Глава 4. Заполярье. Гаджиево

В рабочей - пришвартованные к плавучим пирсам, черные тела ракетоносцев, серые громады плавказарм и ремонтных мастерских, базовые склады и краны. С суши рабочая зона ограждена высокой оградой из колючей проволоки и сторожевыми вышками с часовыми на них. С моря - боновыми заграждениями, охраняемыми брандвахтой. Кроме того, в сопках упрятана ракетно-артиллерийская часть с крылатыми ракетами, находящимися на постоянном боевом дежурстве.

В жилой зоне находятся пятиэтажные казармы, штаб флотилии, камбуз, различные склады и другие объекты жизнеобеспечения.

Сам поселок, достаточно благоустроенный, расположен примерно в километре от базы и имеет всю необходимую инфраструктуру для проживания в условиях Крайнего Севера.

Нас поселяют на третьем этаже пятой казармы, половину которого занимает экипаж, на корабле которого предстоит стажировка. Знакомимся с соседями и начинаем обживаться.

Первое же посещение камбуза показывает, что с питанием здесь намного лучше, чем в Эстонии. На завтрак дают копченую колбасу, тушенку или паштет, яйца, сыр, печенье, мед или варенье, сок, кофе и вдвое больше масла. Обед, кроме традиционных блюд, дополняется различными овощными салатами и выпечкой, ужин по калорийности не уступает обеду.

Старослужащие сразу же научили нас рациональному завтраку, ибо с их слов он являлся основой питания в холодных широтах. Оказалось, что то калорийное изобилие, которое появлялось на столах утром, потреблять следовало не как попало, по-сухопутному, а разумно, по-флотски.

Для этого брался кирпич белого хлеба, кстати, всегда очень свежего, с ноздреватым мякишом и хорошо пропеченной корочкой, который выпекался по ночам в гарнизонной пекарне и разрезался вдоль, а затем поперек. Получалось четыре солидных куска, из которых сооружались бутерброды, называемые «птюхами». Откуда такое название - не знаю. Каждый военмор готовил по две таких птюхи - основную и десертную. На первую в строгой последовательности накладывались масло, мясная составляющая и сыр. На вторую - мед или варенье, посыпавшиеся сверху печеньем. Все это усиливалось парой кружек горячего кофе со сгущенкой. Полученных калорий хватало ровно настолько, чтобы до обеда активно таскать, катать, поднимать и опускать все то, что так любят перемещать на флоте.

На корабль попадаем через несколько дней после прибытия.

Это ракетный крейсер стратегического назначения, по натовской классификации «Янки». Корабль впечатляет своими габаритами и видом.

Экипаж разводят по отсекам. Нас, капитан-лейтенанта Мыльникова, мичмана Ксенженко, Порубова и меня, направляют в первый - торпедный. Хозяева встречают нас довольно радушно, и начинается учеба непосредственно на материальной части, которая однотипна нашему будущему кораблю.

После обеда весь экипаж следует для занятий на базовые циклы и тренажеры, а после ужина нас – моряков срочной службы, под присмотром офицера и нескольких мичманов, отправляют в поселок на уборку снега, которого здесь предостаточно.

И полетели дни. Утром лодка, после обеда тренажеры, вечером снег. Такое впечатление, что он здесь идет постоянно. За ночь наметает снежный покров порой до двух метров и мы сражаемся с ним с переменным успехом.

Уже наступила полярная ночь, и мы впервые видим северное сияние. Зрелище по красоте непередаваемое. Увольнений в гарнизоне нет, поскольку ходить в них некуда, разве что в тундру, виднеющуюся за сопками.

По воскресеньям навещаем другие экипажи, разыскивая земляков или бывших сослуживцев по учебному отряду, отсыпаемся и до одурения смотрим различные кинофильмы, которые демонстрируют экипажные киномеханики.

Наконец стажировка заканчивается, и хмурым ноябрьским утром мы убываем на катере в Североморск, а оттуда на автобусе в Мурманск, для перелета в Северодвинск, где нас ждет строящийся на Северном машиностроительном предприятии неведомый корабль.

После забытого Богом гарнизона, Северодвинск впечатляет. Это настоящий город с высотными зданиями, широкими проспектами и ярко освещенными улицами, многочисленными магазинами, ресторанами и кафе. Миновав центр, автобус доставляет нас в порт, расположенный на окраине города. У деревянного свайного причала, с тянущимися вдоль него пакгаузами, пришвартована громада плавбазы «Иртыш», на которой нам предстоит жить несколько ближайших месяцев. Она айсбергом высится над парящим заливом, тускло мерцая круглыми иллюминаторами, тянущимися вдоль борта.

Навьючив на себя пожитки, карабкаемся по крутому трапу наверх. Там нас встречают вахтенный офицер с помощником и препровождают офицеров с мичманами в каюты, а матросов в кубрик. В нем довольно просторно и тепло, но все помещение оказывается залитым горячей водой, которую мы вычерпываем подручными средствами.

-Не беда смеется дежурный, у нас такое бывает, главное, что не забортная.

Спать укладываемся поздней ночью на жестких пробковых матрацах, доставленных из баталерки. Утром побудка по-зимнему, в семь часов. Вместо зарядки продолжаем обустраиваться на новом месте: таскаем в кубрик и каюты недостающие матрацы, одеяла и подушки, распаковываем свои пожитки и укладываем их в рундуки. Затем поднимаемся наверх и получаем на камбузе завтрак.

Для моряков срочной службы питание на плавбазе организовано по бачковой системе, то - есть специально выделенные матросы получают еду в бачки и доставляют их в кубрики, где и потребляется пища. Местные коки готовят не хуже чем в Гаджиево, но в меню отсутствуют салаты, выпечка и варенье. Ничего, переживем!

О плавбазе хотелось бы рассказать отдельно. Это большое судно, водоизмещением более десяти тысяч тонн и длиной порядка сто пятидесяти метров, предназначенное для обеспечения подводных лодок. На нем одновременно могут проживать несколько экипажей субмарин. В трюмах плавбазы имеются многочисленные склады для различных боеприпасов, горюче-смазочных материалов, продуктов и тому подобного. «Иртыш» заслуженное судно. В годы Великой Отечественной войны оно называлось «Красная газета» и базировалось в Ленинграде, обеспечивая боевую деятельность подводных лодок Балтийского флота, самостоятельно отражало многочисленные налеты вражеской авиации.

В настоящее время плавбаза не имеет вооружения и заканчивает свою службу у причала. Командует ею убеленный сединами капитан 1 ранга, с помощью нескольких таких же пожилых офицеров и мичманов. В их подчинении команда из полусотни матросов и старшин, обеспечивающих жизнедеятельность судна. Оно содержится в образцовом порядке и по словам местных аборигенов, еще способно выйти в море.

Кроме нас судно населяют множество крыс, с которыми ведется жестокая борьба. За десяток убитых грызунов командование плавбазы предоставляет своим морякам 10 суток отпуска. И это оправданно, поскольку эти твари не только пожирают продукты, но и не брезгуют изоляцией электропроводки, что чревато самыми серьезными последствиями.

Через несколько дней нам оформляют пропуска на завод, и мы впервые посещаем это режимное предприятие. Оно занимает обширную, тянущуюся вдоль залива территорию, застроенную громадными цехами, эллингами и административными корпусами. Здесь же множество дебаркадеров, стационарных и плавучих кранов, различных складов и прочих помещений. По заводским магистралям курсируют автобусы, доставляя многочисленных рабочих и служащих на его объекты. Очень много всевозможных насаждений - деревьев, кустарников и цветов. Все ухоженное и окультуренное. По периметру со стороны города, предприятие ограждено высоким бетонным ограждением, с расположенными через каждые 150-200 метров сторожевыми вышками, на которых дежурят вооруженные карабинами девушки-стрелки из военизированной охраны.

Наш корабль, или как здесь принято называть «312 заказ », находится в 50-м цехе на стапелях и поражает своими размерами. Нам позволяют подойти и поглазеть на него со стороны. Поражает все: и неправдоподобные размеры корабля и его необычная сферическая форма, и походящая на усеченную пирамиду ракетная палуба, в четверть футбольного поля, и напоминающие крылья самолета рубочные рули. Ощущения, как у Гулливера, попавшего в страну великанов.

Изнутри крейсера раздается грохот пневматических молотков, на корпусе сверкают многочисленные всплески электросварки - работа кипит. Через несколько дней планируется спуск субмарины на воду. Уже сейчас под нее подведены две массивные тележки, стоящие на рельсах, ведущих к заливу. Первое посещение корабля закончено, и мы строем уходим на плавбазу, оставив на его борту весь состав штурманских электриков и боцманов. Они заступают на свою первую корабельную вахту.

На плавбазе замполит собирает с нас по одному бумажному рублю, чтобы затем обменять их на серебряные. По старой флотской традиции, эти монеты следует положить под колеса тележек спускаемого на воду корабля. На счастье. Затем хранить. Еще жена командира обязана разбить бутылку шампанского о его форштевень. И не дай Бог, если бутылка не разобьется - дурная примета.

День спуска назначен на пятницу. Экипаж прибывает к кораблю в парадной форме. Здесь уже руководство завода, инженерно-технические работники предприятия, моряки с других строящихся и ремонтирующихся кораблей. Короткий митинг, Гимн СССР, брызги шампанского от вдребезги разнесенной бутылки и крейсер плавно скользит по рельсам с лежащими на них нашими рублями, в залив. Плеск вставших на дыбы от непомерной тяжести волн, и он мерно покачивается на успокоившейся глади залива.

С этого дня на корабле устанавливается круглосуточная вахта. Кроме того, экипаж принимает самое активное участие во всех корабельных пусконаладочных работах вместе со специалистами завода.

Мы работаем с заводскими торпедистами. Их трое - бригадир и двое специалистов. Бригадира зовут Илья Васильевич Шамин. Он рослый, плотный, раньше служил на крейсерах. После демобилизации остался работать на заводе. Старшего из специалистов зовут Клавдий Павлович. Он среднего роста, полный, лет под шестьдесят, участник Великой Отечественной войны, служил на подводной лодке, базировавшейся на Кронштадт, сам из местных поморов. Имя третьего стерлось из памяти.

Все специалисты одеты в одинаковые синие комбинезоны, неторопливы и обстоятельны. Опыт работы у них солидный и мы не перестаем удивляться, как споро и красиво они работают. Торпедный отсек преображается на глазах.

Устанавливаются многочисленные приборы и механизмы на торпедные аппараты, стеллажи и направляющие балки, монтируется автоматическая система торпедной стрельбы.

Все это происходит на наших глазах и при нашем участии. Одновременно на корабле находится до сотни специалистов, плюс команда.

До шестнадцати часов, как правило, выполняются механосборочные и сварочные работы. После - пусконаладочные и покрасочные. На ночь, на лодке остается корабельная вахта, а также бригады малярш, работающие до двадцати двух часов. Это, как правило, молодые девицы, за которыми небезуспешно приударяют вахтенные.

Незаметно пролетел месяц, и мы втянулись в новый ритм службы. С утра подъем, зарядка и завтрак, далее до восемнадцати часов завод и лодка. После - вахта или свободно время. В тот период на вахту рвались все, так как многие офицеры, мичмана и даже моряки заимели подруг из числа сотрудников различных НИИ, конструкторских бюро и малярш. Встречи происходили непосредственно на корабле или же на дебаркадере, к которому он был пришвартован. Порой они были трагикомичными.

Так, мой приятель - кок Саня Абрамов, к тому времени вместе с интендантом загрузивший большую часть уже смонтированных провизионных цистерн различными продуктами, познакомился с разбитной маляршей. А поскольку народу на лодке днем было что муравьев, встречался с ней в провизионке, где хранились замороженные говяжьи туши. В один из таких моментов Саню внезапно вызвали к старпому. Пообещав подруге вернуться через несколько минут, он закрыл ее на замок и пошел в центральный пост. Там его чем-то озадачили и о своей пассии кок вспомнил только через пару часов. Примчавшись на место и отдраив дверь, он обнаружил девушку всю в слезах и замерзшую до посинения. На этом любовь закончилась.

Как только залив сковало льдом, наши старослужащие решили немного покататься на коньках, благо этот спортивный инвентарь в числе прочего на судне имелся и местными моряками почему-то не использовался. Являясь ребятами самостоятельными, они решили командование не беспокоить и в первый же выходной, после завтрака, надлежаще экипировавшись, спустились по штормтрапу на первозданно чистый лед. Причем с борта, который был обращен в сторону моря. В числе первых были Юркин, Ханников, Осипенко и Корунский. Остальные желающие столпились у борта в ожидании своей очереди.

Сначала ребята прокатились вдоль борта судна, а затем, освоившись, заскользили в сторону фарватера.

Как только они удалились метров на сто от плавбазы, с противоположной стороны залива, а точнее с одной из сторожевых вышек, находившихся на берегу при выходе из него, стали раздаваться хлопки. Сначала мы не поняли в чем дело, но потом сообразили, что по парням стреляют и довольно прицельно. После каждого хлопка, в десятке метрах от них взлетал в воздух раздробленный лед. Поняли это и конькобежцы, которые сразу же попытались вернуться к судну. Однако это не удалось - фонтанчики льда стали взлетать перед ними. Теперь уже стреляли с двух вышек. Парням ничего не оставалось, как только залечь, что они и сделали, повалившись на лед. Стрельба прекратилась. Мы сначала оторопели, а затем разразились угрозами в адрес хулиганов на вышках. На палубе появился дежурный с помощником, который, заорав годкам, чтоб они не вздумали подниматься, рысью убежал в рубку звонить какому-то начальству. Примерно через полчаса приехал представитель военизированной охраны, которой подчинялись стрелки на вышках, и освободил наших заложников. На борт судна они взбирались с трудом, лязгая зубами и едва передвигая ноги.

Наказывать никого не стали. Нас собрали в кубрике и провели инструктаж, из которого следовало, что появляться в акватории залива без специального разрешения строго запрещено, и палили по нашим ребятам согласно инструкции девушки-стрелки, которые будут поощрены за бдительное несение службы. На вопрос кого-то годков, откуда набирают таких шалав, вохровец коротко ответил,- из Вологды.

Я тут же вспомнил один из рассказов отца о знаменитых вологодских конвоях. Перед выводом заключенных на работы они предупреждали, - шаг вправо, шаг влево -считается побег! Прыжок на месте - дискредитация власти! Конвой стреляет без предупреждения! Эти девчата, наверное, были дочками тех конвоиров.

Вскоре после спуска корабля на воду, начались его заводские и ходовые испытания, сопровождавшиеся многочисленными выходами в море. Их срок составлял от нескольких суток до недели. В один из таких выходов, наши «цивильные» торпедисты научили меня пить ректифицированный спирт, на флотском жаргоне «шило». О том, что ветераны его регулярно потребляют, я знал с момента выхода их с нами в первые моря. У Шамина всегда был при себе небольшой чемоданчик, в котором находилась аккуратно выполненная из нержавейки плоская фляга с этим напитком. И каждый раз во время обеда в отсеке, он наливал из нее бригадникам понемногу в кружки.

Как - то во время очередного обеда, когда мы возвращались в базу, и я сменился с вахты, Илья Васильевич с Клавдием Павловичем предложили отведать немного шила и мне. При этом разъяснили, что пить его нужно по - поморски, не разбавляя и закусывая кусочком сахара, горстью клюквы, или морошки. Я не отказался и к радости своих учителей, достойно выдержал испытание. У меня, кстати, установились самые дружеские отношения с этими интересными людьми, особенно после того, как я получил в подарок от Клавдия Павловича наградной жетон «Отличный торпедист» времен войны. Ему тогда, кстати, как ветерану предприятия, одному из первых вручили недавно учрежденный орден «Октябрьской Революции».

В тот выход я чуть было не погиб. Дело обстояло так.

У одного из рабочих случился эпилептический приладок, во время которого он свалился с лежака и сильно разбил голову Корабельным врачом ему была оказана помощь, но состояние больного ухудшилось, в связи с чем понадобилась его срочная госпитализация. Дали радио, и с базы на встречу с нами вышел большой морской буксир, на который надлежало перегрузить больного. А поскольку я был свободен от вахты, мне приказали подняться наверх и принять швартовы с буксира. Ситуация усугублялась тем, что швартовка планировалась в два часа ночи, а к этому времени разыгрался шторм. Облачившись в ватник, сапоги и спасательный жилет, я поднялся в рубку и вышел на ракетную палубу, где резким порывом ветра сразу же был сбит с ног и юзом заскользил по обледеневшему корпусу к корме, причем скорость скольжения с каждой секундой нарастала. Еще миг и я должен был оказаться в бушующих волнах. Однако в последнюю секунду, отчаянным усилием мне удалось зацепиться рукой за решетку одного из шпигатов в нескольких метрах от хвостового стабилизатора лодки.

Обратно, на ракетную палубу, на бросательном шкерте меня вытащил боцман, вместе с которым мы с грехом пополам приняли концы с буксира, а швартовная команда перегрузила на него носилки с впавшим в беспамятство рабочим.

Как я уже отмечал, в этот период мы в основном находились в море. Поскольку на борту помимо команды было до сотни специалистов и представителей военной приемки, в торпедном отсеке оборудовались дополнительные спальные места. Ими являлись фанерные лежаки, на местном жаргоне «самолеты», укрепленные вдоль бортов на торпедных стеллажах. В результате отсек превращался в подобие общежития, где одни спали, вторые играли в нарды или домино, а третьи подкреплялись, чем Бог послал. Было тесновато, но весело.

Программа испытаний предельно насыщена. На выходах мы отрабатываем различные задачи в надводном и подводном положении, проверяем работу всех систем и механизмов корабля, осуществляем ракетные пуски и торпедные стрельбы.

Запомнилось глубоководное погружение. Согласно тактико-техническим характеристикам, рабочая глубина погружения для нашего корабля составляет четыреста метров. Однако имеется еще предельная, на которой лодка может находиться некоторое время без вреда для нее. Она составляет шестьсот метров. Все что свыше, грозит гибелью корабля и экипажа.

Для отработки этой задачи следуем на один из спецполигонов Белого моря с глубинами до тысячи метров. Погружаемся по боевой тревоге до глубины четырехсот метров. Доклады в центральный пост следуют через каждые пятьдесят метров, а после четырехсот - через каждые десять, с осмотром всех помещений и устройств, имеющих забортные отверстия. А их в нашем отсеке не менее десятка. На глубине пятисот метров мы слышим легкое потрескивание шпангоутов и отмечаем запотевание корпуса изнутри. На глубине шестисот метров заклинивает дверь в командирский гальюн, куда я захожу для осмотра. Около часа, сидя на крышке унитаза, приходится ждать подвсплытия и ощущения прямо скажу, не из приятных.

Это в теории, при поступлении воды в отсек, сразу же дается противодавление и можно активно заделывать пробоину. В данном случае, если не дай Бог ахнет, пока его дадут да пока отсечное давление сравняется с забортным, мы уже потонем как слепые котята.

Наконец подвсплываем на рабочую глубину. Вроде бы все нормально, корабль вместе с нами выдержал испытание глубиной, получив еще одну запись в формуляре.

Во время испытаний возникает несколько комичных ситуаций, которые в некотором роде отражают их условия, а также настроения команды.

Как я уже отмечал, в море на борту корабля постоянно находилось множество самых различных гражданских и военных специалистов. В основном это были воспитанные и доброжелательные люди. Однако и среди них встречались хамы, которых приходилось ставить на место, причем порой довольно необычными способами. Один такой случай памятен поныне.

В тот выход на борту было значительно меньше прикомандированных, чем обычно. По каким причинам, я сейчас не помню. Среди них выделялся своим амбициозным поведением и грубостью в общении с личным составом, прибывший из Москвы молодой капитан 3 ранга, представлявший одно из штабных подразделений ВМФ. По слухам он был родственником какого-то сановника и не скрывал этого. Отношения с офицерами корабля у штабника сразу же не сложились, что породило неприязнь к нему и у остальной команды. Не знаю, кто был инициатором, но рьяного москвича решили проучить. Причем по-флотски жестко.

Дело в том, что судя по поведению, капитан 3 ранга в основном обретался на берегу и мало знал об особенностях службы на подводных лодках. Одной из них было умение пользоваться лодочным гальюном. В отличие от своих береговых собратьев, он был не просто туалетом, а довольно сложным техническим устройством, которое в совершенстве должен был знать самый зеленый матрос. Как оказалось, штабник его не знал, за что и поплатился.

За несколько минут до посещения хитрого устройства штабником, трюмные умельцы «по-тихому» наддули баллон командирского гальюна сжатым воздухом и загрубили стрелки контрольных манометров. Ничего не подозревающий капитан 3 ранга вошел в него, справил нужду и легкомысленно нажал на педаль смыва…

Из гальюна мы его извлекли контуженным, мокрым и дурно пахнущим. В первом отсеке до конца выхода москвич больше не появлялся.

В начале апреля, в самый разгар испытаний, корабль посещает начальник Генерального штаба Министерства Обороны СССР В.Г. Куликов. В то время будущий маршал и командующий войсками стран Варшавского договора был в звании генерала армии. Его сопровождают полтора десятка адмиралов и генералов.

Для начала все спускаются в центральный пост, где беседуют с командованием. Затем приступают к осмотру корабля, начиная с первого отсека.

Куликов оказывается совсем не таким моложавым, каким мы видели его на стендах ленкомнаты. Это рослый, грузный и довольно пожилой человек в темных очках, с трудом поднимающийся на торпедную палубу. Соскальзывая на вертикальном трапе, за ним следуют еще несколько высших офицеров

-Смирно!,- рявкает Сергей Ильич и приложив руку к пилотке делает несколько шагов им навстречу.

-Товарищ генерал армии, минно-торпедная боевая часть занимается проворотом оружия. Командир БЧ старший лейтенант Мыльников!

- Вольно, - тяжело отдуваясь, вяло отмахивается тот рукой.

- Мне верно доложили, что у минеров все офицеры и мичмана?- кивая на нас, спрашивает он у Мыльникова.

- Никак нет, один срочной службы.

- Кто и почему?

- Старший матрос Ковалев, мичманов не хватает.

- А доложи-ка мне старший матрос о своих обязанностях в бою,- приказывает маршал.

Вопрос не сложный, так как книжку «Боевой номер», в которой определены все мои действия по боевому расписанию, я, как любой моряк, знаю наизусть и довольно бойко начинаю их декламировать.

-Похвально, похвально,- довольно рокочет генерал. А то, что докладывает, умеет выполнять?,- обращается он к Сергею Ильичу.

- Точно так, он специалист первого класса.

- Ну что ж, старший матрос, объявляю тебе благодарность.

-Служу Советскому Союзу!

-Ну-ну, служи, давай.

Побеседовав еще несколько минут с моими сослуживцами генерал со свитой покидают отсек. Мы довольны, что не ударили лицом в грязь.

Через несколько дней готовимся к очередному выходу в море для выполнения глубоководных торпедных стрельб новой многоцелевой торпедо-ракетой «Анабара», способной нести ядерный заряд.

Ее погрузку в отсек производим ночью, по боевой тревоге. Пирс затемнен и оцеплен усиленной охраной. Торпедовоз замаскирован камуфлированной сетью и сопровождается несколькими офицерами. Команды отдаются вполголоса.

Когда серебристое тело «Анабары» вползает в торпедо-погрузочный люк и мягко ложится на стеллаж у торпедных аппаратов, общее напряжение всех участников погрузки спадает и сменяется тихой радостью.

Нежно поглаживаем опасную красавицу, способную при необходимости уничтожить целое авианосное соединение. Еще в Палдиски мы готовились к встрече с ней и в совершенстве изучили по проектным документам и отдельным узлам.

Выход в море назначен на утро. Район испытаний - водная акватория у мыса «Х» с глубинами погружения до шестисот метров. Глубина стрельбы - четыреста метров, дальность - десять миль. Цель - эсминец с командующим Беломоро-Балтийской ВМБ и группой старших офицеров на борту.

Задача считается выполненной, если в момент атаки лодка не будет обнаружена и, выпущенная ею, торпеда пройдет на расстоянии не более двадцати метров от цели.

Риск - попадание непосредственно в цель, при котором эсминец неминуемо будет продырявлен, учитывая небывалую скорость новой торпеды, и наличие у нее вместо боевого зарядного отделения, сверхпрочного практического. А попадания в свои корабли никакие адмиралы не любят, даже при испытательной стрельбе.

Пять утра. Штиль, легкий туман.

В открытое море из залива субмарину выводят морские буксиры. Провожают нас только бакланы, окропляя вороненую надстройку и швартовные команды, выстроенные на носу и корме атомохода своим гуано, выработанным из остатков нашего же завтрака, выброшенного кем-то из коков за борт. Тихо материмся, поеживаясь от временами накрывающих нас соленых брызг и втягивая головы в воротники капковых бушлатов, называемых у нас «прощай родина».

Веселят морские буксиры, задорно подталкивающие атомоход с обеих бортов своими бульдожьими носами, задавал ему нужное направление. Без них нам никак нельзя, поскольку с учетом своих габаритов, ракетоносец может оперативно маневрировать только в условиях открытого моря. Как говорят, - большому кораблю, большое плавание. Это точно о нашей «букашке».

В центральный пост поступают доклады, - глубина пятьдесят, сто, сто пятьдесят…, триста метров метров. Зависаем на четырехстах. Это наша обычная рабочая глубина. У других лодок она колеблется в пределах от ста до двухсот метров.

Дается полный ход, идем в район выполнения задачи. Наш полный ход равен скорости курьерского поезда, с той лишь разницей, что развивается он под водой махиной водоизмещением в десять тысяч тонн. Поддоны и приборы на переборках, а также пайолы под ногами начинают мелко вибрировагь.

Гидроакустический комплекс у нас новейшей системы, но не хотелось бы на такой скорости налететь на что-либо твердое, что, кстати, не раз случалось как с нашими, так и американскими субмаринами. Одну такую красавицу, с развороченной рубкой, мы видели в прошлом году в Гаджиево, во время стажировки. Ее экипаж не пострадал, а вот что сталось с американцами не знает никто. По слухам, наши акустики слышали борьбу за живучесть в отсеках их корабля.

Снова включается боевая трансляция. Говорит командир. Он конкретизирует боевую задачу, уточняет ее детали.

Входим в нужный район, и с этого момента внутри корабля нет отдельных офицеров, мичманов и матросов. Есть единый биологический организм, сросшийся с организмом лодки. Сейчас она и мы - единое целое. Умение мгновенно действовать в экстремальных условиях, за несколько месяцев испытаний стало для нас безусловным рефлексом.

Цель обнаруживаем первыми, на пределе дальности наших гидроакустических станций. Он постоянно маневрирует, используя противолодочный зигзаг. Недалеко от эсминца болтается на мелкой зыби торпедолов. Команда эсминца опытная, отработанная на таких выходах и сделает все, что бы обнаружить нас и не дать себя поразить, а по возможности и условно уничтожить субмарину.

В торпедном отсеке тщательно готовим к выстрелу «Анабару» и аппарат, из которого она впервые ударит по цели. Кроме нас, здесь же и представители конструкторского бюро, в котором создана торпедо-ракета, флотские военпреды. Каждая манипуляция с оружием фиксируется ими в специальных формулярах. Одновременно идет хронометраж времени, затрачиваемого командой на подготовку к выстрелу. Работаем без суеты, четко и быстро.

Сложность предстоящей стрельбы заключается еще и в том, что помимо ее повышенной глубоководности (с четырехсот метров) и применения нового типа торпеды, атака цели будет выполняться на предельно высокой - до двадцати пяти узлов скорости, что также ранее не имело аналогов не только в отечественном подводном флоте, но и на флотах нашего вероятного противника.

Волнуемся ли мы? Да, немного. Но внешне это ни в чем не проявляется. За время испытаний корабля экипажу приходилось понемногу гореть и проваливаться на значительные глубины, получать повышенные дозы радиации и задыхаться в отсеках от недостатка кислорода.

Как говорит наш старшина команды Олег Ксенженко, - вся техника новая, пока притрется, жить нам с оглядкой. Да и начальства за это время мы насмотрелись самого разного, начиная от академиков, адмиралов и генералов, и заканчивая старшими офицерами не только флота, но и других родов войск. На этом выходе их тоже не меньше десятка.

В своем подавляющем большинстве это технические специалисты высокого класса, но встречаются среди них и непонятные личности, отличающиеся любовью к лодочным деликатесам, ректифицированному спирту и различным сувенирам.

На сегодняшний день, с учетом их алчности и традиционного флотского гостеприимства, на корабле некомплект канадок, морских биноклей и многого другого, отчего наш всегда жизнерадостный пройдоха-интендант стал заметно угрюмым, и ударился в питие ректификата втемную, то - есть, сам - в каюте.

Тишину отсеков взрывает рев боевой трансляции и голос командира:

-Торпедная атака надводной цели! Третий торпедный аппарат к выстрелу приготовить!

Мыльников репетует команду, и мы выполняем последние операции на приборах аппарата, в котором затаилась готовая к пуску «Анабара». В следующее мгновение в центральный пост уходит доклад о готовности к выстрелу. Все замерли на боевых постах. Мучительно долго тянутся отбиваемые хронометрами секунды. Стрельбу мы можем вести как из центрального поста, так и торпедного отсека, автоматически, с компьютерной обработкой стрельбовых данных, или вручную. «Анабарой» приказано стрелять из отсека вручную - так надежнее.

На полсотой секунде из центрального поста следует команда, - Торпедный аппарат, товсь ! И вслед за ней, почти без перерыва, - Торпедный аппарат, пли!

Застывший у пульта Ксенженко плавно тянет на себя хромировавлую рукоять на стрельбовом щитке. -Есть, пли!

Глухой рев врывающегося в аппарат сжатого до четырехсот атмосфер воздуха, мягкий толчок в корпус субмарины и «Анабара» уносится к своей первой цели.

Доклад в центральный пост, - Торпеда вышла, боевой клапан на месте!

Переключаемся на рубку акустиков, которые также подтверждают выход изделия, но констатируют отсутствие шума его винтов...

Мы понимаем, что это может означать, и холодеем от мрачного предчувствия - торпеда не запустилась и ушла из аппарата «холодной». Через несколько минут она всплывет на поверхность без хода и торпедоловом будет отбуксировала на базу. Там установят причину случившегося и если виноваты мы, командир попросту оторвет нам головы и будет прав. Такая стрельба позор на весь Флот. Если что-то напортачила береговая торпедная служба, перестреляемся вновь. В любом случае перспективы хреновые, и крупный разнос неизбежен.

Мыльникова вызывают в центральный пост, откуда он возвращается встрепанный и сразу же начинает орать, что мы не торпедисты и в гробу он видел такую команду, место которой на бербазе.

Стоим, понурив головы, молчим.

Накричавшись, Сергей Ильич, добрейшей души, кстати, человек, успокаивается и косясь на меня, приказывает, - Варенья!

Мы знаем маленькую слабость нашего «бычка» - после стресса его неудержимо тянет на сладкое, а после этого - на философию. Так происходит и сейчас. Опорожнив выданную ему небольшую банку виноградного варенья, Мыльников сообщает, что командующий со страшной силой разнес командира, тот - его, а он, как положено, нас. И что на этом, со времен Петра Великого, держится Флот. Пока будут «драть», даже без вины, он будет только крепчать. Стоит же нас «попустить», мы будем топить не только ценные торпеды, но и сами утонем.

- Так какой же вывод?, - заключает свои сентенции Сергей Ильич, обращаясь к нам.

Набычившись, громадный Ксенженко мрачно изрекает.

- А нам, румынам, один хрен, что самогон, что пулемет, одинаково с ног налит.

Достойный ответ,- ухмыляется старший лейтенант. «Румынами» на Флоте почему -то извечно называют торпедистов, почему - мы не знаем.

- Ну а сейчас привести аппарат в исходное и готовиться к всплытию, искать торпеду. Не найдем, точно будет нам пулемет.

В словах «бычка» глубокий смысл. Если «Анабару» с отливом унесет в океан - голов нам не сносить, ибо она «сверхсекретная» и стоит бешеных денег. В нашем распоряжении двадцать четыре часа - на это время рассчитан запас плавучести торпеды, после чего она самозатопляется. В этом случае комиссия не сможет установить, почему «Анабара» вышла из аппарата «холодной». Позор нам обеспечен на всю оставшуюся службу.

Всплываем без хода, на ровном киле. На последних метрах подъема в отсеке стоит рев, подобный шуму взлетающего лайнера. Воздух высокого давления вытесняет из балластных цистерн забортную воду с силой вулкана, выбрасывающего раскаленную лаву. В лодке чувствуется резкий перепад давления, в наших головах легкое головокружение.

Из центрального поста следует команда - Отбой боевой тревоги! Готовность два! Второй боевой смене на вахту заступить! Личному составу БЧ-З, кроме командира, прибыть на ходовой мостик!

Быстро натягиваем ватники, сапоги и несемся в центральный пост. Старпом - капитан 3 ранга А.В.Ольховиков, всегда доброжелательно относившийся к минерам, на секунду оторвавшись от работающего перископа мрачно бросает, - быстро, наверх, раздолбаи!

Тихо матерясь в восьмиметровом тубусе вертикального трапа, карабкаемся наверх.

В рубке еще мокро, горьковато пахнет йодом и озоном, хотя по теории, озон - составляющая воздуха, без цвета и запаха, запах у него есть и он знаком каждому подводнику.

Чуть впереди, на мостике, прильнув к биноклям, в напряжении застыли командир, штурман и военпред. Здесь же рулевой-сигнальщик Сережа Алешин, молча сунувший нам в руки еще по биноклю.

Ксенженко докладывает о прибытии. Не оборачиваясь, вполголоса, командир цедит,

- Искать торпеду, смотреть внимательно, об обнаружении доложить.

Выполняем, внимательно обозревая отведенные нам сектора. Аналогичное наблюдение ведется и из центрального поста через перископ. В режиме поиска работают и наши радиолокационные станции. Однако «Анабары» не видно. В окулярах бинокля свинцовая рябь моря, придавленная низкой облачностью, сливающаяся с туманным горизонтом. Погода явно портится.

Субмарина идет полным ходом, и вой ее турбин глушит все другие звуки на мостике.

В нескольких милях справа и слева от нас, параллельными курсами следуют два эсминца. Прочесываем акваторию полигона по секторам.

Через час глаза, усиленные окулярами бинокля, уже не различают поверхность волн, в них все рябит. Опускаю бинокль и тут же рык командира.

- Смотреть в бинокль, искать торпеду!

Выполняю, хотя уже не отличаю моря от неба. От напряжения из глаз текут слезы.

С поста РЛС на мостик поступает доклад - По пеленгу 285*, расстояние - 40 кабельтовых, плавающий объект!

Идем к нему. Это всего лишь полузатопленное бревно, вероятно потерянное лесовозом. Еще через час безуспешных поисков командир отпускает нас вниз. Плетемся в отсек, а в глазах все мелькают серебристые барашки на гребнях волн.

Мыльников нахохлившись, сидит в кресле вахтенного у «Каштана», вопросительно смотрит на нас.

- Все, товарищ капитан-лейтенант,- безнадежно машет рукой Порубов , - эта сучка видать утопла, я такое уже видел .

Мы молчим, хотя и знаем, что никаких ошибок при стрельбе не допустили. Наша БЧ до сегодняшнего дня - одна из лучших на базе. На стрельбы, самые разные, в том числе, и на первенство Северного флота, мы выходили неоднократно и не только на своей, но и на других лодках, в качестве « подставной команды». Все торпедисты - специалисты 1 класса. Сергей Ильич командует БЧ-З не первый год и знает свое дело не хуже флагманских минеров. Только теперь все это, как у нас говорят, «по барабану». До тех пор пока не найдем « Анабару» и не установим причину случившегося. Ищем ее уже более пяти часов. В нашем распоряжении еще часов восемнадцать, не найдем, вина во всем наша, это как пить дать.

В базу возвращаемся через двое суток, измотанные и злые. « Анабару» так и не обнаружили. Весь экипаж смотрит на торпедистов волками. Кто-то из мичманов - ракетчиков попытался высмеять Ксенженко в кают-компании и по слухам схлопотал по морде.

По приходу, сразу же после швартовки, в отсек вваливается целая толпа различных специалистов, жаждущих первыми установить и зафиксировать нашу вину в потоплении чудо - торпеды. Через два часа их работы, многократно опрошенные вместе и порознь, мы уже с достоверностью не можем сказать, чем, когда и куда стреляли.

Особенно достается Сергею Ильичу и Олегу, с которыми беседуют представители Особого отдела базы. Это пожилой капитан З ранга и курсант военно-морского училища в звании старшины 1 статьи с четырьмя шевронами на рукаве. Довольно шустрый и неприятный курсант. Когда подходит моя очередь, в одной из кают, куда меня вызвали, особист неожиданно предает мне привет от старшего лейтенанта Петрова.

Это офицер Особого отдела из Гаджиево, который в прошлом году неоднократно посещал экипаж и знакомился с личным составом. Он пару раз беседовал со мной, интересуясь планами на будущее и советовал подумать о дальнейшей службе на флоте, обещая свою поддержку. Однако вскоре мы уехали в Северодвинск и больше я его не встречал. В дальнейшем разговоре, в ходе которого курсант делает какие - то пометки в блокноте, мне неожиданно напоминают о драке с морпехами в Палдиски и о конфликте со старослужащими из нашего экипажа в Гаджиево. Затем предлагают подумать и еще раз подробно описать последовательность торпедной атаки, что я и делаю. Задаются уточняющие вопросы, а затем особисты интересуются личностями старшего лейтенанта и мичманов. Судя по реакции, ответами они недовольны, никакого негатива не зацепили (ну если его не было) и примерно через час меня отпускают.

Спим в отсеке, поужинав холодной тушенкой. На следующее утро, вместе с Мыльниковым появляется флагманский минер. Мы знаем этого пожилого опытного офицера. На выходе его почему -то не было.

- Внимание в отсеке!,- рявкает Олег и, приложив руку к пилотке, докладывает.

-Товарищ капитан 1 ранга, личный состав БЧ- З утопил торпеду и готовится к наложению взыскания. Старшина команды, мичман Ксенженко!

- Вольно, - улыбается «флажок».

- И какое же наказание вам обещают?

- От губы до трибунала,- с обидой вздыхает Порубов.

- Что ж, наказание достойное, а вот придется ли его отбывать, мы сейчас посмотрим.

Трубу аппарата члены комиссии осматривали?

- Точно так, отдраивали заднюю крышку и светили внутрь переноской.

-А сами в нее лазали?

- Н-нет, растеряно отвечает Мыльников.

- И что вы по этому поводу думаете?,- интересуется флагманский минер.

-Торпеды в аппарате нет, чего туда лезть,- меланхолично произносит Порубов.

Раздосадовано крякнув, капитан 1 ранга требует чистую робу и переноску. Затем, облачившись в «РБ», приказывает открыть заднюю крышку аппарата, из которого велась стрельба. Выполняем.

Врубив переноску, капраз ловко ныряет в трубу аппарата, а мы озадаченно заглядываем в нее, наблюдая, как все дальше удаляется пляшущий свет лампы.

Длина трубы аппарата - восемь метров, калибр – пятьдесят три сантиметра. Я забирался в нее месяц назад, очищая пневмомашинкой обтюрирующие кольца и подновляя разъеденный водой в отдельных местах сурик. Затем мичманами с большими усилиями был извлечен из нее, поскольку, одурев от токсичного красителя и недостатка воздуха, самостоятельно вылезти не мог. Тащили меня за ноги, на которых по инструкции заранее был закреплен крепкий шкерт. У флагманского минера его нет. Не дай Бог задохнется, нас с учетом уже имеющихся «заслуг» точно расстреляют.

- Быстро, воздух в аппарат!-, командует Сергей Ильич. Вооружаем шланг с воздухом низкого давления и на пару метров запускаем его в трубу. Теперь капраз не задохнется точно. Проходят пять, десять, пятнадцать минут. Наконец из зева аппарата показываются ноги, в измазанных суриком ботинках.

- Тяните, мать вашу!,- хрипит «флажок».

Хватаемся за ботинки и дружно тянем.

- Тише, тише, салаги, ноги выдернете или рассыплюсь!,- загробно гудит из трубы.

- Дед точно забалдел, - шепчет Порубов.

Капраз появляется из аппарата весь мокрый и перемазанный в сурике. В руках он бережно держит лист целлофана, на котором горка серебристой краски, металлизированные стружки и обломок крепежного винта.

Лист осторожно кладем на пайолу, тяжело дышащего офицера усаживаем в кресло.

- Кофе, быстро!,- приказывает Мыльников.

Через несколько минут, посиневшпй от холода минер с наслаждением прихлебывает обжигающий напиток и хитро смотрит на нас, ошарашено разглядывающих драгоценные находки.

- Ваши выводы?, - обращается он к «бычку».

- При заданной нам скорости хода, торпеду заломало встречным потоком на выходе из аппарата!, - чеканит Сергей Ильич.

- Точно так,- подтверждает капраз. Кроме того, здорово пострадал и сам торпедный аппарат. Вызови-ка сюда вахтенного офицера,- приказывает он мне.

Пулей лечу в центральный. На вахте капитан - лейтенант Толокунский - командир ракетчиков, однокашник и приятель Мыльникова, а также первый на лодке юморист. Здесь же вахтенный мичман и несколько матросов. Все с интересом воззрились на меня.

- Ну, чего прибег, убогий, да еще такой радостный. Никак свою торпеду нашли? - вкрадчиво спрашивает каплей.

- Так точно, товарищ капитан-лейтенант, нашли!,- бодро докладываю я.

- Флагманский минер просит вас прибыть в торпедный отсек.

- Добро,- отвечает Толокунский и мы следуем в первый.

Там нас встречает раскатистый хохот, доносящийся с верхней палубы. Поднимаемся на нее. Невозмутимый флагманский офицер что-то рассказывает, а стоящие вокруг него Мыльников и мичмана покатываются со смеху. При появлении Толокунского веселье прекращается и все становятся серьезными.

- Гарик Данилович, пошли подвахтенных наверх, пусть проверят швартовы, будем поддувать лодку,- приказывает капраз.

-Есть!,- козыряет тот,- так значит, нашли торпеду?

-Кое-что нашли, не беспокойся. Это тебе не твои ракеты, которые после залпа хрен найдешь,- подкалывает Толокунского Мыльников.

Через несколько минут командир БЧ-2 докладывает из центрального поста о выполнении приказа и готовности к продуванию носовой группы цистерн корабля. Спрашивает «добро», на уведомление штаба об этом.

- А я тебе, кто, хрен моржовый!? - сердится обычно спокойный флаг-офицер.

- Выполнять!

Глазок «Каштана» мгновенно гаснет и тут же по лодке разносится ревун учебной тревоги. Задраиваются верхний рубочный и отсечные люки.

В отсеке появляется командир, только что вернувшийся из штаба. За все время эпопеи с «Анабарой», ему так и не дали отдохнуть, но капитан 2 ранга выглядит достаточно бодро и уверенно. Только синева подглазий, да заострившиеся скулы выдают, чего ему это стоит.

Мыльников коротко докладывает командиру по существу выполняемых действий и центральный пост продувает корабль, создав ему дифферент на корму. С пирса докладывают, что крышки нижних торпедных аппаратов вышли из-под воды.

Разблокируем переднюю и заднюю на третьем аппарате, отдраиваем их, и флагманский минер с переноской вновь исчезает в трубе. Появляется через несколько минут.

- Переднего обтюрирующего кольца в верхней части трубы практически нет, стесана и нижняя часть ее выходного комингса, - сообщает он Милованову.

- Помнится, что-то похожее уже было в начале 60-х на К -000?,- вопросительно смотрит командир на флагманского офицера.

- Было, но тогда лопухнулись торпедисты, а сейчас, по-видимому, конструкторы или бербаза. Твои минеры, Валентин Николаевич, не при чем. Кстати, они молодцы, натиск комиссии выдерживали достойно, - хитро щурится наш спаситель.

- Других не держим,- улыбается командир.

- Служим Советскому Союзу!!, - оглушительно рявкаем мы.

-Ладно уж, не хвастайте,- пожимает он нам руки. -Впереди повторные стрельбы, смотрите, не подведите.

-Товарищ, командир, Валентин Николаевич!,- бьет себя в гулкую грудь Ксенженко, - да мы ее всадим в борт и не ниже! -Ну-ну, - разрешает командир, - всадите.

Через час, приглашенные на борт члены комиссии документально зафиксировали установленные нами обстоятельства и удалились для доклада в штаб. Все это время флагманский минер, саркастически наблюдал за своими коллегами и незаметно подмигивал командиру.

Отбой тревоги. Корабль приведен в исходное. По трансляции команда - Вахте заступить по швартовному, команде обедать!

- Прошу в кают-компанию, - обращается командир к флагманскому офицеру. Коки для вас приготовили пельмени по-сибирски.

Через неделю, на новом выходе, вторая «Анабара», выпущенная из того же, отремонтированного аппарата, прошла в нескольких метрах под килем эсминца с командующим. На фалах корабля взвился сигнальный флаг «Выражаю удовлетворение». Испытания пошли своим дальнейшим ходом.

Отрабатывались погружения и всплытия на ходу, осуществлялись практические испытания новой звукоподводной связи, выполнялись ракетные стрельбы и еще много чего.

Но часто в кают-компаниях вспоминали историю с «Анабарой». Она, кстати, к нам на вооружение так и не поступила.

Повседневные будни экипажа разнообразились различными смешными и не очень происшествиями. Расскажу о некоторых из них.

В одну из ночей все моряки срочной службы, мирно почивавшие в своих койках, были подняты по тревоге и выстроены на среднем проходе кубрика. Незнакомый офицер с повязкой военной комендатуры на рукаве шинели и с ним двое курсантов мичманской школы с подбитыми глазами, оглядели каждого в строю, после чего нас снова распустили ко сну.

Утром выяснилось, что какой - то матрос - самоходчик при попытке патруля задержать его, избил патрульных, после чего перемахнул портовое заграждение и скрылся. Его искали и в других экипажах, но не нашли. Как в воду канул. И лишь спустя пару недель Витька Допиро признался, что это был он.

С этим безбашенным парнем я дружен еще с Палдиски. В то время он тоже не ладил со старослужащими, и это нас сблизило. Неожиданно Допиро и меня вызывают к помощнику командира капитан - лейтенанту М.И. Колбунову, который сообщает, что мы назначаемся вестовыми в офицерскую кают- компанию, или как говорят на местном эрго - гарсунами. Эта новость нас не радует и мы пытаемся отказаться под разными предлогами. Но Колбунов непреклонен и уже на следующий день, облачившись в белые курточки, мы с Витькой кормим наших офицеров и мичманов в кормовой кают - компании.

Это обширное помещение размером примерно в сорок квадратных метров, с длинным массивным столом в центре и вращающимися креслами вокруг. Вдоль его стен тянутся мягкие кожаные диваны, в углу стоит пианино, на иллюминаторах бархатные занавески. Рядом с кают-компанией небольшая подсобка (гарсунка), в которой хранятся бачки, термосы, столовые приборы и всякая дребедень, необходимые для кормления офицеров и мичманов.

Понемногу освоившись на новом поприще, мы внезапно уясняем целый ряд выгод для себя. Во - первых, по утрам не нужно бегать на зарядку. Во - вторых, после кормлений остается прорва свободного времени. В третьих - мы становимся обладателями множества продуктов, которые не поедают офицеры. Это масло, сыр, печенье и колбаса. Короче для нас с Допиро наступили золотые деньки. Мы всласть отоспались, питались в основном деликатесами и здорово набрали в весе. Как всякий уважающий себя «гарсун», с помощью умельцев с плавбазы Витька сделал себе несколько флотских наколок и отпустил усы. Один раз в неделю нас увольняли в город, где за полученные от интенданта деньги мы покупали для офицерского стола различные фрукты и сладости. Почти всегда оставалось и на бутылку портвейна, которая распивалась в укромном месте.

После ужина, занеся ребятам в кубрик что-нибудь из продуктов, мы уединялись в кают-компании, где Витька овладевал искусством игры на пианино, а я с увлечением читал «Морские сборники», которые выпрашивал у офицеров. Однако вскоре наша райская жизнь нарушилась.

Стали пропадать вареные яйца, которые мы каждый вечер получали на завтрак для офицеров и мичманов. Хранились они в подсобке, в стоявшем на палубе большом лагуне. Ключи от нее были только у нас. За ночь исчезало до десятка и никаких следов.

По утрам, обделенные полагающимся им по приказу Главкома продуктом, командиры начинали брюзжать и выражать нам свое недовольство, требуя этот злосчастный эмбрион. Причем делали они это не от скупости, а из принципа, положено - отдай. И неважно, что зачастую яйцо не съедалось, оставаясь сиротливо лежать на тарелке. Оно должно быть выдано. Такой вот порядок.

Несколько раз мы выходили из положения, выпрашивая злосчастные яйца у коков на камбузе, однако кражи не прекращались. Неуловимые воры продолжали разрушать наше благополучие.

Ими оказались крысы. В один из поздних вечеров, мы как обычно сидели в кают-компании. Виктор проявлял отснятую накануне фотопленку, а я, сидя на диване и дымя папиросой, размышлял как изловить вора. Свет у нас был вырублен, а в подсобке горел. Внезапно там послышался какой-то шорох и у стоящего на палубе лагуна, до верху наполненного яйцами, появилась огромная крыса. Я легонько толкнул приятеля в бок и указал пальцем в сторону подсобки. Поводив усатой мордой по сторонам, грызун ловко взобрался на лагун и носом столкнул с него одно яйцо. Затем спрыгнул вниз, обхватил его лапками и опрокинулся на спинку. Тут же откуда-то появились еще две крысы поменьше, которые зубами ухватили ворюгу за хвост и потащили его в дальний угол подсобки. Там вся компания носами затолкала яйцо за отставший плинтус и вновь вернулась к лагуну. На наших глазах крысы проделали эту операцию еще несколько раз и исчезли, как только почувствовали неладное. Плинтус мы тут же укрепили и долго обсуждали увиденное. То, что эти грызуны очень умны, не новость. Однако, чтобы дать такое представление, нужен и богатый опыт. Не иначе, как та крыса была ветераном судна, может быть еще с военных времен. После этого случая кражи прекратились, но было поздно - хлебных должностей нас лишили и вновь водворили на лодку.

Весна в тот год в Северодвинске была ранняя. Уже в начале мая у поровых пакгаузов робко зазеленела трава, проклюнулись почки на деревьях, а с растаявшего залива потянуло терпким запахом моря.

В этот период весеннего томления мы научились делать брагу и тайно потреблять ее в укромных местах. Наставниками выступили моряки плавбазы за небольшую мзду, в виде нескольких пластин плексигласа и эбонита, которые мы принесли им с завода. Оказывается ушлые парни давно освоили это производство и успешно пользовались его плодами. Суть заключалось в следующем. Практически на всех боевых постах плавбазы, а также верхней палубе, были развешены пенные огнетушители. Местные умельцы разоружали некоторые из них, стравливая пену за борт, а сами емкости выпаривали кипятком. После этого в емкость заливалось несколько банок яблочного сока, засыпался сахар и дрожжи. Перевооруженный огнетушитель водружался на штатное, как правило, находившееся в тепле место, и в течение недели в нем созревала крепчайшая военно-морская брага. Однако попользоваться чудным напитком удалось недолго. В одном из небрежно закупоренных «бражном» огнетушителе, давлением забродившего напитка сорвало крышку. Причем висел он на солнечной стороне надстройки верхней палубы судна и «взорвался» в самый неподходящий момент - при подъеме флага. Последствия были плачевные. Так как виновных не нашли, всех без исключения моряков плавбазы лишили увольнений на месяц, нам для профилактики тоже сократили их до минимума.

Примерно в это же время, не иначе как под влиянием полярной весны, в нашем славном экипаже произошло ЧП, едва не закончившееся трибуналом для его участников. Суть заключалась в следующем.

В один из дней штурманская боевая часть с командиром группы и старшиной команды выехала в Архангельск для получения навигационных приборов на флотских базовых складах. Все необходимое им выдали без проволочек и поскольку время еще оставалось, лейтенант и мичман отправились в город, предоставив моряков самим себе. А что делает в таких случаях истинный североморец? Правильно. Ищет приключений.

Для начала парни достали у местных аборигенов шила и по-братски распили его. Затем двинулись на железнодорожный вокзал на людей посмотреть, да и себя показать. Там к несчастью стоял ждущий отправления на Ленинград поезд со студенческим строительным отрядом, в котором было много симпатичных девчат. Поскольку весна в головах и шило в желудках настраивали на поэтический лад, ребята решили приударить за несколькими приглянувшимися им девушками. Студентам, которые тоже были навеселе, это не понравилось.

В итоге возникла потасовка, в ходе которой наши орлы Антоненко, Гордеев, Корунский и Лука здорово отметелили инфантильных питерцев.

На шум драки прибежали два сержантских патруля, попытавшихся унять буянов и доставить их в комендатуру. Не тут-то было. Разошедшиеся штурмана отлупцевали и патрульных. Причем темпераментный гагауз Лука, которому разорвали форменку до пупа, вконец озверел и намотав на руку ремень с бляхой, стал загонять в вагон всех студентов, которые еще не успели сбежать.

Спасли положение инструктора-десантники из ближайшей учебки, вызванные избитыми патрульными. Их привалил целый грузовик, в кузов которого, после непродолжительной схватки и позабрасывали бесчувственные тела сильно помятых, но непобежденных романтиков. В учебке их определили на местную гауптвахту, откуда подоспевшие командиры вызволили «героев» без лишнего шума. Впрочем шум был. Уже в экипаже все участники побоища были посажены на свою родную, морскую гауптвахту.

Помимо Вани Луки в команде служили еще двое ребят из Молдавии - Володя Дараган и Витя Будеев. Это были веселые и добродушные парни. Но если Будеев был скромен и рассудителен, то Дараган отличался бесшабашностью и удальством. Он был любимцем замполита, так как активно участвовал в выпуске стенгазеты, а также корабельным почтальоном. Своим положением почтмейстера Виктор дорожил и никаких посягательств на эту должность не терпел. Но весна и с ним сыграла злую шутку.

Как всякий молдаванин, Дараган был неравнодушен к вину. А его в городе было навалом. Особым успехом пользовался у моряков дешевый и крепкий портвейн «Три семерки». И каждый раз, следуя на почту за корреспонденцией, а затем, возвращаясь на базу перед обедом, лукавый молдаванин приносил в своем почтовом чемодане несколько бутылок портвейна, купленного для нас на заранее собранные деньги. Их содержимое употреблялось за обедом, причем довольно хитро. Из чайников с компотом отливалась часть напитка, а вместо него заливалось вино. И все это выпивалось под маркой компота, иногда даже в присутствии дежурного офицера или мичмана.

Но как говорится в известной пословице «Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал...». Все хорошее, когда-нибудь, да кончается.

Был понедельник, день политзанятий. С учетом тихой солнечной погоды их проводили на причале, у борта плавбазы. Присутствовали все свободные от вахты моряки, чинно восседая на расставленных в ряд корабельных банках. Башир Нухович что-то вещал по поводу милитаристской политики США, а мы записывали его умные мысли в тетради и грезили ожиданием обеда.

Вдруг сзади раздались какие-то перешептывания и тихие возгласы. Оборачиваюсь и вижу следующую картину. По пустынной территории от КПП вдоль пакгаузов, в нашу сторону неверными шагами движется какая-то вихляющая фигура с чемоданом на плече. Это был смертельно пьяный Дараган. Не обращая внимания на сидящую недалеко от трапа команду и, напевая что-то на непонятном языке, он, оступаясь на крутом трапе, карабкается по нему на судно и исчезает из поля зрения.

Передав конспект с тезисами помощнику, вслед за Витькой по тралу поднялся взбешенный Башир Нухович. Еще через несколько минут из крайнего верхнего иллюминатора, за которым находилась каюта замполита, стали вылетать и плюхаться за борт бутылки с заветным напитком.

- Одна, вторя, третья... пятая,- заворожено считали мы.

Всего было выброшено с утоплением девять бутылок. Еще через некоторое время по трапу, теперь уже вниз, в сопровождении дежурного мичмана продефилировал Дараган, облаченный в робу, сапоги и бушлат.

- На губу…,- прошелестело по рядам.

Так закончилась эта винная эпопея и карьера великого почтальона.

В одно из воскресений, играя на причале в футбол, мы стали свидетелями возвращения с моря дизельной подводной лодки 613 проекта.

Ее никто не встречал, и с рубки нам прокричали в мегафон, чтобы приняли конец.

Мы закрепили его на ближайший кнехт и раскрыв рты, с интересом взирали на лодку, корпус которой был покрыт многочисленными пятнами выцветшего сурика и ржавчины. После швартовки на причал шагнул обросший бородой здоровенный детина в шапке и ватнике, и потребовал мяч. Мы дали.

Примерившись, он ловко вогнал его в ворота вместе с вратарем.

-Так - то пацаны, - довольно прогудел здоровяк, снимая ватник и передавая его чумазому моряку с лодки, который принес ему фуражку и дипломат. Под ватником оказался китель с погонами капитан-лейтенанта.

-Штаб базы на старом месте ?,- поинтересовался каплей.

-На старом, - хором ответили мы.

-Ну-ну, играйте пока. Вразвалочку пошел в сторону КПП.

-Откуда вы такие ободранные?, -интересуемся мы у чумазого.

Известно откуда, из Средиземки. Вообще то мы с Полярного, но получили радио, после автономки своим ходом идти сюда в ремонт.

А у них тут весна и футбол, здорово!, - кричит он нескольким появившимся из рубки морякам. Мы угощаем парней сигаретами и предлагаем погонять мяч.

Не-е, - отказываются они. Нам не то, что бегать, ходить тяжело. Почти полгода в морях.

…В последних числах мая на корабль прибывает государственная комиссия во главе с членом Политбюро ЦК КПСС Д.Ф.Устиновым и главкомом ВМФ адмиралом флота Советского Союза С.Г. Горшковым. Их сопровождает свита высокопоставленных партийных и военных начальников. Они будут осуществлять государственную приемку ракетного крейсера с контрольным выходом в море.

К нему все готово. Корабль приведен в идеальный порядок. Мы вымыты, подстрижены и наряжены в новенькие «РБ» с белыми воротничками. В лодочную провизионку, помимо штатных продуктов, загружена оленья туша и ящик армянского коньяка.

Выход формальный и длится недолго. Несколько часов мы ходим по морю в надводном положении переменными галсами. За это время члены комиссии обходят лодку, боевые посты и беседуют с личным составом, после чего их кормят обедом.

Узнав, что коньяк в рационе подводников отсутствует, гости просят заменить его вином, которое нам выдают.

После швартовки в заводе, под звуки государственного Гимна СССР экипажу вручается военно-морской флаг, после чего все вместе фотографируемся на память.

Приближается день военно-морского флота и командующий Беломоро-Балтийской военно-морской базой приказывает провести соревнования между экипажами находящихся на ремонте и строящихся подводных лодок. Соревнование планируется в форме эстафеты в городском парке отдыха, прилегающем к заводу. Главный организатор этого процесса в экипаже - Башир Нухович. Он отбирает участников эстафеты, вместе с ними выходит в парк на тренировки, о чем-то подолгу беседует с судьями. В результате эстафету выигрываем мы, за что получаем кубок командующего и грамоту. Замполит несказанно доволен. Рады и мы.

К началу осени государственные испытания успешно завершаются, что сказалось на воинских званиях офицеров. Многие из них повышены в чинах. Командир стал капитаном 1 ранга, старпом и замполит получили звание капитанов 2 ранга, Мыльников -капитан-лейтенанта.

Не обошло своим вниманием командование и матросов. Я, например, стал старшиной 2 статьи, получил наградной жетон «Отличник ВМФ» и две почетные грамоты за безупречную службу.

Начинается подготовка к переходу в Гаджиево, а оттуда в Гремиху, где по слухам из крейсеров нашего класса будет сформировано новое ударное соединение.

На лодку загружаем ящики с ЗИПом и множество другого снаряжения. Этот процесс очень непростой, поскольку заводские хозяйственники стараются чего-то недодать, а наши - получить все в полном объеме и даже сверх того. Запас, как известно, карман не тянет. К тому же до прихода на постоянное место базирования, в Гаджиево мы будем на правах бедных родственников, так что надеяться в первую очередь следует только на себя.

В дело идут самые различные приемы и в том числе такой, как подкуп береговых интендантов ректифицированным лодочным спиртом. С ним, кстати, связана занимательная история, о которой стоит рассказать. Для этого нужно сделать экскурс в недалекое прошлое и познакомить Вас с одним из тогдашних моих приятелей Валерой Тигаревым.

В экипаж, еще в Эстонии, мы пришли вместе, только из разных учебных отрядов. По специальности он был ракетчик и еще тогда обратил на себя внимание недюженными знаниями в области радиотехники и телемеханики. Починить телевизор, магнитофон или транзисторный приемник для него не составляло труда и скоро в команде Тигарев стал известен как непревзойденный «самоделкин». Многие офицеры и мичманы, и не только наши, пользовались его услугами, когда у них выходила из строя бытовая техника. Любимым занятием Валеры являлось изучение самых различных схем, технических пособий и устройств, которые в избытке имелись в ракетной боевой части. Порой доходило до курьезов - офицеры-ракетчики обращались к нему за консультациями по вопросам обслуживания стартового комплекса. Ну так вот, незадолго до прибытия на корабль государственной комиссии, мы готовились к очередному выходу в море для выполнения практических ракетных стрельб по Новой Земле. Перед ним заводские специалисты тщательно проверили все ракетное хозяйство и установили, что в системе охлаждения ракетных шахт недостача спирто-водной смеси. При осмотре самой системы, был обнаружен разблокированный электромеханический кодовый замок, через который злоумышленники и умыкали ценное сырье. Об этом сообщили представителям конструкторского бюро, которые монтировали хитрое устройство. Они подтвердили факт отключения замка, но не смогли определить, каким образом это было сделано - следов взлома на нем не было.

В это же время, проведенное на лодке с пристрастием дознанием установило, что замок вскрыли умельцы из БЧ-2, а конкретно Тигарев, по просьбе старослужащих. Сначала отлили пару килограммов для себя, затем для мичманов, и пошло-поехало. Систему потихоньку «доили» почти месяц. Не скрою, что минеры тоже получили свою долю. Когда представители режимного КБ побеседовали со злоумышленником, то пришли к единому мнению, что перед ними самородок, место которому не в дисбате, или на подводной лодке, а как минимум в МВТУ им. Баумана. Тем более, что с перепугу Валера подсказал им техническое решение по какому-то злободневному вопросу, над которым ученые корпели не один месяц. В результате утечку пополнили, а Тигарева отправили в краткосрочный отпуск на родную Вологодчину, где он закуролесил и угодил в места не столь отдаленные.

- Золотая голова, да дураку досталась,- прокомментировал этот случай кто-то из старших офицеров.

Однако, к теме.

Помимо этого, прямо сказать криминального, у нас имелись и относительно законные способы получения жидкого эквивалента денег.

Дело в том, что каждая боевая часть или служба, ежемесячно получала у старпома строго определенное количество ректифицированного спирта для обработки клемм, плат и соединений в различных приборах. На эти цели использовалась мизерная его часть, а остальное шло на личные нужды, либо для товарообмена. За спирт можно было достать все, что пожелаешь.

И так подготовка к переходу в базу шла полным ходом. Механики, пользуясь всякими ухищрениями, тащили в свои отсеки всевозможные железяки, электрики - кабеля и лампы, боцмана - различные краски, тросы и шкерты. Башир Нухович провел блестящую операцию по изготовлению полного набора мебели и всевозможных стендов для ленинской комнаты. Все это с огромными предосторожностями было упаковано и загружено в одну из ракетных шахт.

Короче, к моменту выхода наш крейсер напоминал Ноев ковчег, с той лишь разницей, что на нем превалировал различный неодушевленный груз.

Не в укор строителям, но на корабле имелось множество недоделок, в связи с чем вместе с нами следовали и представители завода, в обязанности которых входило их устранение на переходе. Например, в нашем отсеке не был герметичным входной люк, а гидропривод механизированного торпедопогрузочного лотка на погрузках стравливал в трюм немало гидравлики. Это было далеко не безопасно, так как на глубине тубус люка заполнялся водой и нараставшим в нем давлением могло вырвать внутреннюю крышку. Попадавшая же в трюм гидравлика, при определенных условиях могла спровоцировать пожар или взрыв. Естественно, что в море эти неполадки были устранены формально и остались на совести предприятия. Окончательно их устранять придется в базе.