Теории информационного общества. 2000. (Уэбстер Ф.) Часть 1

213

Близка к тому, что было сказано, и проблема использования видеомагнитофонов, которая оказала, по крайней мере в Великобритании, огромное влияние на поведение аудитории. Можно было бы предположить, что люди записывают эфирные передачи в основном для того, чтобы посмотреть их в более удобное время. По крайней мере, часть аудитории благодаря этой технологии получила дополнительную возможность смотреть высококачественные программы, которые передаются, как правило, поздно и рассчитаны на немногочисленную аудиторию полуночников, а не на тех, кому приходится вставать еще до 8 утра. Примерно то же можно сказать и о популярной беллетристике. Трудно, конечно, без ужаса просматривать названия всего того, что предлагает сеть магазинов W. H. Smith. Поверхностные детективы конкурируют с «мягкой» порнографией в категории бестселлеров, а Джейн Остин и Элиотом там и не пахнет. Однако если в абсолютном измерении лучше всего продается криминальное чтиво, то и классические произведения стали более доступными и более популярными, чем кто-либо мог подумать в начале революционного вторжения на рынок изданий в мягких обложках.

Вернемся к роли, которую приписывают информации в распространении консюмеризма. Отметим сначала, что обвиняют ее в этом не только парамарксисты. На чрезмерный индивидуализм, на ослабление социальных связей и на основную роль в этом рыночных отношений указывали разные мыслители: от Ортега-и-Гассета, Томаса Элиота и Ф. Ливиса до Джереми Сибрука. Аргумент о том, что информацией манипулируют, чтобы сформировать у человека «лоЖ-

214

Но эти утверждения многократно и оспаривались, причем приводилось несколько взаимосвязанных доводов. Прежде всего, указывали, что время от времени людям действительно нужны какие-то простые вещи, которые наполняют их жизнь смыслом, даже если с чисто практической точки зрения без них обойтись вполне можно. Предположение, что «убогая жизнь» может идти рука об руку с «высокими мыслями», а шахтер или фабричный рабочий приходили после смены и читали Коббетта или Харди, - основано на иллюзиях. Так никогда, конечно, не было: если в XIX в. рабочий и читал что-нибудь, то это была дешевая стряпня, сенсационные истории об убийствах, насилии, пьянстве и падших женщинах (James, 1963).

А теперь вернемся к современности и посмотрим, так ли уж люди одурачены рекламой и прочими завлекательными материалами. Постмодернисты и друтие мыслители, чьи взгляды мы рассмотрим в следующей главе, считают, что у рядовых людей есть достаточно здравого смысла, чтобы понять, что пропаганда потребления лжива, что брошюры туристских агентств далеко не всегда говорят правду, а потребление пива не гарантирует, что вы будете окружены друзьями и товарищами. Они способны воспринимать этот поток коммерческой рекламы остраненно, отдавая должное содержащемуся в нем юмору, иронии, работе оператора, цвету и всему прочему (Schudson, 1984).

Было бы ошибкой делить все население на домоседов и любителей компании. Совсем не обязательно, чтобы люди, которые предпочитают проводить время дома, были эгоцентриками, отрезанными от соседей и не проявляющими интереса к местным событиям (Bellah et al, 1985). Питер Сондерс (Peter Saunders, 1990) высказал мнение, что:

значение, которое приобретает домашний очаг, не обязательно свидетельствует об эскапизме* и пренебрежении общественной жизнью, у людей есть возможность одновременно и полноценно принимать участие и в обеих сферах жизни.

(Saunders, 1990, с. 283)

И, наконец, остановимся на предположении, что единственная причина, которая приводит к формированию «ложных потребнос-

* Эскопизм (от англ.escape - бежать, спастись)- стремление личности уйти от действительности в мир иллючий. - Прим, иереи.

215

1

тей», - коварные маркетинговые приемы, с помощью которых *лж товары сбываются. Это предположение, по меньшей мере, спорно Оно основано на гипотезе, что образ товара в определенном с\а^ ле важнее самого товара, на который хотели бы обратить внимащ» рекламодатели. Но люди не покупают печенье Kit-Kat исключитедь. но потому, что они увидели соответствующую рекламу, это печенье им просто нравится. То же можно сказать и о новых информационных технологиях, предназначенных для домохозяйств: они действительно более качественные, чем их предшественники, идет ли речь о проигрывателях для компакт-дисков, современных акустических системах и даже о телевизорах, которые сегодня более привлекательны, обеспечивают более высокое качество приема и более надежны, чем когда-либо в прошлом. И, конечно, сегодня гораздо больше людей покупают потребительские товары (от духов до игр) не потому, что их соблазнила реклама, но потому, что эти вещи дают им наслаждение и повышают их самооценку.

Неправильно было бы завершать эту главу замечаниями чисто отрицательного характера, поскольку я считаю, что критические теоретики внесли ценный вклад в изучение рассматриваемого вопроса (что следует, впрочем, и из размеров посвященной им главы). Некоторые из их идей представляются мне особенно важными для понимания значения информации. Особенно это относится к работам Герберта Шиллера, который, анализируя реальную действительность, а не «возможности технологий» и не «воображаемое будущее», предлагает свое понимание основных категорий, используя которые можно оценить роль и значение информации и информационных технологий.

Он обращает наше внимание на рыночные критерии и роль корпоративного капитализма, но не в состоянии убедить нас в ключевой роли этих факторов. Ему удалось показать, что в «информационную эпоху» классовое неравенство не исчезает. Наоборот, он отмечает, это неравенство стало ключевым фактором, определяющим - в местном и глобальном масштабах, - какая информация создается, при каких условиях и кто при этом получает выгоду. И, наконец, его характеристика «потребительского капитализма» - независимо от того, как относиться к выбору термина и его применению - напоминает нам, сколь значительную роль в информационной сфере играет информация, направленная на то, чтобы побудить человека, казалось бы, скрывшегося в скорлупке собственного дома, что-нибудь приобрести.

7

УПРАВЛЕНИЕ

И МАНИПУЛЯТИВНЫЕ

ТЕХНОЛОГИИ

Юр ген Ха берма с

и концепция публичной сферы

В мире есть группа аналитиков, занимающихся проблемой информационного общества, которые, хотя и согласны с тем, что сегодня в обществе циркулирует гораздо больше информации, чем когда-либо раньше, но относятся к концепции информационной эпохи без особого энтузиазма. Эти аналитики считают, что циркулирующая информация подпорчена, что существуют те, кто специально выбирает определенный способ ее подачи, кто наводит на нее «глянец», благодаря которому она склоняет людей в пользу определенной позиции, кто манипулирует ею, добиваясь собственных целей, или превращает информацию в развлечение, чтобы выгоднее сбыть ее как товар. С точки зрения этих аналитиков, информационное общество - это такое общество, в котором создание и распространение информации подчинено целям рекламных кампаний, стало делом специалистов по дезинформации из министерства обороны, экспертов по связям с общественностью, парламентских лоббистов; общество, в котором несоразмерно большую роль играют «надежные источники», близкие к правительственной Даунинг-стрит.

Такая интерпретация действительности, доведенная до крайности, заставляет задать вопрос: а возможна ли в обществе, где так манипулируют общественной информацией, сама демократия, как в нем можно требовать от электората ответственного, осмысленного и просвещенного отношения к выборам? В начале XIX в. Джеймс Мэдисон (Madison, 1751-1836), четвертый президент Соединенных Штатов и один из авторов американской конституции, имея в виду подобные опасения, заметил:

правительство народа без доступной народу информации... это пролог к фарсу или к трагедии, а скорее, к тому и другому. Знание всегда будет управлять невежеством, а если люди хотят свои-

217

ми делами управлять сами, то им нужна такая власть, котору^ может дать только знание.

Слова Мэдисона отдаются набатом в сердцах всех, кто продолжает задавать себе вопрос, действительно ли обилие доступной информации делает нашу демократию более жизнеспособной. Некоторые считают даже, что как раз наоборот: распространение Интернета, телевидения и других средств информации приводят к снижению гражданской активности, нежеланию людей участвовать в демократическом процессе и попыткам скрыться в собственном замкнутом мирке инфотейнмента (infotainment) - инфоразв-лечений (Boggs, 2000). Наши предки мало читали, разве что Библию, Шекспира и от случая к случаю какую-нибудь брошюру, но участвовали в выборах гораздо более исправно. Ведь в 2001 г. в Великобритании, когда проводились последние всеобщие выборы, почти половина избирателей не потрудилась даже проголосовать, а явка избирателей на президентских выборах в США еще хуже, причем так обстоит дело уже давно.

В основе такого рода критики лежит скептическое отношение к информации, особенно той, которая адресована широкой публике. Легко согласиться тем, что информация, которая содержится в базах данных, отражающих биржевые сделки с ценными бумагами, или обращается в корпоративных сетях передачи данных куда лучше той, что была раньше. Однако аналитики, чьи взгляды рассматриваются в данной главе, утверждают, что неизмеримо большее количество информации, которое получает широкая публика, не обязательно лучше, чем прежде, потому что она создается скорее всего затем, чтобы отвлечь, развлечь, чтобы скрыть истинное положение вещей или даже просто обмануть. Короче говоря, значительная ее часть - это дезинформация, которая формируется (по крайне мере так можно подозревать) в интересах определенных групп (политических сил или сил, борющихся за экономическое влияние) и с определенными корыстными целями (особенно для того, чтобы изменить соотношение богатства, которыми распоряжается общество в целом и частные лица). Эт:и группы интересов влияют на формирование этой информации и придание ей нужной направленности.

Некоторые из тем, затрагиваемых аналитиками, взглядам которых посвящена данная глава, обсуждает и Герберт Шиллер. Как и он, эти аналитики отвергают идею о возникновени и нового информационного общества, хотя и согласны с резким ростом значения информации для современного общества. Я начну анализ

218

взглядов этих исследователей с работ немецкого философа Юргена Хабермаса (род. 1929), поскольку под влиянием именно его взглядов на сферу публичной информации и сформировался обсуждаемый подход*. Взгляды Юргена Хабермаса часто подвергались критике. Тем не менее его скептическое отношение к неявно принимаемому предположению, что рост количества информации приводит к появлению более информированного общества, а также настойчивость, с которой он подчеркивает, что вопрос информации - ключевой для решения проблемы, как людям удается жить вместе, делают его труды неоценимыми. Хабермас побуждает поставить вопрос таким образом: всегда ли «больше» означает «лучше» (а, может быть, больше - это хуже?). И тут же ставит вопрос, какая информация нужна в демократическом обществе. Следуя намеченному Хабермасом пути, мы сначала рассмотрим его концепцию публичной сферы информации и попытаемся понять, в чем ее ценность для понимания развития таких ключевых сфер, как телевидение и государственная статистическая информация. Затем перейдем к вопросу о связи информации и демократии в глобальном мире и посмотрим, какие новые угрозы для демократии возникли в связи с приходом глобализации на смену миру отдельных национальных государств.

Хабермас рассматривает концепцию публичной информации в одной из своих ранних работ, но английский перевод его The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society появился только 27 лет спустя после выхода немецкого издания. В своей книге Хабермас показывает, преимущественно на материале, относящемся к Великобритании XVIII и XIX вв., как в эпоху зарождения капитализма возникла публичная сфера, а потом - в середине и конце XX в. - она пришла в упадок. Эта сфера была независимой не только от государства (хотя и

* Сегодня Хабермас, вероятно, наиболее влиятельный теоретик в области социальных наук, продолжающий традицию франкфуртской школы, к которой принадлежали такие ученые, как Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер. На протяжении всей карьеры Хабермас был увлечен исследованием предпосылок существования в обществе открытой и свободной коммуникации, что явно связано с его исследованиями подъема и упадка публичной сферы информации. Я здесь не касаюсь основного направления исследований Хабермаса, но это направление нРкно, конечно, иметь в виду, поскольку именно в этом контексте и возникли исследования, о которых пойдет речь.

219

Информация служила становым хребтом публичной сферы предполагалось, что участники публичных дискуссий ясно изложат свои позиции, а широкая публика с ними ознакомится и будет в курсе происходящего. Элементарной и в то же время самой важной формой публичной дискуссии были парламентские дебаты, которые публиковались дословно, хотя, конечно, свою роль (причем существенную) играли библиотеки и публикация государственной статистики.

Идеальную организацию публичной сферы легко представить: это честные члены палаты общин, которые в зале заседаний осуждают проблемы, пользуясь помощью способных и преданных делу государственных служащих, которые честно собирают нужную по ходу дела информацию. При этом весь процесс идет на глазах публики: сказанное добросовестно отражается в официальных публикациях, а пресса обеспечивает доступ к содержанию этих публикаций и старательно сообщает обо всем происходящем, так что, когда дело подходит к выборам, политика можно заставить отчитаться в его деятельности (и, естественно, что он делает это и в течение срока своего пребывания в парламенте, так что вся его деятельность совершенно прозрачна).

Идея публичной сферы чрезвычайно привлекательна для сторонников демократии и тех, кто испытал на себе влияние идей Просвещения. Для первых отлаженная публичная сфера - идеальная модель, на которой может быть продемонстрирована роль информации в демократическом обществе: их привлекает то, что надежная информация, которая предоставляется всем без каких-либо условий, является гарантией открытости и доступности демократических процедур. Концепция публичной сферы бесконечно привлекательна и для тех, кто находится под влиянием идей Просвещения. Она дает возможность людям доступа к фактам, они могут спокойно их проанализировать и обдумать, а затем принять рациональное решение, что нужно делать.

Полезно познакомиться с тем, как Хабермас излагает историю развития публичной сферы, чтобы понять динамику и направления этого развития. Хабермас считает, что публичная сфера

220

Другим источником растущей поддержки свободы слова и реформы парламента стало развитие рыночных отношений. По мере того как капитализм рос и креп, он приобретал все большую независимость от государства, все чаще требовал изменения его институтов и не в последнюю очередь - институтов представительной власти, более широкое участие в которых позволило бы ему продолжить экспансию рыночных отношений. Аутсайдеры, обретя силу и веру в свои силы, хотели теперь стать инсайдерами. Борьба за реформу парламента была одновременно и борьбой за свободу прессы, поскольку те, кто выступал за эту реформу, добивались и большей открытости в политике. Знаменательно, что в середине XVIII в. впервые появились полные отчеты о заседаниях парламента.

Параллельно шла борьба за независимость прессы от государства. Этой борьбе содействовала апатия государства, но немало - и низкие издательские расходы. Как оказалось, пресса XVIII-XIX столетий, в которой был представлен очень широкий спектр мнений, при этом очень полно отражала деятельность парламента, что свидетельствует о существовании тесной связи между развитием прессы и парламентской реформой*. И, конечно, важную роль в борьбе Разных сил сыграло формирование политической оппозиции, кото-

* Знаменательно, что именно в 1832 г. по отношению к прессе стали употреблять выражение «четвертая власть», имея в виду, что ее место - после власти знати (лордов), князей церкви и палаты общин.

221

рое стимулировало столкновение и борьбу мнений, что в конце концов привело к возникновению того, что Хабермас называет рационально-приемлемой политикой.

В своем историческом анализе Хабермас указывает и на парадоксальные особенности буржуазной публичной сферы, которые он называет рефеодализацией некоторых сфер жизни. Одна из них связана с продолжавшимся ростом капитализма. В течение некоторого времени, отмечает Хабермас, происходило «взаимопроникновение» (Habermas, 1962, с. 141) отношений частной собственности и публичной сферы, но на протяжении последних десятилетий XIX в. хрупкое равновесие между ними постепенно стало нарушаться в пользу частной собственности. По мере того как капитализм становился все более могущественным и влиятельным, его сторонники переходили от призывов к реформам государственных институтов, к их захвату и использованию в своих целях. Короче говоря, возникло капиталистическое государство, а его сторонники стали все чаще переходить от дебатов и агитации к использованию государства, в котором они теперь доминировали, в борьбе за свои частные интересы. В результате члены парламента одновременно оказались и членами правлений частных компаний, политические партии стали получить от бизнеса прямое финансирование, возникли центры разработки партийных стратегий (think tanks), в парламенте начались систематическая лоб-бистская деятельность и обработка общественного мнения, публичная сфера теряла свою независимость. Конечно, свою роль играть продолжали и независимые участники - нужно вспомнить, например, о таких организациях, как «Друзья земли» и профсоюзы, и, конечно, о лейбористской партии Великобритании, - но большинство было за то, чтобы приспособиться к капиталистическим отношениям (Miliband, 1969, с. 195) и, следовательно, расстаться с ролью оппозиционеров (яркий пример - движение новых лейбористов Тони Блэра).

222

Хабермас не утверждает, что происходит возврат непосредственно к предшествующей эпохе. Наоборот, распространение лоббирования и технологий пиара - особенно на протяжении XX столетия - показывает, что жизненно важные элементы публичной сферы сохранились, стало общепризнанным, например, что в некоторых случаях только предшествующие политические дебаты могут придать легитимность принятым решениям. То новое, что внесли технологии пиара в публичную сферу, - маскарад, к которому участники дебатов прибегают, чтобы скрыть свои истинные интересы, рассуждая об «обществе всеобщего благосостояния» или о «национальных интересах», а это, в свою очередь, превращает дискуссию в современном обществе в «в подделку» под настоящую публичную сферу (Habermas, 1962, с. 195). Поэтому, используя термин «рефеодализация», Хабермас имеет в виду скорее возврат к силовому противостоянию, к чему-то сходному со средневековыми судебными поединками вместо честного соревнования различных взглядов и мнений.

У этого процесса есть много аспектов, некоторые из них рассмотрены в главе 6, но итог состоит в том, что по мере того как пресса становится средством рекламы и берет на себя функции пропаганды (даже в том случае, когда публикует, казалось бы, всего лишь репортажи), публичная сфера приходит в упадок. По тем же причинам - растущей коммерциализации и экспансии корпоративного капитала - сокращается роль литературы, ее функция становится преимущественно развлекательной, теперь это бестселлеры и блокбастеры, которые пишутся не для того, чтобы их критически обсуждали, а для того, чтобы потребляли. Касается ли Дело издательств, прессы или играющего более важную роль телевидения, все они сегодня порабощены, «феодализированы», их задачей стало прославление капиталистического образа жизни. Что они и делают, угодливо рассказывая о жизни звезд, односторонне

223

^аГдДаВтелейПкото!,Я новост*'' подчиняя содержание диктату рек,

Об ки'иРои обращена публикация. РЧ