ПОКАЗАНИЯ СОТРУДНИКОВ РАЙОННЫХ ОТДЕЛЕНИЙ МИЛИЦИИ И НКВД (ДОКУМЕНТЫ)

№ 180

[г. Барнаул] 30 января 1938 г.

1. 
   Фамилия К.
   
2. 
   Имя и отчество
   
3. 
   Дата рождения 1908 г.
   
4. 
   Место рождения п. Кресты Знаменского района
   

6. Национальность], гражданство] (подданство) украинец

8. Род занятий фельдъегерь Знаменского РО НКВД <...>

Показания (свидетеля) К.

За ложные показания предупрежден об ответственности по ст. 95 УК.

4 июля 1937 года начальник Знаменского РО НКВД тов. П. провел оперативное совещание по вопросу изъятия контрреволюционно-ку­лацкого элемента в районе, [указав, что] одновременно с изъятием дополнительно нужно выявлять. Мне лично пришлось быть на этом совещании, на утро 5 июля 1937 г. П. мне сказал, чтобы я выехал вме­сте по этой работе в Херсонский и Преображенский с/с с уполномо­ченным РО НКВД К., так было и сделано. На утро мы с К. выехали, в пути следования я еще спросил К.: «Мы что, сразу будем арестовы­вать». К. ответил: «Нет, только выясним».

По приезду в Преображенский с/совет часов [в] 7 утра в с/сове­те никого не было, мы решили пойти к председателю] с/с, вышли из здания с/совета, как на встречу в с/совет шли: председатель] с/сов. К., заместитель] директора Знаменской МТС Г., инструктор РК ВКП(б) Т. и счетовод МТС К. и тут же договорились пойти к пред[седателю] с/сов. К. выпить молока. Придя в квартиру, К. вы­нул 6 руб., подсел [к] К., обязал последнего доставить 1/2 литра

вина. К. сходил, и эти 1/2 литра вина К. было расподано всем при­сутствующим, после этого мы все пошли в с/совет. Подойдя к с/со­вету, Г., Т. и К. задержались на улице, К., К. и я зашли в с/сов. К. у К. спросил [про] кулаков, тот ему рассказал. К. писал в тетрадь, но справок на них: не брал. Пробыли в с/совете не больше 2-х часов и выехали на одной автомашине с директором МТС Г., инструктором РК ВКП(б) Т. и К., доехали до села Погореловки, они слезли, а мы с К. поехали в с. Даниловку Херсонский с/сов. Прибыли часов в 12 дня 5/VlI-[19]37 г., в с/совете не оказалось никого, я съездил за предсе­дателем с/с. Он был в колхозе на расстоянии 7 км, председатель прибыл, К. с ним также побеседовал часика два. Записал на листок бумаги о живущих кулаках в Херсонском с/с. Закончили работу, нужно было покушать, я купил 1 кило хлеба, 10 яиц. К. опять купил 2 четвертушки водки, заехали к одной женщине, распили вино, заку­сили, на этом и выехали в РО НКВД. Во время второй выпивки я еще К. предупредил, что нам за это попадет от начальника: «Мы с тобой находимся на ответственной работе», — на это К. сказал, «что нам начальник, я сам начальник, пей, ничего не будет», дальше сказал: «Кто выпьет рюмку водки, партия за это коммунистов не бьет, пить можно в любое время».

Вопрос: Какое количество кулаков было выявлено К. за время ва­шей совместной поездки в Херсонском и Преображенском с/с?

Ответ: Человек пять, и то они не были взяты. После туда вто­рично [выехали] из оперсостава, где было установлено до 15 чел., которые были арестованы, поэтому прошло до 4 м-ц[ев], как это можно было проделать при выезде. Как пример: в п. Кресты после установили к-р подрывную кулацкую группу в количестве 6 чел.: Д., К., Д., Р., П. и К. Об этих кулаках я К. сразу говорил, т. к. я их ранее хорошо знал потому, что я лично участвовал во время их раскулачивания, но К. не обратил на это, где говорил: «Твое дело маленькое, кого я знаю, того арестую, а ты будешь их конвоиро­вать».

Вопрос: Что вам лично известно в отношении контрреволюцион­ной агитации со стороны К.?

Ответ: В отношении контрреволюционной агитации со стороны К., чтобы он выступал против политики соввласти или высказывал к-р клевету, про это сказать не могу, но были такие факты, это в июне м-це 1937 г., мне приходилось быть на районном партийном со­брании членов ВКП(б), присутствовал К., во время перерыва К. груп­пировал вокруг себя коммунистов, собиралось человек 30, где распро­странял всевозможные похабные шовинистские анекдоты, шельмуя все национальности, считая их последними людьми среди русских, а также рассказывал самые похабные анекдоты, которые были не уме­

стны как чекисту и коммунисту. За что первичная парторганизация ему объявила выговор.

Записано с моих слов правильно, протокол допроса мне зачитан, в чем и подписуюсъ.
(подпись )
Допросил: оперативный] уполномоченный УНКВД

по Алт[айскому] краю, сержант госбезопасности (подпись)

ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 2780. Л. 45-47. Рукописный под­линник.

от быв[шего] чекиста, заключенного в Усть-Вымском ИТЛ сро­ком на 5 лет по ст. 193-17 п. «а» УК РСФСР — Егорова Павла Ан-дриановича

Неоценимы заслуги органов УГБ НКВД в деле разгрома и физи­ческого уничтожения врагов народа Бухарина, Рыкова и их спод­вижников — троцкистско-японо-германских агентов.

В целом эти заслуги принадлежат Вам и партии, под руково­дством которых органы УГБ успешно начали и завершили эту слож­ную операцию, показав всему миру, не имеющему претендента* в ис­тории человечества, чудовищную предательскую деятельность троц-кистско-бухаринских наймитов.

Работа органов УГБ за 1937-[19]38 гг. заслуженно вызывала вос­хищение и любовь всего прогрессивного человечества к карающему органу диктатуры пролетариата. Эта любовь закреплялась в созна­нии трудящихся партией и нашей прессой.

Наряду с этими боевыми делами, навеки вошедшими в историю человечества, в ряде мест органы УГБ, предав забвению Ваши неод­

нократные указания о любви и бережном отношении к человеку, встали на путь создания искусственных дел, по которым наряду с вра­ждебно действующим элементом арестовывались люди, беззаветно преданные Вам и партии, люди из социально близкой среды, никогда не думающие о каких бы то ни было вражеских действиях против Ро­дины — сюда попадали честные служащие, ремесленники и просто обыватели, интересы которых замыкались рамками своих семейств.

Многие тысячи таких людей*, вместе с активно действующим врагом, оказались расстреляны или заключены в исправительно-трудовые лагеря.

Я сам быв[ший] чекист с 1922 года по день ареста 25 января 1938 года, на протяжении 16 лет проработал в органах ЧК-ОГПУ-НКВД на территории Сибири. В операции по ликвидации вражеских элементов в 1937 г. я принимал активное участие на территориях Но­восибирской области и Алтайского края, работая последнее время на­чальником особого [отдела] УГБ НКВД 78-й с[трелковой] д[ивизии] в г. Томске — имел звание ст[аршего] лейтенанта госбезопасности.

Первое указание о подготовке массовой операции мы получи­ли по НКВД СССР в июле мес[яце] 1937 года. Эта директива обязывала нас составить списки на весь контрреволюционный элемент и специально** чуждой среды и весь уголовный рецидив, представляющий из себя социальную опасность для общества. Вслед за этим был дан сигнал о начале операции и организации судебных троек при УНКВД для рассмотрения всех этих дел. Та­ким образом, основной удар по контрреволюционным и уголов­ным элементам, проходящим по нашим учетам и разработкам, был нанесен в августе месяце 1937 года.

Последующий смысл всех директивных установок руководства Управления НКВД, даваемых на совещаниях и при докладах, своди­лись к необходимости весь оперативный контингент, проходящий по учетам и разработкам, свести в разные по названиям, но единые по своим целям контрреволюционные организации, связанные с иноразведками враждебных нам стран и белоэмигрантскими центра­ми за границей.

Оперсостав органов, восприняв эти установки, как прямую физи­ческую ликвидацию всей контрреволюции, в том числе и пассивной,

Следует: социально.

но являющейся базой для различных контрреволюционных форми­рований, деятельно следуя этим директивам, приступил к их реали­зации с полным сознанием исторической необходимости очистить нашу страну от этого контингента.

Исходным началом для разрешения этой задачи должны были явиться штабы руководства этих организаций, для чего в разные места были выброшены опергруппы с задачами «найти» эти штабы.

В Нарымский округ был с опергруппой командирован врид. нач[альника] 4-го отдела УНКВД, ст[арший] л[ейтенан]т госу­дарственной] безопасности] Попов, который по прибытии в На-рым в разных местах закопал оружие различных систем, а затем арестовав группу б[ывшего] бел[ого] офицерства во главе с б[ыв-шим] полковником Михайловым, путем намеренной* и следствен­ной обработки взял от них показания о существовании в Сибири Российского общевоинского союза (РОВСа). Арестованные «по­казали» на скрытые у организации оружейные склады, которые при участии понятых от советских и общественных организаций и были «обнаружены».

Арестованный «центр» организации дал развернутые показания о якобы существующей организации с наличием большого количе­ства участников.

С аналогичной задачей в районы Кузбасса был командирован на­чальник 3-го отдела" УНКВД НСО, мл[адший] лейтенант государ­ственной] безопасности] Голубчик, который успешно провел такую же операцию по Кузбассу.

В Томске, по примеру Нарыма и Кузбасса, РОВС был «вскрыт» бригадой УНКВД и местным аппаратом горотдела, причем здесь «штаб» был создан из нашей агентуры из числа б[ывшего] б[елого] офицерства Ситникова и других, которым было разъяснено, что от них нужны такие показания для Родины, и они временно арестовы­ваются для камерной разработки*" тех людей, которые будут аресто­вываться по этой «организации». Впоследствии все они были рас­стреляны.

По Бийскому и Алтайскому кустам аппаратом 3-го отдела УНКВД была «успешно» развита операция [по] к-р повстанче­ской, японской, шпионской организации, руководимой б[ыв-шим] командующим партизанскими силами Алтая Третьяком.
По смыслу следует: камерной. 3-й отдел — Контрразведывательный (КРО). "* Камерная разработка — специфический вид чекистской работы, заключавшийся в воздействии тайной агентуры ОГПУ-НКВД на арестованных с целью принуждения их к сотрудничеству со следствием.

Эта операция поглотила всех лидеров партизанского движения в период реакции Колчака в Сибири и очень большое количество красных партизан.

Арестованные к-р одиночки, разрозненные группы и целые орга­низации, находящиеся в нашей разработке, стали сводиться в целые организации с большими филиалами.

Примерно до конца сентября или начала октября мес[яца] 1937 года операция носила исключительно характер разгрома всех контр­революционных кадров и не касалась широких слоев населения. С сентября мес[яца] 1937 г. в массовом количестве стали поступать ка­тегорические требования — усиление операции. Шифротелеграмма-ми приказывалось подвергнуть массовым арестам всех перебежчи­ков, поляков, латышей, иранцев, лиц, прибывших с КВЖД («хар-бинцев») и др.

УНКВД НСО стало спускать периферии «контрольные» цифры на аресты, называвшиеся «минимум», так как давать результаты ниже их запрещалось. Например, Томск получал неоднократно та­кие контрольные цифры на 1500, 2000, 300* и т. д.; [шло] «соревнова­ние» кто больше арестует.

В помощь кадровому составу органов для проведения всей этой колоссальной, до сих пор невиданной, операции была при­влечена масса работников милиции, средних и старших команди­ров внутренней и пограничной охраны НКВД, комсомольцы, заведующие] специальными] секторами различных учреждений, быв[шие] чекисты и т. д.

В конце сентября мес[яца] или начала октября мес[яца], когда были реализованы все наши учеты, операция с бешеной силой обру­шилась на ни в чем неповинных людей, никогда не участвовавших в каких либо антисоветских и контрреволюционных делах и не ском­прометированных связями.

Для многих нас смысл дальнейшей операции стал не только не­понятен, но и страшен, но остановить ее бешенный шквал только мог ЦК ВКП(б) и Вы.

При желании некоторых чекистов спасти невинных людей при­водили лишь только к их арестам и гибели. Увеличились самоубий­ства среди чекистов.

В Томске в этот период основную работу по камерной обработке вел некий Пушнин — фигура, на которой следует подробно остано­виться.

Пушнин в 1935 г. в Томске и его районе создал к-р повстанче­скую организацию «Партию народных героев». Он вовлек в нее

большое количество к-р настроенного элемента, причем всех участ­ников организации он обязывал подписками, давал им клички и т. п. В выработанной им программе и уставе «Партия народных героев», являющейся копией программы БРП*, во главе стояло уничтожение коммунистов, роспуск колхозов и т. п. В начале 1936 года Пушнин решил перейти на нелегальное положение, для чего он инсцениро­вал свою смерть, снявшись в гробу. Эти фотокарточки были распро­странены среди родных, знакомых Пушнина и участников создан­ной им организации. При аресте Пушнина у него были обнаружены подписки и анкеты участников организации, план восстания и свер­жения Советской власти в Томске и Сибири. Пушнин в 1936 году военным трибуналом был приговорен к расстрелу, который был за­менен 10 годами ИТЛ.

«Помощь» Пушнина была колоссальной. Несмотря на то, что все
камеры были переполнены арестованными, в камерах на 6 человек
сидело по 30-40 человек, а всего по Томску и его району было аре-
стовано " человек. В комнатах следователей редко можно было

застать арестованных на допросах. Делалось так, руководители след­ственных групп разбивали арестованных на группы от 5 до 10 чело­век, причем в своем большинстве эти люди друг друга до ареста не знали и давали их отдельным следователям, которые, получив от Пушнина заявления о готовности арестованных подписать все то, что им предложит следствие, вызывали их к себе, заполняли анкет­ные данные протоколов допросов, отбирали списки на знакомых и отправляли обратно для того, чтобы вызвать второй раз и подписать трафаретный протокол о «принадлежности» арестованного к РОВ­Су или др. аналогичной организации. Причем эти 5-10 человек, ра­нее друг друга не знавшие, оказывались по протоколам давно знав­шими и друг друга завербовавшими в ту или иную к-р организацию, а все или почти все знакомые этих арестованных также оказывались участниками организации.

В Новосибирске наряду с аналогичной обработкой арестованных применялись и др. методы «воздействия». Например, в 3-м отделе УНКВД под руководством его начальника, мл[адшего] лейтенанта госбезопасности Иванова были введены в действие толстые, боль­шие старинные альбомы с массивными переплетами, железные ли­нейки и т. д., причем все эти предметы имели названия: «первой сте­пени», «второй степени», «третьей степени». Этими предметами жестоко избивали арестованных. Широко практиковалась «выстой-
БРП — Братство Русской Правды, немногочисленная белоэмигрантская органи­зация полумифического характера, пропагандировавшая активную вооруженную борьбу с советским режимом, но мало что сделавшая.

Количество арестованных не указано.

ка» арестованных на ногах по несколько суток, зачастую привязыва­ли их к несгораемым шкафам и дверям, чтобы не падали до тех пор, пока не подпишут протокола и не напишут собственноручного заяв­ления о принадлежности к организации. Работающий в 3-м отделе некий Малозовский, проводивший следствие по немцам, латышам и литовцам записывал в протокол то, что было «нужно» для следст­вия, а зачитывал арестованным из своей головы, что они являются преданными людьми родины, любят Советскую власть, что они аре­стованы неверно и просят их освободить. Конец этих «протоколов» Малозовский заканчивал лозунгами «да здравствует Советская власть, да здравствует тов. Сталин».

Заставляли подписывать чистые листы бумаги, а затем писать протоколы, подделывались подписи под протоколами и т. д.

Большинство всех этих арестованных расстреляны.

В погоне за поляками, латышами и др. подпадавшими под массовые аресты нацменьшинствами применялись различные ме­тоды, просматривались списки сотрудников по учреждениям, прописные листы в адресных столах и т. п., причем зачастую аре­стовывались люди, которые имели несчастье носить польские, литовские и подобные им фамилии, но иногда ничего общего не имевшие с той или иной национальностью. Такие люди по про­токолам оказывались участниками монархических повстанче­ских организаций, правда, из Новосибирска поступило устное распоряжение в таких случаях в повестках дня тройки не указы­вать национальность. В прошлом продавец или кустарь превра­щались в крупных торговцев и владельцев, бухгалтера в царских чиновников, провокаторов и т. п.

В Алтайском крае дела через тройку проходили без нужного оформления. Методы следствия там были еще более ужасными.

Неимоверная по размерам была проведена операция по ж.-д. транспорту*. Начальник 6-го отдела, капитан госбезопасности Нев­ский (из дворян, быв[ший] офицер), хвалился, что он показаниями «вышел» на одного из членов ЦК.

Я мог бы привести уйму таких фактов, но ограничусь только дву­мя подтверждающими эту преступную практику прошлого:

1. В германском консульстве работал в качестве одного из ответ-
ственных сотрудников, являвшийся нашим агентом «Спортсмен»*.
Работая долгое время в КРО ОГПУ Сибири, я хотя с ним по работе
связан не был, но знал, что он большим доверием не пользовался —
он использовался по установлению консульских связей. [В] 1937
году его решили арестовать и взять официальные показания на кон-
сульские связи по Сибири. Арестованный «Спортсмен» первона-
чально допрашивался нач[альником] отделения особого отдела
мл[адшим] л[ейтенантом] госбезопасности Парфеновым, а затем по
настоянию нач[альника] 4-го отдела УНКВД Попова был передан
ему. Попов в протокол допроса «Спортсмена» включил для «агентов
гестапо» ряд ответственных работников, в частности оказались аген-
тами германской разведки весь оперсостав УГБ, в разное время ру-
ководящий «Спортсменом», как нашим агентом — Подольский, Чер-
но-Иванов** и др. и ряд работников крайкома и крайисполкома.

«Спортсмен», очевидно, охотно все это подписал, т. к. он лично ничего не терял, а его хозяева-фашисты выигрывали — «Спортсмен» был выдворен из пределов СССР, а все лица, которые были включе­ны в его показания, арестованы и очевидно расстреляны. Необходи­мо отметить, что жена Попова была лично знакома со «Спортсме­ном» и когда последний допрашивался Парфеновым, Попов просил его «по-товарищески» не губить его. Получив себе «Спортсмена», Попов, конечно, свою жену [в протокол] не включил. История По­пова со «Спортсменом» очень темна и пожалуй не будет удивитель­но, если действительная агентура немцев осталась после такого «следствия» жива и здорова.

димой рядом командиров. В результате таким образом добытых пока­заний свыше 20 чел. командиров были обвинены в принадлежности к организации, из которых в начале января мес. 1938 г. 13 ч. были Попо­вым арестованы и ожидалась санкция на арест других. Большинство этих командиров были преданными людьми и никакими компромети­рующими материалами мы на них не располагали.

В фабрикацию таких дел был втянут не только весь без исключе­ния кадровый состав УГБ, но и все привлеченные на операцию лица, среди которых зачастую попадались политически неблагонадежные люди, разлагавшие* размеры проводимых НКВД операций, характер допросов и отношение к арестованным. Так, например, в Томске все тот же Овчинников привлек из разных учреждений несколько ма­шинисток, из которых две оказались женами арестованных и осуж­денных еще до этой операции за к-р деятельность лиц. Эти машини­стки выполняли совершенно] секретную работу. Овчинников при­влек к работе некоего Чаговца, родственника попа и тесно связался с ним. Об этих лицах на партсобраниях дважды ставили вопрос, но они продолжали работать до тех пор, пока Новосибирск не предло­жил их выгнать.

Из всего этого видно, что зачастую перегибы в арестах и возведе­ние чудовищных преступлений на людей, не совершавших эти пре­ступления, сопровождались политической слепотой ряда руководя­щих работников органов.

Я считаю это не случайным, т. к. последний год выдвинул на ру­ководящую работу людей политических сомнительных и из соци­ально чуждой среды и карьеристов. Чтобы не быть голословным, подтверждаю это следующими фактами:


По смыслу следует: разглашавшие. ** Вероятно, имеется в виду Муралов Н. И. Следует: этому.

1. Начальник УНКВД Алтайского края Попов (б[ывший] нач[альник] 4-го отдела УНКВД ЗСК) привезен в Сибирь б[ыв-шим] Полномочным] Представителем] ОГПУ ЗСК Алексеевым, б[ывшим] чл[еном] ЦК левых эсеров, с которым Попов был в самых лучших отношениях. Попов прекрасный следственник, он провел ряд крупных дел, в частности, он провел следствие на Муравьева", Лившица и др., по натуре он ярко выраженный карьерист, и поэто­му*** подчиняет все. О нем в чекистской среде принято говорить, что ради карьеры он готов шагать через трупы своих товарищей. О нем ходят целые анекдоты, например, всем известно, что при представле­нии его к награде в 1937 г. он устроил целую сцену начальнику управления Миронову, требуя представить его не к ордену «Крас­

ной Звезды», как это хотели сделать, а к ордену Ленина. В результа­те он получил орден Ленина. В партийно-массовой работе Попов никогда никакого участия не принимал. При наличии низкой пар­тийности и большого карьеризма он способен на все.

2. 
   
   * Правильно — Пастаногов К. К. Мародерство в чекистской среде было распространено с первых лет существова­ния «органов».
   
   Начальник 3-го отдела УНКВД Алтайского края л[ейтенан]т государственной] безопасности] Лазарев пользуется большим по­кровительством Попова. В прошлом Лазарев в Иркутском универси­тете активно участвовал в троцкистской оппозиции, о чем он скрыл от парторганизации, и когда его принадлежность к троцкизму была установлена, парторганизации запретили разбирать этот вопрос. Ла­зарев является таким же карьеристом, как и Попов. Он и раньше был склонен к созданию фиктивных дел. Поповым он был представлен к ряду наград. За 1937 год Лазарев получил орден «Красной Звезды» и знак почетного работника ВЧК-ОГПУ-НКВД.
   
3. 
   Нач[альник] 6-го отдела УНКВД НСО, капитан государст­венной] безопасности] Невский, из дворян, б[ывший] офицер, на­гражден орденом «Красной Звезды».
   
4. 
   Нач[альник] 4-го отдела УНКВД НСО, лейтенант госбезопас­ности Постаногов* родственно связан с кулачеством и сам, кажется, из кулаков, карьерист. Награжден орденом «Знак почета». Вдохнов­лял создание фиктивных дел, например, на совещании оперсостава в Нарыме он дал установку посадить больше 50 % всей парторганиза­ции округа.
   
5. 
   Начальник 5-го отдела УНКВД НСО, лейтенант госбезопас­ности Мелехин из кулаков.
   
6. 
   Нач[альник] 9-го отдела УНКВД НСО, лейтенант госбезопас­ности Баталии — сын попа, морально разложившийся, о его мораль­ном разложении и болтливости дала показания б[ывшая] работница Крайкома ВКП(б) Гоба.
   
7. 
   Нач[альник] Томского ГО НКВД, капитан госбезопасности, Овчинников в период работы в Прокопьевске (Кузбасс), в момент посещения т. Молотовым Кузбасса посадил за руль его машины тер­рориста участника сибирского террористического центра, б[ывшего] иноподданого Арнольда, который не произвел терракта над т. Моло­товым из-за простой случайности. Овчинников был связан с участ­ником этого же центра Шестовым и др. Деятельность Овчинникова в Томске мною подробно освещена выше, нужно только добавить, что он за последнюю операцию присвоил много различных вещей расстрелянных и арестованных".
   

2. 
   Б[ывший] оперуполномоченный ОО СибВО, мл[адший] лей­тенант госбезопасности Егоров В. Т. (ныне нач[альник] 5-го отд[ела] УНКВД Красноярского края) морально разложившийся тип. Ранее был одним из самых плохих работников, от которого обыкновенно все отказывались. За эту операцию он «проявил» себя и был награж­ден орденом «Красной Звезды» и назначен нач[альником] 5-го отде­ла УНКВД Красноярского края.
   
3. 
   Оперуполномоченный 5-го отд[ела] УНКВД НСО Гинкин в прошлом лентяй склочник и есенинец*, в период этой операции «вы­двинулся» и назначен начальником отделения 5-го отдела УНКВД НСО. Стал считаться лучшим чекистом. Говорят, что он происходит из дворян.
   

10. 
    Оперуполномоченный 5-го отдела УНКВД НСО Алпатов, сын крупного Бийского купца, тоже «выдвинулся» и назначен нач[альником] отделения 5-го отдела УНКВД.
    
11. 
    Б[ывший] заместитель] начальника] УНКВД НСО майор государственной] безопасности] Мальцев (ныне нач[альник] УНКВД) в 1930 году, будучи нач[альником] Томского окротдела ОГПУ, допустил создание большого провокационного дела «Русь»" по которому было арестовано свыше 200 человек. За создание фиктивного дела и ряда др. преступлений начальник] КРО окр­отдела Грушецкий был расстрелян, а Мальцев снят. С 1930 года по 1937 год Мальцев работал где-то на Северном Кавказе. В 1937 году он прибыл вновь в Сибирь в качестве помрщника] нач[аль-ника] УНКВД, вскоре же он был назначен заместителем] началь­ника УНКВД НСО.
    

Садизмом и грубым цинизмом дышали все его «оперативные указания» конца 1937 года. В начале декабря мес. 1937 г. мы получи­ли указание, что судебная] тройка заканчивает свою работу 10/ХП-[1937], после чего она ликвидируется. Неожиданно числа 10/ХН-[1937] в Томск приехал Мальцев и на созванном совещании оперсостава выступил буквально с такими «указаниями».

Совет, вы должны провести подготовку к операции, к 13 декабря — после выборов в Верховный Совет начать "заготовку". Даю Вам три дня на "заготовку" (это значит на арест людей), а затем вы должны "нажать" и быстро закончить дела. "Колоть", это "добиваться" созна­ния у арестованных, не обязательно, давайте в дела "нерасколотых" два показания "расколотых" и все будет в порядке. Возрастным со­ставом арестованных я вас не ограничиваю, давайте стариков. Нам нужно "нажать", т. к. наши уральские соседи нас сильно "поджима­ют"* (нужно понимать идут по операциям впереди НСО). По РОВ­Су вы должны дать до 1.01.[19]38 г. не менее 100** человек, по поля­кам, латышам и других не менее 600 человек, но в общей сложности я уверен, что вы за эти дни "догоните" до 2000 ч. Каждый ведущий следствие должен заканчивать не менее 7-10 дел в день — это не­много, так как у нас шофера в Сталинске и Новосибирске "дают" по 12-15 дел в день. Хорошо работающим после совещания я "подбро­шу" денег, а вообще без награды они не останутся. Учтите, что ряд горотделов — Кемеровский, Прокопьевский и Сталинский — все мо­гут определить. Они взяли на себя самообязательства выше, чем я вам сейчас предложил».

Сразу же после торжественных выборов в Верховный Совет СССР 12 декабря 1937 года гор. Томск был с невиданной силой по­трясен новыми арестами.

Мальцев грубо нарушал положение о работе судебных троек. Как правило, он единолично заседал и «разбирал» дела. Первое время иногда бывал представитель крайкома ВКП(б), но когда там всех арестовали, никто уже из крайкома не присутствовал, также первое время участвовал в работе тройки облпрокурор Барков, но когда его тоже арестовали, то никто уже из прокуратуры в работе тройки уча­стия не принимал***.

Мальцев награжден орденом «Красной Звезды».


* Речь шла о чекистах Свердловской области. На одном из оперсовещаний в Челя­бинском УНКВД прозвучала такая характерная оценка проведения террора на Урале: «Плохо льется кровь врагов у нас в Челябинской области, вот другое дело в Сверд­ловске, там по-настоящему течет кровь рекой...» См.: Вепрев О. В., Лютов В. В. Госу­дарственная безопасность: три века на Южном Урале. Челябинск, 2002. С. 292. " По смыслу следует не 100, а 1000 чел.

На самом деле в 1938 г., судя по документам, в заседаниях тройки УНКВД по Но­восибирской области участвовали и. о. облпрокурора И. Д. Новиков (застрелился осенью 1938 г.), и. о. облпрокурора Ф. С. Старостенко (в октябре 1938 г. арестован и в 1939 г. освобожден с прекращением дела), А. В. Захаров. Но, возможно, П. А. Егоров имел в виду то, что прокурорские работники подписывали протоколы задним числом, не участвуя в заседаниях тройки.

пывают всего того, что эти люди делали в период операций, а резуль­таты ее были потрясающие.

По ряду войсковых частей с районами комплектования Томска и его района «засоренность» (военнослужащие, близкие родственни­ки, которых подвергались аресту) достигла колоссальных размеров, например, по отдельному] саперному батальону 78-й с[трелковой] д[ивизии] засоренность на 1.01.[19]38 выразилась в 78 %, по ОТБ* и др. частям засоренность колебалась в пределах 40 %. Это по офици­альным [данным] командования, плюс к этому нужно иметь в виду некоторый процент военнослужащих, скрывших аресты своих род­ственников или еще не знавших о них. Были и такие, которые не пе­режив позора ареста родственников, [кончали жизнь самоубийст­вом], например, руководитель военной кафедры одного из томских вузов Лебедев застрелился, оставив записку, что он не хочет жить с ярлыком сына врага народа. Таких случаев было много.

Остановиться в операции при работе троек было невозможно. Пришедшие в органы люди, карьеристы и люди без элементарных человеческих чувств любви к преданным людям родины писали протоколы допросов с возведением чудовищных обвинений с нани­зыванием в протоколы уймы таких же ни в чем не повинных людей. Обманутые авторитетом УГБ, под влиянием физических и мораль­ных пыток арестованные подписывали свои смертные приговоры.

Вихрь операции увлек за собой весь оперсостав органов, все пи­сали протоколы с той только разницей, — одни делали верно, выби­рая исключительно контрреволюционный элемент, а другие без раз­бора били не только всех, но били преднамеренно по коммунистам и преданным людям страны.

Всякие попытки не только поднять голос и сказать «остановись», но даже за посылку писем б[ывшему] наркому Ежову с сообщением о преступной практике приводили к уничтожению таких чекистов.

Вероятно, отдельный танковый батальон.

В качестве заместителя] нач[альника] особого отдела СибВО работал капитан грсударственной] б[езопасности] т. Коломийц. Старый чекист с высокой партийностью он был беспощаден к вра­гам. Являясь также врагом провокационных дел, он с момента при­езда в НСО вел глухую, но неравную борьбу с фальсификаторами. В ноябре мес. 1937 года в Новосибирске в 223-м с[трелковом] п[олку,] входящем в обслуживаемую мною дивизию, аппаратом ОО СибВО были арестованы 7 красноармейцев немцев лишь толь­ко за то, что они немцы. Эти немцы были «сведены» в контррево­люционную шпионско-диверсионную повстанческую, фашистскую организацию. Коломийц восстал против этого и потребовал от

б[ывшего] нач[альника] УНКВД Горбач[а] передопроса обвиняе­мых с вызовом на следствие меня. Одновременно Коломийц позво­нил по телефону мне в Томск и предложил выехать для ведения этого дела. Через некоторое время я по телефону от пом[ощника] нач[альника] о[собого] о[тдела] СибВО Мелехина получил указа­ние в Новосибирск не выезжать.

Коломийц о ряде таких дел и об этом в частности написал письмо быв[шему] наркому Ежову, а тем временем Горбач передал дело на красноармейцев-немцев 3-му отделу УНКВД, которое и доложило его на тройке, по решению ее все они были расстреляны. Ответ из Москвы тоже не воздействовал*. Товарищ Коломийц был уволен в запас и сразу же арестован. На «активном допросе», продолжавшем­ся 54 суток из него выбивали показания о принадлежности к право-троцкистскому заговору. Из Красноярска по особому заказу Ново­сибирска были высланы протоколы допросов участников право-троцкистской организации, «изобличающие» Коломийца в принад­лежности к последней, причем протоколы были отобраны от таких людей, которых Коломийц вовсе не знал.

После допроса Коломийц был посажен в ту же камеру, где сидел и я. До ареста это был цветущий человек. Когда же его привели в ка­меру, это был старик с седой бородой, с разбитым ухом и изувечен­ным носом. Вся его шея была в струпьях (при допросе шею терли воротником), все его ноги были в кровоподтеках, от долгого стояния и прилива крови в ноги кожа полопалась, запястья рук были покры­ты ссадинами от наручников.

Несмотря на пережитые физические мученья и перспективу не­заслуженной преждевременной, ненужной партии и родине смерти, тов. Коломийц не падал духом. У него была колоссальная надежда на скорый конец произвола. Как часто вспоминал он Ваше имя. Он до конца был предан Вам и партии и пережитые пытки не могли по­колебать его веру в дело партии. Он часто по ночам будил меня и, указывал пальцем на левую сторону лба и затылок, жаловался, что он чувствует в этом месте боль, он даже чувствовал где должна пройти пуля при расстреле. Его, наверно, нет сейчас в живых, но те кто «допрашивал» его должны сказать — враг ли Коломийц.

Арестованный начальник Нарымского окротдела НКВД стар­ший] л[ейтенан]т государственной] безопасности] Мартон был известен как чекист, проведший ряд крупных дел. Он был обвинен в принадлежности в какой-то чуть ли не РОВС-кой организации. На двенадцатые сутки голодного допроса он упал и был направлен на искусственное питание в тюремную больницу, где врач приме­

нил искусственное питание через нос, порвав все носовые связки. На 45 сутки допроса Мартон подписал показания о «принадлежно­сти» к организации.

Арестованный пом[ощник] начальника того окротдела НКВД, ст[арший] л[ейтенан]т государственной] безопасности] Суров был обвинен в принадлежности к военно-троцкистскому заговору. На 13 сутки допроса в наручниках, с применением физического воздей­ствия Суров подписал протокол о том, что он в 1915 или 1916 г. яв­лялся агентом сыскной полиции под кличкой «Малыш» (ему тогда фактически было 14 лет) и что он, будучи «недоволен существую­щим строем», на протяжении всего периода существования Совет­ской власти и 18-летней работы в органах «маскировался», что и привело его к вступлению в организацию.

Десятки старых чекистов были арестованы и расстреляны как «враги народа». Нач[альник] 6-го отдела УНКВД НСО, капитан государственной] б[езопасности] Невский (с кем* я писал выше) аре­стовал всех поляков и латышей, не позабыв даже и белорусов, старых работников органов, например, л[ейтенан]т государственной] безо­пасности] Мушинского, Балицкого, Кальвана и др., которые были об­винены в принадлежности к различным шпионским организациям.

Б[ывший] начальник 3-го отдела" Сиблага, ст[арший] лейтенант государственной] безопасности] Данцигер был обвинен в актив­ной шпионской связи с ученым секретарем наркома тяжелой про­мышленности Шаровым, который был знаком с Данцигером в 1932 г. Сам же Шаров, арестованный в Москве, показал, что он на­чал шпионскую работу в пользу немцев в 1934 г., т. е. по истечении двух лет после последней встречи с Данцигером.

Данцигер осужден военным трибуналом к 10 годам ИТЛ с 3-мя годами поражения в правах.

Создалось положение, когда имена старых чекистов стали нари­цательными и большой стаж чуть ли не являлся инкриминалом для ареста и обвинения.

Из-за прохвоста, выродка человечества Ягоды и кучки таких же предателей, засевших в Наркомате внутренних дел и на местах, были взяты под политическое сомнение все старые чекисты, многие из которых за свою беззаветную, преданную работу поплатились жизнями и долголетним заключением в лагеря.

В конце 1937 года и начале 1938 г. в руководящих указаниях цен­трального аппарата НКВД творилась полная неразбериха и отсутст-

Оперативно-чекистский отдел Сиблага НКВД, состоявший из контрразведыва­тельного, секретно-политического, особого и учетно-статистического отделений.

вовал здоровый* смысл. Директивы требовали ареста людей за такие дела, которые являлись правильными, и арест таких людей был пря­мой установкой на уничтожение преданных кадров. Например, од­ной из директив 5-го отдела центра** давалась установка обследовать все оружейные склады войсковых частей и в тех, где будет обнару­жено, что пулеметные ленты пулемета «Максим» находятся в «НЗ»*** [и] не будут набиты патронами, виновных арестовывать и через них вскрывать диверсионные организации, тогда как на самом деле, согласно существующему положению, да и здравый смысл го­ворит обратное, что нужно было арестовывать тех «специалистов», которые допустили бы набивку лент патронами в мирное время, так как патроны, давая окись, вывели бы из строя брезентовые ленты, а хранение избитых лент в закрытых коробках ускорило бы их порчу. Таких абсурдных указаний было много.

Эта операция объективно привела меня в исправительно-трудо­вой лагерь. 29/Х-1937 г. был арестован мой брат Егоров Николай, работавший на протяжении ряда лет директором Абайского совхоза в Ойротии. Брат мой был коммунистом, хотя я с 1922 года встречал­ся с ним редко, но я его знал как преданного члена партии. Он не мог быть врагом. При редких встречах с ним, когда он приезжал в Ново­сибирск, я его всегда видел веселым, кипучим и деятельным. Он все время проводил в хлопотах, то он в крайкоме партии, то на опытных исследовательских пунктах со своими предложениями в области скотоводства.

Работая в трудных горных условиях, о нем говорили, что его сов­хоз никогда не испытывал недостатка кормов.


* По смыслу следует: здравый. ** Особый отдел ГУГБ НКВД СССР.

Неприкосновенный запас. ⁴* Допрос с применением физического воздействия.

ется некий Буторин, которого я знал еще по работе в Омском окрот-деле ОГПУ. Вы можете понять весь ужас моего положения. Я чувст­вовал себя на положении живого трупа. При получении известия об аресте брата я немедленно поставил в известность парторганизацию и нач[альника] УНКВД, но парторганизация и руководство УНКВД замкнулись и никак не реагировали на мое заявление, партком даже не вынес решения принять к сведению мое заявление, а б[ывший] нач[альник] УНКВД Горбач на мой рапорт только ответил, что «если будет установлена твоя связь с братом, то пойдешь за ним», а на посланное мое полученное мною анонимное письмо он мне по те­лефону заявил: «Работай, как работал, дальнейшее покажет».

С одной стороны массовое уничтожение невинных людей, с дру­гой — перспектива быть тоже арестованным и расстрелянным по не­ведомому мне делу с объявлением врагом народа, приводило меня к выводу о невозможности дальнейшего своего существования, но подвести итог своей жизни я не мог, т. к. было третье обстоятельст­во: семья — жена и двое дочерей. Самоуничтожение привело бы к большому горю семьи и немедленному ее разгрому, а так я как уто­пающий надеялся на прекращение массовой операции. Несмотря на весь ужас своего положения, я продолжал работать. Я как и все, пи­сал тоже протоколы, но я выбивал исключительно контрреволюцию, ни в одном моем протоколе вы не найдете человека, который бы не имел за собою какого-нибудь контрреволюционного или антисовет­ского багажа. На моей совести нет ни одного убийства честных, пре­данных людей — я был врагом таких дел.

Мне стало казаться, что мои товарищи по работе избегают меня, я непроизвольно стал чувствовать, что я для них стал чужим челове­ком, я в их глазах видел какое-то сострадание ко мне. О своем невы­разимом горе, всех своих переживаний и думах я не мог никому го­ворить, боясь, что меня могут понять как человека, вербующего со­чувствующих и ищущего жалости. Дома я также все переживал мол­ча, не желая расстраивать жены.

Передать на бумаге свои переживания невозможно, но под влия­нием их я совершил преступление перед органами, которое и приве­ло меня к лишению всех прав и заключению в лагерь.

У командира 78-й с[трелковой] д[ивизии] подполковника Плен-кина, на основании шифротелеграммы, нами были арестованы же­на* и ее брат, как прибывшие с КВЖД. Они, как и многие им по­добные, подписали показания (следствие вел мой помощник, мл[адший] л[ейтенан]т государственной] безопасности] Воисти-нов), оба они были расстреляны. Самого Пленкина я знал на про­

тяжении 4-х лет как преданного коммуниста и хорошего команди­ра. Пленкин происходил из [семьи] крестьянина-бедняка, из рядо­вых красноармейцев-добровольцев, с начала Гражданской войны, не получив никакого специального военного образования, путем самоподготовки вырос в полноценного командира РККА. В июле мес[яце] 1937 года он из нач[альников] штабдива был выдвинут командиром дивизии. Компрометирующими материалами мы рас­полагали только на 19-летнего брата жены, подозревая его в при­надлежности к японской разведке, но никаких конкретных данных о его деятельности мы не имели. Сам Пленкин, будучи воспитан на принципах высокой бдительности, никогда не только не выносил из служебного помещения никаких секретных бумаг, но даже нико­го по служебным делам не принимал дома. Это легко можно убе­диться из агентурного дела «Западня» на семью Пленкина. Зная честность Пленкина и его преданность, я никогда его ни в чем не подозревал. Это был идеальный коммунист-командир, и он пользо­вался заслуженной любовью всех военнослужащих дивизии.

Я не буду подробно писать Вам как случилось, что я совершил преступление. Это могут Вам доложить по следственному делу и моему письму наркому внутренних дел т. Берия. Кратко мое пре­ступление выразилось в том, что я 12/ХИ-[19]37 г. при участии Пленкина и неких Андреевой и Лихтман организовал выпивку на квартире у Пленкина.

Андреева являлась женой одного из старейших командиров 232-го с[трелкового] п[олка], была мне знакома с 1934 года. Мы сильно увлеклись друг другом и, не будучи освобожден от человеческих слабостей, я полюбил ее. Вскоре же она была привлечена к нашей работе. Интимные встречи были редки и продолжались до середины 1935 г. Чувствуя, что наши взаимоотношения к хорошему не приве­дут, я прекратил встречи, и мы [после] этого в интимной обстановке виделись только два раза. Первый раз в августе мес[яце] 1936 г. и второй раз 12/XII-1937 г.

23/1-1938 г. я, будучи немного выпивши, при хулиганских обста-новках привез на квартиру [жену] комиссара дивизии л[ейтенан]та Лихтман. Это сделать меня побудила тоска и желание поговорить с кем-нибудь. Привезя Лихтман на квартиру, я почувствовал, что сде­лал преступление и позвонил жившему в этом же доме Пленкину, который и пришел к нам. Лихтман приехала со мной на квартиру к Пленкину сама, причем мы уехали от ее мужа.

В приговоре Военного трибунала указано, что я обвиняюсь в мо­рально-бытовом разложении, приступлении* революционной бди­

тельности, результатом чего явилась моя бытовая связь с лицами, связанными с иноразведками (Пленкин) и развале работы особдива.

На судебном заседании Андреева подтвердила правильность моих показаний, заявила, что наша интимная связь, основанная на любви, не носила характера моего разложения.

Лихтман заявила, что с моей стороны не было сделано никаких попыток к использованию ее как женщины.

Свидетели обвинения о развале работы особдива на суд не яви­лись, да этого развала и не было — это легко можно убедиться по са­мому делу, т. к. я наоборот в июле месяце был вторично назначен в Томск после моего годичного отсутствия из особдива из-за полного развала работы в нем за мое отсутствие. Я прохожу мимо этих обви­нений — они абсурдны.

Таким образом, я совершил три преступления:

1. В 1934 г. вступил в непозволительную связь с Андреевой.

2. 
   12/ХП-[19]37 г. и 23/1-[19]38 г. под влиянием постигшего меня горя и переживаний восстановил связь с Андреевой и органи­зовал выпивку с привлечением Лихтман и Пленкина.
   
3. 
   В общей запутанной обстановке запутался сам и пошел на бы­товую связь с Пленкиным, скомпрометированным арестом жены и ее брата, попавших под общую операцию.
   

Тов. Сталин, я пришел в органы 18-летним комсомольцем. За свои 16 лет работы в органах не имел ни одного дисциплинарного взыскания. За активную борьбу с контрреволюцией и бандитизмом я имел две благодарности в приказах, два наградных револьвера и часы, имею ранение. Все 16 лет я проработал в тяжелых сибирских условиях. Я никогда не отказывался от даваемых мне заданий. Был и остался до конца преданным делу партии. Всегда был беспощаден к врагам народа и не только агентурным и следственным путем бо­ролся с ними, но много, много сам физически уничтожал их. До дня своего ареста я усиленно продолжал работать, несмотря на то, что в течение последних 6 лет я не пользовался отпусками.

Все это привело меня к большой катастрофе, я потерял:

1. 
   Партию и политическое доверие.
   
2. 
   Органы, в которых я вырос и работой которых я жил.
   
3. 
   Теряю надежду видеть и растить своих детей. Теряю свою се­мью, переживавшую тяжелые материальные затруднения.
   
4. 
   Потерял свободу и звание гражданина Великой страны. Утрата большая.
   

Я не знаю, как будет расценено мое откровение. Возможно, со­общая обо всем этом, я делаю хуже себе. Возможно, Вы мне не по­верите.

Наряду с большими делами по очищению нашей страны от врагов некоторые органы, встав на преступный, непартийный путь, уничтожили много невинных и нужных жизней. Многие из этих людей отдали бы, как преданные сыны своей родины, свои жизни до конца в будущих боях за дело партии, за Ваше, т. Ста­лин, дело.

Я много пережил за эти полтора года. Я пережил больше того на­казания, которое я заслужил получить за сделанное мною преступ­ление перед партией и органами.

Я помногу и [по]долгу думаю о будущем. Пройдут года — я отбу­ду срок своего наказания в лагере и буду освобожден, но политиче­ское доверие я, в том случае, если не буду прощен партией сейчас, не верну. Жить обывателем после активной комсомольской и партий­ной жизни я не могу, но как же тогда жить? Я буду овеян политиче­ским недоверием — да иначе и быть не может, брат врага народа, б[ывший] член ВКП(б), б[ывший] чекист, б[ывший] заключен­ный — это стабильный объект органов УГБ, это оперативная база ра­боты органов, и я постоянно буду находиться под угрозой оператив­ного удара органов. Я никогда, ни при каких условиях не стану вра­гом народа, но жить в атмосфере политического недоверия будет не­выносимо. У меня нет профессии, до дня ареста у меня была одна (я ее считал пожизненной) профессия чекиста, но эта профессия будет уже не для меня. Что же тогда делать?

Тов. Сталин, если вы найдете мое преступление не тяжелым и возможным его простить — сделайте это.

Прошу Вас дать указание проверить, был ли мой брат врагом. Я уверен, что брат он сейчас [политический] труп, но сумеет реаби­литировать себя и смоет это позорное пятно с себя и меня.

Прощение партии и органов, установление действительного лица моего брата и возвращение звания гражданина Великой Ро­дины было бы для меня вторым рождением на свет. Обещаю Вам, что я никогда ни при каких условиях ничего не сделаю, что яви­

лось бы не партийным поступком. Жду Вашего справедливого ре­шения — Егоров. 20/XII-1938 г. пос. Воже-Ель, Усть-вымского района Коми АССР.
Верно: следователь следственного] отдела управления

КГБ при СМ СССР по Алтайскому краю, капитан (подпись)