Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию
жүктеу/скачать 3.07 Mb. Pdf көрінісі
|
| Аллан Шор
Каково же влияние таких нейронных процессов на уровне головного мозга? Посредством каких механизмов травматический опыт ребенка (и последующая диссоциация) в начале жизни влияет на центральную нервную систему и ведет к защитам от целостности? В поиске ответов на эти вопросы мы находим кладезь информации в объемных исследованиях Аллана Шора, который сопоставил и обобщил данные, имеющие отношение к обсуждаемой нами теме, по всему спектру психологического и нейробиологического знания. В трех основных книгах Шора (Schore, 1994, 2003а, b) и многочисленных статьях мы находим подтверждения того, что диссоциация после травмы, которая обычно определена как разделенность психических процессов (мыслей, эмоций, памяти и идентичности), неизбежно влияет на интегрирующие функции мозга в целом и правого полушария/«эмоционального мозга» в частности (см.: Schore, 2011). Шор пришел к такому выводу, сделав исчерпывающий обзор недавних открытий в рамках теории привязанности. Он показал, что результаты научных исследований дают основания для объединения психодинамической теории травмы и диссоциации, с одной стороны, и современных нейробиологических открытий, с другой. Аллана Шора иногда называют «американским Боулби», так как он внес значительный вклад в возвращение теории привязанности Боулби на ее законное центральное место в современной психоаналитической психологии развития. Анализируя буквально сотни исследований, Шор убедительно доказывает, что отношения ранней привязанности младенца к матери, в том числе тонкие невербальные процессы, такие как взгляд, особенности звучания голоса и касания, непосредственно влияют на раннюю организацию лимбической системы и на правое полушарие мозга младенца (Schore, 2003a: 73). Оптимальный опыт привязанности ребенка к матери – основа «эмоциональной регуляции в диаде» (Schore 2003a: 64ff), которую позже ребенок интернализирует как способность к саморегуляции. Напротив, опыт ненадежной или дезорганизованной привязанности ребенка к матери ведет к задержке аффективного развития и нарушению эмоциональной саморегуляции (Schore 1994: 373ff). По мнению Шора, этиология травмы прямо соотносится с такими событиями в отношениях, когда ребенок, всецело зависящий от матери, терпит неудачу в поисках эмоционального резонанса с ней ради интерактивной модуляции и регуляции своих негативных аффективных состояний, так что он оставлен в пугающем его состоянии перевозбуждения, что приводит к диссоциативным состояниям, которые, в свою очередь, оказывают влияние на развивающееся правое полушарие. Интенсивные состояния перевозбуждения и страха в результате травматического опыта в ходе ранней привязанности оказывают пагубное воздействие на правое полушарие в критические периоды его развития. В результате возникает хроническая дефицитарность в нейронных цепях, связывающих лимбическую систему с отделами вегетативной нервной системы, которые принимают участи в регуляции эмоциональных состояний. Таким образом, опыт ранней привязанности младенца к тому, кто о нем заботится, определяет процесс созревания мозговых структур, особенно правого полушария, которое доминирует и находится в состоянии «онлайн» в течение первых 18 месяцев жизни. Шор также отмечает то, что правое полушарие более непосредственно связано с филогенетически более древними центрами ствола головного мозга и лимбической системы, отвечающими за эмоциональные реакции, а также с автономной нервной системой, регулирующей состояния гипер– и гиповозбуждения. Поскольку правое полушарие тесно связано со стволом головного мозга, а значит, с телом и бессознательным, то именно оно поддерживает у растущего ребенка связь с сильными эмоциональными переживаниями и служит «клеем», на котором держится целостность имплицитной я- системы – выступает в качестве «биологического субстрата человеческого бессознательного» (см.: Schore 2011: 81; Schore, 2003b: 276). При отсутствии такого «клея» интегрирующих функций правого полушария пропадает ощущение внутренней связности и согласованности я. Защиты от целостности начинают доминировать и либо препятствуют интеграции, либо активно действуют против уже достигнутого интегрированного состояния, теперь ставшего невыносимым. Шор склонен считать, что в период раннего формирования именно в правом полушарии (в том числе в «высшей» орбитофронтальной коре) локализуются последствия травмы и следующей за этим диссоциации (см.: Schore, 2009: 9). Однако ранняя травма явно имеет билатеральные последствия. По моему опыту, сходному с выводами других психоаналитиков, таких как Ференци (Ferenczi, 1988), Винникотт (Winnicott, 1949), Корриган и Гордон (Corrigan and Gordon, 1995), многие дети латентного возраста с историей ранней травмы были резко выброшены из своего эмоционального и воплощенного я и стали преждевременно опираться на «высшие» рациональные психические функции (левое полушарие). При этом они получили возможность контролировать и/или отрицать в полной мере последствия травматического опыта или давать ему альтернативные «интерпретации». Как отмечает Макгилхрист, левое полушарие – это полушарие отрицания (McGilchrist, 2009: 85). Данные Шора отчасти подтверждают эту гипотезу: Хотя диссоциация запускается подкорковыми механизмами, она регулируется высшими кортико-лимбическими центрами. Патологическая диссоциация является следствием неэффективного функционирования фронтально- лимбической системы, которая не может регулировать начало диссоциативной реакции и затем осуществлять ее корректирование. Напротив, в течение длительного времени расторможенные низшие подкорковые центры, особенно правая амигдала, поддерживают диссоциативную реакцию. жүктеу/скачать 3.07 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|