Не то чтобы я особо верила в силу моих молитв или особо уповала на свои "заслуги". Однако я убеждена, что Бог никого не призывает самого по себе и что, когда ему угодно принять в жертву чью-нибудь душу. Он посылает изобильные знамения Своей любви" (15.5.1938).
Агония Гуссерля продолжалась со Страстного четверга, 14 апреля 1938 года, до 27 апреля. В то же время Эдит готовилась принести окончательные обеты, которые и принесла 21 апреля.
Все это происходило на Страстной неделе и на неделе после Пасхи. Существуют интересные свидетельства о смерти Гуссерля, показывающие, как мало-помалу интерес его к философии угасал, и он обращался к вере, как ребенок.
Здесь нет возможности привести этот длинный документ. Процитируем лишь некоторые отрывки из него. 14 апреля, в Страстной четверг, во второй половине дня: "Я жил как философ, я хочу и умереть как философ...".
Позже, беседуя с монахиней-сестрой милосердия: "Можно ли умереть достойно?". "Можно умереть и достойно и умиротворенно". "Но как этого достичь?". "Благодатью Иисуса Христа, Спасителя нашего". ... "Молитесь за меня".
В Страстной четверг, около 9 часов вечера (это и есть то событие, о котором жена Гуссерля писала Эдит): "Бог принял меня в благодать Свою, Он разрешил мне умереть...",
С того момента он уже не говорил о своих философских трудах и, казалось, получил облегчение.
В Страстную пятницу утром он сказал: "Какой прекрасный день - Страстная пятница! Христос все простил нам". "Бог благ!". "Да, Он благ и в то же время непостижим, и для меня это большое испытание".
Он говорил, что видит свет и тьму, а потом снова свет. Он оставался в состоянии комы до 27 апреля.
В тот день, обратившись к сиделке, он закричал: "Я видел нечто поразительное: пишите, скорее!" и скончался. Эдит смиренно, но твердо свидетельствовала о том, что ее духовный опыт и духовный опыт ее учителя глубоко слились (госпожа Гуссерль впоследствии тоже стала католичкой).
Можно было бы сказать еще много о другом аспекте личности Эдит Штейн: об ее интересе к проблеме равноправия женщины, о защите ею католического феминизма в его умеренной форме.
Этой теме посвящен целый том ее эссе (V том собрания сочинений). Эдит посвятила прекрасные страницы доказательству равного достоинства мужчины и женщины, сохранив, однако, глубинную суть традиционного христианского учения, согласно которому женщина обязана мужчине "послушанием".
Именно ею были сказаны прекрасные слова, которые необходимо глубоко осмыслить и прокомментировать: "Я чувствую, что чем больше я повинуюсь, тем свободней моя душа".
Только благодаря непосредственному знакомству с ее трудами можно понять, что эти слова не могут и не должны быть объектом спекуляции, но обладают, напротив, глубокой внутренней силой, опрокидывающей косные привычные представления.
Обратимся, наконец, к рассказу о ее мученической кончине. Не случайно немногие сведения о ней, дошедшие до нас из концлагеря Вестерборк, где она находилась, прежде чем окончить свой крестный путь, рисуют нам облик женщины, "выделявшейся своим спокойствием и умиротворенностью. Вопли, жалобы, лихорадочное возбужденней ужас вновь прибывших были неописуемы.
Сестра Бенедетта проходила среди толпы женщин, как ангел-хранитель, успокаивая одних, помогая другим. Многие матери, казалось, впали в состояние прострации, граничащее с безумием, - они кричали, как умалишенные, забыв о детях.
Сестра Бенедетта занялась маленькими детьми, мыла их, причесывала, добывала им пищу и оказывала необходимую помощь. На протяжении всего времени, пока она оставалась в лагере, она оказывала окружающим помощь, исполненную такого милосердия, что одно воспоминание об этом глубоко трогает меня".
Это свидетельство одного еврея-торговца из Кельна, встретившего ее в лагере и избегнувшего гибели. "Что с вами теперь будет?" - спросил торговец эту милосердную монахиню.В ответ он услыхал: "До сих пор я могла молиться и работать, надеюсь, что смогу молиться и работать и дальше".
Между 8 и 11 августа 1942 года Эдит Штейн, Тереза Бенедетта Креста, соединила свою жертву с жертвой Христа в газовой камере Освенцима.
БЕНЕДЕТТА БЬЯНКИ ПОРРО
Время от времени на небесах происходит некий диалог. Библия рассказывает нам о нем в форме притчи. В притче говорится о Боге, Который с гордостью любуется воими творениями, любящими Его (как "в тот день" Он указывал с небес на праведного Иова), тогда как сатана отвечает ему: "Разве даром богобоязнен
Иов?", "Разве даром творения Твои любят Тебя? Они любят Тебя, потому что преисполнены дарами Твоими, но попробуй отнять руку Твою, попробуй отнятьу них то, что у них есть, позволь мне уязвить их плоть и кость, и Ты увидишь, что они проклянут Тебя". Так сатана бросает вызов Богу; "Простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, - благословит ли он Тебя?" (Иов 2, 5).
И Бог принимает вызов:"И сказал Господь сатане: "Вот, он в руке твоей, толькодушу его сбереги!""(Иов 2, 6). Так на землю и на человека обрушивается несчастье, бессмысленное, жестокое и бесконечное страдание. И многие поддаются искушению сатаны. Тогда самые близкие Иову люди и даже его жена усомнились. Жена говорит ему: "Ты все еще тверд в непорочности твоей? Похули Бога и умри".
Но Иов "не согрешил устами своими" (Иов 2, 10-11). Многие же другие в ответ на страдание проклинают небо, бунтуя либо открыто, либо в душе.
А бывают эпохи, когда страх перед страданием столь велики столь бесчеловечен, что люди уже не обращаются к Богу, но просто проклинают жизнь, дар жизни и учат друг друга определять, кто достоин жить, а кто жить недостоин, и уничтожать жизнь, отмеченную страданием.
Так жизнь, которая несет в себе или может нести в себе несчастье либо для самого человека, либо для окружающих, разрушается еще до своего появления на свет.
Представление о ценности жизни, ставшей бременем, - из-за болезни, старости,отсутствия видимой цели - уступает в обществе место представлению о целесообразности "безболезненной" смерти.
И проклятие, обращенное уже не к Богу, но к жизни, теряет свой драматизм и становится вопросом чистой статистики и наспех сформулированных законов, чтобы забыть как о Боге, так и о страдании, которому Он не захотел или не смог помешать.
И сегодня кажется, что сатана выиграл спор. Тем более что после Иова был Христос, возлюбленнейший Сын Божий, душа Которого была прискорбна до смерти, Христос, Который на нашей земле обливался кровавым потом, и это свидетельствует нам о том, что страдание запечатлено в извечном объятии, которым привлекает к Себе Небесный Отец Своего Единородного Сына.
Но многие, кажется, забыли об этом. И Бог переписывает заново книгу Иова и историю Страстей Сына Своего, потому что Ему угодно быть благословенным в тайне страдания.
И тогда вновь совершается чудо. Для нашего времени, именно для нашего времени таким чудом была Бенедетта Бьянки Порро.
Бенедетта родилась в деревушке итальянской провинции Романья более пятидесяти лет тому назад. Она училась на медицинском факультете миланского университета. Когда она умерла, ей не было и двадцати восьми лет.
... В 10 лет она гостила у одной семьи из города Брешиа и в 1946 году ходила в первый класс в школу монахинь-урсулинок. В 1951 году она ходила в первый класс классического лицея Багатта в Дезенцано (вся ее семья переселилась в местечко Сирмионе). Почти все ближайшие друзья Бенедетты принадлежали к католическому движению "Социалистическая молодежь".
Итак, Бенедетта была обыкновенной современной девушкой. Но у нее было преимущество, которое никто преимуществом бы не назвал: Бог возлюбил ее неизреченной любовью и запечатлел ее Своим присутствием - присутствием Распятого.
В детстве Бенедетта была нежным ребенком с сильным характером, как и многие другие дети, но, читая ее дневники, которые она начала писать в пять лет по совету матери, нельзя не чувствовать, как сжимается сердце.
В ее дневниках чувствуется необычайно тонкая душевная организация, которая часто поражает нас в детях, но ее слова уже отмечены отдаленным предчувствием страдания и скорби: "Сегодня я бросила в воздух много перьев, надеясь, что ласточки подхватят их и сде- лают себе гнездо"; "Я играла с Катериной, и мы сделали из дерева солнце, луну и звезды"; "Я обошла вокруг двора с курицей и цыплятами"; "Я искупала всех уток по очереди"; "Натале обстриг овечку. Надеюсь, ей не было больно".
Дневники пишет девочка, изумленная красотой сельской жизни, но видящая и ужасы войны: немецких, польских, английских солдат, аэропланы, бомбардировки. Иногда сама жизнь ее подвергается опасности. Одно издательство опубликовало прекрасный альбом с сорока рисунками, где четвероклассники проиллюстрировали записи Бенедетты, начиная от самых простых и кончая самыми горестными и глубокими. На эти прекрасные рисунки нельзя смотреть без волнения.
Часто к словам Бенедетты примешивается скорбь, которой запечатлено ее детское тельце: "Солнце палит, я чувствую слабость. Мама ругает меня, потому что я мало ем"; "Мама оставила окно открытым, чтобы солнце освещало комнату, но налетело много ос. Я испугалась. У меня болит голова"; "Когда я вернулась из школы, мои ноги подгибались от усталости и на лбу у меня выступил пот"; "Старая Анджела чувствует себя плохо. У меня тоже болит голова"; "Мне было весело, но я устала"; "У меня очень болит нога. Голова моя горит. В окошко светит солнце, которое освещает всю комнату, но я не могу играть".
Сначала у нее только болит голова. Кроме того, она носит ортопедическую обувь: видимо, вследствие полиомиелита.Сначала она ощущает себя не такой, как все. Кто-то из знакомых девочек называет ее "хроменькой". Когда ее мама об этом узнает, девочка говорит ей: "Не сердитесь! Ведь это правда - я хромая!".
Сначала она не могла играть с другими, не могла свободно двигаться, как другие дети.
В 12 лет ей пришлось надеть корсет: "Сегодня утром я в первый раз надела корсет и так плакала). Он так сильно жмет мне под мышками, что у меня перехватывает дыхание... теперь, мне кажется, я лучше понимаю, насколько я несчастна: раньше я была легкомысленна и думала, что я почти такая же, как все
остальные, но теперь... Какая пропасть нас разделяет! Мои ноги никогда не будут одинаковы, и если бы я не носила корсета, то, может быть, стала бы горбатой".
"Но, - добавляет она, - в жизни я хочу быть, как другие, может быть, больше других. Мне хотелось бы совершить что-нибудь великое. Какие мечты, сколько слез, какая тоска, несчастная Бенедетта!".
Она продолжает учиться в школе, но с 16 лет постепенно начинает глохнуть. Ее болезнь столь необъяснима, что сперва врачи полагают, что это глухота на нервной почве: "Меня вызывали на уроке латинского: время от времени я не понимала, о чем меня спрашивает преподаватель, - как мне иногда бывает неловко!"; "На перемене я разговаривала с преподавателем итальянского языка... и, конечно же, ничего не понимала. До сих пор, когда я вспоминаю об этом, мне становится стыдно..."; "На уроке по истории искусств я почти ничего не поняла. Ну и дела!".
Велико ее унижение. Она рассказывает одной подруге: "Часто я не слышу того, что говорят окружающие, и мне приходится только улыбаться. Единственный выход - делать вид, что я глуповата, а не глуха, потому что, веришь ли, люди смеются над моим недостатком, и, наверно, это действительно смешно, когда тебе что-то говорят, а ты не слышишь".
Но она же пишет: "Какая разница? Может быть, настанет день, когда я не буду понимать ничего, что говорят другие. Но голос совести я буду слышать всегда, и именно этому голосу я должна следовать".
Она по-прежнему неутомимо занимается, изучает литературу, искусство, даже музыку. Выпускные экзамены она сдает на год раньше срока. Смотря на себя в зеркало, - а она очень красивая девушка - она с иронией пишет одной из своих подруг о себе самой; "Иногда мне кажется, что я - памятник инвалидам войны!".
В университете она начинает изучать медицину. Ей приходится переносить всяческие унижения: кто-то должен отвечать вместо нее во время проверки студентов, она оказывается в изоляции, один из преподавателей бросает ей в аудитории зачетную книжку, потому что не хочет принимать у нее экзамен в письменной форме - он кричит ей: "Виданное ли это дело - глухой врач!".
Венедетта пишет: "Сегодня вечером мне грустно: я думаю, что мне не выдержать этого - ведь я буду глухой всю жизнь!". Однако ей удается сдать все экзамены. Она хочет во что бы то ни стало стать врачом: "Мне было бы достаточно быть последним из врачей". Заключительного экзамена - экзамена по гигиене - она не выдержала. Учиться дальше она уже не в состоянии. Ее медицинских знаний ей хватает для того, чтобы самой поставить диагноз своей болезни, которая всем кажется загадочной: рассеянный нейрофиброматоз или болезнь Реклингсхаузена, опухолевое заболевание нервных тканей, ведущее к последовательной утрате всех пяти чувств. В 23 года после бесполезной операции спинного мозга нижняя половина ее туловища остается полностью парализованной, мало-помалу она утрачивает вкус и обоняние. Она уже не чувствует никаких запахов и вкусовых ощущений. Потом она утрачивает и осязание: сохраняет чувствительность только ладонь ее правой руки. С тех пор для того, чтобы общаться с ней, приходится нажимать условленное число раз на эту маленькую дверку ее измученного тела. В возрасте 27 лет - 28 февраля 1963 года - она присутствует на богослужении. В момент вознесения чаши у нее происходит кровоизлияние в глаза, и она полностью слепнет. В течение пяти часов она никому не говорит, что отныне погрузилась в абсолютную тьму. Потом она признается священнику, служившему Литургию: "Отец мой, я спокойна, и в моей душе сияет свет, хотя я только что полностьюпотеряла зрение".
Ей с трудом удается сказать это хриплым голосом. Такова внешняя история ее страданий. Здесь было сказано лишь о самых главных ее этапах и не упоминалось о бесчисленных операциях, результатом которых иногда было лишь ухудшение ее состояния.
Это страдание хрупкого существа, почти полностью изолированного от внешнего мира: от нее как будто требуется заживо пережить медленное, страшное умирание.
Но тут происходит чудо.
Христос пришел к ней, или, лучше сказать, Он доказал, что Он живет в ней, согласно богооткровенной истине, которой учит нас апостол Павел: "Не я живу,но живущий во мне Христос".
Эта истина справедлива для каждого христианина (и в определенной степени для каждого человеческого существа), но она часто остается для нас неясной и не пережитой на опыте в силу эгоизма нашей плоти, а часто - и нашего духа. В силу нашего небрежения.
Итак, Христос доказал, что Он живет в ней. Однако необходимо правильно представлять себе это присутствие Христово: оно не было для нее чем-то вроде духовного наркотика, заглушавшего ее страх. Думать так было бы ошибочно, как ошибаются те, кто считает, что во время Страстей Христос в силу Своей божественной природы не страдал. Страдания Бенедетты были ужасны.
Я от всего сердца надеюсь, что во время процесса беатификации, который сейчас ведется, агиографы и все, кто им занимается, не допустят этой ошибки - не станут исправлять и смягчать те слова Бенедетты, в которых, как кажется,сквозит настоящее отчаяние.
Это было бы все равно, что исправлять те места в Евангелии, где Иисус просит Отца пронести чашу мимо Него или укоряет Отца в том, что Он Его оставил.Страдание Бенедетты потеряло бы свой смысл, если бы все ее несчастное существо действительно не страдало - физически, психологически и духовно.
Бенедетта сама признается своей подруге: "Иногда мне хочется броситься в окно", и сначала она чувствует себя "охваченной страхом и беспокойством". В 17 лет Бенедетта чувствует, что ее как бы затягивает пустота и скептицизм: "Мне кажется, что время проходит, минута за минутой, в молчании и пустоте дни грустны и похожи один на другой, ничего не происходит, радоваться нечему, немного смирения и много горя. Озеро серое, небо пасмурно, иногда я чувствую,что глаза мои полны слез, мне хочется плакать то ли это холод, то ли воспоминания. Знаешь, Анна, мне кажется, что я медленно-медленно, без боли исожаления, погружаюсь в бесконечное болото, не осознавая происходящего и оставаясь равнодушной, даже если исчезнет последний клочок небаи трясина сомкнется надо мной".
В этот период она чувствует "страстную жажду истины, но никто ничего не знает".
Но однажды произошло что-то, что останется тайной ее души и ее дружбы с другими девушками, которые помогают ей понять свое призвание.
Впервые о произошедшей перемене свидетельствует ее письмо матери от 1959 года: "Что касается меня, то все по-прежнему. Но с тех пор, как я поняла, что существует Некто, кто глядит на мою борьбу, я стараюсь быть мужественной. Как это прекрасно, мамочка! Я верую в Любовь, сошедшую с небес, в Иисуса Христа и в Его прославленный крест, да, я верую в любовь".
То, что это не просто преходящее настроение, подтверждается постскриптумом: "Мне хочется сказать тебе еще кое-что. Ты скажешь мне, что я родилась в Иисусе. Да, но прежде мне казалось, что Он так далеко. Теперь же я знаю, что Бог во всем".
И ощущение близости Бога становится в ней все сильнее. Через год она пишет: "Я живу, как обычно, однако чувствую себя существом столь полноценным! Действительно, жизнь сама по себе кажется мне чудом, и я хотела бы вечно возносить гимн хвалы Тому, Кто даровал мне ее".
Вспоминая о самых трудных годах, она пишет: "Думая о прошлом, я вспоминаю о том, сколько страданий, страха я пережила, и, борясь с недугом, я всегда искала Его - только Его - с самого начала. И Он пришел, Он утешил меня, успокоил меня в моменты самой сильной боли и самого острого страха, когда мне казалось, что рухнуло все здоровье, надежды на учебу и работу, мечты".
Духовные переживания Бенедетты очень просты, но требуют несокрушимой веры. Суть их такова рядом с Бенедеттой - Христос, Который успокаивает, утешает ее, дает ей ощущение счастья. Дело не в том, что Бенедетта страдает, а духовное присутсвие Христа заставляет ее забыть о страданиях, подобно наваждению или наркотику. Это не так: несчастное тело Бенедетты и ее душа действительно
страдает, но Он существует. Он - истина. Он дарует ей невероятное счастье. Среди писем Бенедетты есть одно несколько жесткое и суровое, написанное в ответ на письмо друга, который, по-видимому, восхищался мужеством, с которым она переносит свои страдания.
Она пишет ему (и это одно из ее последних писем): "Признаться, тон твоего письма не понравился мне. Видишь ли, Роберто, комплименты мне совсем не по душе Более того, я не хочу их слышать. "Ибо уже не я живу, но живущий во мне Христос". Роберто, ты ничему от меня не научился".
В 1962 году она пишет: "Знаешь, было время, когда я искала Бога, но была беспокойна, как будто платье было мне слишком узко". "Я живу, как обычно, очень страдаю, каждый день мне кажется, что я этого не перенесу, но милосердный Господь поддерживает меня, и я все время вновь поднимаюсь и стою прямо у подножия Креста".
А в 1963 году она пишет: "Мне кажется, я задыхаюсь и надежда вытесняется чувством бесконечной скорби и страха. Обреченная на глухоту, я заставляю себя быть спокойной, чтобы моя скорбь расцвела, и, опираясь на свою смиренную волю стараюсь быть такой, какой Он хочет меня видеть крохотной - и я действительно чувствую себя ничтожно малой, когда мне удается узреть Его бесконечное величие в мрачной ночи моих тягостных дней. Я борюсь с искушением желать солнечного тепла, когда ощущение Его присутствия в моей душе становится явственней, я зову Его к себе, как будто моя постель - это пещера или пустынная келья, откуда Он должен помочь мне выйти и научить меня лучше исполнять свой долг, который состоит и должен состоять не только в том, чтобы анализировать свои переживания, но и в том, чтобы любить страдание во всех, кто живет рядом со мной или собирается у моей постели. Мне хотелось бы обладать всем терпением,необходимым для того, чтобы уметь ждать, как природа ждет источника конца и победы над началом и взывает к нему. Пребывая в состоянии неподвижности, мне хотелось бы быть доброй и послушной, ласковой и безмятежной и полностью отказаться от себя самой, забыть себя, вслушиваясь только в чудо Его Света".
Она также пишет: "Мне кажется, что вместе с Ним я в запертой келье, но движусь вперед. И меня охватывает нежность, когда мне кажется, что Он берет меня за руку, и я невольно вздрагиваю".
"Я тоже помню о тебе и по-прежнему очень люблю тебя, - пишет она старой подруге, которая после долгого перерыва ее отыскала. - Но я очень изменилась. Теперь со мной Бог и мне хорошо. Мы живем на земле, которая надеется под снежным покровом, потому что "все там, где ему надлежит быть, и идет туда, куда ему надлежит идти в место, указанное Премудростью, которая не есть наша премудрость" (*)... Я слепа, глуха и почти нема. Но я говорю: в начале был Свет, и Свет был жизнь человеков".
"Мои дни длинны и тягостны, но все же исполнены нежности и света Божьего. Ребята из "Социалистической молодежи" мне очень помогли. Я не могу ничего отдать Господу, мои руки пусты, у меня есть лишь несколько хлебных крошек, но даже в своей постели я чувствую всю прелесть наступившей весны. И я приношу в дар Богу все цветы мира, расцветшие под Его солнцем. Я думаю о последнем часе и, если мне станет страшно, не стыдясь, скажу "Мне страшно. Господи, укрепи меня!""
"Пожалуйста, молись за меня у меня еще остались крохи, которые я могу отдать Господу. Мой ум иногда омрачается это смертная пустыня Мне страшно Если я говорю лишнее, пожалуйста, моли Его, чтобы Он заставил меня замолчать... Я иду крестным путем, скоро ему конец... Тот, кто в страдании приближается к Нему, становится добрее, тот, кто от Него удаляется, ожесточится, сам того не заметив".
"Мрак страшен, но я знаю, что я не одна: рядом со мной, в молчании, в пустыне, идет Он: Он улыбается мне, идет впереди меня, вдохновляет в меня мужество принести Ему еще несколько крох любви".
"Мрак, в который я погружена, тяготит меня, но я предпочитаю мрак, если нужно заплатить этой ценой за возможность идти со светом в сердце". "Я пишу тебе, потому что до сих пор меня иногда охватывает чувство страха и горечи. Иногда мне кажется, что я стою перед Ним неподвижно, с пустыми руками, и что у меня не осталось ни крохи. Я стараюсь выйти из очень трудного, невыносимо трудного душевного состояния. Иногда я страшно страдаю, хочу, чтобывсе кончилось; иногда прошу, чтобы страдание мое было еще больше... Иногда я чувствую, что земля уходит у меня из-под ног, как будто я стою на шатающейся лестнице, и не могу подниматься вверх.
И все же - я этого хочу. Я чувствую себя одинокой. Я зову Его в смятении, но в моей душе - лишь какая-то смертная пустыня.
Я теряю рассудок. Все дни одинаковы. Я блуждаю во тьме, но в моей душе - свет, я могу говорить лишь нечленораздельно, но мне нужно сказать Ему столько нежных слов!
Я в страхе думаю о том, как это ужасно: бояться только одного - бояться потерять Бога. И этот ужас мне довелось испытать. Я вспомнила свою прошлуюжизнь, но не нашла в ней смертных грехов. Тогда постепенно в моей душе вновь воцарились мир и спокойствие. Я снова услышала в своем сердце голос Отца.
Измученная жаждой, я прибегла к Нему, ища утешения. Это был Он! Я вновь почувствовала Его близость! Я вновь нашла Его, Франческа, какая радость! Я чувствую, что с Ним могу идти хоть на край света, если это Ему будет угодно. Я не хочу отдыха, не хочу останавливаться: я вновь нашла Господа, услышала Его голос, и как сладостна была наша беседа!".
"Я поняла, какое богатство - моя болезнь, и не хотела бы ничего изменить".
"Я поняла, что вознаграждена за то, чтб у меня было отнято, потому что обладаю богатством Духа".
"Ум мой еще ясен, но я устала! Я очень устала, отец мой, даже слов на моих устах почти не осталось. Но дух мой еще бодр, и я готова ответить "Я здесь!", когда Он призовет меня.
Отец мой, я слышала Его голос, голос Жениха... Разговаривая с Господом и молясь Ему, я ленива, но все же смиренно приношу себя в жертву...".
"Я стараюсь бдить неустанно, и если меня вдруг начинают одолевать искушения, я зову Его, хотя и бледнею от страха, сразу же чувствуя присутствие Господа,утешающего меня, Господа, Чей свет сияет мне во тьме. Если я теряю равновесие,Он сразу же обращает ко мне взгляд, зовет меня и меня находит...".
"Мне хорошо, мне очень хорошо, хотя я с трудом переживаю некоторые часы, потому что Господь ни на миг не оставляет меня". "Иногда мне становится грустно, потому что мне кажется, что в моем состоянии я уже никому не нужна и тогда мне хочется, чтобы поскорее настала Встреча. Но, может быть, это искушение.
Достарыңызбен бөлісу: |