Раздел IV ПОКАЗАНИЯ ДЕЯТЕЛЕЙ МАССОВОЙ ОПЕРАЦИИ

Серьезное изучение массовых репрессий в Сибири, основанное на широкой документальной базе, только начинается. К сожале­нию, для исследователей по-прежнему остаются малодоступными документы делопроизводства органов НКВД Сибири, прежде всего переписка с центром, отчеты, различные информационные сводки, обзоры и справки. Исключение составляют материалы НКВД ин­формационно-статистического характера, сохранившиеся в фондах партийных организаций, а также копии оперативных документов, обнаруженные в ряде архивно-следственных дел на реабилитиро­ванных лиц.

Достаточно информативными являются также дела репрессиро­ванных чекистов и протоколы допросов оперативных сотрудников периода 1930-1960-х гг., сохранившихся в реабилитационных про­изводствах. В делах чекистов, обвинявшихся в различных служеб­ных преступлениях, содержатся протоколы показаний как самих осужденных, так и их коллег-свидетелей. В некоторых реабилитаци­онных делах, особенно групповых или на видных деятелей номенк­латуры, можно обнаружить подборки протоколов допросов чекистов всех уровней — от начальников управлений до фельдъегерей и ми­лиционеров, в которых с разной степенью подробности раскрывает­ся механика репрессий. Некоторые материалы реабилитационных расследований по групповым делам 1930-х гг. дают очень подробные сведения о деятельности чекистов, применении незаконных методов следствия*.


* См. Тепляков А. Г. Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в 1929-1941 гг. М., 2008. С. 196-200, 293-294.

Разумеется, показания участников террора — противоречивый источник. В протоколах допросов крупных работников НКВД, под­вергавшихся избиениям, неосновательными являются признания в «заговорщицкой деятельности». Что касается репрессий, то это обвинение было более легким (либо ст. 193-17 — должностное пре­

ступление, либо 58-7 УК РСФСР - вредительство), следовательно, показания о терроре давались более свободно, в надежде избежать обвинений в причастности к «заговору в НКВД». Тем более что сле­дователи зачастую не требовали подробностей участия в массовых репрессиях, делая упор на незаконных действиях в отношении «че­стных» коммунистов. Показательно распространенное обвинение арестованных руководящих сотрудников НКВД в том, что из-за организованных их руками необоснованных репрессий от наказания скрылись настоящие враги*.

Большинство протоколов отмечено очевидным желанием допрашиваемых преуменьшить свой личный вклад в репрессии. Многие чекисты также утверждали, что обвиняемые охотно подписывали протоколы с признаниями под влиянием внутри-камерной обстановки/обработки и убеждения в том, что при­знание необходимо в высших государственных интересах, в свя­зи с чем избиения и пытки применялись редко. Напротив, све­дения об атмосфере в органах НКВД, об арестах и допросах, об уверенности или сомнениях чекистов в их правильности, о со­ревновании в репрессиях, о подробностях приведения пригово­ров к ВМН в исполнение — в основном соответствуют действи­тельности.


Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно (к истории сталинских репрессий на Алтае). Барнаул, 1995. С. 187.

** Например, сотрудник КРО УНКВД НСО В. Д. Качуровский в 1939 г. оправдывал массовые операции против «кулаков» и «бывших», а в показаниях 1956 г. заявлял о 100 % недостоверности протоколов 1937-1938 гг., а также указывал и на факты мас­совых нарушений законности в деятельности чекистов первой половины 1930-х гг. См. письмо Качуровского в Новосибирский обком ВКП(б) от 14.04.1939 г. // Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора. М., 2008. С. 449-467.

28 июня 1937 г., в день окончания июньского пленума ЦК, По­литбюро ЦК ВКП(б) приняло специальное решение «О вскрытой в Зап[адной] Сибири к-р повстанческой организации среди выслан­ных кулаков», постановив создать для ускоренного рассмотрения следственных дел на «повстанцев» из РОВС тройку в составе на­чальника УНКВД, крайпрокурора и первого секретаря крайкома ВКП(б). Не дожидаясь результатов разгрома «ровсовской» органи­зации в Сибири, Сталин велел предпринять аналогичные чистки по­всеместно. К 8 июля начальникам управлений НКВД было приказа­но прислать сведения о подлежавших репрессиям по 1-й и 2-й кате­гориям. Значительная часть региональных чекистов не справились с поручением, затянув сроки*. Но начальник УНКВД Запсибкрая ко­миссар госбезопасности 3-го ранга С. H. Миронов успел — 8 июля он отправил шифровку в Москву, где указал, что по 110 городам и рай­онам, а также 20 железнодорожным станциям края было учтено 25 960 чел., подлежащих репрессированию, из которых «кулаки» со­ставляли 57,2 %. Расстрелу подлежало 6642 «кулака» (44,7 % всех «кулаков») и 4282 уголовника (38,5 %), заключению — 8201 «кулак» и 6835 уголовников.

Начальник УНКВД ЗСК заверял H. И. Ежова, что он уже подго­товил 10 новых тюремных помещений, рассчитанных на 9000 чел., что охранять и конвоировать заключенных будут, помимо мили­ции, небольшие группы комсомольцев, а в местах концентрации арестованных размещены гарнизоны войск НКВД. Для быст­рейшего проведения следствия Миронов попросил разрешения в течение месяца использовать курсантов новосибирской межкрае­вой школы НКВД, «зачтя это в курс практических занятий». Что касается новых тюрем, то известно, что в г. Рубцовске быв­шая казарма была переоборудована в тюремный барак на 400-450 чел."


* Степанов А. Ф. Расстрел по лимиту. Из истории политических репрессий в ТАССР в годы «ежовщины». Казань, 1999. С. 6-7; Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. 1937. М., 2004. С. 33.

" Телеграмма С. Н. Миронова Н. И. Ежову от 08.07.1937 г. // ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 586; Тепляков А. Г. Машина террора. С. 274.

облике. А руководящим работникам управления он отдельно со­общил о масштабах предстоящих расстрелов — от тысячи и более человек на большую часть оперсекторов НКВД. Сталинское реше­ние о ликвидации всех «бывших» вызвало у основной части рядо­вых чекистов полное одобрение*.

На оперативных совещаниях начальник УНКВД по Запсиб-краю Г. Ф. Горбач, его заместители И. А. Мальцев и Д. Д. Гречу-хин, а также начальник Контрразведывательного отдела (КРО) Ф. Н. Иванов разъясняли, что невидимая война уже началась и из империалистического лагеря в СССР идет массовая засылка тер­рористов, шпионов, диверсантов. В связи с этим необходимо аре­стовывать не только их, «но изолировать всю базу для этих фор­мирований». Начальство утверждало: «Не может быть, чтобы ку­лак, бывший торговец, офицер, каратель не являлся антисовет­ской личностью. Арестовывайте их. Мы обязаны здоровый орга­низм Советского государства очистить от этого наноса»**. Влия­ние аналогичных установок прослеживается и в заявлении одного из рядовых алтайских чекистов в партийные инстанции: «Репрес­сированное кулачество, так называемый спецконтингент, троцки­сты, правые, эсеры <...> вся эта нечисть являлась базой иностран­ных разведок, в той или иной мере пакостила партии и Советской власти»***.
Сотрудники УНКВД по Алтайскому краю в период «массовых операций»


* Заявление В. А. Евтеева-Кутузова в Алтайский крайком ВКП(б) от 1940 г. // ЦХАФ АК. Ф. П-1. Оп. 6. Д. 242. Л. 50; Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946 // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 21. М.; СПб., 1997. С. 254; Боль людская. Книга памяти репрессированных томи-чей. Т. 5. Томск, 1999. С. 110-111.

** Показания А. М. Ничкова от 14.01.1956 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. П-3593. Т. 2. Л 480.

*** Тепляков А. Г. Машина террора. С. 479.

⁴* Рассчитано по списку получивших специальные звания работников УНКВД ЗСК от 22 марта 1936 г. См.: Архив УВД по Харьковской обл. (сведения В. А. Золотарева).

«Массовая операция» по приказу № 00447 в Алтайском крае была осуществлена сотрудниками управления НКВД, насчитывавшего к кон­цу 1937 г. свыше 300 оперативных работников (до 100 чел. в Барнауле и от 200 до 250 в почти 70 районах)⁴*. Учитывая, что в рядовом районном отделе НКВД насчитывалось не более 3-4 оперработников, к массовым арестам и следствию привлекались дополнительные силы: фельдъегери, сотрудники милиции, бюро исправительных работ, пожарные, а также

партийные активисты*. Так, во многих районах фельдъегери были пого­ловно мобилизованы на проведение арестов и допросов.

С целью быстрого проведения следствия и приведения приговоров в исполнение на территории Алтая были образованы дополнительные территориальные подразделения — оперативные секторы краевого управления НКВД (Барнаульский, Бийский, Каменский, Рубцовский, Славгородский), упраздненные в конце 1938 г. За счет прикомандирова­ния к оперсекторам работников РО НКВД, милиционеров и фельдъеге­рей численность сотрудников этих структур составляла десятки чел. Оперсекторы также укреплялись за счет присылки из УНКВД опера­тивных групп из опытных следователей. В связи с этим оперсекторы были настоящими фабриками по производству групповых дел. В тюрь­мах оперсекторов производились и массовые расстрелы осужденных**. Аппараты оперсекторов располагались в городах и курировали осуще­ствление массовых операций в прилегавших районах (так, Барнауль­ский оперсектор «обслуживал» 14 районов, Бийский — 18).


* Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД... С. 241, 243, 256; Этноконфессия в советском государстве. Меннониты Сибири в 1920-1980-е годы. Аннотированный перечень архивных документов и материалов. Из­бранные документы / Сост., вступ. ст. и коммент. А. И. Савина. Новосибирск; СПб., 2006. С. 478-481.

Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 27; Тепляков А. Г. Управление НКВД по Новосибирской области накануне и в начальный период Великой Отечест­венной войны // Западная Сибирь в Великой Отечественной войне (1941-1945 гг.). Новосибирск, 2004. С. 263; Архив УФСБ по НСО. Д. П-8125. Т. 4. Л. 189.

* Первый секретарь Алтайского крайкома ВКП(б) Л. Н. Гусев проявлял инициати­ву в арестах и легко находил общий язык с начальником УНКВД С. П. Поповым. Из­вестно, например, что Гусев побудил барнаульских чекистов к массовым арестам ки­тайцев, сказав: «Почему у вас до сих пор китайцы по улицам бродят?» См.: Гриша­ев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 87.

⁴* При этом прокурорские работники отчетливо видели размах фальсификаций. В январе 1938 г. заместитель прокурора Алтайского края Н. В. Смекалов сказал под­чиненному: «По краю арестовано свыше 30 000 человек, но действительных преступ­ников из них не более одного процента». Как отмечал начальник отдела кадров крае­вого УНКВД А. Т. Степанов, на заседаниях тройки «со стороны [прокурора Алтай­ского края] Позднякова были попытки повлиять на вынесение приговоров. Но Попов вместе с Гусевым, не считаясь с ним, определяли подсудимым высшую меру наказа­ния. Об этом мне в циничном тоне передавал начальник 1-го спецотдела [М. И.] Да­нилов, секретарь тройки». Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 182-183.

Операция по приказу № 00447, будучи, в первую очередь, поли­тической акцией, основывалась на согласованном взаимодействии представителей партийно-советских органов власти (прежде всего, первого секретаря крайкома ВКП (б) Л. Н. Гусева***, руководите­лей Барнаула М. М. Копылова, П. Р. Семенихина, И. Ф. Трелина, Бийска — Т. П. Бабич-Деканя, краевых прокурорских работников Н. Я. Позднякова и Н. В. Смекалова⁴*) и органов госбезопасности.

Основная карательная работа была возложена на НКВД. Главными организаторами террора стали начальники управления НКВД по ЗСК С. Н. Миронов и Г. Ф. Горбач, а также начальник УНКВД по Алткраю С. П. Попов, его помощники Е. П. Никольский и Г. Л. Би-римбаум, начальники основных оперативных отделов Алтайского УНКВД К. С. Жуков, И. К. Лазарев, П. Р. Перминов, И. Я. Шути-лин, И. Я. Юркин. Смогли отличиться в операции видные работни­ки аппарата УНКВД по Алтайскому краю M. А. Васильев, В. А. Ме­ринов, С. И. Миков, И. А. Розум, Т. К. Салтымаков, В. И. Смоль­ников, С. Я. Труш, А. С. Черных и др. Подавляющее большинство начальников райотделов краевого УНКВД (И. У. Абрамович,

A. Г. Агапов, И. Г. Бисярин, В. К. Буряк, Т. У. Баранов, А. В. Вир-
ковский, M. А. Дятлов, В. А. Евтеев, Л. И. Иванов, В. П. Картушин,

B. А. Кузнецов, И. Д. Кулыускин, А. П. Предвечный и пр.) и опер-

Чекисты осуществляли «кулацкую операцию» либо с энтузиаз­мом, в ожидании наград и карьерного роста, либо покоряясь атмо­сфере страха перед террором, царившей в НКВД. Поскольку аппа­рат НКВД традиционно формировался из идейных коммунистов, профсоюзно-комсомольских активистов и лиц из войск О ГПУ-НКВД, то все чекисты находились в атмосфере насильственной ломки общества и были согласны с ней. Они ощущали враждебность населения и верили в то, что враги повсюду.

шениями о помиловании, утверждали, что ими при массовых рас­правах двигало чувство классовой ненависти*.

Чем ниже был должностной уровень чекистов, тем чаще прояв­лялись колебания — но только в методах, а не в целях. Работники, испытывавшие сомнения в обоснованности повального террора, подчинялись начальству под страхом неизбежных репрессий в случае обвинений в «саботаже» массовых операций, которые на­стигли немалое число сотрудников НКВД. Чекисты заставляли себя верить в правильность указаний начальства о массовых аре­стах и вымогательстве признательных показаний, сообщали руко­водству о колебавшихся коллегах; какие-либо сомнения отбрасы­вались или заглушались алкоголем. С особенной жестокостью че­кисты относились к арестованным «предателям» из собственных рядов.

Следует отметить, что среди немалого числа чекистов, особен­но в начальный период «массовых операций», было заметно неве­рие в дела, фабрикуемые их коллегами-передовиками. Не все оперработники оказались психологически готовы к чисткам тако­го масштаба. Еще до июльских повальных арестов, с которых на­чалось репрессирование всех лиц, которые находились в агентур­ной разработке или проходили по оперативным учетам, некото­рые сотрудники НКВД показали себя либо «примиренцами», либо недостаточно расторопными следователями, не торопящими­ся применять «новые» методы следствия. Те, кто умело скрывал физические меры воздействия и добивался с их помощью требуе­мых результатов, обычно получали поощрения. Колебания своего аппарата С. Н. Миронов пресекал с корнем, изгнав и арестовав неблагонадежных и колебавшихся.

находившихся под угрозой взысканий и прямых репрессий*. Ра­зумеется, и «неактивные» чекисты внесли свой немалый вклад в массовые чистки.

Уполномоченными ЦК ВКП(б) и НКВД по проведению террора стали начальники местных УНКВД. Эти лица получили возмож­ность быстрого карьерного роста. Мироновские заместители и на­чальники отделов УНКВД по ЗСК — Г. Ф. Горбач, Д. Д. Гречухин, С. П. Попов — уже летом и осенью 1937 г. возглавили управления НКВД в Омске, Красноярске и Барнауле. Все выдвиженцы С. Н. Миронова входили в число наиболее активных начальников региональных управлений НКВД и были награждены орденами.

Костяк рядового оперсостава образца 1937 г. составляли молодые чекисты примерно 30-летнего возраста, пришедшие в ОГПУ на вол­не коллективизации. Их начальники, часто имевшие опыт чисток периода гражданской войны, тем более подходили для роли органи­заторов и активных проводников террора. Осужденный начальник особого отдела дивизии в Томске П. А. Егоров заверял Сталина, что всегда был «беспощаден к врагам народа, и не только агентурным и следственным путем боролся с ними, но много, много сам физически уничтожал их». По оценке новосибирского чекиста В. Д. Качуров-ского, настроение на партсобраниях в 1937 г. во время докладов на­чальства об успехах УНКВД в разоблачении «врагов» доходило «до экстаза».

дела НКВД Е. Ф. Камбалин застрелился 28 октября 1937 г. Врид на­чальника Благовещенского РО УНКВД по Алткраю М. Ф. Сейфу-лин застрелился весной 1938 г. именно из-за нежелания участвовать в репрессиях*. Уклонение чекистов от работы могло также маскиро­ваться пьянством. Например, оперработник Ойротского облуправ-ления НКВД К. А. Хуснутдинов свое пьянство позднее объяснял желанием покинуть «органы»". Тем не менее в годы террора часть чекистов была подвергнута судебному преследованию за бездея­тельность и саботаж в борьбе с «врагами народа», причем факты ха­латности и пьянства преподносились в качестве сознательного вре­дительства и уклонения от работы.

Аресты чекистов нередко производились публично, прямо на партсобраниях и оперативных совещаниях, что производило глубо­кое впечатление на всех остальных. На смену выбывшим было на­брано пополнение из числа комсомольцев с производства и учебы. Начальство открыто запугивало рядовых сотрудников, утверждая, как начальник УНКВД по Новосибирской области И. А. Мальцев, что из «органов» выход возможен либо на пенсию, либо в тюрьму"*.

Чистка управления от неблагонадежного элемента в самый разгар массовых операций вызвала большие кадровые затруднения. В Бар­науле штатным сотрудникам оказывали помощь курсанты, перебро­шенные из Алма-Атинской межкраевой школы НКВД. В аппараты УНКВД на целые месяцы прикомандировывались многочисленные оперработники районных отделений НКВД; в свою очередь, более опытные чекисты из Новосибирска, Барнаула и других городов пе­риодически прикреплялись к тем или иным районным аппаратам⁴*.

Протокол допроса начальника Барнаульского оперсектора НКВД Ж. подробно раскрывает механику фабрикации самого крупного политического дела в регионе — так называемого «ров-совского заговора»**. Главной ценностью письма томского оперра­ботника П. А. Егорова являются уникальные свидетельства внут­ренней жизни УНКВД ЗСК-НСО периода террора. Егоров — ти­пичный чекист среднего звена с большим опытом оперативной ра­боты. Он правдиво повествует о размахе репрессий, провокацион­ных методах чекистской работы, об активистах террора как среди штатных, так и нештатных сотрудников. Вот уже почти два деся­тилетия сведения из этого письма активно цитируются исследова­телями***.

ношении различного рода инакомыслящих, в том числе верую­щих, антисоветски настроенных людей, действительных против­ников сталинского режима. Т. У. Баранов допрашивался в пер­вую очередь о массовых необоснованных репрессиях в отноше­нии немцев в бытность его начальником Ново-Киевского (Ку-лундинского) РО НКВД. В состав района входили 18 немецких поселений. Характерна уверенность этого рядового чекиста в правильности массовых репрессий в отношении «чуждых» и «инонационалов». Показания К. А. Орлова свидетельствуют о нацеленности органов НКВД представить свои действия именно как арест «кулацких элементов» среди немцев. Репрессивная деятельность чекистов Алтайского края была существенно облег­чена как фактом практически поголовного участия взрослого не­мецкого населения бывшего Славгородского округа в массовом эмиграционном движении 1929-1930 гг., так и высокой религи­озностью сибирских немцев*.

вполне целенаправленную и обоснованную с их точки зрения селек­цию жертв, выбирая уже отмеченных клеймом осуждения, высылки, раскулачивания и т. п. Единственной крупной фальсификацией с их стороны стало объединение арестованных в «монархическую цер­ковную организацию». Мы склонны полагать, что принципы дейст­вия чекистов в отношении преследования жителей с. Плешково ско­рее были типичными для «кулацкой» операции, чем исключитель­ными.

Важное место в настоящей документальной подборке занимают показания сотрудников милиции. Кампании по истреблению и изо­ляции преступных и маргинальных элементов характерны для все­го периода 1920-1930-х гг. Борьба с ними велась методами «массо­вых операций», в ходе которых так называемый «социально-вред­ный элемент» (СВЭ) арестовывали путем облав и осуждали заоч­ным порядком, из-за чего нередко страдали и невинные люди. Вве­денные в научный оборот сведения о масштабах очистки Сибири от «преступного» и «социально-вредного элемента» говорят, что масштабы чистки СВЭ были близки к размаху чистки «врагов на­рода» и проводились столь же преступными методами. Милиция работала, как и сотрудники УГБ: арестовывала людей по набору компрометирующих признаков, часть арестованных передавала «соседям»-чекистам для расстрела или осуждения на большой срок, а других судила сама с помощью собственной тройки как СВЭ*. Напротив, репрессии против уголовников-рецидивистов, поймать и доказать вину которых было нелегко, являлись доста­точно ограниченными.


* Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД... С. 255. См. показания милицейских работников Рубцовского и Павловского РО УНКВД по Алтайскому краю // ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 5380. Л. 97,99; Д. 18330. Л. 78,82.

В ходе Большого террора власти с помощью привычных внесу­дебных мер предприняли попытку уничтожить не только политиче­ских врагов, но и организованную преступность заодно с ее базой, «вычистив» возможно большее количество маргинальных элемен­тов — бродяг, нищих, проституток, бывших заключенных. В 1937-1938 гг. в районы из сибирских управлений НКВД были спущены контрольные цифры на аресты уголовного и «социально-вредного элемента», что привело к массовым репрессиям в отношении зако­нопослушных граждан". Вместе с тем работники милиции самым активным образом осуществляли политические репрессии, нередко являясь основными исполнителями обысков и арестов и самым дея­тельным образом участвовали в допросах и приведении приговоров в исполнение.

Публикуемый протокол заседания военного трибунала по делу сотрудника Павловского РОМ НКВД дает яркое представление о роли органов милиции в проведении террора, о лимитах на аресты и осуждение не только «кулаков», но и так называемого «социально-вредного элемента»*. Принципы и традиции работы милицейского аппарата не отличались от тех, что были характерными для НКВД, но милиция была куда более многочисленным отрядом карательно­го аппарата, с ее представителями население контактировало посто­янно. С августа 1937 по февраль 1938 г. рядовой оперативник Пав­ловского РОМ УНКВД по Алткраю А. оформил около 400 дел на «социально-вредный элемент». Большей частью в этот период он ра­ботал в Новосибирске и Барнауле, будучи прикомандированным для помощи в оформлении этой категории дел. По словам А., в нача­ле «массовых операций» Павловский РОМ получил лимит на арест 100 чел. СВЭ, а затем — еще на 70 чел. В итоге начальник РОМ зая­вил подчиненным, что придется «где-то людей брать для выполне­ния плана». Таким образом, в Павловском районе милиция аресто­вала больше людей, нежели было по ее учетам на СВЭ.

Первоначальное намерение уничтожить вместе с «кулаками» и прочими «врагами народа» основные кадры криминального эле­мента в ходе развязывания все более масштабного террора оказа­лось сильно откорректировано, из-за чего чистка профессионально­го уголовного мира отошла на второй план. Так, на 25 ноября 1937 г. по приказу № 00447 в Алтайском крае было арестовано 15 365 чел., в т. ч. по делу РОВСа — 3337 (21,7 %), «кулаков» — 10 766 (70,1 %) и уголовников — 1262 (8,2 %). В разгар репрессий доля уголовников среди арестованных составила относительно не­большой процент".

Показания политрука барнаульской тюрьмы Л. содержат сведе­ния о наиболее страшной стороне массовых операций — приведении приговоров к ВМН. Для того чтобы в каждом крупном регионе рас­стрелять десятки тысяч приговоренных, использовались не только сотрудники комендатур и учетно-архивных отделов, но и множество рядовых оперработников. Группы расстрелыциков возглавлялись руководящими работниками НКВД. Показания Л. — уникальное для западносибирского региона свидельство тюремного работника о процедуре исполнения смертных приговоров как в годы Большого террора, так и в 1939-1940 гг.

См. документ № 182. ** ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 162. Л. 707.

Есть также документы, которые говорят о наличии загнанного страхом глубоко внутрь, но осязаемого народного протеста про­

тив террора. Публикуемая докладная записка Бийского РО НКВД о ходе предвыборной кампании от декабря 1937 г. — цен­ный пример обстоятельного чекистского меморандума, состав­ленного по показаниям осведомителей и демонстрирующего вы­сокую плотность негласной агентурной сети НКВД. Документ дает важную информацию о критике народом предвыборной де­магогии властей, террористической политики НКВД, об уничто­жении отдельными смельчаками официальных портретов руко­водящих чекистов.