Два послания предводителя второго

Два послания предводителя второго

От Симона, сына Кохбы, Иисусу, сыну Галгулы, и жителям Га-Варуха, мир вам!

Призываю в свидетели небеса против тебя в том, что если кто-либо из галилеян, что находятся при тебе, будет обижен, закую в железо ваши ноги, как сделал с сыном Афлуля.

Симон, сын Кохбы, лично.

От Симона Иисусу, сыну Галгулы, мир вам!

Знай, что ты должен поставить пять кор зерна (около 1800 кг.— Ред.), чтобы я получил их через моих подчиненных.

Приготовь каждому подобающее ему место гостя, и пусть они останутся у тебя до субботы. Позаботь­ся, чтобы сердца их всех были довольны: будьте му­жественны и ободрите своих. Да будет мир!

Всякому, кто принесет тебе свое зерно, я повелел: пусть принесут его после субботы.

(Из пещеры Мурабба’ата, в книге Луиджи Моральди «Рукописи Кумрана» ¹). {121}

На развалинах древней столицы Иудеи возник рим­ский город, названный Элиа Капитолина, построенный в стиле империи эллинских времен. Там, где некогда стоял храм Яхве, был возведен храм Юпитера, и всем евреям было запрещено под страхом смерти ступать ногой в эти места. Иудаизм как религиозное явление замыкается от­ныне в самом себе, погружаясь в толкование Талмуда.

Нет сомнения, что это несчастье должно было глубо­ко отразиться в апокалиптических ожиданиях христиан, церкви которых вырастали в тени иудаистской религии. Но ни одно организованное движение не могло с тех пор рассчитывать на выживание, если поддерживало губи­тельные связи с иудаизмом. Из письма, написанного соб­ственноручно Симоном и найденного о 1952 г. в одной из пещер Мурабба’ата, на юге от Кумрана, следует, что в ходе войны галилеяне испытали суровое обхождение со стороны одного из подчиненных ему вождей. Христиан­ское предание содержит намек на то, что сотрудничество христиан с восставшими длилось весьма недолго.

Разрушение государственности, политической и терри­ториальной целостности иудеев стало рассматриваться как божье наказание.

Одно место из первого послания к фессалоникийцам, которого еще не было в тексте Маркиона, то есть около 159 г., напоминает, что иудеи были истреблены, посколь­ку «убили и господа Иисуса и его пророков, и нас изгна­ли, и богу не угождают, и всем человекам противятся, которые препятствуют нам говорить язычникам, чтобы спаслись, и через это всегда наполняют меру грехов сво­их; но приближается на них гнев до конца» (1 Фессал., 2 : 15—16), Так начался безжалостный антииудаизм тра­диционной христианской теологии, который заложил ос­новы социального и экономического антисемитизма сред­них веков и нового времени.

Начиная с этого времени полемика между иудеями и христианами становится все активнее. Оба движения по-­прежнему не различались руководящими кругами империи и равно подвергались гонениям. Один и тот же эдикт Сеп­тимия Севера от 202 г. запрещает в равной мере как иудаистский, так и христианский прозелитизм. Но в идео­логической и религиозной областях их раскол уже стал свершившимся фактом. {122}

АПОЛОГЕТЫ II ВЕКА

Гностические течения довели этот раскол до пол­ного отказа от Ветхого завета и его осуждения. Те теоретики конца II в., которые не включа­лись в конфликт между двумя крайними тече­ниями, стремясь сохранить связи с иудаист­ским монотеизмом для того, чтобы поддержать превосходство своей религии, сопоставляя ее с этическими и философскими концепциями греко-римского мира, полу­чили название апологетов.

Первые греческие апологеты оставили нам лишь имена и немногие фрагменты: Квадрат, Мильтиад, Аполлинарий из Гиераполя и Аристоник из Пеллы. О последнем, ро­дом из Палестины, упоминает «Диалог между Париском и Ясоном о Христе», который заканчивается, как сообща­ет Ориген, обращением в христианство иудаистского оппо­нента. Особое значение имеет «Диалог с евреем Трифо­ном» Юстина, который дошел до нас вместе с иными не­многочисленными сочинениями того же апологета и узкого круга современных ему авторов, таких, как Аристид, Та­тиан, Афинагор, Ермия и Феофил Антиохийский.

Диалогический жанр, расцветавший в то время, лучше всего подходил для выражения этого противоречия. Сочи­нение Юстина представляет собой первое столь широко замысленное произведение древней христианской литера­туры, написанное сразу после восстания иудеев против Адриана.

При преемниках Адриана Антонине Пие и Марке Ав­релии, воспитанных в принципах стоицизма, обращение с рабами несколько улучшилось. Были обнародованы неко­торые относительно гуманные законы, ограничено приме­нение пыток и облегчена процедура освобождения от раб­ства. Число отпущенников возросло. Идеология «искупле­ния», «воздаяния» утрачивает значительную часть своего первоначального реалистического смысла и все более пере­ходит на почву самостоятельного религиозного миропони­мания, которое порывает прежние связи с породившими его социальными основами.

Вместе с улучшением образа жизни рабов еще более тяжкими становятся условия существования свободных и полусвободных крестьян и открывается путь к крепост­ной зависимости сельского населения. Непрекращающиеся восстания рабов сменяются все более частыми крестьян-{123}скими бунтами. Один папирус 154 г. повествует о земле­дельцах, которые занялись разбоем, чтобы избежать по­боров сборщиков податей.

Изменяется и социальный состав христианских об­щин.

В ряды обездоленных, которые все еще видят в тыся­челетнем царстве пророков и еврейских псалмопевцев от­клик на их чаяния равенства и благоденствия, вливают­ся представители более зажиточных слоев, которые при­носят новые идеи и претензии, присущие той иерархии, которая ищет соглашения и компромисса с имперским об­ществом.

Именно этот компромисс составляет основную тему апологетов, которые обращаются к суверенам от Адриана до Марка Аврелия со своими словопрениями, добиваясь весьма скромных результатов. Они умеряют пыл полемики по социальным проблемам, которая тревожила власти, од­нако удерживаются в границах, еще приемлемых для требо­вательных верующих. Большинство из них пользуется гре­ческим языком. Те же, кто пишут по-латыни, как Мину­ций Феликс и Тертуллиан, происходят из тех районов Северной Африки, где латинский язык стал вместе с рим­ской колонизацией языком низших слоев, в отличие от больших городов Средиземноморья и самого Рима.

Новые понятия облекаются в форму сложных, запу­танных теологических формулировок того религиозного опыта верующих, который отражал их надежды на осво­бождение. Различие между «грядущими временами», о приходом которых будут радикально пересмотрены цен­ности эпохи, и «нынешним веком» становится все более относительным. Перспектива конца света кажется менее достоверной в периоды спокойной жизни церкви; она вне­запно становится отчетливей, когда репрессии со стороны государства дают себя знать с большей силой.

Мессианское мировидение Папия, епископа Гиераполь­ского, который уверял, что знал «Иоанна, ученика госпо­да», и тем самым добился высокого авторитета, неизменно удерживается в границах реалистического толкования «царства»: каждый сможет утолять свой голод досыта, земля сама собой будет рождать плоды всем нуждающим­ся в них, вино будет течь в изобилии. Но эта земная меч­та бедняков и голодных уже оформляется в виде некоей ее аналогии в потустороннем мире, или, как скажет Евсе­вий Кесарийский, придворный епископ Константина, ког­-{124}да христианство станет государственной религией, «непо­средственно в виде потустороннего царства божия». И тогда столь почитаемый Папий покажется всего лишь неразумным («Церковная история», III, 39).