ПРОЗРЕНИЕ ПО ПОВОДУ ГЕРМАНСКОЙ ОПАСНОСТИ 277

1939 г. Чемберлен, несмотря на все его провалы, надеялся, что войны между Англией и Германией пе будет, что ему удастся договориться с Гитлером. А раз так, то Черчилль в правительстве был не только не нужен, но и вреден, ибо включение его в состав правительства Гитлер рассматривал бы как недружелюбный в отношении Германии акт.

Черчилля это явно не устраивало: он не хотел ждать развития событий. В марте 1939 г. он пришел к выводу, что может попасть в число министров, если действующее правительство, официально имепующее себя национальным, будет расширено. Вместе с Иденом и тридцатью другими консерваторами Черчилль поставил вопрос о создании расширенного национального правительства. Некоторые газеты высказались в том же духе. Но у Чемберлена были другие планы, и очередной рывок Черчилля к власти не достиг цели. Как замечает Эмрис Хьюз, «консерваторы были вполне готовы позволить ему продолжать играть роль рычащего английского бульдога, по опи считали, что место такого бульдога не в столовой, а в копуре, на дворе». Когда в марте 1939 г. был проведеп общественный опрос, кто был бы наилучшей кандидатурой па пост премьер-министра в случае отставки Чемберлепа, 38% его участников назвали Идена, и лпшь 7% голосов (столько же, сколько получил Галифакс) собрал Черчилль.

А между тем политика Чемберлепа все больше лишалась поддержки английского общественного мнения. Одновременно происходил и другой процесс. Английский парод все яснее попимал, что предотвратить новую войну нельзя без союза с СССР. Эти настроения пробивали себе путь и в правящие круги страны. «Поскольку мы сами поставили себя в это ужасное положение в 1939 г., — пишет Черчилль, — было жизпспно важно опереться на более широкую надежду». Такой надеждой был Советский Союз, но правительство Чемберлена ее игнорировало.

Если политический курс проваливается и это очевидно для всех, то надлежит изменить его, занять более рациональную и реальную позицию. Известно, однако, что и после 15 марта 1939 г. на протяжении оставшихся до войны пяти с половиной месяцев правительство Апглии осуществляло политику соглашения с агрессивными державами. Эта соглашательская политика маскировалась

278

широкой системой дипломатических маневров, среди которых первое место принадлежит переговорам Англии и Франции с Советским Союзом летом 1939 г.

Некоторые полагают, что переговоры между СССР, Англией и Францией о союзе с целью обуздания дальнейшей германской агрессии в Европе начались 18 марта 1939 г. и что инициатива этих переговоров принадлежала англичанам и французам. Вероятно, было бы правильным считать, что переговоры с упомянутой целью начались месяцем позже и что инициатива их принадлежит Советскому Союзу. Если вдуматься в смысл дипломатической переписки и переговоров между представителями трех держав в период с 18 марта по 17 апреля, то нельзя не прийти к выводу, что на протяжении этого месяца шли не переговоры о союзе, а предпринимались попытки пра- вительствами Англии и Франции спровоцировать СССР на такие дипломатические меры против Германии, которые вызвали бы дальнейшее ухудшение советско-германских отношений и побудили бы Гитлера оставить планы нанесения первого удара на Западе и предпринять вместо него военное нападение на Советский Союз.

На языке документов факты выглядят следующим образом. В связи с усилившимся нажимом Германии на Румынию (у которой вымогались важные экономические и политические уступки) апгличане запросили у Советского Союза 18 марта одновременно через советского полпреда в Лондоне и наркома иностранпых дел в Москве, «может ли и Румыния рассчитывать на помощь СССР в случае германской агрессии и в какой форме, в каких размерах». M. M. Литвинов ответил, что Советское правительство «тоже может чувствовать потребность, прежде чем ответить на запрос Сидса (английский посол в СССР. — В. Т.) знать позицию других государств, в частности Англии». Нарком выразил удивление, что помощью Советского Союза «интересуется Англия, а не Румыния», которая, как он заметил, «к нам не обращалась и, может быть, даже не желает ее». Однако Советское правительство, стремившееся не упустить ни одной возможности для переговоров с западными державами о совместпом сопротивлении агрессии, решило использовать обращение англичан для внесения важного предложения о неотложных мерах по предотвращению агрессии.

В тот же день поздно вечером M. M. Литвинов вызвал Сидса и передал ему советское предложение «немедленно созвать совещание из представителей СССР, Англии, Франции, Польши и Румынии». Нарком объяснил послу, что «из вопросов одного правительства другому о позиции каждого ничего не выйдет, а поэтому необходима общая консультация». Американский профессор Флеминг впоследствии так расценил советскую акцию: «Это было то, в чем ощущалась неотложная необходимость». Но это было не то, чего хотели английские деятели. Уже на следующий день министр иностранных дел Англии Галифакс сообщил советскому полпреду, что «он уже консультировался с премьером по вопросу о предлагаемой Вами (советским полпредом. — В. Т.) конференции, и они пришли к выводу, что такой акт был бы преждевременным». Тем самым конкретное, деловое советское предложение о борьбе с агрессией было отклонено английской стороной.

21 марта Сидс вручил M. M. Литвинову проект декларации СССР, Англии, Франции и Польши о том, что эти страны обязываются совещаться о шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления агрессии. Сидс заявил, что «декларация составлена в таких необязывающих выражениях и так лаконично, что вряд ли могут быть серьезные возражепия». Такой характер документа меньше всего импонировал Советскому правительству. Однако, следуя принципу «лучше что-либо, чем ничего», правительство СССР на следующий же день уведомило правительство Великобритании, что принимает его предложение. Но английская сторона вначале затянула ответ, а затем сообщила, что вопрос о декларации следует считать отпавшим.

На первый взгляд английская позиция выглядит непонятной. Однако в ней была своя логика. С каждым днем в Апглии и во Франции .(в несколько меньшей степени) нарастали требования народных масс объединиться с СССР для отпора агрессии. Полпреды СССР доносили в НКИД об этих требованиях. Чтобы успокоить народные массы, Чемберлен" устанавливал контакты с Советским правительством, а когда его демарши давали результат, тут же брал свои предложения обратно, ибо не искал. союза с СССР против агрессора, а думал о сговоре с пим против СССР. Что касается французского правительства, то оно дока активности не проявляло. M. M. Литвинов

280

УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ

писал советскому полпреду во Франции Я. 3. Сурицу: «Франция, поскольку дело нас касается, как будто совершенно стушевалась, предоставив даже разговоры с нами одной Англии». А Англия вела переговоры лишь для видимости, и Советское правительство это прекрасно понимало. «В самом деле, — писал M. M. Литвинов Я. 3. Сурицу 11 апреля, — в разговорах с нами англичан и французов после истории о совместной декларации не содержалось даже намека на какое-либое конкретное предложение или о каком-либо соглашении с нами. Если расшифровать эти разговоры, то выясняется лишь желание Англии и Франции, не входя с нами ни в какие соглашения и не беря на себя никаких обязательств по отношению к нам, получить от нас какие-то обязывающие нас обещания... Но почему мы должны принимать на себя такие односторонние обязательства?» Таким образом, Советское правительство с самого начала видело всю недобросовестность позиции западных держав. Занятая ими" позиция заранее обрекала любые переговоры с СССР на провал.

15 апреля английское правительство обратилось к Советскому правительству с вопросом, не согласится ли оно сделать заявление о том, что в случае агрессии против какого-либо его европейского соседа Советский Союз окажет ему помощь, если она будет желательна. Предложение по сути дела носило провокационный характер. Его авторы предлагали СССР заявить, что при определенных обстоятельствах он будет воевать против Гермапии, но сами не обещали ему никакой поддержки. Это было не чем иным, как попыткой втянуть Советский Союз в войну с Германией один на один. Даже Сидс понимал несуразность предложения своего правительства. После бго вручения, «поразмыслив день», он сообщил своему министру иностранных дел: предложение создает впечатление, что «мы не имеем серьезных намерений, а Советский Союз, понятно, опасается, что ему придется таскать каштаны из огня».

Если английское правительство не имело серьезных намерений организовать фронт сопротивления агрессии, то у Советского правительства, напротив, такие намерения были. Поэтому оно использовало английское предложение для того, чтобы вручить 17 апреля 1939 г. правительствам Англии и Франции свои предложения, преду-

сматривавшие обязательство трех держав оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая и военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств. Внесение Советским правительством этих предложений и положило начало трехсторонним переговорам о заключении военного оборонительного союза между СССР, Англией и Францией против агрессии в Европе.

Это был искренний конструктивный шаг со стороны правительства СССР. Оно знало, что в Лондоне и Париже весной 1939 г. лишь в тактических целях предпринимают некоторые внешнеполитические шаги, якобы означающие перемену политического курса, а в действительности намерены добиваться нового сговора с Гитлером, т. е. проводить мюнхенскую линию в новых условиях. На что же в таком случае рассчитывало Советское правительство, предлагая английскому и фрапцузскому правительствам союз против агрессии? Оно, во-первых, полагало, что общественное мнение западных стран будет усиливать нажим на свои правительства в пользу сотрудничества с СССР, во-вторых, учитывало действие межимпериалистических противоречий, препятствовавших соглашению между Англией и Францией, с одпой стороны, и Германией и Италией — с другой, и, наконец, в-третьих, считало, что необходимо использовать все, даже самые малейшие, возможности, чтобы попытаться создать единый фронт государств и народов против угрозы фашизма и войны. Это была правильная политика, и если усилия Советского правительства в тот момент не увенчались успехом, то только потому, что поддержка их общественным мнением стран Запада, т. е. силами, выступавшими против угрозы войны, оказалась недостаточно мощной. Флеминг так расценивает предложение СССР от 17 апреля: «Это было абсолютно реалистическое предложение: никакими другими мирными средствами невозможно было остановить Германию или обеспечить выигрыш в войне, если бы Гитлер стал упорствовать». «Если бы, например, по получении русского предложения, — пишет Черчилль, — Чемберлен ответил: «Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею» — или чтонибудь в этом роде, парламент бы его одобрил... и история могла бы пойти по иному пути».

В это время Черчилль уже выступает ка энергичный

282

ГИВСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ

пбборник достижения договоренности с Советским Союзом, заявляя: «Теперь нет вопроса о правом или левом; есть вопрос о правом и виноватом». 4 мая 1939 г. он утверждает: «Нет никакой возможности удержать* Восточный фронт против нацистской агрессии без содействия со стороны России. Самое главное — нельзя терять времени».

Внешнеполитическая и внутриполитическая обстановка в Англии и Франции весной 1939 г. сложилась таким образом, что правительства этих стран оказались вынужденными согласиться вести переговоры по выдвинутым Советским правительством предложениям. Но вели переговоры они неохотно, без намерения привести их к успешному концу. Чемберлен сознательно затягивал переговоры. Ему нужно было время, чтобы договориться с Германией. Вопрос о переговорах с СССР время от времени поднимался в английском парламенте. Черчилль, а вместе с ним Иден и Ллойд Джордж ратовали за немедленное заключение союза с СССР. В ходе дебатов Черчилль говорил: «Я никак не могу понять, каковы возражения против заключения соглашения' с Россией... в широкой и простой форме, предложенной русским Советским правительством? Единственная цель союза — оказать сопротивление дальпейшим актам агрессии и защитить жертвы агрессии. Что плохого в этом простом предложении? Почему, — спрашивал Черчилль, — вы не хотите стать союзниками России сейчас, когда этим самым вы, может быть, предотвратите войну!.. Если случится самое худшее, вы все равно окажетесь вместе с ней по мере возможности...»

Черчилль в своем стремлении-добиться союза с СССР продвинулся настолько далеко, что требовал уважительного отношения к Советскому Союзу. «Ясно, — говорил он, — что Россия не пойдет на заключение соглашения, если к ней не будут относиться как к равной... Если правительство его величества, — продолжал Черчилль, — пренебрегавшее так долго нашей обороной, отрекшись от Чехословакии со всей ее военной мощью, обязав нас, не ознакомившись с технической стороной вопроса, защитить Польшу и Румынию, отклонит и отбросит необходимую помощь России и таким образом вовлечет нас наихудшим путем в наихудшую из всех войн, оно плохо оправдает доверие... его соотечественников»,

Эти выступления Черчилля свидетельствуют, что в острые исторические моменты он, несмотря на сильные антисоветские предубеждения, был в состоянии подниматься до весьма разумных и глубоких суждений. В этом сказывались качества Черчилля как крупного государственного деятеля. Если бы английское правительство прислушалось к его голосу, Германия в сентябре 1939 г. не имела бы возможности развязать вторую мировую войну.

По существующей в Англии традиции в последний день 1969 г. в государственном архиве были открыты для широкой публики документы тридцатилетней давности. Печать в начале января 1970 г. сообщала, что эти документы полностью подтверждают оценку советской историографией событий, происходивших в 1939 г. Вместе с тем документы английского кабинета знакомят нас с интересными деталями. Так, стало известно, что на переговорах с СССР в правительстве настаивал министр здравоохранения Эллиот. Министр иностранных дел Галифакс и сам премьер-министр были категорически против реального соглашения с Советским Союзом. Галифакс, например, в марте 1939 г. докладывал правительству, что, «если надо выбирать между Польшей и Советской Россией, совершенно ясно, что Польша представляет больше ценности». Чемберлен в то же время заявлял, что «ощущает серьезное недоверие к России и не уверен, что нам следует получать активную и постоянную помощь от этой страны». Поэтому уже 21 апреля 1939 г. Галифакс заявил польскому послу Рачиньскому, что «советское предложение, хотя опо и серьезно, идет далее того, на что готово пойти британское правительство».

В то же время искренность Советского правительства и серьезность его намерений не вызывали сомнений у аккредитованных в Москве дипломатов. Временный поверенпый в делах США в СССР телеграфировал государственному секретарю 22 апреля: «Британское посольство в Москве заявляет, что переговоры с Литвиновым проходят удовлетворительно и что Советский Союз занял позицию исключительно широкого сотрудничества с Францией и Англией». Но предложения СССР отклоняются этими двумя странами. Временный поверенный в делах Германии в Англии доносил 28 апреля своему МИДу, что, как стало известно из падежного источника, ответ британского правительства на советские предложения будет «равно-

284 v УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ

значен отказу, хотя он облечен в форму замечаний к контрпредложениям Советской России». 8 мая английское правительство вместо соглашения трех стран о взаимной гЛшощи предложило Советскому правительству принять одностороннюю декларацию о том, что в случае вовлечения Великобритании и Франции в военные действия Советский Союз считал бы себя обязанным немедленно оказать им содействие. И ни слова о том, на что СССР может рассчитывать со стороны Англии и Франции. «Как видите, — телеграфировал полпреду СССР во Франции нарком иностранных дел В. М. Молотов, сменивший на этом посту М. М. Литвинова, — англичане и французы требуют от нас односторонней и даровой помощи, не берясь оказывать нам эквивалентную помощь».

Через неделю Советское правительство уведомило своих партнеров по переговорам, что, внимательно рассмотрев их предложения, оно пришло к заключению, что эти предложения «не могут послужить основой для организации фронта сопротивления миролюбивых' государств против дальнейшего развертывания агрессии в Европе», ибо «не содержат в себе принципа взаимности в отношении СССР и ставят его в неравное положение, так как они не предусматривают обязательства Англии и Франции по гарантированию СССР в случае прямого нападения на него со стороны агрессоров». Одновременно Советское правительство выдвинуло предложения, в случае реализации которых был бы создан действительный барьер против агрессии. Но представители Англии и Франции снова уклонились от того, чтобы сделать реальные шаги в направлении достижения договоренности с Советским Союзом.

Позиция западных держав не была секретом ни для их союзников, ни для Германии. Интересно в этом отношении письмо польского посла в Англии министру иностранных дел Польши от 19 мая. Посол рассказывает о группах деятелей в различных английских политических партиях, по мнению которых «Галифакс и премьер Чемберлен, первый скорее ^по идеологическим соображениям, второй же — чтобы полностью не закрыть себе пути к политике «умиротворепия», сознательно и с умыслом затягивают переговоры с Москвой».

Советское правительство отдавало себе отчет в том, что его партнеры ведут нечестную игру. В. М. Молотов

ПРОЗРЕНИЕ ПО ПОВОДУ ГЕРМАНСКОЙ ОПАСНОСТИ 285

дал понять это в беседе с дипломатическими представителями Англии и Франции в Москве 27 мая. «Отвечая Сидсу и Пайяру, — гласит запись беседы, — т. Молотов начал с заявления, что, ознакомившись с англо-французским проектом, он вынес отрицательное заключение об этом документе. Англо-французский проект не только не содержит плана организации эффективной взаимопомощи СССР, Англии и Франции против агрессии в Европе, но даже не свидетельствует о серьезной заинтересованности английского и французского правительств в заключении соответствующего пакта с СССР. Англо-французские предложения наводят на мысль, что правительства Англии и Франции не столько интересуются самим пактом, сколько разговорами о нем. Возможно, что эти разговоры и нужны Англии и Франции для каких-то целей. Советскому правительству эти цели неизвестны. Оно заинтересовано не в разговорах о пакте, а в организации действенной взаимопомощи СССР, Англии и Франции против агрессии в Европе. Участвовать только в разговорах о пакте, целей которых СССР не знает, Советское правительство не намерено. Такие разговоры английское и французское правительства могут вести с более подходящими, чем СССР, партнерами». Сейчас, в свете опубликованных секретных документов, совершенно ясно, что такой твердый тон в разговоре с дипломатами, ведшими двойную игру, был вполне оправдан.

Документы английского правительства рассказывают о том, как обсуждался в Лондопе вопрос о посылке в Москву специального представителя для ведения переговоров. Известно, что Чемберлен лично трижды ходил на поклон к Гитлеру, чтобы достичь Мюнхенского соглашения. В СССР же для ведения переговоров о создании союза, призванного спасти мир в Европе, английское правительство послало рядового чиновника министерства иностранных дел Стрэнга. В Москве готовы были принять Галифакса, но он отказался поехать. Если бы английское правительство серьезно относилось к переговорам, оно как минимум поручило бы их ведение министру иностранных дел. Ведь с советской стороны переговоры вел нарком иностранных дел — Председатель Совета Народных Комиссаров. Когда в английском правительстве обсуждался этот вопрос в июле 1939 г. и шла речь о посылке в Москву министра, Чемберлен заявил, что «это

286

было бы весьма затруднительно, вызвало бы серьезную задержку и было бы унизительным для нас».

Благодаря твердости и настойчивости Советского правительства удалось договориться по ряду спорных вопросов. Однако в июле представители западных держав поставили (уже в который раз!) переговоры на грань срыва, не желая принять советскую формулировку о «косвенной агрессии». Смысл такого упорства был ясен: они хотели оставить лазейку для агрессора.

Предметом серьезных расхождений стал также вопрос о военном соглашении, которое, по мнению Советского правительства, должно было стать .неотъемлемой частью политического договора. Правительства же Англии и Франции, уклонявшиеся от принятия на себя конкретных обязательств, пытались отложить вопрос о военном соглашении на неопределенное будущее. На этом этапе В. М. Молотов в телеграмме полпредам СССР в Англии и Франции следующим образом расценивал положение. «Остается, — писал он, — разногласие о формулировке, определяющей понятие «косвенная агрессия», так как в этом вопросе наши партнеры прибегают к всевозможным жульничествам и недостойным уверткам. Мы настаиваем также на том, что военная часть есть неотъемлемая составная часть военно-политического договора, каким является проект обсуждаемого договора, и категорически отклоняем англо-французское предложение о том, чтобы прежде договориться о «политической» части договора и только после этого перейти к военному соглашению. Это мошенническое англо-французское предложение разрывает единый договор на два договора и противоречит нашему основному предложению об одновременности заключения всего договора, включая и его военную часть, которая является самой важной и самой политической частью договора. Вам понятно, что без совершенно конкретного военного соглашения, как составной части всего договора, договор превратился бы в пустую декларацию, на которую мы не пойдем. Только жулики и мошенники, какими проявляют себя все это время господа переговорщики с англо-французской стороны, могут, прикидываясь, делать вид, что будто бы наше требование одновремепности заключения политического и военного соглашений является в переговорах чем-то новым, а в прессе пустили даже утку, что мы требуем будто бы военного соглашения

предварительно, т. е. до заключения политического соглашения. Непонятно только, на что они рассчитывают, когда пускаются в переговорах на такие неумные проделки. Видимо, толку от всех этих бесконечных переговоров не будет. Тогда пусть пеняют на себя».

Справедливость этой оценки подтверждается донесением Стрэнга английскому правительству от 20 июля. «Их (советских представителей. — В. Т.) неверие и подозрения в отношении нас в ходе переговоров не уменьшились, — писал Стрэнг, — так же как и их уважение к нам не возросло. Тот факт, что мы создавали трудность зг трудностью в вопросах, не казавшихся им существенными, породил впечатление, что мы не стремимся сколько нибудь серьезно к соглашению». И действительно, западные державы не стремились к соглашению с СССР. Они вынуждены были пойти на переговоры под давлением общественного мнепия своих стран. А затем пытались вынужденные переговоры использовать для давления на Германию, чтобы побудить ее пойти па всеобъемлющее соглашение. Речь шла, следовательно, о новом Мюпхене, на этот раз уже чуть ли не глобального характера.

Историки располагают большим количеством документов и материалов, рассказывающих о том, что параллельно с переговорами в Москве английское правительство в глубочайшей тайне вело переговоры в Лондоне с представителями Германии. Еще в марте 1939 г. M. M. Литвинов, учитывая характер британской внешней политики, предвидел возможность таких переговоров. Он полагал, что английское правительство использует контакты с СССР как «усиление акции по натравливанию Гитлера на восток: иди, мол, на восток, или же мы с ним сойдемся против тебя». Выше уже отмечалось, что английское правительство в первые месяцы после Мюнхенской конференции пыталось начать переговоры с нацистами, но последние предпочитали выслушивать своих собеседников и помалкивать. Летом 1939 г. английское правительство 'более настойчиво ставило перед германским правительством вопрос о переговорах. Гитлеру предлагали тщательно разработанную программу таких переговоров и соблазняли его обещаниями крупных уступок. В мае посол Польши в Англии писал своему министру иностранных дел: Чемберлен, несомненно, избегает всего, что «лишало бы его возможности вновь вернуться

288 .

УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ

к переговорам с Берлином и, возможно, с Римом». По мнению посла, недавнее выступление Чемберлена «является очередным, не знаю, которым уже по счету,, предложением, обращенным к Германии, прийти к соглашению. В то же время в этом выступлении нашло также отражение его давнишнее отрицательное отношение к заключению формального союза с Советами».

В пользу нового Мюнхепа упорно трудился английский посол в Берлине Гендерсон. Записывая беседу с ним от 13 июня, статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Вайцзекер отмечал, что Гендерсон, «явно имея поручение, говорил о готовности Лондона к переговорам с Берлином», что он «критически высказывался об английской политике в Москве» и «не придает никакого значения пакту с Россией». Через две недели собеседники встретились вновь. И опять Гендерсон занялся поисками «исходных моментов для новых англогерманских переговоров». Английский представитель готов был обещать прекращение Англией переговоров в Москве, если бы немцы посулили взамен начать официальные переговоры с английским правительством. «Как и 14 дней назад, — записывает Вайцзекер, — посол снова спросил, не послужило ли бы окончание переговоров Англии с Москвой стимулом для начала англо-германских переговоров... По его словам, было бы абсолютно неверно полагать, что Чемберлен ушел с тропы мира». Под «тропой мира» следует понимать тропу «умиротворения» агрессоров. Действительно, английское правительство, как свидетельствуют его заигрывания с нацистами, не сошло с гибельного мюнхенского пути даже в критические месяцы лета 1939 г.

Естественно, что двойпая игра английской дипломатии мешала успеху московских переговоров, она же привела к безрезультатности начавшиеся в августе 1939 г. переговоры военных миссий СССР, Англии и Франции.

В июле западные державы обсуждали вопрос о срыве переговоров с СССР.. Такая акция представлялась им желательной, во-первых, потому, что Советское правительство использовало переговоры для разоблачения лицемерной позиции своих партнеров, что создавало для них внутриполитические сложности, и, во-вторых, это был дополнительный жест, демонстрирующий их готовность добиваться соглашения с Германией. Сидс 12 июля телегра-

ПРОЗРЕНИЕ ПО ПОВОДУ ГЕРМАНСКОЙ ОПАСНОСТИ

289

Однако срыв переговоров сочли все же опасным. Стрэнг предупреждал, что это «может вынудить Советский Союз стать на путь... компромисса с Германией». Вопрос о «косвенной агрессии» повис в воздухе, а советское предложение начать переговоры военных миссий двух сторон было принято — принято для того, чтобы таким образом без конца тянуть переговоры, что в тех условиях было равносильно их срыву. Как показывают открытые в конце декабря 1969 г. документы английского кабинета, Галифакс по этому поводу говорил своим коллегам по кабинету: «Военные переговоры будут тянуться бесконечно, тем самым мы выиграем время и наилучшим образом выйдем из трудного положения, в которое попали».

Военные миссии Англии и Франции прибыли в Москву с нарочитой задержкой, без полномочий что-либо решать и подписывать (у английских военных вообще не оказалось никаких полномочий). У них было лишь два четких указания: а) по возможности тянуть переговоры и б) постараться в ходе переговоров получить исчерпывающие данные о состояпии советских вооруженных сил. Германский посол в Лондоне телеграфировал 1 августа своему МИД: «Военный, военно-воздушный и военноморской атташе единодушно отмечают поразительный скепсис английских военных в отношении предстоящих переговоров с представителями советских вооруженных сил. Нельзя отделаться от впечатления, что с английской стороны переговоры ведутся, главным образом, с той целью, чтобы получить наконец представление о действительной боевой мощи советских вооруженных сил». Полпред СССР во Франции 3 августа докладывал НКИД на основании бесед с ответственными французскими деятелями, что французская «миссия, выезжает в Москву без разработанного плана. Это тревожит и подрывает доверие к солидности переговоров... Причины всего этого кроются в том, что'здесь и в Лондоне далеко еще не оставлены надежды договориться с Берлином и что на соглашение с СССР смотрят не как на средство «сломать Германию», а как на средство добиться лишь лучших позиций при будущих переговорах с Германией». Вскоре полпред со-