Святые по призванию
жүктеу/скачать 2.99 Mb.
|
| Но он отказался стать "священником-общественником" и политическим деятелем, потому что чувствовал, что его призвание - непосредственная помощь, любовь, которая заставляет сразу же засучить рукава и приняться за дело. Есть люди, призванные бороться против причин социальной несправедливости, а есть те, кто призван бороться непосредственно с ее следствиями. У каждого свое призвание, и все призвания важны. Важно призвание того, кто размышляет, анализирует и указывает пути перемен, важно и призвание того, кто любит, принимает, спасает, потому что бедные не могут ждать, пока осуществятся великие перемены.
"Предоставим другим монашеским орденам, более устоявшимся, - писал дон Воско, - обличать и заниматься политикой. Мы пойдем прямо к бедным". С другой стороны, даже Пертини 23 писал,что у салезианцев он научился "безграничной любви ко всем отверженным и угнетенным" и что в эту любовь посвятила его жизнь святого Джованни Боско. Любопытно также узнать, что некоторые из первых контрактов между мастерами и подмастерьями в Италии, представлявшие собой нечто новое и революционное, написаны и подписаны доном Боско. Но одно качество дона Боско никогда еще не оспаривалось: это его талант воспитателя. Сегодня находятся даже люди, упрекающие дона Боско в том, что его метод воспитания был "похоронным", "отсталым", что это было "что-то вроде педагогического наваждения, при этом лишенного даже прогрессивного или новаторского характера". В 1920 году знаменитый педагог-антиклерикал Джузеппе Ломбарде Радиче, неверующий, но честный, писал своим сподвижникам: "Дон Боско! Это был великийчеловек, образ которого вам должен быть хорошо знаком. В рамках Церкви... он создал мощное воспитательное движение, восстановив контакт Церкви с народом, ею утраченный. Для нас, находящихся вне Церкви, вне любой Церкви, он остается героем, героем превентивной системы воспитания и системы школьного воспитания по семейному принципу. Его последователи по праву могут гордиться". Еще он писал: "Дон Боско? Секрет его воспитания в одном: в идее! В наших школах много идей. Много идей может быть в голове и у глупца, священника или мирянина, учителя или не-учителя. Единой идеи придерживаться трудно; идея - это душа" (Отношение клерикалов и масонов к проблеме школьного воспитания, "ЛаВоче", 1920). В головах тех, кто шестьдесят лет спустя критикует дона Боско, конечно, "много идей". В 1877 году дон Боско опубликовал небольшую бро- шюру под заглавием "Превентивная система воспитания юношества". Залогом успеха этой воспитательной системы была прежде всего личность самого воспитателя, его беззаветная преданность своему делу. "Я обещал Богу, что даже последний мой вздох будет принадлежать моим бедным ребятам, - говорил дон Боско.- Для вас я учусь, для вас работаю, для вас живу, для вас готов даже отдать жизнь". "Помните, что весь я принадлежу вам, днем и ночью, утром и вечером, в любой момент". Отправной точкой превентивной системы воспитания является беззаветная преданность воспитателя, преданность, которая для дона Боско была чем-то предельно конкретным. Он требовал, чтобы его воспитатели были среди ребят постоянно, даже тогда, когда те отдыхали: они должны быть всегда доступны для общения, всегда на виду. С точки зрения принятой в то время системы воспитания, основанной на авторитарной власти воспитателя, это была настоящая революция, поставившая все с ног на голову. Дисциплины следовало добиваться не наказанием, но убеждением, и идеалом послушания была не безупречно выстроенная шеренга воспитанников, а толпа вокруг воспитателя. Корреспондент французской газеты "Ле Пэлерэн" в 1883 году писал в одной из своих статей: "Мы видели эту систему в действии. Туринские студенты являют собой как бы большой колледж, но никакой внешней упорядоченности там нет: можно ходить повсюду вместе, как бы одной семьей. Каждая группа окружает одного из преподавателей. Нет никакого шума, никакого раздражения, никаких конфликтов. Мы видели безмятежные лица этих подростков и не могли не воскликнуть: "Здесь перст Божий!"". Веселье было естественным источником сверхъестественного. "Ты должен знать, - объяснял маленький Доменико Савио только что поступившему товарищу, - что здесь наша святость - в весельи". Принуждение должно было быть устранено даже в тех важнейших случаях, где оно было освящено традицией: а в те времена не было воспитательных заведений для юношества, где не были бы обязательными исповедь и причащение. Дон Боско принимал исповедь у всех юношей и всех их причащал, но ни для кого это не было обязательным. Более того, он всегда советовал не досаждать им увещеваниями, но только ободрять их. Он просто показывал им, что без мира на сердце они не могут быть действительно счастливы, не могут чувствовать себя детьми. С другой стороны, дон Боско был глубоко убежден, что без богообщения, без религии воспитание невозможно. "Воспитание, - говорил он, - идет от сердца, а господин сердца - только Бог, и мы не сможем добиться ничего, если Бог не вручит нам ключ от этих сердец". И он добавлял: "Только католик может с успехом применять превентивный метод воспитания". Ему удавалось убедить в этом даже некоторых протестантов, приходивших к нему поучиться. Его формулировки могут казаться нетерпимыми, но они объясняются тем единством и цельностью личности, без которой нет настоящего воспитателя. Представление дона Боско о воспитателе отмечено цельностью, цельностью отмечено его представление о деятельности воспитателя и о самом воспитательном процессе. По его мнению, в воспитании нет ничего, чем воспитатель мог бы пренебречь или что было бы его недостойно, идет ли речь о том, чтобы накормить воспитанников, раскроить им одежду, принять участие в игре, научить их ремеслу, или об игре на музыкальных инструментах, молитве, проповеди, исповеди, причащении. В 1884 году, еще при жизни святого дона Боско, вышла его биография, написанная одним французским автором. В ней говорилось: "До сих пор основатели конгрегации и монашеских орденов ставили перед собой определенную цель в лоне Церкви; они применяли закон, который современные экономисты называют законом разделения труда. По-видимому, согласно идее дона Боско, его смиренная община должна брать на себя весь труд". Разум, религия, любовь - вот тройственный принцип, который дон Боско хотел положить в основу своей системы превентивного воспитания. Все жизненное пространство должно было быть предоставлено воспитаннику целиком. Особое значение в процессе воспитания имела любовь. И действительно, можно сильно любить, но мало сделать. В своем известном письме из Рима он писал: "Разве я недостаточно сильно люблю моих ребят? Ты знаешь, люблю ли я их. Ты знаешь, сколько я ради них выстрадал и вытерпел за все эти сорок лет, и знаешь, сколько я страдаю и терплю и сейчас. Сколько усилий пришлось мне приложить, сколько унижений и преследований вытерпеть, сколько противодействия преодолеть, чтобы дать им хлеб, дом, учителей, и особенно чтобы лечить их! Я сделал все, что сумел и смог для тех, кого любил всю жизнь... чего же еще надо?". Ответ таков: "Надо не только любить ребят - надо, чтобы они знали, что их любят". Во времена дона Боско это было столь очевидной истиной, что один из его ребят, уже будучи взрослым, в ответ на вопрос о том, как они воспитывались, сказал: "Мы жили любовью". В этом гениальность дона Воско: недостаточно любить, нужно, чтобы эта любовь была видна невооруженным глазом: чтобы это была любовь, "выражающаяся в словах, поступках и отражающаяся даже в глазах и на лице". Такая любовь требует глубокой аскезы, полной, ежедневной самоотдачи. В 1883 году дона Боско посетил скромный ломбардский священник, слышавший о нем много интересного. Это будущий Папа Пий XI, который провозгласит дона Боско святым. Ему пришлось ждать, потому что дон Боско беседовал со своими помощниками, которых он созвал к себе. Тем временем священник наблюдал за происходящим. Впоследствии, почти через пятьдесят лет, уже будучи Папой, он так рассказывал об этой встрече: "Люди приходили отовсюду, кто с одним вопросом, кто с другим. Он стоял, как будто разрешение всех трудностей было сиюминутным делом, все слушал, все схватывал на лету, отвечал на все вопросы. Казалось, он внимательно следит за всем, что происходит вокруг него, и в то же время можно было бы сказать, что он ни на что не обращает внимания, что помыслы его устремлены далеко. И это действительно было так он был далеко, он был с Богом. И - что удивительно - у него для всех находилось верное слово. Такова сила жизни в святости и постоянной молитве - жизни, которую дон Боско вел среди постоянных и неотложных дел". Это и был талант воспитания и самовоспитания, ставший святостью. В последние месяцы своей жизни он передвигался с трудом "Куда мы пойдем, дон Боско?" - спрашивали у него. "Мы пойдем в рай!" - отвечал он. Он был канонизирован в конце года Искупления, в день Пасхи 1934 года Он был первым святым в истории, канонизация которого сопровождалась также гражданскими торжествами в Капитолии, где произносил речь министр народного просвещения. Эти торжества стали признанием того, что дон Боско отныне принадлежит всем. Он принадлежит всем и поныне. СВЯТАЯ МАРИЯ ГОРЕТТИ 24 июня 1950 года перед огромной толпой - говорили, что собралось пятьсот тысяч человек,- Папа Пий XII провозгласил Марию Горетти святой. Впервые из-за необычайного стечения верующих канонизация происходила под открытым небом, на площади святого Петра. По этому случаю Папа торжественно в полноте своей власти провозгласил: "В честь Троицы святой и нераздельной, к прославлению католической веры и во умножение христианского благочестия, властью Господа нашего Иисуса Христа, лаженных апостолов Петра и Павла и нашей, по зрелом размышлении и после усердных молитв к Богу о помощи, выслушав мнение досточтимых братьев наших Кардиналов Святой Римской Церкви, Патриархов, Архиепископов и Епископов, присутствующих в Риме, мы постановляем и определяем, что Мария Горетти, Дева и Мученица, - Святая..., утверждая ежегодное празднование ее памяти вселенской Церковью в день ее рождения к новой жизни, 6 июля". Пусть это торжественное определение Святого Престола (а ведь речь идет о девочке!) станет краеугольным камнем нашего исполненного веры, непоколебимого убеждения, когда мы будем созерцать лик этой маленькой святой. Ибо не без скорби вспоминаем мы ту недавнюю полемику, вызвав которую, кое-кто хотел "развеять миф" о святости Марии Горетти, считая ее плодом недостойных манипуляций со стороны Церкви. Конечно, нас не смутят исторические разыскания, в свете которых эта святая предстанет перед нами в своем истинном облике - облике крестьянки, выросшей на болотах, неграмотной и некрасивой. Нас не смутит то, что ее человечески и образ не раз подвергался идеализации. Мы можем даже улыбнуться - но улыбнуться добродушно, а не высокомерно и презрительно, - читая идеализированные описания ее внешности: ведь она была святой и мученицей целомудрия. Сегодня на смену идеализации пришел реализм в худшем смысле этого слова, тогда как в начале века предпочтение отдавалось поэтическо-сентиментальным описаниям. Вот как тогда описывали маленькую Марию: "Он была поистине прекрасна, но прекрасна целомудренной красой, вызывавшей почтительное преклонение перед редкой, евангельской чистотой, которой был отмечен ее облик. Веки с длинными ресницами, всегда готовые скрыть под покровом скромности ее живой взгляд, прекрасно оттеняли бледно-розовый цвет ее вспыхивающего по малейшему поводу алым румянцем лица с правильными и благородными чертами. Ее густые светло-каштановые волосы и необычайно прозрачные глаза делали ее поистине красавицей. Вся она, развитая не по летам, крепко и хорошо сложенная и грациозная, казалась не прекраснейшим из творений земных, но ангелом, достойным кисти Веато Анджелико". Представляя себе свою героиню столь возвышенным образом - что сейчас кажется нам несколько картинным - ее первый биограф, тем не менее, не хотел сказать, что она стала святой потому, что была красива. Скорее, он представлял себе ее красивой потому, что она была святой. Эта попытка, наивная, но вполне понятная, диктовалась желанием подчеркнуть во что бы то ни стало в физическом облике душевную красоту, или, лучше сказать, красоту тела, освященного благодатью. Однако, с улыбкой отмечая это, мы должны сказать, что такой прием был менее произвольным, чем сегодняшние попытки доказать, что Мария Горетти не может быть святой, потому что на самом деле она была некрасивой, бедной, жалкой девочкой, чумазой и необразованной. И если справедливо, что мы должны уважать все исторические факты, чтобы не приписывать их необоснованно благодати Божьей, то в еще большей степени мы,христиане, должны уважать могущество и свободу благодати Божьей и не можем допустить, чтобы для нее могла быть препятствием человеческая нищета. С другой стороны, делать из скромной внешности и скудной интеллектуальной жизни Марии Горетти вывод о ее нравственном убожестве (презрительно называя ее, как это делалось, "жалким тупоумным лягушонком", "несчастной девочкой, задавленной собственным невежеством и невежеством окружающих", "претерпевшей мученичество из-за своего скудоумия и невежества") означает ничего не знать о бесконечной любви Бога ко всем Его творениям и о необоримой силе, с которой Он может привлечь их к себе. Из этого вытекает все остальное. Итак, Мария Горетти была девочкой, которой еще не исполнилось и двенадцати лет. Действительно, в детстве она знала страдания и лишения, а иногда и горе; действительно, она не умела ни писать, ни читать; действительно, она не была красивой, одевалась бедно, ходила босиком, была застенчива и немногословна. Рассказы о том, как жили в то время крестьяне на понтинских болотах, производят тягостное впечатление. Но расизмом и презрением отмечено описание их жизни как деградации теми, кто находит "жалкими" даже придуманные детьми игры на гумне, теми, кто считает местные семьи того времени, только притонами насилия и животного вожделения, теми, кто думает лишь об издевательствах над детьми или о нелепых и суеверных религиозных обрядах. Родители Марии Горетти были христианами и дали ей христианское воспитание. Они могли научить ее немногому: некоторым молитвам, нескольким заповедям и рассказам о жизни и Страстях Христа. Они привили ей чувство долга, исполненного из любви к Богу, научили ее уповать на Провидение. Ее мать, переехав в Конку, местечко неподалеку от Неттуно, из своей родной деревни Коринальдо, в тридцать лет овдовела. Она осталась в большом старом крестьянском доме с шестью детьми и с семьей, на паях с которой ее муж купил дом: больным шестидесятилетним стариком и его двадцатилетним сыном. Они вместе вели испольное хозяйство на земле, которая в первый год - год смерти мужа - дала 300 центнеров зерна и 96 центнеров бобов. Тем не менее расплатиться с долгами семье не удалось. Поэтому мать работает в поле, а заниматься домашним хозяйством приходится Марии: она носит воду, готовит еду, присматривает за братьями и сестрами, чинит и штопает белье, покупает все необходимое. Она не умеет вести долгие духовные беседы и не чувствует в них потребности. Но, как вспоминают люди, ее знавшие, ее слова отмечены вековой народноймудростью и исполнены веры. В самые трудные минуты она ободряет мать, говоря:"Мужайтесь, мама, чего вы боитесь? Теперь мы уже большие! Лишь бы Господь послал нам здоровье! Провидение поможет нам. Как-нибудь проживем!". Эти смиренные слова отмечены величием духа, хотя девочка говорит только на диалекте... Может быть, ее вера не до конца осознана ею самой, - в чем ее упрекают сегодня - но ее проявления просты и обыкновенны: Марию глубоко трогает проповедь о Страстях, она страстно желает принять первое причастие, ежедневно читает молитвы. Кто-то со свойственным "взрослым" высокомерием сказал, что бедные дети того времени желали принять первое причастие потому, что это был единственный день в их жизни, когда они могли надеть праздничную одежду и стать похожими на богатых детей. Конечно, если так считать (а это все же довольно убогое объяснение), то уженевозможно почувствовать, с каким внутренним трепетом маленькая Горетти говорит маме: "Я желаю Иисуса", а на ее слова, что у них нет денег, чтобы купить ей покрывало, платье и туфли, отвечает: "Но иначе я не смогу причаститься! Я не хочу жить без Иисуса!". Сама того не зная, маленькая девочка говорит то же, что великие мистики. Или мистики всю свою жизнь стремятся внутренне подражать детям? В день, когда Мария подходит к алтарю, она сначала испрашивает у всех по очереди, в том числе у своего будущего убийцы, прощения за свои мелкие прегрешения. Братишке, который должен подойти к причастию вместе с ней, но остается таким же непослушным, как обычно, она говорит: "Подумай о том, Кого ты сейчас примешь! ты всегда должен стараться вести себя хорошо!". А когда после окончания службы все шумят и веселятся, она остается в стороне, серьезная и сосредоточенная, отчасти потому, что не привыкла к праздникам, отчасти чтобы не препятствовать тайне, присутствие которой она в себе ощущает, всецело овладеть ее существом. Можно было бы легко согласиться с тем, что духовная жизнь девочки неотличалась особенной глубиной, если бы при этом не надо было бы отметить, что такой глубиной отличается только жизнь Бога, более того, Он становится ее источником, когда захватывает Свое творение. Тем более что в жизни Марии Горетти есть одна странная особенность, которая может ничего не сказать историку, но быть исполненной смысла для нас, верующих: в силу стечения непредвиденных обстоятельств, в отличие от обычной практики, девочка была конфирмована задолго до первого причастия, в 6 лет. С точки зрения церковного учения о таинствах она уже тогда стала взрослой и "сильной", свидетельницей Христовой. И даже если справедливо то, что часто ей, измученной усталостью, лишь с трудом удавалось читать монотонные молитвы - например, ежедневно читать розарий в кругу семьи - то еще более справедливо, что Бог умеет и так привлечь к Себе Свои творения и утвердить их в любви. Справедливо и то, что часто у девочки в руках четки и во "внеурочное" время, когда она вспоминает об умершем отце и хочет напомнить о нем Господу. Соседи говорили: "Видно, что эту девчушку отметил Господь". А ее мать вспоминала: "Чем старше она становилась, тем делалась добрее. Она никогда намеренно меня не огорчала". Утром в ту субботу, когда она была убита, Мария пошла к соседке. Она хотела попросить ее, чтобы та на следующий день проводила ее в церковь на праздник Драгоценнейшей Крови Христовой. Она сказала ей: "Я так хочу причаститься!". Но на следующий день, прежде чем принять Тело Христово в больнице, она сама принесет в жертву Иисусу свое бедное маленькое тело и прольет за Него свою кровь. В тот день 5 июля 1905 года Мария Горетти сидит под жарким солнцем на ступеньках дома и чинит рубашку тому, кто через несколько минут убьет ее. Хотя она и мала, но все понимает и старается не оставаться одна дома, где ее могут застать, старается держаться подальше от того человека, который однажды уже подстерег ее и пригрозил ей смертью, если она кому-нибудь проговорится. На гумне кипит работа: мать подсыпает в молотилку бобы. Маленькие братишки играют на молотилке. Алессандро хватает Марию за руки, тащит ее в дом и пытается изнасиловать. Девочка отбивается и кричит, но за шумом молотилки и ребячьим гомоном ее крикане слышно. Тому, кто станет ее убийцей, она говорит все, что знает: "Что ты делаешь? Это грех. Бог не хочет этого, ты попадешь в ад". Конечно, она говоритвсе это на диалекте... Он запихивает ей в рот кляп, а потом теряет разум: берет долгоносик (инструмент для расширения от- верстий) длиной 24 см и несколько раз вонзает ей его в живот. Позже, с ужасом вспоминая об этом, он скажет: "Я как будто толок початки кукурузы в корзине, чтобы вылущить их...". Думая, что она мертва, он оставляет ее на земле. Марии еще удается подняться, открыть дверь и закричать. Он наносит ей новые удары в спину. На ее теле обнаружат 14 ран: четыре из них пришлось на околосердечную сумку, сердце, левое легкое и диафрагму, остальные - на кишечник. Ее поднимают с земли: девочка еще пытается прикрыться разодранными одеждами и еще находит в себе силы сказать: "Алессандро хотел заставить меня делать постыдные вещи, но я не хотела". И, конечно же, она говорит на диалекте... Ее довозят до больницы и два часа ей делают операцию без наркоза. На следующий день она умирает. В бреду она повторяла: "Что ты делаешь, это грех, ты попадешь в ад". В один из кратких моментов, когда к ней возвращается сознание, ей дают последнее причастие и спрашивают у нее, прощает ли она своего убийцу. Само его имя ужасает ее, но она говорит, что прощает его и молит Бога, чтобы Он его простил. Потом она умирает. Движимый инстинктом веры, источник которого глубоко и которого ни одному историку никогда не удастся объяснить и понять, христианский народ говорит, что Мария - мученица, святая, "святая Агнесса XX века". Слух об этом расходится, подобно волнам, разбегающимся из единого центра. И Церковь, которой ведомо все и которая стоит надо всем, признает: эта девочка предпочла умереть, но не нарушить волю Божью. Это и есть мученичество.Конечно, тот, кто не верит в волю Божью, видит лишь растерзанный маленький труп. С этим ничего не поделаешь. Но перед верующим человеком встает нежный образ святой, пусть и некрасивой. По правде говоря, она уже не нуждается в защите, потому что отныне ее окружает ликование Самого Бога и почитание всей Церкви. Нуждается в защите скорее ее весть, ее пример. Когда несколько лет тому назад антиклерикалы пытались дискредитировать образ св. Марии Горетти, говоря о ней как об "убогой святой" (но на самом деле попытки дискредитации были предприняты сразу же после ее смерти: уже в 1910 году, когда в родном селении Марии Горетти хотели поставить ей памятник, масоны инсценировали демонстрацию протеста), подлинным объектом их ненависти была не столько маленькая мученица,сколько то, что воплощается в ее образе с церковной и культурной точки зрения. Здесь мы должны, хотя и против воли, процитировать отрывок из книги, искажающей ее образ, потому что из него явствует, чтб на самом деле является объектом нападок, впрочем, и не столь скрытым: "В последние тридцать летгрязное преступление, о котором говорил Пий XII (на церемонии канонизации Марии Горетти) завоевало себе новое место под солнцем, а презренная плоть все чаще становилась орудием земной радости, но предложенный столь торжественно пример, заслуживший такую награду, не остался бесплодным. Во имя Марии Горетти многие девушки предпочли толкнуть другого на грех смертоубийства, нежели запятнать свою собственную чистоту". То, что об этих словах не следует забывать как о прискорбно неудачном выражении, то, что они выражают определенную программу, доказывается довольно знаменательным обстоятельством; среди примеров пагубного влияния Марии Горетти приводится Пьерина Морозини, которую Павел II впоследствии, 4 октября 1987 года, провозгласил блаженной. Упреждая определение Церкви, автор с иронией писал: "Пьерине Морозини было 16 лет, и она была членом женской группы молодежного католического движения, когда в 1947 году ей довелось присутствовать на церемонии беатификации Марии Горетти. Во время этой церемонии она говорила: "Как прекрасно умереть как Мария Горетти!". У себя дома она повторяла каждой подруге, подводя ее к портрету Марии в своей комнате: "Как хорошо было бы принять такую кончину!". На фабрике она тоже говорила об этом постоянно, и однажды кому-то пришло в голову испытать ее. Покушавшийся на ее честь, будучи отвергнут, убил ее ударами камня по голове. Сейчас идет процесс о ее беатификации. По всей вероятности эта рабочая-мученица станет новой Марией Горетти индустриального общества". Единственное, чего не предвидел наш автор, - это то, что Папа провозгласит блаженной и поставит обществу в пример не одну "деву и мученицу", но сразу двух: работницу из окрестностей Бергамо Пьерину Морозини и юную Антонию Мезина из Оргозоло. По словам наместника Христова, обратившего свою торжественную речь к Церкви и миру, "путь Пьерины Морозины (убитой, когда она возвращалась с работы домой) не закончился, он по-прежнему сияет всем, для кого евангельский призыв исполнен притягательной силы". Папа сказал также: "Охапка дров, собранныхчтобы испечь хлеб в печи (шестнадцатилетней Антонией Мезина) в тот майскийдень 1935 года, осталась в горах рядом с ее телом, побитым камнями. В тот день зажигается иной огонь и готовится новый хлеб, для гораздо большей семьи". Так с одной стороны оказывается "блаженство чистых сердцем", которые, порой принося себя в жертву, несут радость и надежду всей человеческой семье, а сдругой стороны - прискорбное заблуждение тех, кто считает, что назначение плоти, даже если это противоречит системе ценностей и достоинству личности, - в том, чтобы быть "орудием земного наслаждения". жүктеу/скачать 2.99 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|