Бомбардировочная авиация ударяется в суеверия

20. Бомбардировочная авиация ударяется в суеверия

Представьте, что за окном сентябрь 1940 года и в небе над южным побережьем Британии разворачивается яростное сражение – отчаянная попытка защитить страну от военно воздушных сил гитлеровской Германии. Битва за Британию в своей самой последней, неистовой стадии. Уже позже будет сказано, что в эти месяцы английские военно воздушные силы были как никогда близки к полному поражению. Нынче же всех занимают иные мысли. Утро на редкость ясное, и трава покрыта каплями росы, а девятнадцатилетний Джеффри Уэллум, самый юный пилот ВВС Великобритании, ожидает на запасном аэродроме Биггин Хилл – на первой линии фронта. Кругом разбитые истребители «спитфайр» и «харрикейн», ангары едва не рушатся, а воронки от разорвавшихся бомб усеивают взлетную полосу. Куда ни глянь, взгляду открываются сцены полного разрушения, но каким то образом база продолжает функционировать, и пилоты вроде Джеффри могут подниматься в воздух.

Джеффри на ногах с половины пятого утра и вот уже два часа ждет вылета. Тут раздается телефонный звонок. Через четыре минуты двенадцать «спитфайров» его эскадрильи вылетают на восток, чтобы дать бой ста пятидесяти вражеским самолетам. Мгновения спустя Джеффри уже в самом разгаре воздушного сражения с немецкими «Мессершмитт 109», которые сопровождают бомбардировщики «дорнье» и «хейнкель».

Вокруг сплошной хаос. Самолеты разлетаются в разных направлениях, кругом пальба, грязные полосы прочерчивают воздух, когда истребители сбивают, небо усеивают купола парашютов. Почти невозможно не подбить по ошибке своих же товарищей. Джеффри открывает огонь, разворачивается влево, закладывает вираж, вновь открывает огонь и вновь разворачивается. В состоянии полнейшей паники, он почти не целится.

«Ничего не понимаю. По радиостанции кричат: „Сто девятые вверху, слева!“ Смотрю вверх и вижу, как истребители заходят на разворот, готовые ринуться в бой. Боже, неужели это никогда не кончится?» – вспоминает Джеффри Уэллум в своих ярких и откровенных мемуарах «Рассвет».

У него не было времени понять, что он делает, и тут вдруг приказы и советы заполнили его кабину. «Желтый 2, ублюдок висит у тебя на хвосте! Он близко, очень близко. Уходи, Желтый 2, уходи!»

«Мессершмитт 109» висит у него на хвосте, и Джеффри отчаянно пытается его стряхнуть. «С самого начала я барахтался, как рыба, выброшенная на песок, – слишком боялся делать что то еще».

Джеффри оправил «спитфайр» в крутой вираж и из за перегрузки потерял сознание.

«И вот я смотрю на „мессершмитт“ и понимаю значение слова „страшно“ – настоящее „страшно“, которое, должно быть, довелось испытать лишь немногим людям».

Джеффри все же возвращается на аэродром. Кто знает, кому из его товарищей удастся сделать то же самое? Джеффри не располагает точными сведениями, но ему не нужна статистика, чтобы понять: больше половины военных летчиков погибло в бою. Он был свидетелем огромных ежедневных потерь. Тем утром он хотел посмотреть, проснулся ли его друг Джон, «но, конечно же, его кровать была пуста; он погиб вчера, когда они с Биллом Уильямсом вышли на бой против „дорнье“». Смертей было столько, что в голове не умещалось.

Тот же страх и ту же боль испытывали немецкие пилоты, итальянцы, сражавшиеся в Северной Африке, французы, поляки и американцы. Эти чувства универсальны, их испытывали не только английские летчики.

Кто же решал судьбу этих людей? Наземные экипажи, проверявшие, готовы ли самолеты подняться в воздух? Или стратеги ВВС, постоянно перемещавшие эскадрильи, чтобы сохранять их боеспособность? Или же таланты летчиков? Может, дело в том, что британские летчики сражались над родной землей, а немцам приходилось совершать долгие перелеты перед битвой? Или что то еще, не поддающееся контролю, определяло, выживет ли конкретный человек или умрет? Сама судьба? Как бы там ни было, чудо уже в том, что пилоты не сошли с ума, испытав столько стресса, увидев столько смертей и повстречав так много неопределенности.

– Было сложно, – рассказывает Джеффри по телефону из своего дома во Фалмуте. – Но мы должны были выполнить свой долг. Мы чувствовали каждую деталь наших самолетов, сроднились с ними. У нас не было другого выбора, – резюмирует он.

Джеффри почти девяносто лет, но, судя по голосу, он по прежнему в трезвом уме, а события, произошедшие шестьдесят лет назад, все еще свежи в его памяти.

– Нас охватывал страх, когда немцы открывали огонь и мы пытались стряхнуть их с хвоста. Иногда казалось, что у нас глаза на затылке. Я палил куда попало, надеясь, что смогу их остановить, – рассказывает летчик. – Но наши самолеты всегда подбивал какой нибудь немец невидимка. Если бы я его видел, я смог бы уйти от него, – говорит Джеффри.

Я не сомневаюсь в выдающихся способностях ветерана. Тот факт, что он пережил войну, говорит сам за себя. Но ему помогало еще кое что – его талисман Иа Иа.

– Я держал его в своей сумке и никогда не вылетал без него, – продолжает Джеффри. – Когда я проходил подготовку, моя девушка прислала его мне, пообещав, что он принесет мне удачу. Меня три раза сбивали, но всякий раз я выживал.

Многие пилоты бомбардировщиков носили с собой талисманы, которые ограждали их от смерти или по крайней мере от страха смерти. Джеффри верит, что именно благодаря Иа Иа удача никогда его не покидала.

Вроде бы мелочь, но она помогала ему и другим пилотам выживать в напряженных схватках не на жизнь, а на смерть. И не просто каждый день, а семь или восемь раз на дню.

– Талисманы – очень личная вещь. Мы не любили о них говорить, – сообщает ветеран.

Были и другие средства справиться с напряжением.

– Мы никогда не показывали, что волнуемся или паникуем. Надо было держать себя в руках. Мы подавляли все мысли о тех, кто не вернулся, кто пропал, о ком ничего не было известно. Просто не думали об этом. Ведь стоило только начать, можно было дойти до такого состояния, когда остается только застрелиться.

Мы довольно часто слышим рассказы о войне, но все же странно сознавать, что люди умирали всего в нескольких километрах от нашего дома. Нынче войны происходят в иных местах и с иными людьми. Для нас это лишь сводки в вечерних новостях. Поэтому разговор с Джеффри Уэллумом меняет мои представления, а его вера в то, что игрушка могла помочь ему выжить, не кажется мне смешной. Все это очень серьезно.

До сих пор я пытался повстречаться с самыми лучшими и могущественными медиумами в мире, например с Джо Макмониглом, и обнаружить доказательства существования пси энергии. Я пропустил тот факт, что суеверие может оказать огромное влияние на жизнь человека. При этом он не обращается за советом, а самостоятельно управляет судьбой.

– Учитывая смертельную статистику военных летчиков, неудивительно, что у них выработалось множество суеверий, которые якобы помогают увеличить шансы на выживание. Им нужно было во что то верить, – объясняет историк, доктор Ванесса Чамберс, специалист по суевериям в британском обществе.

Доктор Чамберс тщательнейшим образом исследовала военные суеверия и обнаружила, что даже незначительный ритуал помогал справиться со страхом. В Первую мировую, например, третий огонек считался несчастливым. То есть не везло третьему человеку, прикурившему от зажженной спички. В данном случае суеверие было связано с реальностью. Горящая спичка – ясная цель для вражеского снайпера, и чем дольше она горела, тем выше была вероятность погибнуть от выстрела.

С появлением новых технологий суеверия изменились. Если в Первую мировую войну солдаты полагались на традиционные «штучки», помогавшие им побороть страх – например, носили у сердца счастливую монетку, – то пилоты ВВС придумали гремлинов.

«Гремлинов считали маленькими зловредными, похожими на чертят созданиями, которых винили во всех неудачах, особенно если отказывала техника или электроника, – пишет доктор Чамберс. – Именно из за их шуточек происходило множество бед, которые в противном случае считались бы виной пилотов».

Чамберс сопоставила множество примеров суеверий в ВВС. Например, талисман одного летчика, собачку, которая порвалась во время операции. «Мой талисман так и остался рваным: команда решила, что удача исходит изнутри игрушки, и не позволила мне ее зашить», – рассказал он Чамберс.

– Они отказывались вылетать, не выполнив своих обычных ритуалов – не помочившись на хвостовую опору шасси или не поплевав на штурвал. Был один пилот, который забыл взять с собой талисман – утку. Вся эскадрилья вернулась на базу за этой игрушкой, отказываясь подниматься в воздух без нее. Без утки удача могла отвернуться от них, – говорит Ванесса.

Это вовсе не глупость. Просто еще один способ сохранять разум в критической ситуации. Разве мы не поступили бы так же в подобной ситуации? Эти люди ежедневно сталкивались со смертью и, как Джеффри Уэллум, просто пытались привнести некое подобие порядка в царящий вокруг хаос.

Чамберс отмечает, что подобные суеверия не только не высмеивались, но и охотно брались на вооружение военными как способ «остаться в живых и сохранить разум».

Впрочем, не все были настроены таким образом. В отличие от летчиков простые солдаты были куда меньше подвержены всяческим суевериям. Я звоню в Британский легион²⁹, который располагается в лондонском районе Путни, чтобы поговорить с Джорджем Браунли. Во времена Второй мировой войны он воевал в Британской воздушно десантной дивизии.

– Браунли, – отрывисто произносит он, едва сняв трубку.

Мне не верится, что я говорю с человеком, которому очень скоро исполнится девяносто. Я выпрямляюсь от удивления и превращаюсь в слух.

– Я был десантником. Меня сбрасывали в тыл врага. Я управлял противотанковыми орудиями, – говорит он. – Я принимал участие в битве в Арденнах, а также в самой крупной воздушно десантной операции, когда мы неподалеку от Арнема десантировались на планерах на другой берег Рейна.

Да уж, он оказывался в самой гуще событий. Эти сражения были одними из самых ожесточенных за всю войну.

– Мой планер подстрелили. Я был единственным выжившим. Мне пришлось провести несколько месяцев в немецком госпитале, а потом канадцы пришли нас освобождать, – продолжает Браунли.

– А как вы справлялись со стрессом? – спрашиваю я. – Вы были суеверны? У вас был какой нибудь талисман?

Браунли медлит минутку другую, а потом отвечает:

– Нет, конечно! Мы были десантниками. Нас годами тренировали. Мы с товарищами все были в одинаковом положении и прикрывали друг друга. Вот как мы выживали. Надо было просто прикрывать спины своих товарищей. Я смотрел на них и думал: раз они могут это сделать, то и я могу, и к черту все остальное.

Наш разговор обрывается так же резко, как начался.

– Еще что нибудь? – спрашивает Браунли.

– Это все, спасибо, – говорю я.

– Отлично. Спасибо. До свидания. – Он вешает трубку.

Нажимая на отбой, я думаю, что теперь осталось немного таких людей, как Джордж Браунли.

Доктор Чамберс, проведя несколько лет в исследованиях, пришла к выводу, что не все солдаты разделяют мнение Браунли.

– Я не верю, что ни один солдат не полагается на судьбу или талисманы, – говорит она. – У меня есть факты, доказывающие, что по крайней мере некоторые бойцы в это верили. Возможно, «непобедимыми» десантниками становились лишь профессионалы, а не новобранцы или призывники. Работники военных архивов и музеев, в которые я обращалась, твердили, что нет никаких доказательств суеверия военных, но мне кажется, они просто не хотят это признавать. Однако, если копнуть глубже, вы убедитесь: солдаты точно так же, как и обычные люди, верили в астрологию и предсказания.

Впрочем, суеверия встречаются не только у военных. Гражданские лица подвержены им ничуть не меньше, особенно, когда оказываются в опасности. Профессор Гиора Кинан из Тель Авивского университета обнаружила, что во времена войны в Персидском заливе вера в магию была больше распространена в городах вроде Тель Авива и Рамат Гана, открытых для атак с участием ракет «скад», чем в тех местах, до которых военные действия еще не добрались. Ее исследования упомянуты в книге Ричарда Вайзмена «Причудология» (да да, профессор не только в одиночку борется с ложными поверьями, но и пишет книги). Профессор говорит, что в местах, подвергавшихся атакам, люди гораздо охотнее обменивались «рукопожатиями на удачу» и носили с собой талисманы.

Война породила новые суеверия. Так, с начала 1980 х годов новые дома в Израиле строятся с пластиковой облицовкой, чтобы защитить владельцев от газовой атаки. А чтобы увеличить шансы избежать этой атаки, люди предпочитают входить в комнату с правой ноги. Также они верили, что нападения не произойдет, если с ними в одной комнате находится человек, которому уже доводилось его переживать.

Эти суеверия пусть и не удивляют меня, но оспаривают мои мысли. Оказывается, суеверными бывают не только простаки, не способные иначе объяснить события своей жизни. Возьмем для примера острова Тробриан в Меланезии, у побережья Новой Гвинеи, которые в начале XX века изучал поляк Бронислав Малиновский. Ученый обнаружил, что островитяне обращались к суевериям, когда происходящее выходило из под их контроля. Наблюдая за рыбаками, Малиновский заметил, что в лагунах и неподалеку от берега они полагаются лишь на свои умения и опыт. Но, выходя в открытое море, те же самые рыбаки проводят магические ритуалы, чтобы оградиться от беды и справиться со страхом перед неопределенностью. Точно так же, как и другие суеверные люди.

Дженни Томпсон, двадцатидвухлетняя выпускница одного из известнейших университетов Англии, подтверждает: суевериям подвержены не только темные и необразованные люди.

– У меня была счастливая ручка и счастливый шарф, – смущенно рассказывает она, беспокоясь, что пара, сидящая рядом с нами в кафе, может подслушать. Дженни наклоняется ко мне поближе и шепчет: – Со мной случился приступ паники в день выпускного экзамена. Я не могла найти ту самую ручку, которой писала все экзамены еще со времен подготовительных курсов.

– Приступ паники? Вы что, кричать начали? – поражаюсь я.

– Нет. – Она закатывает глаза. – Но я начала задыхаться. Никак не могла отдышаться. Всю комнату перевернула, отыскивая ручку. Я даже думала не идти на экзамен. Не видела смысла. Без счастливой ручки я бы все равно его провалила, – говорит Дженни.

– Почему? Все ваши знания хранились в этой ручке?

– Нет, – хмуро отвечает Дженни. – Просто я так нервничала, что никак не могла сосредоточиться.

Дженни так и не нашла ручку, но ей все же удалось собраться, пойти на экзамен и сдать его на хороший балл.

– А что вы изучали?

– Английскую литературу, – отвечает она. – А что?

– Да нет, ничего, – отвечаю я, потягивая кофе.

Я задал этот вопрос не случайно. Он подтвердил теорию из книги Стюарта Вайза «Вера в магию». Исследование, проведенное психологами Лорой Отис и Джеймсом Элкоком, доказало, что профессора чаще бывают скептиками, чем их студенты, верящие примерно в то же, во что верят необразованные люди. Однако профессора гуманитарии чаще верят в привидений, медиумов и предсказания будущего. То есть технари куда более скептичны, чем гуманитарии и работники сферы искусства или образования. Как предположил Вайз, это может быть связано с профилем их специальности – в литературе, искусстве и поэзии часто встречаются отсылки к мистике, тогда как в науке их нет.

Читая книгу Вайза, я понимаю одну неожиданную вещь о себе. Я гуманитарий, воспитанный на фантазиях, рассказах о призраках и магии. Я смотрю на реальность сквозь призму сказочных историй. Студенты технари, напротив, получают образование, которое учит их тщательно проверять каждый факт. Там не бывает сказок.

Я вспоминаю людей, с которыми мне довелось встретиться в путешествии навстречу будущему. Например, Гая Лайона Плэйфайра, знаменитого исследователя паранормального, говорившего, что в детстве родители всячески способствовали укреплению его веры в сверхъестественное.

Чтобы верить, надо быть среди верующих, считает он.

– Основы веры закладываются в детстве. Если ты растешь в среде, где мистика приветствуется, как, например, в моем случае, то потом уже даже не сомневаешься, – сказал он. – С другой стороны, если вас воспитает кто нибудь вроде Ричарда Докинза, в вашем мире мистики просто не будет. Там ей запрещено существовать.

Но во время встречи с Докинзом я убедился, что Ричард готов признать существование паранормального, ему просто нужны доказательства.

Вайз не стал останавливаться на достигнутом. Он заявил, что его исследования показали: «суеверные люди чаще всего эмоционально нестабильны» и «основные черты характера человека, подверженного суевериям, обычно негативны». Он склонен к депрессиям и страхам, у него низкая самооценка и небольшая сила воли. Все это не дает ему разумно мыслить в стрессовых ситуациях.

Окрасив изображение суеверного человека в тона зависимости и слабости, Вайз сделал обескураживающее открытие. Люди, истово верующие в мистические силы и регулярно посещающие сеансы, вырабатывают стойкое ощущение полного контроля над собственной жизнью. А это прямо противоположно образу нервного, нерешительно человека, который я себе нарисовал. Вайз показывает, что вера может помочь человеку решить проблемы, подарив ему чувство власти над событиями, не поддающимися контролю.

В последнее время наш мир стал куда менее приятным. Вспомним новости, постоянно освещающие одно и то же – смерть, разрушения, коррупцию. Когда с экрана на нас льется бесконечный поток негатива, неудивительно, что люди обращаются к суевериям.

Я связываюсь с Вайзом – хочу узнать, не считает ли он, что люди стали куда суевернее из за постоянного ощущения бессилия.

– Я думаю, количество суеверных в обществе колеблется в зависимости от конкретных условий, – говорит он. – В тяжелые времена люди любыми способами пытаются справиться с проблемами. Сейчас мы проходим период, когда люди готовы обратиться к суевериям и медиумам, чтобы обрести хотя бы иллюзорный контроль над собственной судьбой. Научный склад ума чужд большинству людей. Они предпочитают обращаться к интуиции и эмоциям. Наша культура гораздо больше поддерживает веру, чем скептицизм или критическое мышление, – полагает Вайз.

Нынешний финансовый кризис и войны лишь усугубляют ситуацию.

– Все сейчас намного неопределеннее, чем несколько месяцев назад. Для большинства очень многое поставлено на карту. А чем больше люди боятся, тем чаще обращаются к суевериям.

Но удивительнее всего, что люди, ответственные за нынешнюю финансовую ситуацию, как раз таки самые суеверные.

– Биржевые брокеры часто надевают на работу счастливую одежду или проводят ритуалы, снимающие напряжение в сложных ситуациях, – рассказывает Вайз.

Недавно я нашел подтверждение его слов в газете. Кристин Скиннер, астролог, работающая с различными предприятиями, утверждала, что в кризис акционеры и биржевые брокеры стали чаще обращаться за советами к медиумам.

«Благодаря финансовому кризису у меня появилось больше работы, – призналась она в интервью журналисту „Дейли мейл“. – Людям из делового Лондона надо знать, что поджидает за ближайшим поворотом. Я могу им в этом помочь».

«Фирмам необходимо избежать краха и быть на волне модных тенденций, – утверждалось в статье. – Предприятиям пришлось обратиться к звездам, чтобы узнать будущее».

Я звоню Кристин, и она рассказывает, что один биржевой брокер ежедневно обращается к ней за советом. Он спрашивает ее мнение о тех или иных акциях, дополняя составленные им «натальные карты» тех или иных фирм.

Дальше мне неинтересно. Я и так все утро проговорил с мамой, которая переживала из за того, что вложила все свои сбережения в банк «Эйч би оу эс» и боится их потерять. Я рассказал ей все, что знал, – что правительство страхует 35 000 фунтов сбережений (на прошлой неделе эту сумму подняли до 50 000 фунтов) и, пока не минет кризис, ей стоит вложить оставшуюся сумму в систему национальных сбережений.

Невероятный человек Ричард Вайзмен провел несколько лет назад эксперимент: попросил независимого аналитика, финансового астролога (кстати говоря, Кристин Скиннер) и – вы не поверите! – милую четырехлетнюю девчушку Тию попытаться быстро заработать на бирже. Аналитик использовал свой предыдущий опыт, Кристин Скиннер обратилась к звездам, а маленькая Тия выбирала компании совершенно случайно. Все трое вложили по 5000 фунтов на двенадцать месяцев. В выигрыше осталась лишь Тия, заработавшая 5,8 % от вложенной суммы. Вклад Кристин Скиннер, подсказанный ей планетами, потерял 6,2 %. А финансовый аналитик так вообще обеднел на позорные для специалиста 46,2 %. Тия победила даже индекс «Футси 100»³⁰, который за то время упал на 16 %.

Обдумав все это, я вновь возвращаюсь к книге Вайза. «Суеверия отнимают время, силы и деньги, а взамен предлагают лишь неэффективный способ борьбы с неопределенностью». Оказывается, именно в те моменты, когда людям надо собраться, они теряют голову. Пытаясь при помощи суеверия справиться с волнением, они лишь усиливают его. Вайз рассказывает, что людям следовало бы делать вместо этого. «Им стоило бы справляться с неопределенностью путем пополнения собственного багажа знаний, поиска способов сократить долги и избежать увольнения. В общем и целом, те, кому кажется, что они перестали контролировать собственную жизнь, должны активно приступить к решению проблем, двигаясь в сторону уверенности».

Но, уже собираясь признать, что Вайз нашел решение, я сталкиваюсь еще с одной проблемой. Работы таких людей, как Ричард Докинз, Ричард Вайзмен и Стюарт Вайз, могут остаться бесполезными, поскольку Брюс Худ, психолог из Бристольского университета, считает, что суеверность присуща человеческой душе. И как бы мы ни пытались, нам от нее не избавиться. Она притаилась внутри нас, как сироп в центре мятной конфеты. Без нее мы лишимся самой вкусной и интересной части и попросту провалимся в опустевшую сердцевину.

Худ показывает, что человек, развиваясь на протяжении тысячелетий, стал восприимчивым к магии. Он говорит, что человеческий мозг развил в себе защитную систему, включающуюся, когда мы сталкиваемся с непонятными событиями. Например, с силой тяжести или движением солнца по небу. Психолог называет это интуитивным мышлением, противоположностью логическому. Именно поэтому древние греки верили, что Солнце – это Аполлон, скачущий по небу в свой колеснице. Они просто пытались придать этому явлению хоть какой то смысл.

«Я не думаю, что мы когда либо разовьем здравый рассудок, потому что в неразумности есть свои плюсы, – цитирует газета „Таймс“ слова профессора Худа, сказанные на Научном фестивале Британской ассоциации в Норвиче. – „Суеверное“ поведение – мысль, что некий предпринятый ритуал поможет защитить вас от зла, – адаптивно. Если уничтожить напускную уверенность, что они владеют ситуацией, и люди, и животные подвергнутся стрессу».

Профессор Худ даже оспаривает идеи Ричарда Докинза, что суеверия формируются тогда, когда религия начинает вбивать их в юные умы: «Скорее, религия выигрывает лишь оттого, что мы естественным образом предполагаем: паранормальное существует». В итоге суеверия и вера в сверхъестественное никогда не умрут, несмотря на развитие науки, заключает он.

Что ж, Ричарду Докинзу такое бы точно не понравилось, думаю я. А потом кое что привлекает мое внимание.

Ох, черт!

Я замечаю кувшинчик с заклинанием, который мы сделали с ведьмами. Я совершенно забыл, что надо добавлять туда монетки.

Черт, черт, черт!

Я уже достал пятипенсовую монетку, но тут заметил пятьдесят пенсов, лежащих у меня на столе. Неожиданно у меня появилось два варианта. Я не следовал указаниям ведьм и не добавлял по монетке каждый день, так что, повинуясь собственной логике, я решаю опустить в кувшинчик пятьдесят пенсов в надежде, что это исправит мою забывчивость.

Облегченно вздохнув, я отправляюсь в кухню, ставлю чайник и подумываю провести остаток дня вдали от работы. Я наливаю себе чая, сажусь на кушетку и думаю, чем бы заняться. Наверное, я могу позволить себе немного отдохнуть, ведь я работал с самого утра без передышек. Расслабившись и закинув ноги на стол, я разглядываю кувшинчик с заклинанием.

И почти засыпаю. Но пять минут спустя мой мозг начинает анализировать сам себя, и я встряхиваюсь от неожиданного выброса адреналина. Я в панике подбегаю к столу и хватаю ведовской кувшинчик. Подхожу к раковине и выливаю все его одержимое в слив, предварительно вытащив серебряные монетки. А потом разбиваю кувшинчик вдребезги.

Вернувшись за рабочий стол, я вновь открываю книгу Вайза и перечитываю его пророческие слова: «Суеверия отнимают время, силы и деньги, а взамен предлагают лишь неэффективный способ борьбы с неопределенностью».

Осознав наконец их значение, я включаю компьютер и завершаю статью, которую откладывал всю неделю. Она уж точно принесет мне деньги, думаю я, разглядывая горку монет, извлеченных из кувшинчика. А если профессор Худ думает, что суеверия прочно засели у меня в голове, то я определенно собираюсь с ними покончить.