У истоков христианства

Осуждение богатых

Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих на вас. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище на последние дни. Вот плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и вопли жнецов дошли до слуха господа Саваофа. Вы роскошествовали на земле и на­слаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания. Вы осудили, убили праведника; он не про­тивился вам.

Дискуссии о словах и делах отражают мыслительную работу общины, которая еще не полностью освободилась от взглядов прошлого. Сами такие споры по значению и содержанию в то время опережали конкретный момент процесса этого освобождения.

В самом деле, конфликт вероучений восходит к наибо­лее критическому периоду истории христианства, ко вре­менам Августина, занявшего враждебную позицию по от­ношению к традиционной этике монаха Пелагия. Он вновь возник с особой силой вместе с Реформацией XVI в., ког­да разрыв с иерархической дисциплиной стал выражением {109} надежд на освобождение и самостоятельность новых, под­нимающихся слоев буржуазии. Не случайно Лютер заявит в свое время, что послание Иакова, хоть оно и включено в число боговдохновенных писаний, это просто-напросто «пу­гало», «чучело».

Совсем иного рода проповедь, лишенная обычных при­знаков эпистолярного жанра, представлена так называе­мым посланием к евреям. В нем нет указаний ни на от­правителя этого письма, ни на его адресата, отсутствуют всякие формулы приветствия в начале его и в конце. Оно похоже на небольшой теологический трактат, наполненный доводами талмудистского толка, в которых Иисус пред­ставлен как «великий священнодействователь» нового по­рядка мира, гораздо более значительный, нежели тради­ционный мессия: вспомним, что то были времена разруше­ния Иерусалимского храма, когда уже не существовало прежнего иудаистского духовенства. Жертвенная смерть Иисуса, предсказанная священным писанием, сделала его в этих условиях достойным «большей славы пред Моисе­ем» (Евр., 3 : 3).

Предание, отнюдь не единодушное, приписывало это послание тому же Павлу, но и по стилю и по литератур­ному ритму, не говоря уже о его идеях, оно глубоко от­личается от других посланий павловского цикла. Автор отождествлялся то с одним, то с другим более или менее мифическими персонажами истории первых двух столетий нашей эры, действовавшими в среде, которая еще была чувствительна к памяти о прошлом иудаизма, когда кру­шение еврейской нации стало фактом.

Было бы ошибкой видеть за всей этой литературой какую-либо однородную общественную и культурную сре­ду, которую определяли воззрения одних только выход­цев из самых униженных слоев общества. Напротив, Па­вел был ремесленником, делавшим шатры, Кай имел дома в Коринфе, Стефан был «первенствующим в Акко», Эраст был казначеем города. Процесс их превращения в христи­ан восстановить не так просто.

Можно думать о неясном ощущении упадка, экономи­ческого оскудения, духовной изоляции людей, существо­вание которых целиком зависело от неподвластных и даже непонятных им политических событий. По сути дела, это было то же самое состояние души, которое побуждало от­павшие от господствовавших классов группы увлекаться лишенными предрассудков идеологиями — эпикуреизмом, {110} стоицизмом, кинизмом. Нередко эти учения приобретали характер проповеди, которая дискредитировала официаль­ный культ, причем настолько, что вызывала обвинения в атеизме сторонников этих учений. «Долой эпикурей­цев и христиан»,— скажет однажды некий историк конца II в.

Эти учения тоже о принципе не одобряли рабовладе­ние, но не шли дальше бесплодных призывов к милосер­дию и состраданию. Никто из их приверженцев не про­поведовал идею отрицания всякого классового деления, идею всеобщего равенства, пусть даже в ином мире. По отношению к религиям мистерий, которые обещали посвя­щенным счастье и оформляли это прорицание наивными красочными церемониями, отправлявшимися в закоулках эллинистических городов и в трущобах «красного пояса» Рима, вышеназванные учения питали чувства презрения и сострадания, которые затем обратили на христианство. Их сторонники не пренебрегали сотрудничеством с местными властями, особенно в тылах имперских армий, постоянно наносили удары группам инакомыслящих, выявляя и пре­давая трибуналам христианских провидцев, которые отка­зывались подтверждать свою лояльность властям и на тай­ных сборищах встречались с подозрительными заговор­щиками.

В их отношении к христианству, еще до того, как его стали рассматривать как серьезную опасность для госу­дарства (это случилось только к концу II в., когда дав­ление «варварских» народов на границах империи стало более грозным и в Галлии, и на Дунае, и в Сирии, и в северных районах Малой Азии, на Понтийском море, в Вифинии, Армении), проявлялись уже мотивы той оже­сточенной полемики, которую вели во имя римского мира выразители интересов господствующего общества: Цельс, Порфирий, Иерокл, Юлиан, Симмах.

Обедневшие слои, волнующаяся масса рабов, осозна­вавших свое подчиненное положение, дезорганизованные ремесленники и рабочие видели, напротив, в христианстве не только надежду на искупление вне зависимости от их положения, но и форму солидарности во взаимном обще­нии, в жизни и смерти, совершенно чуждую индивидуа­лизму странствующих философов. Призыв к созерцанию, с которым эти идеологи кризиса обращались к массам, едва маскировал суть идеологии — смирение перед лицом конкретной реальности классового господства. {111}

ГЛАВА 4

ХРИСТИАНСТВА И ИУДАИЗМА ВО II ВЕКЕ

Правда, некоторые части этого документа оказались включенными в седьмую книгу «Апостолических консти­туций», приписываемых Ипполиту Римскому, а отдельные отрывки его дошли до нас в коптских, латинских и араб­ских переводах. Однако, когда это произведение было со­брано воедино, его открытие явилось своего рода сенса­цией для историков древней христианской литературы, столь далеким оказался найденный текст от официального описания раннехристианской обрядовой и организацион­ной структуры.

Речь идет о подобии краткого руководства по религи­озному воспитанию и отправлению богослужения. Оно восходит к началу II в. и известно под названием «Уче­ние двенадцати апостолов», или «Дидахе». Слово «двена­дцать», впрочем, должно быть, было добавлено позже, по­скольку ни Евсевий Кесарийский, ни Афанасий в IV в. о нем не вспоминают. Они называют этот труд просто «Учение апостолов». Термин «апостол», к тому же, в пер­вичной иерархической структуре не имеет ничего общего с наименованием непосредственного учения Иисуса.

В первой части текста ни евангелие, ни Христос нигде не упоминаются, а среди изречений, восходящих, как в нем {112} сказано, к новозаветной традиции, некоторые либо утра­чены в писаниях, либо были изъяты из официального текста Евангелий от Матфея и Луки (о двух других еван­гелиях в этом документе не содержится никаких упоми­наний). Таков, например, почти конформистский афоризм, которого нет в евангелиях, но который известен не толь­ко из «Учения апостолов», но и из сочинений св. Августи­на, Кассиодора, Григория Великого и св. Бернарда: «Пусть милостыня прежде увлажнится потом в твоих ру­ках, прежде чем ты поймешь, кому ее подать».

НАСТАВЛЕНИЕ О «ДВУХ ПУТЯХ»

Шесть первых глав «Учения апостолов» представ­ляют собой морализирующее рассуждение на тему о «двух путях»: один ведет к жизни, дру­гой — к смерти. Мотив сам по себе не специфи­чески христианский. Легко установить его ана­логию со сходным иудаистским текстом, состав­ленным в Сирии или в Египте.

Путь к жизни — это путь любви к богу и ближнему, в кротости сердца и мягкости поведения. Если возлюбите тех, кто вас ненавидит, «не будете иметь врагов», говорит автор, добавляя нечто от себя к категорическому назида­нию Евангелий от Матфея и Луки ¹. Надлежит соединить в общине все имущества и не отвергать бедного: если вы «сотоварищи по бессмертию», то тем более вы должны быть ими в земных делах и благах. Бегите от пороков, заботьтесь о детях и не обращайтесь жестоко с рабами. Эти последние в свою очередь «подчинены господину как образу самого господа».

На собраниях верующих совершается публичное испо­ведание грехов, точно как в еврейской общине Кумрана. Возбраняется заниматься магией, заклинаниями или аст­рологией, а также следить за полетом птиц, чтобы состав­лять по их траекториям предсказания. Божественные пред­писания должны исполняться буквально, не допускается {113} ничего из них изымать и добавлять к ним. «Не прибав­ляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того» (Второзак.. 4 : 2). Ссылка на это известное место иудаисгского закона объясняет, какие ритуальные предпи­сания имеются в виду, в отличие от Павловой доктрины.

Путь к смерти вымощен всеми теми пороками, кото­рые свойственны любому обществу древнего мира. Их перечень содержится отчасти в Новом завете: человеко­убийство, супружеская неверность, вероломство, отравле­ние, грабеж, лжесвидетельство, лицемерие, сквернословие, скаредность, зависть, роскошь, угодничество перед бога­тыми и неправедный суд над бедными. За ним следует замечание, которое открывает возможность отличать пред­писания от советов,— различение, чуждое евангелиям: «Если сможешь осуществить все учение господа, будет прекрасно; если это тебе не удастся, делай только то, что для тебя возможно».

Целомудрие рекомендовалось, но не предписывалось. Одна загадочная фраза придает этим первым главам апо­калиптический тон, который уточняется в конце всего со­чинения: «Не ведай сомнений, будешь ли ты или не бу­дешь». Другими словами: сохраняй нетронутой веру в не­избежное пришествие господа.

Вторая часть, включающая центральные главы, с 7-й по 15-ю, позволяет распознать зыбкие контуры общинной организации в те или иные моменты ее жизни. Здесь упо­минаются три чина «служителей слова» — апостолы, учи­тели и пророки, которые не занимают определенных по­стов, и два чина формирующейся иерархии — епископы и диаконы. Эти две последние категории мало отличаются друг от друга; отсутствуют всякие указания на коллегию старейшин, или «пресвитеров», священников. Образуется достаточно демократическая система: все обязаны тру­диться, и местные руководители избираются поднятием рук, как в сказании в Деяниях апостолов.

По отношению к странствующим предсказателям высказывается известная осторожность, одновременно суро­вая и ироническая по тону.

Апостол и пророк получают по прибытии необходимый приют и пропитание. Но если они задерживаются долее одного дня или самое большее двух дней, а работать не умеют или не хотят, их рассматривают как ловкачей, лож­ных пророков. Задача их состоит в привлечении и настав­лении верующих, и их выслушивают с подобающим по­-{114}чтением. Если они просят устроить стол для общего со­брания, им надлежит воздерживаться от потребления яств. Если же они, «рассуждая духовно», то есть как пророки, «домогаются денег или чего-либо иного», то они всего лишь мошенники.