Страницы жизни

Моя бабушка

Отец их принадлежал к известной фамилии русского северо-запада Румянцевых. Его предок, Петр Румянцев, был кинут с раската в реку Волхов в Новгороде Великом после его завоевания войсками царя Ивана Васильевича Грозного. В поминальнике последнего есть запись: «Отделаны из пищали вдова Прасковья Румянцева с двумя детьми». Это несчастье произошло после того, как все родственники Петра были вывезены из Новгорода Великого и Пскова в ссылку по разным городам, весям и монастырям Царства Московского

Я помню свою бабушку с 6-ти лет, когда вместе с мамой навещал в Москве ее маленькую комнату в коммунальной квартире на Ярославском шоссе у Крестовского моста, куда ее переселили из последнего пристанища буржуазной семьи нэпмана Штейна, которым был дом Шереметевых на углу 1-ой Мещанской и Сухаревки. С. А. Штейн вместе с бабушкой был отправлен в ссылку в город Кудымкар в 1926 году. Там он возвел мельницу и мост. После этого подвига был возвращен в Москву. В это время, чтобы не стать лишенцами, некоторые члены его семьи претерпевали метаморфозы: мою маму удочерил художник Ватутин, а в 1928 году сына бабушки, Юрия Семеновича, усыновил мой будущий отец – красный кавалерист Константин Худенский: еще до брака моих родителей я заполучил замечательного старшего брата, который был для меня кумиром детства и юности. Он был слесарем-сборщиком Люберецкого завода сельскохозяйственного машиностроения им. Ухтомского и учился в летной школе Осовиахима.

Итак, на стенке в бабушкиной комнате висела над кроватью английская сумка медицинской сестры цвета светлой зелени с красным крестом на белом кругу. Екатерина Павловна была брюнетка, с редкой сединой, зелеными изумрудными глазами, на ирисе которых были черные крапинки. Они не повторялись в поколениях нашей семьи. Потом, в свои 20 лет, я переплывал с бабушкой Москву-реку в Химках, на гребном канале, а в 10 лет она учила меня скакать без седла на лошади, что приводило иногда к плачевным для меня последствиям: я не мог ходить. Бабушка замечательно стреляла из всех видов личного оружия.

Она очень любила охоту на вальдшнепов, так как места их пролета в подмосковных лесах она знала еще в дореволюционные времена, когда выезжала на охоту в обществе двух великих актеров, карточных партнеров Симона Адамовича: Федора Ивановича Шаляпина и Мамонта Викторовича Дальского. Не без влияния последнего она всегда носила в сумочке миниатюрный дамский пистолет. Екатерина Павловна не без гордости вспоминала, что она встречалась на теннисном корте с супругой Шаляпина – Виолой Игнатьевной, которая часто советовалась с ней, если кто-нибудь из детей прихварывал. Дачные участки Штейнов и Шаляпиных соединяла калитка. Мне от бабушки перешло по наследству замечательное дамское тульское ружьецо, необычайно легкое, штучное 16 калибра.

Вообще, до революции, семья Штейнов была меценатствующей. На фирме Симона Адамовича мальчиком служил Миша Яншин, будущий выдающийся актер МХАТа. Шеф, однако, больше денег отдавал Ярону и ресторану «Яр». Он жертвовал и на революционное движение. Изначально он способствовал великому режиссеру и актеру Станиславскому, одному из братьев Алексеевых, которые впоследствии подняли Ярославское восстание. Затем переключился на большевиков. После революции его дом на Софийской набережной длительное время защищала от разорения охранная грамота, выданная самим Луначарским. В этом доме на званых обедах до конца НЭПа собирался цвет московского купечества и богемы, иногда числом до 200 человек. Большими друзьями семьи были Разореновы, Прохоровы, несчастный Шмидт и Бараковы – хозяева рыбных тоней в Астрахани. У них там царили еще феодальные нравы, даже после революции рыбаки приезжая в гости в Москву привозили подарочки – черную икорку и балычок. В предреволюционное время Симон Адамович приобрел ряд текстильных фабрик и вел активную торговлю с Персией: Россия одевала тканями всю ближнюю Азию. Для вновь приобретенной Ярцевской мануфактуры Симон Адамович покупал жакардовские машины, которые производили кружева. В последующие военные годы фабрика производила для военного ведомства корпию и тысячи километров бинтов.

Упомянутый в самом начале нашего повествовании купец Курженков имел скорее статус промышленника, поскольку в окрестностях Санкт-Петербурга ему принадлежали заводы, которые в основном выпускали стеклянную посуду и художественные изделия, а также фаянсовая фабрика. Сестры Румянцевы работали там в молодые годы художницами. Те из них, которые хорошо успевали, открывали свои дела в Санкт-Петербурге. Например, средняя сестра Екатерина, которая имела на Невском проспекте шляпную мастерскую, магазин и кафе, куда захаживали дамы из общества, студентки и студенты, и среди них учащиеся Академии художеств.

В жизни семьи Румянцевых купец Курженков проявлял себя благодетелем, поскольку он женил на Екатерине Румянцевой своего воспитанника, учащегося Академии художеств, Михаила Емельяновича Ватутина (1860-1930 гг.). Оба они происходили из так называемой Васиной Пустоши Смоленской губернии, которая с 1625 года находилась во владении грунтовых казаков, где располагалась казачья деревня Ватутино. Михаил Емельянович стал учеником академии по классу Маковского, будучи достаточно взрослым человеком. В детском возрасте он лишился родителей, его воспитывало сельское общество деревни Ватутино Смоленской губернии, и вплоть до 20-ти лет он был подпаском и пастухом. Однажды, проезжая через эту деревню, Курженков обратил внимание на художественный талант юного пастуха Миши, который стал его стипендиатом, а в 24 года, выучив русскую грамоту, – слушателем Академии художеств. В 25 лет Михаил был женат на Екатерине Румянцевой. Детей в семье не было, и они взяли опекунство над младшей сестрой Екатерины – Евпраксией, то есть опекунство над моей бабушкой. Кроме того в шляпном магазине Ватутиных работала мастерицей сестра-близнец хозяйки Мария. Она подрабатывала вместе с Евпраксией в Академии художеств натурщицей в картинах духовного содержания.

Таким образом, когда Михаил Емельянович получил квартиру в здании Академии, Мария осталась в комнате при магазине, а Евпраксия была взята Ватутиными с собой. Следует отметить, что ныне они лежат в одной могиле на 22-м квартале московского кладбища Введенские Горы. Могила заметна, так как на ней стоит обелиск – уменьшенная копия египетского сфинкса с набережной Невы – из красного гранита уральского происхождения. Позднее там был похоронен сын Екатерины Павловны командир эскадрильи орденоносец Юрий Семенович Штейн – мой дядя, в расположенную рядом могилу семьи Ватутиных похоронена семья генерала советской армии, как было модно в высших кругах в послевоенные годы. Михаил Ватутин окончил художественную академию с золотой медалью, отказался от традиционной поездки в Италию, а полученную премию поделил между двумя благодетелями: купцом Курженковым, а на другую в 1900 году выкупил у общества деревню Ватутино, которая стала владельческой усадьбой Вышневолоцкого уезда Тверской губернии на берегах реки Волчина, о чем свидетельствуют сохранившиеся в нашей гостиной подмалевочки, выполненные его рукой. Память о жизни Михаила Емельяновича сохранилась в Петербурге (там он сотрудничал с журналом «Мир искусства») и Москве, где он принадлежал к Абрамцевской группе, в картинных галереях России, Европы и США. Самая известная из них – «Монахиня, собирающая деньги на храм», вызвала осуждение церкви и стоила ему работы в артели Васнецова, которая расписывала храм Христа Спасителя.

На многих картинах мы до сих пор можем увидеть Марию Румянцеву в образе кающейся Магдалины и курчавую девочку Евпраксию, например, в массовках художника Иванова.

Евпраксия пользовалась в академии достаточной свободой. Она любила заходить в натурные классы и смотреть, как творят художники. Она выстаивала сеансы, а освободившись, бегала по этажам академии, часто пряталась в классах за скульптурами.

Однажды она «на всех парусах» (бабушкино выражение) неслась вдоль по коридору, по которому шла делегация сановников-меценатов академии, аристократов из семьи Романовых и других. На всем скаку она врезалась головой в живот одного из них. Группу возглавлял Великий князь Николай Николаевич-младший, пострадавшим оказался граф Николай Николаевич Сиверс. На гневный вопрос – «Почему дети бегают по академии?» директор дал полный ответ. Великий князь высказал пожелание продолжить образование Евпраксии Румянцевой на казенный кошт и дать ей специальность военной медицинской сестры с тем, чтобы обеспечить ей будущее. К этому пожеланию присоединился и граф Николай Николаевич Сиверс. Позднее во время Русско-японской войны 1903-1905 гг. граф был начальником штаба русской армии, командующим которой был генерал Куропаткин. Там он снова встретил Евпраксию Румянцеву. По характеру он был человеком мягким, несмотря на воинственную наружность, его более привлекала карьера заводчика, занимающегося разведением охотничьих собак – такс: лучших производителей он скупал по всей Европе для своих многочисленных псарен. Любовь к этим помощникам рода человеческого стала основой дружеских отношений Евпраксии и графа. Её отец Анемподист Павлович по роду службы занимался разведением сторожевых и розыскных собак на Николаевской железной дороге. «Последнего из могикан» из числа потомков его начинаний я получил как охранника моей детской коляски в виде сенбернара Люкса, который вместе с Марией Павловной Румянцевой вырастил в XX веке три поколения нашей семьи – мою маму, дядю Юру и меня. Необходимо заметить, что между графом Николаем Николаевичем и непосредственным воинским начальником Евпраксии отношения были далеко не безоблачными, граф пытался по должности быть примирителем и в конфликте между генералами Александром Васильевичем Самсоновым и П. К. Рененкампфом. Потом на вокзале китайского города Мукдена в круговерти погрузки отступающих русских войск, которую сопровождала драка генералов Самсонова и Ренненкампфа, моя бабушка Екатерина Павловна последний раз близко видела Николая Николаевича; далее они ехали в разных эшелонах с единой целью попасть в любимый ими Санкт-Петербург, где 30 апреля 1906 года родилась моя мама Галина.

Во время обучения при дворе Евпраксия была определена в обслугу вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Очень ей полюбилась, вызвав взаимность; от этого общения Евпраксия унаследовала жгучую неприязнь к императрице Александре, которой Мария Федоровна, урожденная принцесса датская Дагмар, не могла простить захваченные у Дании Пруссией Шлезвиг и Голштинию. Она называла Алису, генерала Ренненкампфа и министра Сухомлинова (в ходе Первой мировой войны) немецкими шпионами. Сейчас, после определенных политических манипуляций с обнаруженными в районе Екатеринбурга останками Императорской фамилии, они, вдовствующая императрица Мария Федоровна и нелюбимая ею Алиса, соединились в мемориале Романовых в Петропавловской крепости г. Санкт-Петербурга. Завершив медицинское образование, императорская фронтовая медицинская сестра Евпраксия Румянцева оказалась в 1900-1901 гг. на службе в лазарете при штабе Сибирского армейского корпуса. Фронтовая деятельность ее проходила в составе казачьих формирований. Их командующим тогда был генерал от инфантерии (пехоты) барон Фаддей Васильевич Сиверс.

В

Свою первую военную кампанию моя бабушка не любила вспоминать. Эту войну Евпраксия Румянцева запомнила как непрерывное зверство, которое чинили казаки над мирными китайскими крестьянами. Испив ханшина (китайский самогон), они пускались вскачь по полям гаоляна (китайское просо), ловили убегающих крестьян за косы и срубали головы, как на соревнованиях по рубке лозы. Эти преступления солдат и офицеров поощрял командующий русской группировкой войск генерал П. К. Ренненкампф, который, правда, был так же жесток и в отношении рядовых казаков. Ими же командовал генерал Фаддей Васильевич Сиверс. Сам Ренненкампф перед Евпраксией Румянцевой заискивал, делал ей ценные подарки из Бейпина (Пекин). Моя бабушка привезла из императорского дворца трофей – покрытое черным лаком резное из дерева китайское кресло, которое более 100 лет, будучи расколотым напополам, стоит у нас в столовой. Кроме него, в нашем современном доме, напоминают о Евпраксии Румянцевой две фотографии, книга сочинений Викентия Викентиевича Вересаева «Избранное», особенно рассказ «В нашем госпитале»; в кампании Русско-японской войны 1904-1905 гг. под Мукденом сестер Румянцевых и семью генерала Самсонова, в особенности его жену Екатерину Александровну, которая была сестрой милосердия, связывала большая дружба, которая продолжалась и после самоубийства генерала А.В.Самсонова, произошедшего в результате предательства генерала Ренненкампфа. Моя бабушка считала Ренненкампфа и императрицу Александру Федоровну а также военного министра Сухомлинова виновными в разгроме русской армии в Августовских лесах и гибели ее любимых военачальников генералов Ф. В. Сиверса и А. В. Самсонова.