованы просто в качестве средства для увели­чения благосостояния других; отрицает патернализм, так как человек может оказаться средством для себя самого и своего собственного бла­гополучия; а также теорию справедливости Роулса, в особенности его принцип дифференциации, коль скоро таланты и собственность граж­дан могут быть направлены во благо наименее имущих групп. Очевид­но, однако, что ссылка на Канта отнюдь не служит подлинной основой для моральной философии Нозика. Нозик не ставит вопрос о признании кантовской моральной эпистемологии, создается впечатление, что его увлекает лишь интуитивная сторона выводов из Канта.

Отрицание любой формы государства, выходящей за пределы «ноч­ного сторожа» — «классической» либеральной метафоры — имплицит­но присуще правам, которые Нозик приписывает индивидам. Признание прав такого типа, фундаментальное для политической морали, автома-

164

В основе этого подхода лежит положение о высшей ценности есте­ственной свободы в политической сфере. В этом смысле Нозик не привносит ничего нового. Его вклад в развитие теории справедливости сводится в основном к общей классификации концепций социальной справедливости, которую он предлагает, а также в попытке выявить главные слабости всех других концепций (разумеется, за исключением своей собственной). Нозик полагает, что принципы справедливости мо­гут быть охарактеризованы в трех основных ипостасях: с точки зрения истории, целей и способа достижения критерия.

Наконец, принцип справедливости как критерий увязывает распре­делительную справедливость с каким-то специфическим историческим фактом, характеристиками индивидов, такими, как моральная ценность, талант, производительность и т.п.

При такой классификации принцип дифференциации Роулса может быть отнесен к целевым принципам, поскольку он относится только к всеобъемлющим структурным результатам, а именно: благосостояние наименее имущих должно быть максимизировано. То же можно сказать и о разнообразных утилитаристских концепциях. Но такая концепция или теория справедливости, полагает Нозик, неприемлема, поскольку предполагает справедливость, индифферентную по отношению к лич­ной судьбе каждого человека. Судьба человека оказывается связанной с ней только в том смысле, соответствует ли она или нет наиболее пред­почтительной структуре, хотя интуиция подсказывает любому непред­взятому наблюдателю, что справедливость имеет смысл только по от­ношению к вполне конкретному человеку. Косвенный интерес, диктуе­мый прежде всего заботой о наиболее эффективной социальной струк­туре, явно недостаточен.

Принцип критерия может исправить этот недостаток в случае, если он предписывает рассматривать определенные позиции (например, то­вары или владения) в зависимости от вклада каждого человека. Именно

165

таким образом производится распределение наград. Однако принцип критерия, по мнению Нозика, может вызывать возражения, ибо он пред­полагает некую идеальную историю, одновременно корректируя откло­нения и ошибки реального исторического процесса. Но для того, чтобы быть эффективным, он должен будет либо игнорировать, либо нарушать законность владения, поскольку могут быть и другие, вполне легальные пути приобретения собственности, помимо вводимых принципом критерия способов. Человек может получить некое владение в дар, ему может повезти и он получит крупный выигрыш — к этим случаям никакие критерии неприменимы. А поскольку собственник обладает правом поступать со своим владением как ему заблагорассудится, любой критерий может оказаться ограничением свободы. Из этого Но-зик делает вывод о нелегитимности такого подхода.

1. Принцип исходного приобретения владения: наша власть распро-

страняется на наше тело, его способности, благодаря этому мы овладеваем различными внешними объектами.

2. Принцип передачи владения: мы можем продать или иным спосо-

бом избавиться от того, что мы имеем.

3. Принцип коррекции: необходимо исправлять последствия неспра-

ведливых действий, например, в случае воровства или нелегитим­ного приобретения собственности.

Суть этой теории заключается в следующем: любое распределение владений, появляющееся в результате законных трансакций в отноше­нии легально приобретенных владений, само по себе является закон­ным, поэтому никакое вмешательство на основе справедливости недо­пустимо. Такое вмешательство, например, налогообложение богатых ради помощи бедным, несправедливо. Иными словами, речь идет о воз­вращении к чистой капиталистической экономике. Однако не к реаль­ной, а к идеальной модели. Дело в том, что такая система, очевидно, законна только в случае, если все владения приобретены легальным путем с самого начала. Именно здесь и начинаются неясности, ибо Но­зик нигде не определяет, что означает законный путь приобретения.

Разумеется, само время работает на легитимность. Люди с течением времени склонны забывать, что в основе множества больших состояний

166

Нозик также отнюдь не идеализирует историю капитализма. Более того, он считает, что любой шаг к созданию хорошо организованного общества неизбежно наталкивается на сопротивление существующей капиталистической системы, поскольку нынешние владения во многих случаях были обретены их владельцами несправедливым путем. Поэто­му, вполне естественно, что Нозик отказывается и от прагматической защиты «статус-кво», так как любая несправедливость, по его мнению, должна быть исправлена. Поэтому, когда Нозик говорит о капитализме, он имеет в виду прежде всего его идеальную модель.

КАПИТАЛИЗМ — экономическая система, которая основывается на концен­трации частной собственности на средства производства у относительно не­большого числа лиц, в которой существует большой класс лишенных собст­венности рабочих, работающих за заработную плату, и в которой производ­ство ведется, скорее, ради продажи и получения денег, нежели ради потреб­ления. Деньги, которые вкладываются собственниками производства с целью получения дохода, называются капиталом, а потому и сама система называ­ется капитализмом.

«Хорошо организованное общество» Нозика во многом гипотетич­но. Возможно, оно было бы реальным, если бы все люди начали участ­вовать в конкуренции одновременно в одном и том же месте и при рав­ных стартовых условиях. В действительности так не бывает, ибо люди изначально неодинаковы — одни более талантливы, другие менее. К тому же вмешиваются разного рода исторические случайности. Кроме того, весьма сомнителен все же и тезис о том, что бедные и некомпе­тентные должны рассчитывать только на милосердие более преуспе­вающих. Опыт стран «третьего мира» со всей очевидностью показыва­ет, что проблемы бедности и необразованности разрешимы только в ситуации, когда ими занимается государство, явно выходящее за преде­лы «минимального», причем если оно действует из прагматических, а отнюдь не только моральных соображений.

Кроме того, целый ряд моральных соображений также противоречит нозиковскому идеалу. Главное возражение связано с тем, что остается неясным, почему следует начинать именно с моральных прав индивида и при этом оставлять в стороне все другие моральные соображения?

Наиболее серьезные разногласия между либертаристами и Роулсом связаны с принципом дифференциации. В целом он рассматривается либертаристами как направленный на максимизацию преимуществ для тех, кто в силу собственной лени, бездарности или несчастливых жиз-

167

ненных обстоятельств оказался на «дне общества» за счет ущемления наиболее предприимчивой и талантливой его части. В частности, острая критика связана с непризнанным Роулсом понятием заслуг. Его дейст­вительно нет в роулсовском изложении теории справедливости, однако, по мнению некоторых исследователей, оно обязательно присутствует в интуитивистском рассмотрении проблемы распределения¹⁴. Действи­тельно, одной из наиболее серьезных проблем для Роулса является уза-конивание принципа дифференциации по отношению к наиболее та­лантливым и социально продуктивным членам общества. Дело не в том, что благополучные эгоисты не согласятся поделиться чем-то с бедны­ми. Проблема связана с необходимостью соответствия принципа интуи­тивным представлениям о том, как следует обращаться с более одарен­ными. Очевидно, что они также заслуживают справедливости, ибо их также нельзя рассматривать в утилитаристском ключе в качестве средств для обеспечения наименее преуспевающих. Но именно это, с либертаристской точки зрения, происходит у Роулса, ибо его принцип дифференциации требует, чтобы талантливые и трудолюбивые жертво­вали своими максимальными преимуществами ради других. Либерта-ризм предпочитает свободное соглашение сотрудничающих между со­бой людей, придающее более важное значение продуктивности, нежели абсолютному равенству в качестве основы для справедливого распреде­ления. Его сторонники предпочитают представить себе одну схему со­трудничества для более преуспевающих и талантливых, а другую — для менее одаренных, но очевидно, что наибольшие выгоды из сотрудничества извлечет последняя группа¹⁵.

Наконец, либертаристы ставят под сомнение справедливость рас­пределения только на основе абсолютизации положения наименее пре-

168

«Правые», таким образом, в целом уловили реальную опасность для страны со стороны «перегрузки» «средних слоев» и «средних возрас­тов», что, впрочем, не означает, что сделанные выводы из этой ситуации могут быть сочтены правильными.

Оппоненты Нозика критикуют его за слишком явную привержен­ность теории естественного состояния, находя ее слишком ограничи­вающей исследователя, ибо она закрывает доступ к информации, инте­ресам и целям, имеющим жизненно важное значение в ситуации поли­тического выбора. Поскольку «минимальное» государство возникает ненамеренно, стихийно, в результате сравнительно небольших обменов между гражданами, то невозможно сделать шаг назад и начать все сна­чала, предварительно проведя дискуссию, какой именно тип государст­ва будет наиболее предпочтительным. В каком-то смысле можно ска­зать, что Нозик, так же как и Роулс, помещает своих людей под «вуаль неведения», однако еще более ограничивая их представления, делая их политически невежественными.

Но дело в том, что намерение Нозика, как представляется, было про­тивоположным — он использовал теорию естественного состояния от-

169

Таким образом, «естественное состояние» играет в теории Нозика весьма специфическую роль. Она отнюдь не сводится только к генезису «минимального» государства. Как мы уже показали выше, ограничения на пути концентрации большей власти у государства связаны с индиви­дуальными правами, а не с теорией естественного состояния. Наличие этих прав предполагает, что каждый человек должен в действительно­сти выразить согласие с созданием государства, выходящего за рамки «минимального». Однако это не означает, что «естественное состояние» вообще не создает проблем для теории Нозика как целого. Его ограни­чивающая роль связана, прежде всего, с проблемой применимости к данному конкретному случаю.

Историки политических идей, рассматривая естественное состояние в учении Локка, как правило, выдвигают два аргумента в противовес его взглядам: во-первых, люди никогда не находились в реальной исто­рии в состоянии такого типа, которое Локк описывал как естественное; во-вторых, даже если бы они оказались в таком состоянии, то это от­нюдь не означает, что из него смогло бы родиться государство именно в процессе заключения общественного договора. Нозик вообще уходит от этого вопроса, подчеркивая, что его гипотетическая история перехода от естественного состояния к гражданскому обществу не должна вос­приниматься как реальное описание происхождения существующих институтов или процессов, приводящих к их возникновению. Идея по­добной гипотетической реконструкции происхождения социального порядка заключается в том, чтобы показать, каким образом политиче­ская ассоциация может иметь легитимные основания своего появления, т.е. в соответствии с нозиковской теорией — обойтись без нарушения прав человека.

Это было необходимо Нозику, по-видимому, для того, чтобы пока­зать, почему легитимно появившиеся институты более предпочтитель­ны и имеют более высокую ценность по сравнению с теми, происхож­дение которых нелегитимно. Показать, что институт родился на закон­ных основаниях, значит, узаконить его дальнейшее существование.

Однако этот подход все же представляется несколько сомнитель­ным. Какими бы реалистическими ни выглядели на первый взгляд гипо­тетические рассуждения на эту тему, они все же, строго говоря, не яв­ляются достаточно основательным доказательством истинности нози-

170

Однако, судя по всему, эти логические неувязки не столь уж сущест­венны для Нозика — его целью было представить группу идей и мето­дов, а отнюдь не всеобъемлющий политико-философский трактат, ана­логично Локку. Но тогда, коль скоро естественное состояние никогда не существовало и никогда не появится, а представляет собой искусствен­ную конструкцию, теория Нозика вообще не соответствует традициям политической философии. Проблема, в сущности, заключается в том, что, по-видимому, Нозик периодически забывает, что поставил перед собой весьма ограниченные задачи, полагая, что если каким-то образом удастся добиться распределения владений, которое в реальности могло бы оказаться справедливым (именно в этом случае он обращается к принципам Роулса, правда, в несколько откорректированном виде), то­гда правомерность «минимального» государства оправдывается¹⁹. Одна­ко даже гипотетически невозможно представить себе, каким образом может быть обеспечено справедливое распределение владений, обре­тенных и передаваемых другим владельцам, если только не допустить возможность, что все можно начать сначала.

Именно в этом заключается утопизм теории Нозика, ибо она практи­чески неприменима. Перераспределение всего и вся, как показала ре­альная жизнь, отнюдь не решает проблемы справедливости по отноше­нию ко всем.

Ради определения своей теории Нозик вынужден обращаться вновь и вновь к коррекции. «Если группа владений появилась правильным путем, то нет никаких аргументов для более экстенсивного государства, основанного на распределительной справедливости... — пишет Нозик. — Если же эти принципы нарушены, то в игру вступает принцип кор­рекции. По-видимому, лучше всего рассмотреть некоторые образцы принципов распределительной справедливости как грубые правила вла­сти, задуманные для приблизительного осуществления результатов применения принципа коррекции несправедливости... грубое правило власти для исправления несправедливости может быть следующим: ор­ганизовывать общество таким образом, чтобы максимизировать благосостояние наименее обеспеченной группы в обществе... Это очень

171

Критикуя Нозика, Алан Браун высказывает в ответ на это утвержде­ние следующие соображения: если даже удастся создать корректирую­щие институты и они просуществуют достаточно долго, то постепенно вырабатывается привычка на них опираться, и с течением времени те­ряется всякое представление о том, кто чем изначально легитимно вла­дел. Установление постоянного перераспределения приводит к тому, что память об этом вообще утрачивается, а новая система основывается уже на согласии с теми институтами, которые этим распределением занимаются. Государство, превосходящее минимальный уровень, таким образом, само себя узаконивает на перманентной основе, ибо становит­ся необходимой частью института собственности²¹.

Поэтому раз возникшее перераспределительное государство уже не ставит вопрос о своем происхождении, он представляется несуществен­ным, неважным. Нозик отрицает государство, обладающее более широ­кими властными функциями, не в силу его происхождения, а в силу его постоянной потребности вмешиваться и нарушать права человека.

В результате акцентирование Нозиком принципа коррекции ставит под вопрос всю его теорию. Акт коррекции предполагает утилитарист­скую легитимацию прежде всего в силу условности самого исправи­тельного процесса. Если же собственность строится на условности, то естественное состояние у Нозика сразу же приобретает идеологизиро­ванное звучание.

Нозик полагает, что в силу несправедливого приобретения собст­венности нынешний владелец не будет иметь права на нее, или же этих прав крайне мало. Но совершенно очевидно, что некоторые люди, перед которыми будет поставлена проблема перераспределения, предпочтут сохранить «статус кво». Их логика проста: поскольку законность при­обретения собственности теряется во времени, то невозможно узнать достаточно достоверно, какую именно коррекцию и каким способом следует осуществить. В любом случае страдать будут невинные. Но Нозик полагает, что по отношению к наследникам будут совершены несправедливые акты, направленные по существу против их предков.

²⁰ Ibid. Р. 231.

²¹ Brown A. Modern Political Philosophy. Theories of Just Society. Harmondsworth: Penguin, 1988. P. 100.

172

Но из сказанного можно сделать вывод, что властный принцип кор­рекции, аналогичный принципу дифференциации у Роулса, обязательно затронет интересы и легитимных, и нелегитимных собственников. То­гда вполне разумно было бы сделать вывод о том, что коррекция пред­полагает процесс, нацеленный на максимизацию соблюдения индивиду­альных прав по отношению к собственности, однако допускающий на­меренное нарушение прав других людей. Но это весьма напоминает утилитаристскую концепцию прав, которую Нозик, обосновав свое ви­дение проблемы, отвергает как ограничительную²². Но тогда коррекция, даже в самой общей форме, принципа перераспределительной справед­ливости не может быть обеспечена в соответствии с нозиковской теори­ей.

Таким образом, исторический подход в теории естественного со­стояния не дает оснований для узаконивания правовой теории справед­ливости Нозика. С точки зрения Нозика, моральная философия, пони­маемая в достаточно узких рамках, ограничивает политическую фило­софию. Он полагает, что ответы на все важные вопросы должны исхо­дить из сферы морали, т.е. область прав рассматривается вне политики, а мораль — как нечто предшествующее любым политическим интерак­циям. Однако моральная теория создает свои собственные проблемы с точки зрения ее политических последствий. Эта внутренняя противоре­чивость еще более ясно проявляется при рассмотрении природы основ­ных прав человека.

Не меньше возражений либертаристы высказывают и в связи с пер­вым принципом справедливости Роулса, утверждающим, что свобода может быть ограничена только другой или большей свободой. Однако здесь возникает проблема в случае, если свободы приходят в противо­речие. Либертаристы, как правило, опираются на принцип вреда Дж.С.Милля, заключающегося в том, что свобода должна быть ограни­чена только, если необходимо предотвратить вред для других. Но этот случай Роулс не принимает во внимание. Впрочем, он упоминает есте­ственный долг не наносить вреда другим²³. Но естественный долг при­меним к индивидам, а отнюдь не к институтам, где собственно и дейст­вуют принципы справедливости. Следовательно, утверждает К.Харт, принцип справедливости и естественный долг не связаны друг с другом;

173

В целом взгляды Роулса на свободу близки к взглядам Дж.С.Милля, и с этой точки зрения, как представляется, могли бы удовлетворить ли-бертаристов. Тем не менее, с либертаристской точки зрения первый принцип справедливости не вполне адекватен, поскольку, по их мне­нию, Роулс сам не принимает его всерьез в должной степени. В особен­ности их не устраивает положение, подтверждающее право контроля над личной собственностью после того, как достигнут определенный уровень материального благосостояния, что противоречит принципу свободы²⁵. В соответствии с либертаристскими воззрениями, право соб­ственности нарушается любой принудительной передачей легитимно приобретенных владений другим. Свобода собственности пуста без свободы ее передачи по желанию владельца, а именно это и уничтожа­ется с помощью принципа дифференциации. Тем самым ликвидируется и лексический приоритет первого принципа в целом. Либертаристы же верят, прежде всего, в приоритет свободы обеспечения богатства и дру­гих благ перед всеми другими свободами.

В современной политической теории Запада господствуют две кон­цепции прав — производная и фундаментальная. Примером первого подхода является утилитаризм, рассматривающий права в качестве вто­ричных по значению, соблюдаемых и гарантируемых лишь в том слу­чае, если они способствуют обеспечению пользы, т.е. общество, где права соблюдаются, обладает более высоким уровнем пользы. Истоки фундаменталистской концепции лежат в теории естественных прав. В теориях естественного права они занимают такое же место, как легаль­ные права в системе права (Закона). Они предопределяют законы и, в свою очередь, выводят права личности из них. Об этом, в частности, писал Локк. Под влиянием этой теории в либерально-демократических обществах выявилась тенденция рассматривать права как имманентную черту любого человека. Иными словами, основанием для наличия прав является сам факт принадлежности к роду человеческому, или наличие каких-то черт этого, например, свободной воли или рациональности. Эти права, в свою очередь, становятся основанием морали. Именно в этом смысл подхода Нозика. У него права выступают в качестве осно­вания одного аспекта морали — политического, т.е. принадлежат к об­ласти легитимно принудительного поведения.

В многолетних спорах между сторонниками деонтологического и телеологического подходов положение о правах, в сущности, играет ключевую роль. Суть их разногласий достаточно проста: теоретики те-

174

Главная задача прав в деонтологической теории сводится к тому, чтобы гарантировать, что человеку не придется жертвовать чем-то ради некоего блага. Если же в этом благе заинтересован он сам, то они ис­ключают патернализм. Если же речь идет о всеобщем благе, тогда права исключают консенквентализм в целом. Таким образом, права входят в качестве важного ингредиента в размышления о возможных последст­виях консенквенталистских рассуждений.

Но для этого нужно знать, какое именно значение имеют права и по­чему они как бы перевешивают другие соображения. Наиболее очевид­но это в случае, когда речь идет о том, что индивидуальные права огра­ничивают действия. Действительно, в ситуации, когда достижение ка­кой-то цели или обеспечение блага предполагает жертвование чьими-то правами, то они очевидно должны приниматься во внимание, если цель или благо должны быть обеспечены легитимным путем. Менее убеди­тельным представляется утверждение, что права носят независимый характер, они неотчуждаемы от личности и обладают фундаментальным значением по отношению ко всему прочему и поэтому обладают осо­бым весом. Единственное исключение, которое допускает Нозик, за­ключается в том, что правами можно пожертвовать, если это позволит избежать вселенской катастрофы. Однако это утверждение весьма опасно, и в условиях постоянных упоминаний о возможной ядерной войне может нести в себе определенный тоталитарный потенциал. Та­ким образом, первый подход предполагает рассмотрение прав как неко­го абсолюта; второй — представляет собой некий компромисс между правами и консенквенталистскими соображениями.

Разъясняя свою позицию, Нозик приводит следующий пример: по­смотрим на наше тело. Оно полностью принадлежит человеку. Но с утилитаристской точки зрения, это можно рассматривать как косвенное утверждение, т.е. производное в моральном плане. Но тогда, скажем,

175

если какая-то часть тела может в какой-то иной сущности принести большую пользу, например, почка может быть трансплантирована дру­гому человеку от умирающего, то необходимо осуществить эту опера­цию. Это, очевидно, будет позитивный акт. Сходные основания Нозик пытается представить в своей теории прав: в таких ситуациях человек имеет право быть эгоистичным, даже аморальным. Позитивный вклад, предполагаемый утилитаризмом, остается на усмотрении человека, предлагается ситуация выбора или совести — ни государство, ни дру­гой человек не могут определять мораль индивида.

Однако, оставляя свободу выбора за индивидом, и даже допуская, что в каких-то условиях это может привести к моральной катастрофе, Нозик тем самым делает шаг в сторону компромисса между деонтоло-гическим подходом к правам и телеологическим с точки зрения послед­ствий какого-либо действия. Такой компромисс, очевидно, не может быть стабильным.

Обратимся теперь к утверждению, что права следует рассматривать как независимые и неотчуждаемые от личности. Это один из аспектов тезиса, доказывающего, что права носят фундаментальный характер. Если права могут уменьшиться под давлением других, в том числе мо­ральных, соображений, то их деонтологическая роль подрывается. Но именно это и происходит сплошь и рядом в реальной практике полити­ческой жизни.

Право — отнюдь не особый тип морального утверждения, это лишь более сильная, чем другие, форма представления его. Называя нечто правом, человек тем самым утверждает прочные моральные основания для уважения и поддержки своей свободы в данном случае. Таким обра­зом, замыкается круг моральных рассуждений. Но это исключает фун­даментальный характер права.

Остается только сделать вывод, что нозиковский либертаризм все же достаточно уязвим при внимательном теоретическом анализе. Индиви­дуальные права, в сущности, не получают полноценного узаконивания. Иными словами, Нозик в конечном счете создал столь же искусствен­ную конструкцию, как и Роулс, впрочем, также содержащую известный позитивный потенциал.

Нарушение прав человека чаще всего становится наиболее типич­ным примером несправедливости. Неудивительно поэтому, что столь широко распространены попытки анализа справедливости чисто в пра­вовом плане. Справедливость в этом случае понимается в контексте уважения прав и предотвращения их нарушения. В соответствии с логи-

176

кой концепции справедливости, интерпретируемой как «каждому по делам его», в этом случае принцип звучит как «каждому по праву», причем разнообразные взгляды на справедливость предполагают и раз­личное содержание прав.

Рассматривая справедливость как проблему прав, нельзя не акценти­ровать и интересы индивидов, которые являются важной стороной дис­курса справедливости. Хотя коллективы могут обладать определенными правами, теоретики справедливости имеют в виду прежде всего защиту индивидов против по отдельности менее значимых, но кумулятивно больших интересов каких-то групп. Или, говоря словами Рональда Дворкина, права — это «козыри», которые нельзя отбросить ради инте­ресов большинства или политики, направленной на всеобъемлющее благо общества. Он имеет в виду такие права, как свобода слова и ра­венство перед законом, получающие особую конституционную защиту в большей части правовых демократических систем. Но такой же под­ход может быть с некоторой долей допущения применен и ко всем пра­вам в целом. А, стало быть, «справедливость как права человека» в це­лом вполне адекватна антиутилитаристскому духу, который исповедует неоконсерватизм.

Идея о том, что индивид обладает правами, содержит также убежде­ние, что они увеличивают чувство собственного достоинства носителя прав²⁶. А это, в свою очередь, иллюстрирует утверждение, что в основе справедливого отношения к людям лежит уважение к ним. Но эта мысль, в сущности, носит ограничительный характер, поскольку сводит все права к одному типу прав — к такому, которое позволяет как-то контролировать поведение других. Тем не менее, более широкий анализ прав как защищаемых правилами интересов делает такое ограничение случайным и позволяет видеть в языке прав приверженность равноцен­ности всех индивидов и, как следствие, приоритет определенных инди­видуальных интересов над соображениями общего блага.

Идея справедливости как прав человека также соответствует легаль­ному воплощению права, представляя готовое объяснение, почему суд воспринимается как реализация справедливости на практике. Права свя­заны с выполнением социетальных правил, равно как и других властных

177

В то же время права, очевидно, охватывают более узкую сферу, не­жели справедливость. В частности, связь между ними и социальной справедливостью далеко не всегда является прямой и непосредствен­ной. Неузаконенное экономическое неравенство, отсутствие возможно­стей для получения образования для каждого желающего, дискримина­ция при приеме на работу и в других ситуациях — все это важнейшие проявления социальной несправедливости, но они отнюдь не всегда с должной эффективностью обеспечиваются с помощью реализуемых прав, особенно прав «негативных». Именно потребность в обосновании социальной справедливости заставляет многих исследователей обра­щаться к истокам моральных прав, природа и содержание которых весьма противоречива, а часто и вообще недостаточно ясна.

Моральные права рассматриваются в целом в качестве ценностей, которые детерминируют правильное содержание имеющихся правил, оказывающих влияние на благосостояние и интересы индивидов. При этом очевидно, что ценности выходят за пределы справедливости, они значительно шире, ибо весь спектр социальных и политических ценно­стей имеет отношение к определению «позитивных прав» (то есть прав, которые воплощены в действительных законах и социальных отноше­ниях). Причем практически почти все американские сторонники идеи справедливости как прав утверждают, что существуют некие «дозакон-ные» и «досоциальные» права, т.е. естественные права, которыми обла­дают все люди, независимо от властных правил в данном обществе. Об­ладание этими правами помогает им идентифицировать, что является справедливым, а что нет. Однако природа и реальность таких таинст­венных понятий, как моральные права, трудно определяется, отсюда такой широкий спектр подходов к анализу этой группы проблем, свя­занных с политическим процессом в США.

Более того, именно акцент, который эта традиция политической фи­лософии делает на свободу индивида, фактически оказывается важней­шим препятствием к движению в сторону эгалитаристского общества, сориентированного на более равномерное благосостояние общества, что многими теоретиками рассматривается в качестве основной цели спра­ведливости. Кроме того, абсолютизация прав, в сущности, предоставля­ет индивидам необоснованную возможность вето по отношению к важ­ным социальным идеям, узаконивание которых могло бы внести свой вклад в решение проблем социальной справедливости. Таким образом, подчеркивая значение индивидуального выбора и свободы индивида,

178

теория справедливости как прав во всех ее модификациях неизбежно сама превращает себя в идеологически акцентированную теорию, в ко­торой свобода получает преимущества, непропорциональные по отно­шению к справедливости.

Роулс интерпретирует фундаментальное положение Канта о том, что моральные права должны быть универсализированы до того, как стано­вятся известными конкретные позиции и интересы, показывая, что его «исходная позиция» есть не что иное, как процедурная интерпретация этого требования. Она соответствует второй формулировке кантовского категорического императива, запрещающей рассмотрение одних инди­видов в качестве средства для достижения благосостояния других. С либертаристской точки зрения, эта вторая формулировка может быть нарушена с помощью любого принципа перераспределения, рассматри­вающего превосходящих средний уровень индивидов в качестве кол­лективной собственности, используемой во благо наименее преуспе­вающих. А коль скоро принцип дифференциации ограничивает индиви­дов с помощью общественного устройства, на которое они явно не со­гласились бы как граждане свободного общества, либертаристы проти­вопоставляют «исходной позиции» вполне реальные контракты и со­глашения действительно существующих индивидов. В результате воз­никает прямая апологетика свободной рыночной экономики с государ­ством, функции которого низведены до предотвращения ущерба со сто­роны людей друг другу и мошенничества, без каких-либо перераспре-

179

делительных задач. Такой тип общественной организации не только призван максимизировать реальную свободу, но и защитить приоритет заслуг, поскольку индивиды должны получать вознаграждение в соот­ветствии со своим вкладом в социально необходимый продукт. Тогда справедливым распределением может быть сочтено такое, которое по­лучается в результате такого типа обретения и передачи. Иными слова­ми, индивид может получить то, что заработает, но с ограничением, адекватным его таланту и трудолюбию.