Сто великих узников москва "вече" 2003

установлению в стране формы правления, согласной с желаниями польского народа,

он лично не препятствовал бы заключению польско-французского трактата. Не

скрывал Т. Костюшко и того, что Польша заключила бы союз и с Турцией, если бы та

объявила войну России.

Почти ежедневно генерал-прокурору А. Н. Самойлову доносили о каждом слове и

действии, а также физическом и душевном состоянии узника: находился "в

превеликой задумчивости" или "грусти", "беспрестанно плакал", сидел "с утра до

вечера на одном месте". В декабре генерал-прокурор передал узнику в крепость

"ГЛАВНЫЙ БУНТОВЩИК" ТАДЕУШ КОСТЮШКО

357

послание, в котором говорилось: "Река не позволяет мне приехать Вас видеть...

жизни вашей; начните с обстоятельств, принадлежащих до конституции 3 мая (1791

г. - Н.И.) и продолжите до дня Вашего плена".

"Апологию" своей жизни Т. Костюшко изложил в очень лаконичной форме - по-

французски, крупным и четким почерком, с минимальным числом упоминаемых фамилий.

Впоследствии генерал-прокурор предлагал "главному бунтовщику" дополнительные

вопросы, но ответы того были столь же краткими и почти не содержали материала,

необходимого следствию для обвинения других вождей восстания.

Вскоре от Т. Костюшко отступились и даже перестали требовать от него соблюдения

тюремного режима. Екатерина II, по-видимому, не собиралась строго наказывать

бывших подданных польского короля. Императрице поскорее нужно было

дипломатически оформить третий раздел Польши, и для укрепления своей позиции в

переговорах с Пруссией ей совсем не помешали бы добрые отношения с оказавшимися

в плену мятежными поляками. Поэтому охране Т. Костюшко было приказано

внимательно следить за его здоровьем, сам генерал-прокурор не раз хлопотал об

оказании медицинской помощи вождю повстанцев. Узнику стали давать газеты,

разрешили иметь книги; кроме различных сортов мяса, дичи, рыбы, печений и

сладостей, посылали анчоусы, пряности, лимоны, водку, различные вина и много

чего другого.

В конце марта 1795 года Т. Костюшко "по причине слабого здоровья позволили

прогуливаться в саду, когда он пожелает, с тем дабы при нем в то время по два

офицера находились". Однако "болезнь господина Костюшко никак не уменьшилась", и

в мае узник "вдруг сделался отчаянно болен", лекарства ему не помогали. По

высочайшему повелению пленника, как только ему стало немного лучше, перевезли в

дом Штегельмана, находившийся на набережной Мойки, где его должен был лечить

лейб-медик императрицы Д. Роджерсон*. Потом Т. Костюшко очутился в Мраморном

дворце графа Г. Г. Орлова, где окна были без решеток, кругом - красивые вещи и

заботливая прислуга, и он стал понемногу поправляться. Разрешили ему и поездки

по городу, а когда он решил заняться токарным ремеслом - тут же доставили все

для этого нужное. Екатерина II даже поговаривала о даровании Т. Костюшко

свободы, однако намерения своего не исполнила.

* Режим содержания сподвижника Т. Костюшко - талантливого поэта Ю. Немцевича -

был намного суровее. Императрица не простила ему дерзких высказываний о польском

сейме, и он был заключен в страшный Алексеевский равелин.

358

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

359

состояния, его ничего не радовало, и он продолжал смотреть на мир глазами

больного человека, погруженного в колодец.

После смерти императрицы судьбу руководителей польского восстания в одночасье

решил взошедший на престол Павел I. Он лично посетил Т. Костюшко в Мраморном

дворце, выразил сожаление по поводу его участи и объявил, что за перенесенные

страдания жалует ему тысячу крепостных. Но руководитель польских повстанцев

отказался от такого подарка... Каково с его-то взглядами быть собственником

людей!

Много легенд связано с этим свиданием, но достоверно известно, что Т. Костюшко

это от него потребовали присяги в верноподданничестве, но он попросил время для

обдумывания предложения. Т. Костюшко еще не знал, что Австрия, Россия и Пруссия

уже произвели третий раздел Польши и его родина перестала существовать как

самостоятельное государство. Не знал он и того, что по трактату о третьем

разделе полякам предоставлен свободный выбор подданства, так что нужды в его

"верноподданнической присяге" не было. Ничего этого Т. Костюшко не знал и потому

очень мучился: как это он, руководитель восстания за свободу Польши, откажется

от своей страны, своего прошлого и присягнет на верность русскому императору. А

с другой стороны - разве имеет он моральное право жертвовать жизнями 12 000

человек, только чтобы сохранить свою честь незапятнанной? Однако от его присяги

зависела судьба всех пленных поляков, для себя же он выхлопотал только одно:

чтобы вместо крепостных душ ему дали их казенную стоимость. Совсем отказываться

от подарков было нельзя, тем более что Павел I разрешил ему отъезд в Америку.

Т. Костюшко явился в Зимний дворец лично благодарить государя. Внизу бывшего

узника ждало кресло на колесиках, в котором возили Екатерину II. Через анфиладу

комнат его провезли в спальню, где император принял его со всей своей семьей -

без всяких церемоний. Императрица подарила Т. Костюшко дорогой токарный станок и

камеи с портретами всех членов семьи Он отблагодарил ее табакеркой собственной

работы.

столь тяжелым, что он решил коренным образом изменить обстановку и уехать в

Америку. Русский император подарил Т. Костюшко великолепную карету, в которой

можно было ехать полулежа, соболью шубу, шапку и много других вещей.

ПЕРВЫЙ РУССКИЙ КОНСТИТУЦИОНАЛИСТ

Наряду с Н.И. Новиковым и А.Н Радищевым на общественной ниве трудились в России

и многие рядовые деятели, чьи имена остались в истории малоизвестными.

Безвестность была их участью при жизни, безвестными они остались и после своей

смерти, хотя и принадлежали к числу людей выдающихся и самобытных. Среди них был

и отставной поручик Федор Кречетов, не принадлежавший к крупным писателям, но

заслуживающий того, чтобы о нем рассказать отдельно.

Сведений о Ф. Кречетове сохранилось очень мало, и даже в судебном деле нет

документов о его происхождении Известно только, что в 1761 году он был писцом в

Карачевской воеводской канцелярии, затем служил копиистом в Юстиц-коллегии,

писарем в штабе фельдмаршала Разумовского и, наконец, аудитором в Тобольском

пехотном полку. В 1775 году в чине подпоручика Ф. Кречетов вышел в отставку,

через 4 года был произведен в поручики и причислен к Герольдии

Правительствующего Сената

Еще будучи военным, Ф. Кречетов чувствовал, что "не только человека, но и

животное убить не может", и, выйдя в отставку, намеревался все свое время

посвятить культурно-просветительской деятельности. Поверив, как и многие, в

либеральные обещания и мудрые указы Екатерины II, он стал мечтать о широкой

деятельности и пользе, которую при содействии общества можно будет принести

отечеству. Человек он был образованный и начитанный, к тому же проникнутый

глубоким уважением к личности и правам человека.

Более 20 лет "как в военной, так и в статской... службе должность свою он

исправлял беспорочно взяток не брал, судопроизводство пытался вести по закону и

совести, отличался неутомимой тягой к знаниям и целые ночи проводил за чтением

русских и иностранных журналов". В среде приказного сословия Ф Кречетов считался

"белой вороной", и нет ничего удивительного в том, что в 1782 году он остался не

у дел и без всяких средств к существованию. Правда, он предвидел конец своей

канцелярской карьеры и потому заблаговременно (в 1871 году) получил в Академии

наук ат-

Закон Скульптура С С и Н С Пименовых

360

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОТ

361

За годы канцелярской службы нищий поручик систематичесЛ ким чтением восполнил

пробелы в своем образовании, выработал оригинальную систему взглядов на человека

и общество и] загорелся желанием внести свой вклад в дело просвещения со-1

отечественников. Видя вокруг возмутительные картины бесправия и произвола,

пылкий энтузиаст и наивный мечтатель с жаром принялся за литературную

деятельность, чтобы подготовить основы для будущего облагодетельствования всего

человечества. Залог же будущего счастья России он видел в освобождении крестьян

от крепостного права, распространении просвещения, насаждении законности и прав

человека, ограничении самодержавия выборным законодательным учреждением.

Увлекшись учени-ем французских энциклопедистов, Ф. Кречетов проектирует устроить

"Всенародное, вольное, к благоденствованию всех общество", планировал

организовать широкую сеть училищ, чтобы ликвидировать неграмотность среди всех

слоев российского населения; широко пропагандировать юридические знания, чтобы

бороться против беззаконий и лихоимства, а воспитание в масонском духе, по его

мнению, скорее смягчило бы грубые нравы народа. О необходимости скорейшего

исполнения своих столь грандиозных планов он подавал прошения самой Екатерине

II, Святейшему Синоду, петербургскому митрополиту, разным вельможам и

ведомствам. Но его записки вызвали только недоумение и смех в кругах,

приближенных к императрице, где их назвали "нелепыми писаниями".

В 1787 году Ф. Кречетов задумал выпустить свои литературные труды. Однако ни

влиятельных покровителей, ни денег для осуществления своих замыслов у него не

было, и пришлось ему искать единомышленников, готовых разделить с ним расходы и

труды по созданию крупного книгоиздательства. В декабре он издал брошюру с

объявлением о подписке на издание, "души и сердце пользующее", под названием "О

всех и за вся и о всем и ко всем, или Российский патриот и патриотизм".

Но план его - "купить или построить собственную... типографию для напечатания

всех юридических и собственных своих деяний" - обернулся неудачей. Объявленная

подписка принесла всего 75 рублей, на которые удалось издать только один номер

журнала "Не все и не ничего". Остальные листы были запрещены цензурой и

распространялись среди членов общества в рукописном виде.

Название журнала сыграло роковую роль в судьбе отставного поручика, так-как

слова эти произносятся во время совершения литургии. Узнав об этом,

петербургский обер-полицмейстер Н. Рылеев решил выяснить, нет ли в названии

какого-нибудь ко-

щунственного злоупотребления. Управа благочиния произвела расследование и

выяснила, что издатель выпустил брошюру, не получив на то разрешения, да и купец

Овчинников - владелец типографии - напечатал ее самовольно. Поэтому вскоре

последовало распоряжение: книгу конфисковать, а Ф. Кречетова и владельца

типографии привлечь к ответственности. Автор брошюры лежал в это время в горячке

в доме своего знакомого Д. Татищева, но явившаяся полиция все-таки отобрала у Ф.

Кречетова 100 экземпляров брошюры и взяла с него два письменных заявления,

которые вместе с показаниями купца Овчинникова отправила в Управу благочиния.

В своих объяснениях правдолюбец писал, что нельзя брошюру принимать за книгу,

так как это не сочинение, а только объявление об открытии подписки на ряд

произведений под названным заглавием. Сам он не видит в названии ничего

предосудительного или оскорбительного для религии, так его патриотические

издания будут служить для распространения в народе нравственных начал. Однако

даже чисто культурная деятельность Ф. Кречетова была признана вредной и опасной

для государства, и Управа благочиния передала это "весьма важное" дело в Нижний

надворный суд, но оно было отложено до полного выздоровления дерзкого автора. А

пока экземпляр брошюры и оригинал одного из сочинений Ф. Кречетова отправили

петербургскому митрополиту Гавриилу, который нашел в них такие злоупотребления:

Первое сочинение поименовано словами, возглашаемыми в священнодействии; второе

сочинение, не заслуживающее одобрения, называется "Трипеснецом" - именем,

употребляемым в церковных книгах. В письменной книге на многих страницах

вводятся тексты Священного Писания, но сего тем паче дозволить не можно, что

сочинитель дает многим толкование, не соответствующее смыслу, и некоторые их на

себя обращают.

Много еще злоупотреблений нашел митрополит Гавриил в сочинениях Ф. Кречетова, а

его обещание издать "открытого масонства святую истину" и намерение писать о

законах назвал вредом. Правительство дало понять неисправимому правдоискателю,

что пора бы ему остепениться, однако он не внял этим предостережениям и даже

пытался обжаловать решение Управы благочиния в Святейшм Синоде, прося разрешения

самому быть цензором собственных изданий. Но митрополит Гавриил признал

"излишними домогательства" Ф. Кречетова, в просьбе велел отказать и вообще,

чтобы он "в не заслуживающих одобрения сочинениях не упражнялся и оных печатать

самовольно не отваживался".

После запрета передавать свои мысли обществу из жизни Ф. Кречетова ушло все, о

чем он мечтал и на что надеялся. Выздоровев, он поселился в доме Д. Татищева, йо

стал вспыльчив и

362

раздражителен, в спорах порой доходил до бешенства, чем часто пользовались

жившие в доме люди. К тому же он люто возненавидел митрополита и, забыв о всякой

осторожности, бранил его на всех петербургских перекрестках. И три человека из

живших в доме Д. Татищева написали донос, что в своих речах Ф. Кречетов порицает

начальство, "пристойными красками изображает" уложение французское и

намеревается различными вольностями довести человечество до высшей степени

благополучия, а также просветить Россию и тем самым избавить народ от царского

ига, в котором он по слепоте своей пребывает... Указывалось также, что Ф.

Кречетов, "негодуя на необузданность власти, восстав на злоупотребления,

возвращает права народу"; сообщалось и о его замыслах убить петербургского

митрополита, и о поношении властей, и о его желании с помощью войск освободить

крестьян и т.д. Донос обратил на себя внимание петербургского генерал-

губернатора, и тот направил его в Тайную канцелярию для особого расследования.

Ф. Кречетова арестовали, все рукописи его тщательно просмотрели, но начавшееся

по его делу следствие было направлено на выяснение не его преступлений, - их,

собственно говоря, и не было, а на выяснение мыслей, слов и желани

правдоискателя

Следствие велось очень быстро, так как были добыты неопровержимые доказательства

его "злонамеренности", в частности, то, что он неприлично выражался об

императрице и особенно о митрополите Гаврииле. Да и свидетели порассказали много

всего, кроме купца Еркова, который и под пыткой ни в чем не признался. Сам Ф.

Кречетов на обвинения отвечал, что доносчик, видимо, принадлежит к людям,

которые исказили его мысли и стремления: "сказанной им речи пересказать не

могли, прибавляют всю истинную речь своим умом и в совсем другой вид

переделывают". Он предрекал митрополиту Гавриилу участь московского митрополита

Амвросия, растерзанного толпой в дни чумного бунта, пугал власти солдатским

восстанием, даже грозился заточить в монастырь саму императрицу - "как убивицу,

впадшую в роскошь и распутную жизнь".

Два месяца Ф. Кречетова допрашивали в Тайной канцелярии "с пристрастием".

Вызванные свидетели подтвердили донос в надежде заслужить себе прощение, сам же

узник отрицал только выдвинутое против него обвинение поднять солдат и

крепостных крестьян на восстание. Однако своего отрицательного отношения к

самодержавию и лично к русской императрице не скрывал... Генерал-прокурор А.Н.

Самойлов писал тогда: "Из всех его мыслей и произносимых им слов видно, что он

не хочет, чтобы были монархи, а заботится более о равенстве и вольности для всех

вообще, ибо он, между прочим, сказал, что раз дворянам сделали вольность, для

чего же не распространить оную и на крестьян, ведь и они такие же человеки".

ПЕРВЫЙ РУССКИЙ КОНСТИТУЦИОНАЛИСТ

363

интересовало другое: не стоят ли за Ф. Кречетовым более влиятельные силы. Но

даже самое тщательное расследование всех связей отставного поручика не дало

никаких результатов, и следствие пришло к выводу, что он достоин строгого

наказания за лишь то, что своими крамольными речами мог людей

подвигнуть к неприятному для государства предприятию, ибо все они наполнены

рассуждениями о вольности, однако не открылось, чтобы он мог учинить возмущение

или собрать вредную шайку... Похвальба сделать в России то, чего еще не было, -

все это из хвастовства, а на деле он ничего не произвел бы, потому что никакой

привилегии он не получил бы и не мог бы собрать сволочь; а если бы стал делать

солдатам и холопам внушение о вольности, то это скоро бы обнаружилось.

Итак, "возмущение" Ф. Кречетов "учинить не мог", но напуганное французской

революцией правительство все же решило заключить злонравного поручика в

Петропавловскую крепость - чтобы он "впредь не мог своими злыми плевелами

заразить мало-смыленных людей". Коменданту предписывалось держать узника "под

крепчайшею стражею, не допуская к нему никого, так и писать ему не давая".

Через месяц Ф. Кречетова снова вызвали в Тайную экспедицию и допросили вторично.

Поводом для этого послужила вновь найденная бумага, в которой он писал о своем

намерении "объяснить великость дел Петра III".

- Какие ты знаешь великие дела Петра III? - спросили Ф. Кречетова, и он отвечал,

что, кроме указа о вольности дворянства, великим делом этого императора считает

указ, данный Синоду, чтобы подсудимых не отдавать под суд тому, на кого они бьют

челом.

- Ты написал: "весьма разумно, что Иисуса Христа признают монархом всего рода

словами разумеешь? Мы, и кроме Христа, имеем монархов, разумея под сим титлом

самодержавных коронованных глав.

- Нет, - отвечал Ф. Кречетов, - я бы думал признать монархом одного Иисуса

Христа, а коронованных глав я почитаю лишь как хранителей закона и исполнителей

его.

что по новым данным вина его увеличилась. И в 1794 году Ф. Кречетова перевели в

Шлиссельбург, где он просидел 6 лет. Изможденный и оборванный, с распухшими от

водянки ногами, узник произвел жуткое впечатление на видавшего виды тюремного

инспектора, который однажды проводил в крепости проверку. Однако и в заключении

Ф. Кречетов не метал-

364

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

которые было дозволено держать в тюрьме. На свободу он вышел только после

восшествия на престол императора Александра I. Вышел босой и почти голый, к тому

же оказался без крыши над головой и без куска хлеба. Но не собственные бедствия

и болезни беспокоили нищего старика, а судьба его просветительских замыслов. И в

приемные министров снова посыпались письма с проектами об устройстве юридических

училищ и "школ грамотности". Беспокойного прожектера выслали в Пермь, определив

ему скудную пенсию по инвалидности. Однако и в ссылке, до последних дней жизни,

Ф. Кречетов не оставлял надежд на то, что его трудолюбие и энергия найдут в

конце концов достойное применение.

ДОНСКОЙ КАЗАК МАТВЕЙ ПЛАТОВ

В городском саду Новочеркасска, в конце Атаманской аллеи, стоит памятник

знаменитому предводителю донских казаков, прославившемуся в войнах с турками,

Отечественной войне 1812 года и основателю самого города - войсковому атаману,

человеку-легенде Матвею Ивановичу Платову. В "Военной галерее" Эрмитажа с

портрета английского художника Д. Доу на нас смотрит простое, открытое лицо. Это

был человек большой воли, ума незаурядного и храбрости необыкновенной.

"Истребителем французского разбойничьего войска" назвал его М.И. Кутузов, и эти

слова стали лучшей наградой М.И. Платову и предводимому им Донскому войску за их

подвиг в освобождении России и Европы от наполеоновского нашествия.

Для казаков, несмотря на свой высокий чин, он был отцом-командиром и товарищем:

показывал со своими донцами чудеса храбрости, не прятался за других, а всегда

был впереди отряда. Всех подвигов, которые совершили его казаки в Отечественную

войну

Матвей Платов

ДОНСКОЙ КАЗАК МАТВЕЙ ПЛАТОВ

365

войскового старшины. Семья была небогатая, и потому родители не могли дать сыну

хорошего образования. Но с самого раннего детства они старались воспитать его в

православной вере, учили повиноваться властям без принуждения, а государю быть

покорным и преданным. Рассказывая мальчику о подвигах соотечественников,

родители насаждали в нем семена доб-родети. Уже в самом юном возрасте будущий

атаман являл ум необыкновенный, так что даже его ребяческие забавы оказывались

полезными. Он упражнялся в верховой езде со всеми ее хитростями и изворотами,

был ловок в звериной охоте и рыбной ловле, стрельбе и других упражнениях.

Недостаток образования пополнял чтением и беседами с умными и опытными людьми.

В 13 лет мальчик вступил в действительную службу урядником, и отец, благословляя

сына, дал ему строгий наказ - всегда и во всем быть примером, хранить обычаи

предков, со всеми поступать как добрый христианин, быть внимательным к равным,

снисходительным к низшим и более строгим к самому себе, чем к подчиненным.

Отправляясь с таким напутствием в ратную службу, М.И. Платов недолго оставался в

неизвестности. Высокий, рослый, статный мальчик вскоре завоевал уважение

сослуживцев своим покладистым характером, общительностью и остротой ума. Он

быстро освоил все казачьи приемы джигитовки, великолепно держался в седле,

искусно управлялся с дротиком, прекрасно владел саблей, метко стрелял из лука,

ружья и пистолета, виртуозно пользовался арканом. Отвага, предприимчивость и

решительный характер юноши уже после первых боевых опытов обратили на себя

внимание начальства. Очень скоро он был произведен в хорунжие - первый