Урок тактики Игры и развлечения Оглушающая тишина Неожиданный успех Изматывающий отдых Отличная форма

Миля обещала захватывающую схватку между Джоном Дэвисом и Биллом Бейли, однако Билл сошел, растянув мышцу бедра, и Джон стал чемпионом без борьбы. Этим его прорыв в большой спорт стал окончательной реальностью.

Спустя два дня после чемпионата в город приехала группа французского телевидения. Французы встретились со мной и, узнав, что бег с работы и на работу входит в мою тренировку как составная часть, необычайно заинтересовались. Было решено, что полный цикл этой необыкновенной практики должен быть снят на видео магнитофон.

Их было пятеро, и все они носили камеры и умели работать. Когда я начинал свою пробежку от дома Уорренов на работу, один из них располагался на лужайке перед домом, другой стоял на углу, третий дожидался своей очереди, высунувшись из окна в доме через дорогу, четвертый был тут же за поворотом. Пятый, болтая высунутыми из окна телевизионного вагона ногами и орудуя камерой, всю дорогу ехал вровень со мной.

На обратном пути с работы они застряли в уличной пробке и ни черта не сняли. Зато вечером они явились в дом Уорренов с трансформаторами, камерами и милями проволоки и с грохотом и беспрерывными извинениями отсняли формальную часть сценария – интервью.

Через четыре дня поело этого Артур, Мюррей и я были снова в пути, на этот раз в Токио. Это была моя первая поездка в Японию, я с большим волнением ожидал выступлений на Востоке и с удовольствием думал о новом визите в Гонконг. В субботу вечером мы с Мюрреем должны были бежать милю, а в воскресенье выступать раздельно: я – на полмили, он – на две.

Я впитывал в себя Токио насколько это было возможно и не мог не удивляться тому, какую громадную работу еще предстоит сделать всего за два с половиной года, чтобы подготовить город к XVIII Олимпийским играм.

Здесь впервые я увидел женщин, работающих на дорогах с кирками в руках и выполняющих мужскую работу.

На встречу в «Метрополитен Джимнэзиум», рядом с будущим олимпийским стадионом, японцы пригласили кроме нас также и американцев – шестовика Джона Юлсеса, барьериста Хайеса Джонса и шведского прыгуна в высоту Стига Петерсона.

Очевидно, они планировали провести состязание на американский лад, однако, вероятно из-за отсутствия должного опыта, встреча удалась не вполне. Тем не менее японцы на голову превосходили американцев по радушию и вежливости.

Перед началом соревнований мы все построились на короткую церемонию открытия, и я был изумлен, когда девочки, одетые в кимоно, подошли к нам и вручили каждому маленький транзисторный приемник и жемчужный из трех нитей браслет.

В беге на милю японской конкуренции не было, и нам с Мюрреем оставалось лишь провести показательное выступление.

Бежать по 160-ярдовой закрытой дорожке было трудно, но я сумел удержаться за Мюрреем и сделать разрыв на последней четверти дистанции.

Я выиграл у Мюррея четыре секунды, пробежав милю чуточку лучше 4.07,0. Чувствуя напряжение, я не был вполне спокоен за предстоящий на следующий день вечером бег на полмили.

Наше времяпрепровождение после соревнований вряд ли можно вписать в режим серьезного спортсмена. Сначала мы посетили китайский ресторан, где отведали саки, бамбуковых ростков, перепелиных яиц, акульего плавника и других экзотических деликатесов, а затем двинулись в баню, где Мюррей дурацки ошпарил себе ногу. Я хохотал как сумасшедший до тех пор, пока все девушки-банщицы не прибежали и не столпились вокруг него. Мюррей не переставая мучиться всю остальную часть поездки.

Полмили опять оказались для меня сольным выступлением. Я пробежал дистанцию почти точно так же, как в Лос-Анджелесе, пройдя первую четверть за 53 секунды и обе – за 1.49,9. Этот результат был первым меньше 1.50,0 для закрытой 160-ярдовой дорожки. Это был так же и первый мировой рекорд для закрытых помещений, установленный в Японии.

Мое выступление привлекло большое внимание. Меня привели в комнату журналистов, где большая группа корреспондентов засыпала меня вопросами. Наше общение было весьма своеобразным, потому что японцы говорили по-английски лишь немного лучше, чем я по-японски.

После этого японцы, видимо уже успевшие усвоить американский обычай давать специальные призы за лучшее выступление в соревнованиях, торжественно вручили мне прекрасную вазу высотой 12 дюймов, хотя соревнования еще не окончились и Юлсес еще не прыгал.

Этот подарок – один из самых любимых призов, полученных мной за всю мою спортивную жизнь.

Мюррей показывал мне здоровенный волдырь на ступне – результат приключения в бане, и я до сих пор не могу понять, как он умудрился засунуть ногу в беговую туфлю, не говоря уже о том, что он выиграл две мили с прекрасным временем – 8.50,0.

В тот вечер мы ужинали по-японски, а на следующий день отправились в короткое путешествие. Мы объехали вокруг Иокагамы, Камакуры и Еношимы.

Вернувшись обратно, мы на два дня вылетели в Гонконг, а оттуда – домой, оставив Артура в Токио, где ему предстояло в течение двух недель проводить тренерскую работу.

Дома я позволил себе четыре дня ничего не делать и 26 марта, размышляя о новых поездках в Соединенные Штаты в летний сезон, сделал в дневнике заголовок: «Тренировка к схватке с Битти начинается». Я принялся за дело, начав с 15-мильной пробежки. А по трассе Ванатаруа первый раз пробежал 15 апреля.

В это время, в добавление к ожидаемой поездке в Америку, к нам пришли приглашения из Европы. Планировалось организовать новое турне новозеландской команды по материку на тех же условиях, что и в 1961 году. Уже был составлен примерный маршрут и объявлен состав команды: Мюррей, Барри, Джон Дэвис, Дэйв Норрис и я. Программа была жесткой – такой же как и в 1961 году. Сравнивая ее с предстоящей менее продолжительной и намного более легкой поездкой в Америку, я решил, что будет крайне неразумно отправиться в Европу, когда на носу Британские игры. На мое решение повлияло еще и то, что ходили непрекращающиеся разговоры о приезде Герберта Эллиота для выступления в родном городе.

Я даже вырезал из газеты статью, полную туманных намеков Герба на его планы в предстоящих Британских играх. Эту вырезку я наклеил на картон и прикрепил в своей комнате над изголовьем, чтобы она постоянно напоминала мне об угрозе появления Эллиота в Перте и необходимости подготовиться к этому появлению. Это и были как раз те самые «эллиотовы вырезки», о которых известный вам оклендский журналист написал в свое время.

Мне не хотелось отказываться от европейского турне, поскольку я понимал, что путешествие для других зависит исключительно от того, соглашусь ли ехать я. Все-таки я решил поставить Перт выше турне. Когда, наконец, я объявил о своем отказе, новозеландская ассоциация собрала экстренное заседание, последовал обмен бесчисленными телеграммами, и в конце концов турне сорвалось.

В Америке первыми шли соревнования «Колизеум-Рилейз», и я позволил себе включиться в скоростную работу за четыре недели перед ними. Я проверил ход подготовки в соревновании на милю с гандикапом на Играх в Хастингз Истер-Хайленд и показал 4.00,5. Это рассеяло мои сомнения насчет своего прогресса.

Мои надежды встретиться с Битти в «Колизеум-Рилейз» сразу же рухнули. Я выбрал милю, Барри, путешествующий со мной,– 5000 м, а Битти, пожелавший выступить на милю в мое первое прибытие, был заявлен на 880 ярдов. Его тренер Иглой заявил, что тренировочная программа Битти требует от него участия в «Колизеум-Рилейз» именно на этой дистанции.

Следуя своей обычной политике назначать менеджерами членов исполнительного комитета, НЗААА (Новозеландская любительская легкоатлетической ассоциация.– Прим. пер.) поручила казначею Джоффу Джекману присматривать за Барри и мной. Мы вылетели на несколько дней раньше, чтобы сделать остановку на Гавайях и акклиматизироваться. Тем самым мы могли избежать внимания прессы, которое было бы неизбежно, если бы мы решили провести акклиматизацию в Америке. Я написал президенту Гавайского атлетического союза Генри Ямасаки, замечательному другу новозеландских спортсменов, и он согласился организовать для нас разминочные соревнования.

Гавайи встретили нас прекрасной теплой погодой и безоблачным небом, создававшими идеальные условия для специальных соревнований с допуском всех желающих. Они были организованы на не такой уж плохой гаревой дорожке средней школы в Пунахоу. Мы привлекли, наверное, человек триста зрителей.

Желая показать приличное время, я энергично пробежал первый круг за 52 секунды и продержался на втором. Я выиграл у второго 8,2 секунды и побил рекорд Гавайских островов (для гостей), установленный Джерри Зибертом (1.50,0), показав 1.47,8. Барри установил рекорд на две мили, однако меньше чем через месяц его побил Мюррей по дороге в Соединенные Штаты.

Отдых в Вайкики доставил нам много приятных минут. Джон Бастард, бывший президент Гавайского атлетического союза, пригласил час в Аутриггер каноэ-клуб в качестве почетных гостей и провел полную экскурсию по этому необычному, хорошо оборудованному комплексу прямо в середине Вайкики. Моим самым большим желанием был серфинг. Накат волн там длинный, но относительно мягкий. Однако Джофф Джекман сорвал это развлечение, заявив, что он лично отвечает за то, чтобы я был доставлен к стартовой линии в Лос-Анджелесе в целости и сохранности. Из-за того же усердия моего менеджера-казначея рухнули планы на путешествие вокруг острова на легком аэроплане. Эти два примера необязательной дисциплины породили у меня отвращение к менеджерам, и с тех пор я никогда не соглашался иметь таковых во время маленьких индивидуальных поездок.

Перед самым отъездом я узнал, что наш рекорд в эстафете 4 по 1 миле стерла американская университетская команда из Юджина, штат Орегон. Дайрол Берлесон, бежавший на последнем этапе, показал 3.57,9. Это было невероятно высоким временем для сольного выступления, и мне было приятно думать, что я не встречу его в Калифорнии.

В Лос-Анджелесе, как обычно, была устроена встреча на аэродроме. Затем мы отправились в Шератон-отель на пресс-конференцию. Здесь я узнал поразительную новость, чуть не доконавшую меня: Берлесон в последний момент заявлен на соревнования «Колизеум-Рилейз». «Что вы думаете на этот счет?» – спрашивали меня газетчики. Американцы хорошо знали, что в Новой Зеландии Берлесон оценивается очень высоко.

Они знали, что Артур считает его бегуном более высокого класса, чем великий Битти, и причисляет его к милевикам, имеющим наибольшие шансы пробежать дистанцию за 3.50,0. Уважение моего тренера к этому спортсмену разделял и я сам. В моей памяти еще были живы воспоминания о поражениях, которые я потерпел от него в январе и феврале прошлого года.

Поговаривали о заявлении Берлесона, что он находится сейчас в наилучшей форме за всю свою жизнь и что, показав 3.57,9 в эстафете, он решил специально прилететь из Юджина в Лос-Анджелес, чтобы встретиться со мной в первом же крупном соревновании на открытой дорожке. Естественно, его заявление широко обсуждалось в печати, и столь же естественно было мое волнение. Я отлично пробежал полмили на Гавайях, однако был обеспокоен недостаточностью своей тренировки и не знал, сумею ли я пробежать трудную милю достаточно хорошо.

Состязание очень быстро получило название «чудо миля» – первое из серим предстоящих – и привлекло на стадион около 40 тысяч зрителей. Столько народу не собиралось здесь со времен Олимпиады 1932 года, к которой и был построен этот стадион, способный вместить 103 тысячи зрителей.

Хотя со мной был Барри, я чувствовал себя одиноким. Впервые я уехал из Новой Зеландии без Мюррея и, если не считать Мумба-фестиваля, в первый раз оказался без Артура. Все же мое одиночество еще более подстегивало меня пробежать хорошо.

Со старта темп на дистанции был установлен специально приглашенным «зайцем», который и провел нас первый круг за 59 секунд. Полмили я прошел за 2.01,8, держась третьим. Три четверти мили были пройдены за 3.02, и я еще чувствовал себя раскрепощенным.

В газетах было много разговоров о редкой способности Берлесона увеличивать скорость на последнем круге, и я планировал поэтому длинный финишный спринт, примерно ярдов за 300 до ленточки, чтобы свести к нулю какое-либо преимущество Берлесона. Когда мы пошли последний круг, скорость бега возросла, однако я продолжал бежать не напрягаясь. Теперь я бежал вторым за Вейзигером и мог чувствовать, что Берлесон сидит у меня на пятках. Я решил, что не выйду вперед до тех пор, пока не буду точно уверен, что смогу бежать в полную силу до самого финиша. Я рассуждал также, что поскольку Берлесон бежит сзади, обходить мне нужно будет резко и неожиданно. Тогда я застану его врасплох.

Подходящий момент представился перед входом в последний вираж. Своих намерений я не выдал ничем, если не считать резкого движения головой вниз – у меня всегда так получается, когда я собираю силы для броска,– и промчался мимо Вейзигера, рассчитывая поставить его на пути у Берлесона как можно скорее. Тогда, чтобы достать меня, Берлесону придется бежать по виражу далеко от бровки.

Это был один из немногих забегов, в которых я, выходя на финишную прямую, не повернул головы, чтобы определить, где мои противники. До самой ленточки я вел напряженный спринт. На финише я выиграл 10 ярдов с результатом 3.56,1, что было выше американского рекорда. Берлесон пришел вторым – 3.57,8 и Джим Грелле – третьим –3.58,9. Все мои сомнения и беспокойства разрешились сами собой, хорошо и просто.

В этих соревнованиях были установлены два фантастических мировых рекорда. Впервые в мире Ол Ортер метнул диск за 200-футовую отметку, а затем Даллас Лонг толкнул ядро на 65 футов 10,5 дюйма. В остальных видах также были показаны потрясающие достижения, включая сенсационную победу барьериста Хейса над мировым рекордсменом Фрэнком Баддом на 100 м (10,2). Всего было установлено два мировых рекорда, три американских, десять рекордов стадиона и двенадцать рекордов соревнований.

После бега я пошел на трибуны и, усевшись между Джекманом и Кливом Спилстедом, стал смотреть, как Барри добывает новую чудесную победу для Новой Зеландии, Он бежал 5000 м. Когда до финиша оставалось 220 ярдов, Пэт Клохесси пулей вылетел у него из-за спины и к моменту выхода на финишную прямую сделал разрыв в 10 ярдов. Дело казалось уже решенным, но вдруг, неожиданно для всех, Пэт за 50 ярдов до финиша резко сдал. Барри хотя и не был способен увеличить скорость, все же не сбавлял ее и каким-то невероятным маневром проскочил мимо Клохесси у самой ленточки. Он установил рекорд соревнований – 14.10,2.

После состязаний мы имели удовольствие совершить экскурсию в студию «Метро Голдвин-Мейер». В «Метро Голдвин-Мейер» наш гид провел нас мимо удивительнейшей коллекции фальшивых фасадов и обратил наше внимание на банк, который грабили головорезы всех сортов по меньшей мере дюжину раз. Он показал нам также бассейн, где Джонни Вейсмюллер (Олимпийкий чемпион в плавании, исполнявший главную роль в фильме «Тарзан».– Прим. пер.) сражался с резиновым крокодилом, дорогу, по которой Робин Гуд удирал от ноттингемского шерифа, наконец, и лучший образец киножульничества – большой водоем с огромным фоном, расписанным на стене прилегающего здания, вкупе с несколькими авиационными моторами и большими лопастями, приспособленными для производства бурь в сценах фильма «Мятеж на Баунти». Мы посмотрели и на семифутовую модель «Баунти» – нам сказали, что она нужна для сцены, в которой корабль сгорает.

Еще один взгляд на сказочные Мериленд и Диснейленд – и напряженная неделя закончилась.

Дополнительным осложнением явилась привычка местной общественности приглашать меня на собрания с выступлениями. Все это было довольно хлопотно, а я еще не научился убеждать какого-нибудь настойчивого организатора, что его группа – не единственная, желающая меня послушать. Я не мог отказать мягко и в то же время решительно, поэтому мне приходилось очень много ораторствовать, и это поглощало время, столь ценное для тренировки и отдыха.

Несмотря на «забитые» мышцы, я прошел через сезон кроссов как никогда успешно. Я выиграл чемпионат Окленда по кроссу на трассе длиной в шесть с четвертью мили в захватывающей борьбе с Биллом Бейли. Бег шел с переменным успехом, и в конце концов я победил Бейли, выиграв у него всего три ярда. За две мили до финиша Билл и я попеременно выходили вперед, стараясь оторваться, и разрывы достигали 30 ярдов. За полторы мили Билл был на 20 ярдов впереди меня. Увеличить разрыв ему не удавалось, и я рассчитал, что если к последней прямой сокращу разрыв до 5–10 ярдов, Билл будет готов. На последнем крутом подъеме Билл, к моему удивлению, замешкался, и за 500 ярдов до финиша я вышел в лидеры.

Но Билл никогда не сдается. Когда мы спустились на равнину и оставалось бежать ярдов триста пятьдесят, Билл яростно пробился вплотную к моему плечу, и в бескомпромиссной борьбе на финише мне едва удалось держать его в преследующей позиции.

Наивысшее достижение в кроссе пришло три недели спустя, на национальном первенстве в Тарадейле. Я планировал провести это соревнование лидируя с самого старта – я всегда предпочитаю такую тактику в кроссах, в отличие от выступлений на дорожке.

За день до соревнований я пошел посмотреть трассу. Намечая осторожный спуск в крутой овраг, я подумал: «К черту, я не собираюсь ломать здесь ноги накануне Британских игр».

Но на следующий день, достигнув первым вершины холма и возбужденный радостью бега, я выкинул из головы все мысли о Перте. Я ринулся вниз сломя голову, чтобы оторваться еще больше.

Я не терял лидерства ни на мгновение и на финише выиграл у второго – это был Пэт Сайдон – 41 секунду. Пэт выиграл у третьего 15 секунд, а четвертым, спустя еще 16 секунд, пришел Джефф Джулиан.

Этот бег был одним из тех, где я просто не мог остановить свободный полет. Я отлично справлялся с трассой, спринтовал, поднимаясь на холмы, и в полную силу спускался с вершин. Даже на последнем круге, когда я не сомневался, что завоевал наиболее почетный для себя титул новозеландского чемпиона, взбираясь на один из самых крутых пиков на трассе, я не перешел на ходьбу.

Несмотря на огромный подъем от этой победы, я отдавал себе отчет, что тренировка на выносливость проходит у меня не особенно хорошо. На высоком накале я состязался уже шесть месяцев, и теперь все говорило за то, что скоро наступит время, когда начинается естественная депрессия в тренировке. Я был на краю бездны, как физически, так и психически.

Поддерживать напряжение тренировок стало очень тяжело. Если предостерегающие симптомы оставить без внимания, то можно очень легко подцепить простуду или какое-нибудь иное недомогание, которое и заставит сделать необходимую передышку.

Я принял во внимание симптомы депрессии и начал тренироваться осторожно, не напрягаясь, а в конце августа перешел к тренировке по холмам, с прицелом на Перт. Я начал ее, не имея в резерве нескольких недель по 100 миль, но меня поддерживала мысль, что я хорошо побегал в кроссах.

Из-за отсутствия транспорта мне было нелегко добираться до артуровой замкнутой холмистой трассы Баундари-роуд в Блокхауз-Бэй, где тренировались Барри и Бейли. Не мог я добираться и до Эйр Стрит, где бегали Мюррей и Джефф.

Я выбрал поэтому холм на Вестерн-Спрингз. Он был короче и значительно круче, чем другие холмы, но я уже успешно использовал его раньше.

Однажды – это случилось через полторы недели тренировок на этом холме – я почувствовал острую боль под сводом стопы. Домой я кое-как добрался, но на следующий день мог лишь едва-едва передвигаться. Я заковылял к доктору, мне сделали рентгеновский снимок, и обнаружилось, что у меня сломана кость плюсны. Наверное, причиной этому были сильные напряжения на крутых подъемах.

Это был жестокий удар. Случившееся означало, что целый месяц вся моя тренировка будет заключаться в массаже и прогревании. То и другое я делал как можно чаще, а дни пролетали, и Британские игры подходили все ближе и ближе.

Тренировку я возобновил 1 октября, в тот самый день, когда доктор сказал: «Все в порядке». Я жаждал наверстать упущенное и, сознавая, что в оставшееся время многого не сделаешь, перешел на трехразовую ежедневную тренировку. В 6 часов утра я пробегал восемь миль по трассе для гольфа, затем в течение получаса перед завтраком бегал трусцой в парке Виктория и еще полчаса вечером на трассе для гольфа.

Из-за такого режима у меня возобновились тупые и острые боли в других суставах. То ли мои бедра были перегружены, то ли колени были слабыми, а может быть, все беды происходили оттого, что, жалея поврежденную ногу, я перегружал другую.

Прошла неделя, и я решил пробежать милю вполсилы в Вестерн-Спрингз, чтобы узнать, в какой я сейчас форме. Обычно в начале сезона милю вполсилы я пробегаю за 4.20,0 и бываю этим доволен. Но на этот раз я показал 4.41,5. Я совершенно расстроился.

Через пять дней я стартовал на милю в Пухои и на мягкой траве улучшил свой результат до 4.31,0. Еще через два дня я пробежал прикидку на три четверти мили за 3.14,0, а на следующий день три мили за 15.45,0, более чем на минуту хуже, чем в аналогичных прикидках перед рекордными забегами в начале года.

Теперь я уже серьезно сомневался, что смогу пробежать в Перте оба вида, и чувствовал, что без достаточной подготовки в состоянии подвести себя достаточно надежно к хорошей полумиле, но с милей дело обстояло по-другому.

Миля – это настоящая проверка готовности. Вы можете выдавить из себя быстрые 880 ярдов, но миля во всех случаях сортирует бегунов на мальчиков и мужчин.

До игр оставался один месяц. Приобрести за это время настоящую готовность к бегу на милю казалось безнадежным.

22 октября я выступал в гандикапированной полумиле на соревнованиях в Окленд-Домейн. Я попал в один забег с Филпоттом, который, как и я, был включен в команду на Британские игры. Я ожидал, что Гарри даст мне хороший соревновательный стимул. Но Гарри, у которого тренировка проходила исключительно хорошо, даже не пришлось бороться со мной. Уже на первом круге я отчаянно сражался, чтобы только удержаться рядом с ним. Мы пробежали первый круг за 53 секунды. На следующем же повороте я совершенно выдохся. Я закончил бег, показав 1.56,0, далеко позади Гарри, который пробежал полмили за 1.53,4, и для него это было, учитывая сильный ветер, вполне прилично.

Это соревнование, несмотря на поражение, стало одним из камней, по которым я мог перебраться назад, к берегу настоящей физической готовности. То, что я впервые в этом году потерпел поражение, едва ли могло обесценить тот факт, что я точно узнал степень своей готовности.

Местные утренние газеты вышли с огромными заголовками, возвещавшими читателям, что цепь моих побед оборвалась, но я был более озабочен, размышляя, на что это событие указывает в будущем.

Борьба, которую я в подавленном состоянии вел за возвращение готовности, имела свои светлые стороны. Одна из них проявилась в конце октября, когда однажды вечером я пробежал на тренировке 10 по 440 ярдов через 440 ярдов восстановительной трусцы, в среднем за 59,5 секунды каждые. В этот вечер я почувствовал, что при тщательной подготовке и отсутствии новых помех я, наверное, смогу приехать на игры в нужной форме.

Перед самыми играми я испытал огромное потрясение – после долгой болезни умер мой отец. Я был повергнут в такой же шок, как и в 1957 году, когда впервые узнал, что случилось с отцом.

Тогда я был в пансионе школы на горе Альберта, и ужасную весть привез мне священник из нашей пресвитерианской церкви в Те Арохе. Он приехал, чтобы отвезти меня домой. Я очень плохо себе представлял, что такое паралич, и, хотя тогда по дороге в Те Ароху он пытался объяснить мне положение дел, я, как и все члены нашей семьи, всегда верил в то, что отцу будет лучше. Однако его состояние не улучшилось до самой смерти.

В течение последних лет я, насколько мог, привык к его положению и думаю, что моя решимость преуспеть в жизни была вызвана именно его беспомощностью.

Недуг сразил его в самый критический момент моей жизни. Я знаю, что многие парни в детстве и юности никогда не знали своих отцов, но я переживал такой этап жизни, когда мне нужно было получить ответ на многие вопросы, и отец ничем не мог мне помочь. Возможно, поэтому я так сильно привязался к Артуру и был готов следовать любым его указаниям, находя в нем опору в течение первых лет нашей совместной работы.

С болезнью отца я почувствовал большую ответственность за судьбу матери, и в 1958 году, когда я начал работать, мы с братом затратили очень много времени на постройку дома для родителей в Пьюкекоу. Мы хотели, чтобы вся семья была вместе, если случится беда.

Каждую пятницу вечером я приезжал на автобусе из Окленда в Рансимен, переодевался в ближайшем гараже и бежал до Пьюкекоу. Там мы напряженно работали весь уикенд, и в воскресенье вечером я бежал обратно в Рансимен и оттуда автобусом ехал в Окленд.

Вероятно, из-за болезни отца я стал взрослым раньше времени. Вплоть до паралича он был самым лучшим моим другом. С ним я чувствовал себя особенно хорошо, и, как мне говорили, он тоже любил меня более всех других детей в семье. В моих глазах он, конечно, был большим человеком, и мне было очень больно видеть его лишенным способности говорить, парализованным на одну сторону и страдающим от преждевременного прекращения активной жизни.

Его болезнь побудила меня взглянуть на себя со стороны. Если появятся какие-то симптомы высокого кровяного давления или что-то подобное, мне следует быть очень осторожным. Я всегда был противником жирной жареной пищи, склонность к которой вкупе с характером труда и другими обстоятельствами, несомненно, повлияла на заболевание отца.

Потеря отца печально отразилась на моем общем психическом состоянии, но, как я уже сказал, светлые места помогают преодолеть черные. Пришло время участвовать в прощальной встрече 3 ноября в Вестерн-Спрингз. Эти соревнования должны были стать еще одной проверкой моей готовности.

Кроме уверенного в себе Филпотта со мной в забеге бежал Джон Дэвис. Гарри, как обычно, начал бег очень быстро и после первого виража оторвался от нас на 10 ярдов. Я решил бежать как можно равномернее и показать 1.50,0–1.52,0. Поэтому я прошел первую половину дистанции за 56,0, отставая от Гарри на две секунды.

Я был в восторге от того, как бежалось. Я бежал энергично и на последнем вираже догнал Гарри. При выходе на прямую я обошел его и закончил бег первым со временем 1.50,9. Джон пришел вторым – 1.51,8 и Гарри – третьим – 1.52,0.

Мюррей продемонстрировал великолепную форму, выиграв три мили с результатом мирового класса – 13.18,6. В то время он казался главной надеждой в новозеландской команде.

Самолетом мы прибыли в Перт и были встречены огромной толпой, ожидавшей нашего приземления в течение нескольких часов. Мы сели в автобус и через Перт проехали 12 миль в Спортивную деревню, специально построенную для Британских игр. Это был новехонький ультрасовременный пляжный городок из маленьких отдельных домиков. После игр эти дома продали. Я поместился в одной комнате с Барри Мэги и Тедом О'Кифи. Квартиры были по-настоящему удобны, и было предусмотрено все, чтобы придать им обжитой вид. На нескольких склонах вокруг домов непрерывно работали разбрызгиватели, чтобы помочь росту новой травы.

Все бегуны на выносливость в нашей команде собрались вместе, и мы отправились трусцой разведать местность. Неподалеку мы отыскали площадку для гольфа. Она выглядела идеальным местом для проведения утренних пробежек.

Началась предсоревновательная шумиха, и газетчики стали разыскивать нас с Мюрреем особенно усердно. Когда мы начали тренировки на малоизвестной травяной дорожке во дворе ближайшей школы, чтобы избежать толкотни на переполненной гаревой дорожке рядом со стадионом Перри-Лейкс, они нас обвинили в том, что мы вынашиваем какие-то секретные планы, наподобие тех, какие были у Баннистера, Брешера и Чатауэя в 1954 году в Ванкувере.

В Перте атмосфера была совершенно иной, чем на Олимпиаде в Риме. За исключением нескольких видов, игры не представляли собой состязаний спортсменов мирового класса. Напряжение было гораздо меньше, чем в Риме. В беге на 880 ярдов, например, вся моя оппозиция как будто бы сводилась к одному бегуну – Джорджу Керру, а забег на милю, хотя о нем много говорили, в сущности, не оказался действительно международным соревнованием.

Все же ходили фантастические слухи и возникали невероятные домыслы. Я тоже стал объектом ложной информации, после того как пробежал прикидку на 660 ярдов за 1.20,6. Спустя несколько часов в деревне уже говорили, что я показал фантастический результат, где-то около 1.16,0, и все верили чему угодно, только не правде.

Разумеется, схватка между мной и Джорджем на полмили должна была бы быть одним из захватывающих состязаний игр. Из-за своих недавних сомнений я воздерживался делать какие-либо прогнозы в прессе, зато тренер ямайской команды Герб Мак-Кинлей не переставал рекламировать Джорджа.

«Я сказал ему, что он может побить Снелла,– говорил Герб.– Он понимает теперь, что все шансы у него в руках, и он ничего не упустит». Все тренеры одинаковы.

Далее Герб говорил, что для Джорджа есть два разумных пути использовать свое превосходство в скорости: либо сразу установить высокий темп, либо вести бег с пониженной скоростью и сохранить силы до финиша. Он добавлял при этом, что воспитал в Джордже дух «убийцы», и это должно сделать его гораздо более опасным для меня, чем в предыдущие наши встречи.

Другим заявлением, вызвавшим у меня раздражение, было сообщение о намерении канадца Брюса Кидда дать мне урок на миле. Поскольку этот чересчур самоуверенный юноша собирался еще и выступать на трех милях, шести милях и в марафоне, он показался мне не совсем нормальным. Брюс действительно выступил в трех видах, и хотя победил в одном, в остальных выглядел весьма бледно.

Был еще один отчет, последовавший за интервью, где я сказал, что, по-моему мнению, для победы на 880 ярдах и миле потребуется показать соответственно 1.47,0 и 3.57,0. В газетном сообщении это время было представлено как моя цель в состязаниях.

Программа соревнований на полмили была составлена так же, как в Риме,– с двумя квалификационными забегами в первый день. Мой первый забег выглядел сравнительно слабым, но поскольку оставляли только двоих, мне пришлось пробежать дистанцию за 1.50,7. Я выиграл у второго четыре фута. Гарри достался второй забег, в котором бежали сильные английские спортсмены – Флит и Венк, и он попал в затруднительное положение. С одной стороны, он хотел, как всегда, провести бег, предложив со старта высокий темп, а с другой – ему нужно было сохранить силы для последующего второго забега. В результате на финише его перехитрили оба более опытных англичанина, и он выбыл из игры. Это было еще одним доказательством глупости идей фронтального бега, к которым Гарри всегда привержен.

Питер Френсис, не известный дотоле бегун из Кении, со старта повел бег в третьем забеге и показал наилучший результат – 1.50,6. Я решил, что если он такую же манеру лидирования сохранит и в финале, его следует считать опасным противником. Джону Дэвису выпало бежать в четвертом забеге против Джорджа. Он заставил ямайца пробежать дистанцию за 1.51,1 и был вторым. Пятый забег выиграл Терри Салливен, бегун более известный своими выступлениями на милю. Он показал 1.52,7. В шестом первое и второе места поделили канадец Билл Крозерс, тот самый, что преследовал меня на закрытой дорожке в начале года, и австралиец Тони Блю– 1.51,4. Следует заметить, что температура воздуха во время за бегов достигала почти 40С.

Дорожка была очень твердой, и просто невероятно, что на таком маленьком отрезке, как 880 ярдов, я стер себе пальцы на ноге. После этого уже не кажется удивительным, что многие бегуны на длинные дистанции от этого страдают постоянно.

Второй круг квалификационных забегов оставлял трех первых. Джордж, Тони Блю и Френсис выкинули Джона в первом полуфинале. Крозерс, к всеобщему удивлению, был здесь пятым. Полуфинал выиграл Джордж за 1.50,4. Я смог выиграть секунду, показав 1.50,5, у Тони Харисса и Майка Флита.

Из бегунов с международной репутацией остались лишь трое – Джордж, Тони Блю и я. Казалось, что борьба за медали развернется теперь только между нами.