КАРЛ ШМИТТ ПРОТИВ ЛИБЕРАЛИЗМА

Теоретик политики и права в Веймарской Германии, активный член Национал-социалистической партии Германии в ЗО-е годы, объект кри­тики со стороны как «левых», так и «правых», Карл Шмитт сегодня уже признан в качестве выдающегося критика либерализма. Пожалуй, за последнее столетие в мире не было политического мыслителя, который бы столь тщательно и убедительно показал бы слабости и противоречия

' Burke E. Reflections.... P. 194.

212

ШМИТТ, Карл (1888—1985) — немецкий консервативный теоретик полити­ки и права. В 1921—1945 гг. профессор в Грайфсвальде, Бонне, Кельне и Берлине. В ЗО-е годы Шмитт примкнул к массовой вере в нацизм. В 1936 г. после критики со стороны А.Розенберга оказался во «внутренней эмигра­ции». В 40—50 годы обратился к геополитической тематике, стремясь найти противовес американскому экспансионизму. Родоначальник школы автори­тарного этатизма.

В 1923 году Карл Шмитт опубликовал работу «Римский католицизм и политическая форма», в которой изложил свои взгляды на «политиче­скую теологию». Уже здесь он выдвигает тезис об отношениях друг-враг, которые и предопределяют политический характер общества. Бу­дучи в то время глубоко верующим католиком, Шмитт рассматривал церковь как ресурс для определения критерия, кого следует считать врагом, а также как возможную «крышу», под которой могли бы объе­диниться все «европейские друзья». Что же придает католической церк­ви такой авторитет и как именно в этом контексте Шмитт рассматрива­ет взаимоотношения «друг—враг»? Остановившись на связи между подъемом современной экономики и протестантизмом, отмеченным и проанализированным еще Максом Вебером, Шмитт сделал вывод, что либерализм, капитализм и романтизм, то есть соответственно, полити­ческое, экономическое и эстетическое воплощение нового секуляризо­ванного протестантизма, ослабляют Европу в противостоянии с Совет­ской Россией.

Протестантизм в период Реформации привел к фундаментальным социальным изменениям. Они привели к пассивному уходу из социаль­ной жизни, акценту на индивидуализме, апологетике частной жизни. Этому противостоит католицизм, противопоставляющий публичное и объективное — частному и субъективному. Все это находит свое выра­жение в приоритете политики по отношению к домашней, экономиче­ской сфере. Сакрализация (обожествление) приватного, частного при­водит к сокращению европейской публичной сферы, которая ранее бы­ла ареной, на которой были представлены принципы власти или обще­ства, справедливости, демократии, но, главным образом, гуманности. Современная европейская публичная сфера — это совокупность вла­дельцев частной собственности и членов групп интересов и партий, го­лосующие за поддержку собственных материальных интересов. Для Шмитта их представители больше уже не являются «представителями» в каком-то реальном смысле, а играют экономико-технические роли. И именно эти ценности отделяют европейскую цивилизацию от того, что

213

Шмитт назвал странной амальгамой византийского христианства, ком­мунизма и анархизма, охватившей страну, граничащую с Восточной Европой.

«Человек» — идея католической церкви, рассматривающая индиви­да как нечто большее, чем простое биологическое существо; она счита­ет, что он способен на добро, но нуждается в интеллектуальном настав­нике. Шмитт полагал, что для русских — радикалов, выросших из Пра­вославия, — это материал, которым можно манипулировать с помощью технологий, сеть природных импульсов, нуждающихся в организации. Католицизм — наследник юриспруденции Рима и как институт содер­жит историческую возможность сохранения божественной компоненты в человеке. Он заботится о нормативном наставлении, не занимается формулами манипуляций во имя некой цели, подобно тому, как это де­лает рационализм экономики или техники, практикуемый Советским Союзом.

Католическая церковь — это «комплекс противоположностей», во­плотивший все политические формы, знающий, когда стать союзником одних и воевать с другими. Как следствие, полагает Шмитт, сущность католицизма — политическая: она заключает союзы и объявляет своих врагов. Макс Вебер писал, что политический смысл вытекает из кон­фликта, причем, чаще всего конфликта с применением силы. Однако Шмитт считал, что веберовский империалистический либерализм, тесно связанный с протестантизмом, его капитализм, а также, несмотря на все возражения Вебера, романтизм — не может создать основу для подлин­но «политической» теории. Его разделение между субъективной мора­лью (политикой убеждения и ответственности) и объективного рацио­нального мира (непреодолимой бюрократизацией) предполагает осмыс­ленное действие, такое как большой политики. Однако, по Шмитту, подлинная политика появляется только там, где возникают отношения друзей/врагов. В книге «Римский католицизм и политическая форма» он начал строить такую подлинную политику, противопоставляя католи­цизм-друга — Советской России-врагу.

214

ПОЛИТИЧЕСКОЕ — это совокупность тех или иных свойств и особенно­стей общественных отношений, интегрированная индивидами или объедине­ниями (классы, партии, нации, государство, социальные группы) в процессе их совместной политической деятельности (политического взаимодействия) в конкретных условиях (политическая обстановка, ситуация) и проявляю­щаяся в их отношениях друг к другу, к тому, что они имеют, к политике и власти, к политическим явлениям, процессам, событиям в общественной жизни.

Шмитт пишет:

«...политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными..., хозяйст­венными или мотивами иного рода... Реально разделены на группы дру­зей и врагов столь сильно и имеет столь определяющее значение, что неполитическая противоположность в тот самый момент, когда она вы­зывает такое группирование отставляет на задний план свои предшест­вующие критерии и мотивы: «чисто» религиозные, «чисто» хозяйствен­ные, «чисто» культурные и оказывается в подчинении у совершенно но­вых ... условий и видов отныне уже политической ситуации»²⁸.

Если в работе «Римский католицизм и политическая форма» в каче­стве критерия разделения на друзей и врагов Шмитт называл гуманизм, то в «Понятии политического» он гуманизм уже полностью отрицает. Он пишет, что гуманизм — это не политическая концепция и никакое политическое единство или общество, никакой статус ему не соответст­вует. Он отрицает моральное разграничение между другом и врагом,

²⁸ Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 45— 46.

215

Тем не менее, подобно тому, как Шмитт эстетизирует насилие и смертельную опасность, он восславляет и романтизирует политическое. В последние годы Веймарской республики Шмитт использовал свой тезис об отношениях друзей и врагов для критики либерального плюра­лизма как помехи для государства найти средства защиты от попыток навязать стране какую-то одну идеологию правого или левого толка, а также для критики парламентаризма, допускающего, чтобы одни граж­дане называли других граждан «врагами». Сравнивая подобный сцена­рий приближающейся гражданской войны с гоббсовским положением о «войне всех против всех» в «естественном состоянии», Шмитт настаи­вал на необходимости института, который подхватил бы стандарт поли­тического и прекратил взаимное разрушение двух партий, а также унич­тожение государства. Говоря словами Гоббса, подобная ситуация на­стоятельно требует «видимой власти», которая могла бы удовлетворить желания всех, умиротворить внутреннюю политику и принудить их предоставить взаимопомощь против внешних врагов. Государство Вей­марского периода, по мнению Шмитта, превратило себя в слугу всех антагонистических социальных групп, то есть стало «тотальным коли­чественным государством». В противоположность ему «качественное тотальное государство» — такое, которое правит над ними, и, дистан­цировавшись от них, действует, исходя из собственной ответственности ради установления порядка и подавления внутренних антагонизмов и защиты от внешнего врага.

Шмитт вступил в союз с прусским аристократом генералом Куртом фон Шляйхером. Их целью был роспуск парламента с использованием чрезвычайных полномочий президента Германии Пауля фон Гинден-бурга. Шмитт взял на себя формулирование легальности этого акта и власти фон Гинденбурга в целом с помощью идиосинкразического про­чтения Веймарской конституции, а также метафизической легитимно­сти, связав президентский пост с мифами «нации» и «народа». Кабинет фон Шляйхера, в котором Шмитт занимал должность советника, хотел управлять страной с помощью президентских указов фон Гинденбурга с тем, чтобы изолировать коммунистические, социал-демократические и национал-социалистические силы, представленные в парламенте. Эта стратегия в целом аналогична той, которую использовал Муссолини в Италии, и она вызывала восхищение у Шмитта в 20-е годы.

Лео Стросс, анализировавший формирование взглядов Шмитта на политическое, подчеркивает важное значение работы с фон Шляйхером для формирования его политической теории. Тем не менее, у него было

216

несколько теоретических замечаний. Прежде всего, он считает, что Шмитт слишком с большим доверием полагается на Гоббса, ибо гоб-бсовская теория государства уже была беременна либеральными ком­понентами. Выступая за абсолютную власть, Гоббс в то же время до­пускал свободу совести для подданных, право на сопротивление вла­стям, моральный агностицизм у короля и т.д., то есть элементы либера­лизма, которые в конце концов подорвут государственную власть²⁹. По мнению Лео Стросса, Шмитту следовало бы найти более надежную ин­теллектуальную основу для развития своей теории, достаточно было сказать, что люди просто нуждаются в том, чтобы ими управляли. Он предложил два возможных пути в своей книге «Политическая филосо­фия Томаса Гоббса». Первый путь предполагает новое обоснование го­сударственной власти через реинтерпретацию трудов самого Гоббса. Второй путь — попытаться найти альтернативу гоббсовским воззрени­ям в трудах «классиков» политической философии³⁰. Новый реконст­руированный Гоббс с помощью эстетизации насилия, проделанной Шмиттом, предполагает, что подданные подчиняются государству и это не требует никаких дополнительных пояснений. Безграничный террор, присущий «естественному состоянию», когда каждый боится всех и все боятся его, и все вместе боятся государства, должен быть заменен госу­дарственной властью, которая действует по своему усмотрению и не нуждается в легитимации своих действий с помощью делегирования полномочий или как-то еще.

Фон Шляйхер и его жена были убиты во время «ночи длинных но­жей» 30 июня 1934 года. Шмитт, в отличие от многих других интеллек­туалов, не уехал из Германии и не удалился в частную жизнь, даже не-

217

Свое исследование по Гоббсу, опубликованное в 1938 году, Шмитт характеризовал как либеральную книгу, содержащую критику Нацинал-социалистического режима с точки зрения индивидулаьных прав. Это была критика с позиции человека, ратовавшего за авторитаризм, кото­рый он противопоставлял Веймарской республике, но отнюдь не за то­талитаризм нацистского типа. В «Левиафане» Шмитт попытался про­анализировать гоббсовские метафоры государственной власти и по­смотреть, как они видоизменялись на протяжении истории. Шмитт об­винил Гоббса в том, что тот использовал воображаемые технологии для описания Левиафана, что по целому ряду направлений привело к инст-рументализации государства с точки зрения групп плюралистов. По его мнению, основные мифологические описания Левиафана можно про­следить из иудео-христианских, в особенности иудейских источников. Миф был выбран неверно, полагал Шмитт, поскольку и в иудейской, и в христианской традиции гигантское морское чудовище Левиафан унич­тожается в конце концов религиозными фанатиками — его разрубают на куски и евреев и использует как наживку для поимки дьявола у хри­стиан. По мнению Шмитта, теологические и технологические образы предполагают использование Левиафана в качестве смертельного инст­румента для борьбы с врагами. Не говорит ли он тем самым о полной беспомощности человека перед лицом технологической машины власти в «Третьем рейхе»?

Сочетание критики Гоббса с позиций человека, пережившего Вей­марскую республику, положения о друзьях/врагах и различия между качественными и количественными тотальными государствами позво­лило Шмитту вернуться к своей старой мечте — сформулировать чисто фашистское разрешение кризиса Веймарской республики.

218

Иными словами, чуть ли ни каждая фраза в шмиттовском «Левиафа­не» говорит о том, что он не вынес урока из деятельности «Третьего Рейха». Ему нравится гоббсовский образ Левиафана как сверхчеловека, символизирующего весь народ — великолепная метафора для той роли, которую он отводил президенту в Веймарской республике. Миф, по его мнению, не существует сам по себе, а вытекает из технологических и теологических источников, если они приводят к эксплуатации государ­ства конкретными социальными группами. Подобный миф воплощается в одной, представляющей народ и нацию личности, способной поддер­живать качественный статус государства и не позволяющей превратить его в количественный инструмент наиболее влиятельной социальной группы. Можно предположить, что он противопоставлял подобную ав­торитарную личность в Веймарской республике фюреру «Третьего рей­ха». В сущности, он противопоставил идею фашизма в духе Муссолини кошмарной реальности германского нацизма.

Логика Шмитта не безупречна. Ганс Кельзен, видный юрист, поли­тический теоретик, в то время теоретический противник Шмитта, спра­шивал: а что не позволит предположительно нейтральному президенту в шмиттовской интерпретации стать активным участником социального конфликта? То есть, занять чью-то сторону. Президентская власть сама может стать источником социальных беспорядков. Кто может гаранти­ровать от того, что шмиттовский «качественный» президентский фа­шизм 20-х годов не превратится в миф «количественной» партии в кон­це 30-х? Отвергнув индивидуальные права в диалоге с Лео Строссом еще в Веймарские времена, Шмитт практически остался без достаточ­ного основания для критики нацизма. Миф о президенте, который во­площает народ и нацию, который должен добиться спокойствия в обще­стве, становится столь же принудительно тираническим, как и режимы, основывающиеся на мифе о «партии», когда не существует никаких теоретических и институциональных гарантий «нейтральности» прези­дента.

Очевидно, что Веймарский фашизм Шмитта был далеко не ней­тральным. У Шмитта были вполне очевидные предпочтения по отно­шению к участникам предгражданской войны, которая шла в Веймар­ской республике. Для него было важно, чтобы социал-демократы ни в

219

коем случае не одержали политическую победу, уже не говоря о ком­мунистах. Группы, которые станут их «врагами», в соответствии с шмиттовской концепцией «политического», — лучшие друзья государ­ства. Если эти «друзья» обретут контроль над государством, то им сле­дует подавить «врагов» государства — такова логика шмиттовской ин­терпретации Гоббса. Как известно, именно это и сделали национал-социалисты после прихода к власти, причем гораздо более жестоко, чем мог предположить Шмитт. Таким образом, теория Шмитта вдохновляла на захват государства радикальной идеологической социальной силой, такой как нацисты.

В 1938 году Шмитт оказался в теоретическом тупике и личном кри­зисе. В сущности, выход из его теоретического тупика нашел не он сам, а его вечный друг Лео-Стросс. Уже переехав в США после войны, он отказался от попытки переформулировать Гоббса с тем, чтобы найти обоснование государственной власти, а обратился к «классическим ис­точникам», которые связывали власть с истиной, красотой и справедли­востью. Отсутствие моральных оснований политической власти поощ­ряет социальные конфликты, поскольку ничто не останавливает кон­кретные группы навязывать другим собственные ценности силой. А это отнюдь не поощряет их к поиску общей власти, способной гарантиро­вать безопасность для всех. Позднее труды Лео-Стросса стали источни­ком для многих интеллектуалов «правого» толка, а также идеологов республиканской партии в США, которые искали возможность легити­мировать свою весьма сомнительную и несправедливую политику с помощью «традиционных ценностей». Лео-Стросс и сам прекрасно по­нимал, что его теоретические рассуждения лучше послужат философу, нежели политику.

Труды Шмитта оказали немаловажное влияние на консервативную мысль в США, большую, нежели культурный консерватизм Лео-

³¹ Arendt H. For Love of the World. New Haven: Yale University Press, 1982. P. 169.

220

С конца 70-х годов консерваторы различных направлений³² пред­приняли широкий пересмотр своих традиционных политических и эко­номических идей, их частичное «обновление» и модернизацию. Совре­менный консерватизм претендует на роль защитника культурного на­следия, окружающей среды, традиционного образа жизни и системы ценностей, экономического монетаризма и т.д. Однако явление не должно заслонять сущность. Актуализация социального и политическо­го ландшафта носит вторичный характер по отношению к сущности консерватизма, которая практически остается неизменной.

Трансформация консерватизма, его приспособление к новым реаль­ностям в отдельных странах происходила по-разному, не совпадала по темпам и срокам, а аналогичные по сути процессы несли на себе явный отпечаток национально-исторических особенностей США, Англии, Франции, ФРГ и др. стран. Наряду с появлением элементов субстан­циональной общности, идейно-политический спектр современного кон­серватизма имеет широкий диапазон. Так, если в США, несмотря на активное участие неоконсерваторов в практической политике 80-х го­дов, консерватизм продолжает оставаться преимущественно идейным течением, то в западноевропейских странах он получил оформление в рамках политических партий: европейские консервативные партии и консервативные мыслители традиционно ассоциировались с сильным государством как основой общественной жизни. В Англии и ее бывших доминионах этатистские традиции были выражены менее ярко, нежели,

³² Мы уже встречались с упоминанием экономического и культурного консерва­тизма. В научной литературе можно, кроме того, встретить упоминание также ари­стократического, технологического, антропологического и т.д. консерватизма, в зависимости от той основной идеи, которую ее сторонники выдвигают на первый план.

221

Попытку теоретической реконструкции традиционного консерва­тизма предприняла в Великобритании так называемая группа Солсбери, в которую вошли представители академических кругов, отличавшихся тем, что известный английский политический философ Майкл Оакшотт назвал в свое время «консервативной предрасположенностью».

Консерваторы, как правило, либо вообще отрицают наличие под­робно разработанной доктрины, либо придают своим программам и идейно-политическим установкам нарочито расплывчатую форму. На­пример, консервативные теоретики неоднократно повторяли, что «ни один британский консерватор не создал системы абстрактных полити­ческих идей или целостной идеологии; «у консерватизма нет рацио­нальной философии» и т.д.³³

В то же время консерваторы признавали наличие определенного со­циально-типического подхода к политике. Известный английский тео­ретик политики Р.Батлер писал, например, что консерватизм — это «не просто собрание грошовых лозунгов и эфемерных теорий», а «посто­янный склад ума, система ценностей, образ жизни»³⁴.

Иными словами, подразумевался некий набор идей, составляющих ядро фактически весьма тщательно разработанной доктрины. Она все­гда базируется на совокупности основных принципов: вере в высший порядок на основе религии; пессимистическом взгляде на природу че­ловека и скептицизме в отношении возможностей разума; органицист-ской и иерархической концепциях общества; имперских амбициях во внешней политике; почтении к политической и духовной власти; под­черкивании значения традиций, преимуществ крайне медленных, осто­рожных изменений; обращении к нации и к народу и т.д.

«История консерватизма, — отмечает английский философ А.Квинтон, — это, по существу, история повторения одного и того же свода идей, выраженных в исторически адекватных терминах»³⁵.

Несмотря на кажущуюся пестроту и разнообразие современных кон­сервативных течений, они не просто аккумулировали перечисленные идеи, но так же, как консерваторы прошлого, сконцентрировали свое внимание на взаимосвязи между властью, государством и обществом как неким целым и человеком-членом общества.

³³ Greenleaf W. The British Political Tradition. London, 1983. Vol. 2. P. 194.

³⁴ Цит. по: The Conservative Tradition / Ed. by R.J.White. London, 1964. P. 1.

³⁵ Quinton A. The Politics of Imperfection: the Religious and Secular Traditions of Conservative Thought in England from Hooker to Oakeshott. London, 1978. P. 16—17.

222

Уже в первом коллективном труде группы — «Консервативные эс­се» (1979) — были изложены основные аспекты политической теории современного консерватизма. В 1980 г. главный теоретик групп Роджер Скрутон опубликовал серьезную теоретическую работу «Смысл кон­серватизма», в 1981 г. книги «От Декарта к Витгенштейну» и «Полити­ка культуры (эссе)», в 1982 году — «Словарь политической мысли», а также другие работы. Взгляды теоретиков группы, по мнению одного из ее членов М.Коулинга, выражают консерватизм, отличающийся как от «консенсусного консерватизма, свойственного Консервативной партии в 50—60 гг., так и от экономического либерализма, который ассоцииру­ется с ней в 80-е годы. Он более популистский, чем первый, и менее либеральный..., чем второй³⁶.

Политическая теория группы Солсбери по существу представляет собой современный вариант культурного консерватизма, имевшего тра­диции в английской философско-политической мысли со времен роман­тиков начала XIX века. Сами солсберианцы включают в число своих идейных предшественников Кольриджа, Арнольда, Карлайла, Элиота и других.

Культурный консерватизм как одна из разновидностей традиционно­го консерватизма характеризуется акцентированием преемственности культуры (как правило, «высокой культуры») как самой по себе, так и в качестве важнейшей основы социальной и политической стабильности общества. Сторонники культурного консерватизма придерживаются убеждения, что взаимоотношения индивидов опосредуются различны­ми институтами и практикой, которые включают общую культуру, при­дающую им смысл и утверждающую индивидуальный опыт. Государст­во рассматривается как высшее выражение общей культуры, как инсти­тут, на который возложена задача поддержания и защиты ее от внут­ренних и внешних врагов. Задачей культурного консерватизма является объяснение естественности неравенства, содержащегося в консерватив­ных ценностях, а также легитимации практики данной культуры. Кон­серватизм, пишет Скрутон,

223

Культурный консерватизм включает веру в сознание детерминиро­вать политический порядок. Ему также присущ определенный интел­лектуальный снобизм и элитарность, стремление наделить искусство и «высокую культуру» функциями, которые традиционно выполняла рели­гия, тем самым сохраняя и упрочивая религиозные чувства в секуляризо­ванной форме.

Значительное влияние на формирование взглядов теоретиков группы Солсбери оказали поздние работы Людвига Витгенштейна. Дж.Кейси и Р.Скрутон попытались построить своего рода мост между поздним Вит­генштейном и Гегелем, отыскав у обоих мыслителей то, что соответст­вовало консервативным устремлениям. В своей книге «От Декарта к Витгенштейну» Р.Скрутон утверждал, что теоретический консерватизм представляет собой противовес картезианскому подходу к философии разума. В своих трудах Р.Скрутон и Дж.Кейси использовали философ­скую аргументацию Витгенштейна, прежде всего, для опровержения не только абстрактного рационализма, но также и для разрушения либе­ральных (главным образом, утилитаристских) утверждений в отноше­нии власти и авторитета, легитимности обычаев и институциональной практики. Антилиберализм Витгенштейна был обнаружен консервато­рами в его тезисе о том, что логика и структура языка базируются на некоторых предпосылках, включенных в состав более широких целост-ностей, в состав культуры, разных видов деятельности, меняющихся с их изменением и развитием; что культурные и моральные ценности не­избежно укореняются в общественных формах социальной жизни и что они, следовательно, легитимизируются благодаря социальному обуче­нию и образованию. Его антиутилитаристский характер выводился из утверждения, что институциональная и традиционная преемственность, создающая формы общественной жизни, в конечном счете легитимизи­руется без целей и основ, внешних по отношению к ней. В обоих случа­ях Витгенштейн, с точки зрения солсберианцев, создал в аналитической философии субстанциональную основу для политически авторитарных выводов, которые Кейси и Скрутон нашли также у Гегеля.

Таким образом, представители группы Солсбери с самого начаа дис­танцировались от утилитаризма Бентама и Милля, а также от критики культуры «Франкфуртской школы». Одновременно они подчеркивали «родственность» современного консерватизма по целому ряду аспектов с социализмом, а в том, что касается отрицания либерального подхода к

224

Следует подчеркнуть, что реконструкция консервативных ценностей мыслилась идеологами группы отнюдь не только в связи с задачами консервативной партии. Их цель значительнее — «формирование ши­рокого консервативного консенсуса» в обществе, призыв к которому прозвучал еще в 1834 году, затем неоднократно повторялся Дизраэли и другими консервативными идеологами и политиками.

Солсберианский вариант культурного консерватизма тематически можно разделить на три основные части:

♦ отношение индивида к обществу;

♦ роль государства в современном мире;

♦ подход к политической теории и политической практике.

Солсберианцы, следуя общей традиции консерватизма, рассматри­вают общество в качестве высшего достижения, которое, несмотря на свои несовершенства, предпочтительнее гоббсовского досоциального, «естественного состояния». Выше мы уже показали, что теоретики кон­серватизма, например, Э.Берк, утверждали, в противовес некоторым либеральным теориям, что общество предшествует индивидам, то есть ндивид является социальным артефактом, продуктом исторических ус­ловий, которые связываются с обычаями и ценностями, без чего инди­вид не смог бы состояться.

Сердцевиной политической теории «группы Солсбери» является взгляд на природу человека, который по существу представляет собой компромисс между двумя совершенно разными позициями, которые солсберианцы, невзирая на трудности, пытаются совместить. Они стре­мятся возродить веру в «объективную природу человека, поскольку без этой веры никакие объективные нормы не могут полагаться в качест­ве существующих»^.

Объективная природа человека трактуется консерваторами в двух взаимосвязанных смыслах. С одной стороны, она понимается ими в смысле, близком к биологической концепции «homo sapiens», человек является результатом качеств или свойств, заложенных в его генах. С другой стороны, они говорят о природе человека, как о чем-то превос­ходящем чисто биологическую классификацию, как о наделенной разу­мом, сознанием, хотя и не всегда рациональной. И здесь для них особую важность имеет гегелевский тезис о том, что самоидентификация чело­века детерминируется культурой.

При решении проблемы консерваторы отталкиваются от критики либерального понимания самоидентификации человека. Поскольку для

225

Решение проблемы группой Солсбери заключается в следующем.

Во-первых, утверждается, что институты «концептуально» связаны с самоидентификацией, что наше «я» «концептуально» соотносится с «культурными объектами», которые включают принятые в данном об­ществе традиции, обычаи и общий язык. Через призму самоидентифи­кации индивида рассматривается и роль семьи как элементарной формы социальной связи, обеспечивающей преемственность поколений, а так­же роль дома как места сосредоточения собственности. Для консерва­тора собственность есть первичная связь, объединяющая человека и природу. Они представляют собой первую стадию социализации пред­метного мира и одновременно условие создания всех институтов. Именно через собственность человек открывает себя как существо об­щественное. Иными словами, здесь присутствует та самая идея, которая в свое время отмечалась еще классиками марксизма:

«...не человек как citoyen, а человек как bourgeois считается собственно

Во-вторых, критикуемые либералами суеверия и эмоции являются действительным выражением глубокой трансцендентной связи между самоидентификацией и культурой. Консервативный подход, утверждает М.Коулинг,

«не может основываться на идеале индивидуальной свободы, которая абстрагирует личность от какой-либо исторической преемственности или личных привязанностей... культуры и всей той деятельности, с по­мощью которой человек постигает свою собственную суть и становится ответственным за свое существование.... Так же, как и марксист, кон­серватор ... считает, что природа человека определяется его деятельно­стью в мире, а не является раз и навсегда данной и универсальной. Для консерваторов лучшим и единственным средством подхода к человеку

226