В сравнительное правоведение в сфере частного права

Б. ПРАВОВЫЕ СЕМЬИ МИРА

§ 5. Стиль правовых семей

Traite de droit compare I (1950) 42-53.

CONSTANTINESCO, "Ideologie als determinierendes Element zur Bildung der Rechtskreise", ZfRV 19 (1978) 161; "Ьber den Stil der «Stiltheorie» in der Rechtsvergleichung, ZrglRW 78 (1979) 154.

R.DAVID, Traite elementaire de droit civil compare (1950) 222-6. —, Les grands systemes de droit contemporains (8th edn., rev. Jauffret-Spinosi, 1982).

EЦRSI, Comparative Civil (Private) Law (1979).

A.ESMEIN, "Le Droit compare et Г'enseignement du Droit', in: Congres international de droit compare, Proces-verbaux des seances et documents I (1905) 445.

LEVY-ULLMAN, "Observations generates sur les communications relatives au droit prive dans les pays etrangers'', in: Les Transformations du droit dans les principaux pays depuis cinquante ans I (1922) 81.

MALMSTRЦM, "The System of Legal Systems. Notes on a Problem of Classification in Comparable Law", Scand.Stud.L. 13 (1969) 127.

MARTINEZ-PAZ, Introducciцn al estudio del derecho civil comparado (1934, reprinted 1960) 149-160.

SAUSER-HALL, Fonction et methode du droit compare (1913).

SCHNITZER, Vergleichende Rechtslehre I (2nd edn., 1961) 133-142.

WIEACKER, Privatrechtsgeschichte der-Neuzeit (2nd edn., 1967) 496-513.

Цель учения о правовых семьях — ответить на многочисленные вопросы, стоящие перед сравнительным правоведением. Возможно ли классифицировать правовые системы мира, разбив их на ограниченное число больших групп? Каковы критерии такой классификации? И если это удастся, то на основании каких критериев следует причислять данную правовую систему к той или иной группе? Задача такой классификации — обеспечить, чтобы различные правовые системы в результате их систематизации стали более доступными для научного анализа. Одновременно это поможет облегчить и сравнительно-правовые исследования. Если, в частности, будет установлено, что в каждой из больших групп есть одна или две правовые системы, которые достаточно полно характеризуют данную группу в целом (и позволяют выявить особенности, отличающие ее от других групп), то при определенных условиях сравнительно-правовые исследования на нынешнем этапе развития этой молодой науки можно ограничить именно этими системами.

В прошлом не раз предпринимались попытки подобной классификации. Особенно настойчиво этой проблемой занимались Арминджон, Нольде и Вольф. Их не устраивало выдвинутое ранее, в начале XX века, предложение Эсмайна классифицировать правовые системы в рамках романской, германской, англосаксонской, славянской и исламской правовых семей. По их мнению, для подобной классификации отсутствовали четкие критерии. Однако эту критику вряд ли можно считать справедливой, так как для своего времени классификация Эсмайна была счастливой находкой, равно как и вьщвинутые им критерии разграничения правовых семей. Он писал: «Необходимо классифицировать законодательства (или обычаи) различных стран, разбив их на ограниченное число семей или групп, каждая из которых представляет собой самостоятельную систему права, а ознакомление с историей развития, общей структурой и отличительными особенностями каждой из систем станет для нас, по-видимому, первым общим и важным шагом в науку сравнительного права» (ааО, S.451). Леви-Ульман также подвергся критике, когда он попытался классифицировать правовые системы по принципу семей континентально-европейского, англо-американского и исламского права, хота

в основе его классификации лежал четко сформулированный критерий, а именно различная роль правовых источников в правовых системах континентального права и системах, основанных на общем праве (ааО, S.85).

Созе-Алль (Sauser-Hall) в 1913 году предложил группировать право-порядки по национальному критерию, так как, по его мнению, «лишь познавая внутренний мир каждой народности, можно выявить особенности эволюции права» (ааО, р. 102). Поэтому он выделяет следующие правовые семьи: индоевропейскую, семитскую, монгольскую и право нецивилизованных народов. При этом первую правовую семью он подразделяет на следующие подгруппы: индусскую, иранскую, кельтскую, греко-латинскую, германскую, англосаксонскую и латышско-славянскую. А Мартинез Паз известен созданием классификационной системы по генетическому методу, согласно которому учитывается, в какой мере развитие правовой системы было подвержено влиянию международно-правовых обычаев, римского и канонического права, современных демократических традиций. На основе этого критерия он подразделяет правовые системы на четыре группы. В одной из них, например в группе «римско-каноническо-демократического права», к удивлению читателя, объединены правовые системы латиноамериканских стран, Швейцарии и России (ааО, р.154 ff.). (Критику других, более ранних классификаций см. Arminjon, Nolde, Wolff, ааО, p. 413 ff.)

Арминджон, Нольде, Вольф предложили свою классификацию современных правовых систем, не зависящую от географических, национальных и других специфических факторов, а опирающуюся на содержательный принцип, на соотношение общего и особенного. Их классификация включала семь правовых семей: французскую, германскую, скандинавскую, английскую, российскую, исламскую и индийскую (ааО, S.47).

В работе Рене Давида, написанной почти в то же время, критикуются теории предшественников за отсутствие убедительных критериев для определения различий между правовыми семьями и утверждается, что лишь два из них выдержали испытание временем.

Первый из них — идеологический (который, с его точки зрения, является отражением религиозных, философских воззрений данного общества, его политической, экономической и социальной структуры). Второй — юридико-техничес-кий, играющий, однако, вспомогательную роль. И потому первый критерий — «философская база, концепция правосудия» — является основным для его классификации, состоящей из пяти правовых семей: западного права, советского права, исламского права, индуистского права и китайского

права (см. Traite elementaire.., aaO, p. 222). В дальнейшем в эту классификацию он внес изменения и стал различать три правовые семьи: романо-германского права, общего права и социалистического права. Позднее он объединил под общим родовым понятием «другие системы» слабо между собой связанные исламское право, иудейское право, а также право вновь образовавшихся стран Африки и Мадагаскара (см. Les grands systemes, p. 19 ff.).

Несколько лет назад Мальмстрём вновь вернулся к теории правовых семей. Критикуя предложение Арминджона, Нольде, Вольфа^ он предложил выделить одну западную (евро-американскую) группу правовых семей, в основе которых лежат европейские источники права, объединив в ней французскую, скандинавскую, германскую и английскую семьи. Они имеют ряд общих черт, отличающих их существенным образом от остальных правовых семей мира. К этой грушге Мальмстрём хотел причислить и латиноамериканскую семью, а также семью общего права. Кроме т.ого, он выделил в особую группу социалистические, азиатские (некоммунистические) и африканские правопорядки (aaO, S.45).

Другую классификацию предлагает в своей работе Йорси (Eцrsi). В ее основу впервые в истории правоведения была положена марксистско-ленинская теория права.

По его мнению, решающее влияние на правопорядок каждой страны оказывают господствующие в ней производственные отношения, особенно отношения собственности на средства производства, определяющие классовую природу политической власти в обществе. Из этого прежде всего следует, что современные правовые системы можно разделить на два «типа права»: «капиталистический» в странах с частной собственностью на средства производства и «социалистический» в странах с «обобществленными» средствами производства, управление которыми находится в руках рабочего класса. Правовые системы европейских стран «капиталистического права» он подразделяет на четыре группы в зависимости от времени и форм перехода от феодальных к буржуазным производственным отношениям. К первой группе принадлежат Англия и Скандинавские страны, так как там имел место ранний компромисс между буржуазией и феодалами.

Ко второй группе принадлежит Франция. В этой стране смена феодализма капитализмом осуществилась радикальным способом и буржуазия пришла к власти в результате революции. В немецко-язычных странах Центральной Европы, в Венгрии и других странах Восточной и Южной Европы буржуазия довольно поздно пришла к власти в результате длительной борьбы с феодализмом, что наложило отпечаток на политическое и социальное развитие этих стран. Поэтому эти страны отнесены к третьей группе (критику этой классификации см. Kцtz, Rabeis Z., 46, 1982, 572).

II

Предложенная Арминджоном, Нольде и Вольфом классификация из семи правовых семей оказалась убедительнее, чем все ей предшествующие, поскольку ее авторы отказались от использования всех внешних критериев, подчеркнув, что «рациональная классификация современных правовых систем требует изучения их содержания» (ааО, р.47). К сожалению, авторы мало что сообщают о принципах, использованных для исследования различных правовых систем с целью их группировки в соответствии со своей концепцией. В конечном счете все неизбежно сводится, как и в сравнительной лингвистике, к формированию «семей» по аналогии и по степени родственной близости. Каковы же должны быть общие свойства для отнесения определенной правовой системы к той или иной семье, остается неясным. И хотя часто не вызывает сомнения очевидность того, что данный правопорядок следует классифицировать в качестве «материнского» (например, общее право Англии), это не помогает ответить на нередко трудный вопрос, какой из правопорядков является «материнским» по отношению к определенному «дочернему» правопорядку, так как сравнительному правоведению известен феномен, когда «дочь» меняет свою «мать».

В этой связи, на наш взгляд, следует принимать во внимание два обстоятельства.

1. Так как сравнительно-правовые исследования наиболее интенсивно (хотя и далеко не достаточно) проводятся в сфере, которую правовая наука на Европейском континенте причисляет к частному праву, и так как теория правовых семей является в целом почти исключительно сферой деятельности компаративистов-цивилистов, то эта теория почти всегда развивается так, будто не существует другого права, кроме частного. Лишь Арминджон, Нольде и Вольф подчеркивают, что их классификация правовых семей относится исключительно к частному праву, к которому она только и применима (ааО, р.47). В действительности следует ясно себе представлять, что правильность такой классификации весьма относительна. Например, можно представить себе такой случай, когда частное право какой-либо цравовой системы следует отнести к одной семье, а конституционное — к другой. Так, если немецкое гражданское право, без сомнения, принадлежит к германской правовой семье, то в области госу-

дарственного права наличие или отсутствие конституционной юрисдикции можно было бы рассматривать как «системообразующий» критерий, на основании которого можно было бы создать в рамках сравнительного государственного права семью правовых систем с конституционной юрисдикцией. В этом случае к ней пришлось бы отнести США, Италию и Германию, а Англию и Францию — нет. С подобным феноменом часто сталкиваются, когда ориентируются только на частное право. Например, семейное и наследственное право арабских стран однозначно имеет корни в исламском праве, а в Индии эти правовые институты несут на себе отпечаток индийского права. Вещное же право этих стран, равно как и договорное, торговое и деликтное право, испытало сильное влияние правовых представлений бывших метрополий: Индия — общего права, большинство арабских стран — французского права. Таким образом, при применении теории правовых семей следует помнить о возможных различиях в источниках происхождения изучаемых правовых систем.

2. Если сравнительно-правовое исследование мало зависит от «росчерка пера законодателя», так как поднимается над позитивным материалом, черпая свои оценки в сравнении, то классификация правовых систем по правовым семьям, равно как и образование последних, в значительной степени обусловлена временем и постоянно подвержена влиянию законотворческой деятельности и других факторов.

Может возникнуть, например, вопрос, к какой правовой семье отнести современное японское право. С одной стороны, стремительное экономическое развитие Японии дает основание предположить, что было бы разумно причислять ее правовую систему к правовой семье, основанной на европейских источниках, а не к дальневосточной правовой семье. С другой стороны, многочисленные японские кодексы, скроенные по образцу континентального европейского права, оставались мертвой буквой в условиях правовой действительности этой страны. Создается, однако, впечатление, что в сегодняшней Японии начинают постепенно ослабевать традиционное пренебрежение к статутному праву и отрицание всех форм судебного решения споров. А это означает, что принадлежность японского права к дальневосточной правовой семье вызывает все большие сомнения. Аналогичная проблема возникает и в отношении Китая, с той лишь разни-

цей, что его правопорядок, по-видимому, все более тяготеет к семье социалистического права.

Наконец, развитие мирового сообщества может привести постепенно к появлению совершенно новой правовой семьи. В этой связи вполне закономерен вопрос, не возникла ли сегодня необходимость объединить в «африканскую правовую семью» правовые системы африканских стран, расположенных к югу от Сахары. В любом случае бесспорным остается тот факт, что африканские правопорядки уже давно являются трудным, но привлекательным предметом исследования сравнительно-правовых проблем, этнологии и социологии права (см. Bryde, Afrikanische Rechtssysteme, Jus., 1982, 8).

Африка представляет особый интерес для этнологов права. До сих пор большинство африканцев решают вопросы семейного, наследственного, земельного права, процедурные вопросы решения споров в соответствии с нормами местного обычного права. Эти нормы сильно различаются между собой. Отчасти это объясняется существенными различиями в образе жизни, языке, культуре, расовой принадлежности племен и народов, населяющих огромный континент, отчасти и тем, что поныне действующее традиционное право восприняло в разной степени элементы исламского права и права бывших колониальных держав. Основной проблемой социологии права, которая оживленно дискутируется на конкретном примере африканского права, является проблема соотношения между правом и социальными изменениями. Другими словами, речь идет о проблеме вклада современного права в политическое, социальное и экономическое развитие африканских стран, вклада, каков он есть в реальной действительности, каковым может быть с точки зрения африканских стран. Это — общая проблема для всех развивающихся стран, но для Африки она стоит особенно остро (см., например, Trubek - Galantier, Scholars in selfestrangement: some reflections on the crisis in the law & development Studies in the United States. Wis. L.Rev. 1974, 1062 ff.).

Кроме того, африканские правовые системы дают много наглядного материала для изучения проблемы примата реципируемого иностранного права. Все большее значение для них начинают приобретать нормы бывших метрополий, которые служат им моделью, особенно в области обязательственного, торгового, уголовного и административного права. Это объясняется тем, что африканские юристы получают образование в Европе или в африканских университетах, копирующих во многом программы европейских университетов. Тем самым они «интернационализируют» европейские правовые традиции в своей практике, действуя как чиновники правительственных учреждений, судьи и адвокаты. Это привело к тому, что до сих пор сохраняются глубокие различия между бывшими колониальными владениями Франции и Бельгии, с одной стороны, и бывшими британскими колониями — с другой. По этой причине африканский юрист из Ганы сможет скорее найти общий язык с коллегой из отдаленной Уганды, Кении или даже Англии, чем из соседнего государства Кот-д'Ивуар (см. ниже, а также Bryde, Rezeption euro-

paeischen Rechts u. autozentrierte Rechtsentwicklung in Afrika. — Afrika Spektrum, 1977, 117; Henry, Afrikanisches Recht? LFR vgl, 22, 1981, 242). Бесспорно также, что сегодня все африканские страны должны решать аналогичные по сути проблемы, которые могут решаться совместными усилиями. Те, для кого эта точка зрения имеет определяющее значение, могут утверждать, что африканская правовая семья существует, несмотря на отмеченные различия (см. M'Baye, African conception of Law, II Int. Enc. Сотр. L. Vol. П. Ch. I, 1975, 138).

Это означает, что сравнительная история права, или так называемое «вертикальное» сравнительное правоведение, изучает различные, уже ушедшие в прошлое и отличающиеся друг от друга в зависимости от рассматриваемой эпохи правовые семьи. Сравнительное же правоведение в собственном смысле этого слова изучает те правовые семьи, которые включают лишь современные, «живые» правопорядки. Этого не учел Шнитлер, когда в 1961 году решил разработать свою классификацию на основе критерия «великих цивилизаций». Его классификация состояла из правовой семьи нецивилизованных народов, правовой семьи античных цивилизаций Средиземноморья, евро-американской правовой семьи, возникшей из смешанной римско-германской цивилизации с элементами христианской культуры, религиозно-правовой семьи афро-азиатских народов (ааО, S.138 ff.). Помимо других очевидных недостатков в его системе недооценивается значение вышеназванного принципа. А методы сравнительной истории права и системообразующего сравнительного правоведения применяются столь путано, что основная функция теории правовых семей — систематизировать разнородные правовые системы — не была реализована.

III

Предпринимаемые до сих пор попытки определить критерии для выделения каждой правовой семьи и для группировки по этим семьям национальных законодательств не достигали своей цели из-за своей одномерности, то есть из-за того,

Решающее значение в данном вопросе приобретает, по-видимому, понятие стиля, ибо определенный стиль имеют как семьи, так и отдельные правовые системы. В сравнительно-правовом исследовании надо стремиться к тому, чтобы научиться распознавать правовые стили и определять правовые семьи и входящие в них отдельные правопорядок в соответствии с индивидуализирующими элементами стиля, другими факторами, отражающими стилевые особенности правовой семьи или правопорядка.

Понятие стиля как отличительной особенности давно уже не является исключительной привилегией художественной литературы или прикладного искусства. Если в этих сферах человеческой деятельности понятие единства стиля плодотворно используется, чтобы охарактеризовать цельность художественного произведения или даже формы, то в науке оно служит для выявления общего и особенного и их соотношения в одном предмете или для выявления различий между предметами. В юриспруденции это понятие применяется в кодексе канонического права. Согласно 20-му канону, в случае отсутствия соответствующей ясно выраженной нормы следует вывести норму, подлежащую применению, исходя из аналогии общих правовых принципов, отвечающих понятию канонической справедливости, постоянно действующей господствующей доктрины и стиля и практики римской курии. Родственная юриспруденции экономическая наука использует в одном из своих направлений «экономический стиль». По определению Артура Шпитхофа, экономический стиль — это отличительная черта, подчеркивающая своеобразие форм, в которых осуществляется экономическая жизнь данной страны.

Поднимаемый им далее вопрос об определении экономических стилей не представляет интереса, поскольку из дискуссии на данную тему нельзя почерпнуть что-либо полезное для определения юридических стилей из-за существенных различий между двумя научными дисциплинами (см. Spieth-hoff. Die allgemeine Volkswirtschaftslehre, als geschichtliche Theorie, in Festgabe Sombart, 1933, 56, 75 ff.).

Таким образом, правоведам-компаративистам определять характер стиля той или иной правовой системы приходится на основании собственного довольно отрывочного опыта. При этом незначительные различия между правовыми системами нельзя рассматривать как элементы стиля. Этой цели могут служить лишь существенные и важные отличия и особенности. Разумеется, критерии «важности» и «существенности», а также число необходимых стилей никогда не будет установлено точно и всегда будет зависить от усмотрения исследователя. Однако цель данной работы однозначна — уловить черты прошлого и настоящего в своеобразии форм общественной жизни (см. Spiethhoff, aaO, S. 57).

И показателем «важности» какой-либо характерной черты правовой системы станет резкое учащение пульса иностранного компаративиста, когда он с восторженным удивлением неожиданно обнаружит эту черту в процессе своего исследования. Как правило, проще обнаружить элементы стиля в иностранном правопорядке, нежели в своем собственном. Отсюда следует, что стили правовых систем могут быть скорее выявлены в результате долгосрочного международного сотрудничества.

По нашему мнению, факторами, определяющими стиль в рамках теории правовых семей, являются: 1) историческое происхождение и развитие правовой системы; 2) господствующая доктрина юридической мысли и ее специфика; 3) выделяющиеся своим своеобразием правовые институты; 4) правовые источники и методы их толкования; 5) идеологические факторы: Рассмотрим эти факторы.

1. То, что историческое развитие, которое остается всегда в поле зрения современного сравнительного правоведения, является стилеобразующим элементом, очевидно. Это наиболее ярко иллюстрирует, по-видимому, пример общего права. Гораздо больше сомнений возникает при классификации по правовым семьям правовых систем континентального права на основании критерия развития римского

и германского права. (Исключение составляет обладающее бесспорной самобытностью скандинавское право.) Принадлежат ли они к одной правовой семье, как считают Давид и Мальстрём, или их необходимо распределить между двумя семьями: германской (Германия, Австрия, Швейцария и «дочерние» правовые системы) и романской (Франция и ее «дочерние» правовые системы, основанные на ее ГК, включая Испанию, Португалию и южноамериканские страны). Арминджон, Нольде, Вольф правомерно сделали выбор в пользу второго варианта (ааО, р.50). Общие правовые источники теряют в процессе исторического развития значение для стиля правопорядков, если влияние более поздних событий существеннее. И для рассматриваемых правопорядков более позднее влияние является существенньм фактом. Так, глобальный процесс рецепции французского ГК не затронул Германию, Австрию и Швейцарию. В то же время в правовом пространстве немецкоязычных стран в ХК веке под влиянием теории пандектного права была разработана формальная юридическая техника с исключительно четким понятийным аппаратом, которая не нашла отзвука во Франции, в правовой культуре которой скорее чувствовалось влияние политики и судопроизводства. И не случайно там и речи не шло о всеобъемлющей кодификации, как это имело место в Германии.

И если поместить под одну крышу объединенной романо-германской правовой семьи романское право, право Германии, Австрии, Швейцарии да еще и скандинавское право, то возникает опасность того, что рассмотрение будет ограничено лишь относительно абстрактными элементами общности, которые эти правовые системы, если сравнивать их с общим правом, действительно имеют.

С другой стороны, при такой классификации, объединяющей три правовые семьи в одну, очень легко не уловить, что каждая из них имеет свой собственный, только ей присущий голос, звуковую окраску которого нельзя спутать с другими голосами. Разумеется, романская, немецкая и скандинавская правовые семьи имеют между собой больше общего, чем каждая из них с общим правом. Но особенности их более позднего развития во взаимодействии со стилевыми различиями требуют, во избежание выхолащивания их сути, разделить их на три правовые семьи. Историческое своеобразие общего права столь же очевидно, как и своеобразие ислам-

ского и индусского права. И каждое из них по этой причине должно классифицироваться отдельно. Что же касается российского права, которое претерпело существенные изменения в результате более поздних исторических влияний, то, несмотря на ряд заимствований из западных правовых систем, его следует классифицировать отдельно. То же самое относится и к праву некоммунистических стран Дальнего Востока. Своеобразие их права в значительной степени определяется особенностями их правового мышления. И имевшая место в ряде случаев рецепция западного права не оказала существенного влияния на его развитие.

2. Специфика юридического мышления должна отражаться на стиле. Так, для германской и романской правовых семей характерно стремление к созданию абстрактных правовых норм, к охвату всей сферы права хорошо структурированной системой и, наконец, просто к разработке методов для построения юридических конструкций. Своеобразие этого «пакета» элементов стиля проявляется при сравнении с англосаксонской правовой семьей, в которой положение дел рассматривается с совершенно иной точки зрения.

В английском общем праве традиция развивалась постепенно путем накопления опыта судебных решений. Его исторические корни лежат не в писаных законах, а в прецедентах. Континентальное же право, наоборот, пошло по пути рецепции римского права, начав с толкования свода законов (кодекса) Юстиниана и закончив включением абстрактных норм в национальные кодексы. Таким образом, наука общего права по происхождению — судебная, а континентального — схоластическая. В Англии знаменитыми юристами становились судьи, а на континенте — профессора юриспруденции. На континенте толкование нормы заключается в стремлении определить ее истинное содержание — даже в случае возникновения непредвиденных случаев, возникающих в наши дни. В Англии и США высказывания ученых-юристов носят характер чуть ли не предсказаний. Это различие в стилях характерно для всей сферы права в целом. На континенте юристы мыслят абстрактно, понятиями правовых институтов, в США и Англии — конкретно, «прецедентно», с точки зрения отношений сторон, их прав и обязанностей. На континенте стремятся создать правовую систему без лакун, в США и Англии для юристов ориентирами служат судебные решения. На континенте испытывают радость от научной систематизации, в США и Англии царит глубокий скепсис по отношению к любым иссушающим душу обобщениям. На континенте оперируют понятиями, которые начинают часто жить собственной жизнью, что таит в себе опасность для тех, кто их применяет. А в Англии и США всему этому предпочитают наглядные представления о предмете и т.д.

Стиль определяется человеческими представлениями, сформированными в процессе исторического развития, и в первую очередь особенностями развития духовной жизни. На континенте человек, если позволительны подобные обобщения, склонен к планированию и, как следствие этого, к созданию абстрактных правовых норм и правовых систем. У него формируются априорные представления о жизни, и он мыслит дедуктивно. Англичанин — импровизатор по натуре. По выражению Мэйтланда, он — эмпирик. Для него существует лишь жизненный опыт.

Поэтому теоретический априоризм и абстрактная норма мало что для него значат. Уверенность (может быть, как результат опыта матросской жизни?), что жизнь течет не по плану, позволяет противопоставить прецедент писаному праву. И такое противопоставление отвечает природе английской нации. Конечно, в настоящее время наблюдается сближение общего права и континентального. На континенте происходит постепенное ослабление незыблемой веры в примат закона, понимание ошибочности представлений о том, что принятие решений — лишь техническая и автоматическая операция. Наоборот, в законе видят все больше лишь выражение общих принципов, дающих большой простор для толкования, и, как следствие этого, постоянная судебная практика становится самостоятельным источником права (в форме судебных решений).

А в англо-американском праве наметилась противоположная тенденция. Со стремительным ростом массового производства, приведшем, в свою очередь, к усилению плановых начал в экономике, существенно расширился круг проблем, решение которых требовало обращения к абстрактным нормам.

Но, конечно, благодаря разнице в методах толкования сохраняется в значительной степени и разница в стиле правовых семей (подробнее см. § 20).

К элементам стиля континентального права относится и стремление к борьбе с формализованностью в праве. В частном праве это выразилось в том, что простое согласование воль (консенсус) уже порождало договорные обязательства, независимо от формы их выражения.

В данном случае речь идет о важной черте развитой правовой культуры. Историческим предшественником и антиподом консенсуса является правовой формализм, который фактически ограничивал число возможных сделок из-за предписываемой законом необходимости за-

ключать их в строго определенной форме. На более позднем этапе развития правовой культуры появляется фигура «неоформленной» фиктивной сделки — сделки, выражавшей волю участников, но не предусмотренной законом. Стороны, заключавшие подобную сделку, добивались отнесения ее к одному из признаваемых законом видов или совместно затевали «фиктивный процесс», чтобы обойти стесняющие их требования закона о не устраивающей их форме сделки. Но последний этап развития — это борьба против «трагизма формы», который заключался в том, что стороны не могли достичь желаемого, поскольку не выполнили отдельных предписываемых законом формальностей, которые им, вероятно, не были даже известны.

Формализм характерен для всех примитивных систем права. Однако он все еще сохраняется и в развитом англоамериканском праве в «законе о мошенничестве». На Европейском же континенте развивается тенденция «антиформализма в праве». Особенно сильно она проявляется в Германии, Швейцарии и Скандинавских странах, слабее — во Франции, что нетипично и объясняется действием ее ГК.

Неоформленные сделки и фиктивные процессы также уязвимы для критики на данном этапе развития правовой культуры. Но поскольку вера во всесилие формализма закона преодолена, реакция законодателя на подобные нарушения либеральна: открыты двери свободы для заключения сделок без соблюдения требований, предъявляемых законом к их форме.

Другим элементом стиля правового мышления, который присущ многим правовым семьям и в первую очередь правовой культуре Запада, является то, что Рудольф Иеринг назвал «борьбой за право». Он так сформулировал свой принцип: цель права — мир, средство ее достижения — борьба. Другими словами, тезис Иеринга заключается в том, что борьба индивида за свои права является его обязанностью в отношении как его самого, так и идеи права. Эта правовая максима, на которой зиждется стиль судопроизводства западных стран, является, по мнению Иеринга, универсальной. И сегодня многим она кажется избитой правовой истиной. Убедиться в том, что это не так, вновь помогает сравнительное правоведение. В частности, рассмотрение права стран Дальнего Востока свидетельствует об ином его понимании, по крайней мере вплоть до недавнего прошлого.

В этих странах право играет вспомогательную, подчиненную роль; оно направлено на обеспечение социального порядка и используется лишь в самых крайних случаях. Со-

циальная гармония ощущается там как часть общей гармонии, модель которой мы видим в природе и в мировом порядке. Право с его сухой логикой и внешним принуждением представляет собой лишь рудиментарный порядок, который более подходит варварским, нежели цивилизованным народам.

Источником норм поведения, которых испокон веку придерживались в семье, клане, деревне, является не право, а совокупность неписаных правил, освященных традицией. Цель этих правил не в том, чтобы получить по заслугам, а в сохранении социальной гармонии. И потому решение спора состоит не в том, чтобы определить победителя и побежденного, а в том, чтобы проигравший мог «сохранить свое лицо».

Реализация права на Дальнем Востоке поэтому заключается не в окончательном решении судьи в пользу одной из сторон, которое в сущности не устраняет недовольства другой, а в достижении мирного компромисса, полюбовном улаживании спора (подробнее см. ниже). В этом много от восточной мудрости, которая в определенной степени воспринята и на Западе, в частности когда мы говорим, что плохой мир лучше доброй ссоры, или когда опытный адвокат гордится тем, что он никогда не доводил дело до суда. Таким образом, главное различие в стилях права Запада и Дальнего Востока состоит в следующем.

На Западе лейтмотивом являются борьба за право и стремление добиться ясного и недвусмысленного решения. Компромисс же рассматривается как дополнительная возможность, которая редко используется.

На Дальнем Востоке противоположная картина. Сохраняющий лицо компромисс — основное средство. Решение в пользу какой-либо из сторон принимается лишь в крайне необходимых случаях.

Совершенно очевидно, что в этой сфере сравнительное правоведение нуждается в значительной поддержке социологии права. Пример с правом Дальнего Востока доказывает, что законы и кодексы, которые лишь в Японии с юридико-технической точки зрения и по содержанию сравнимы с европейскими, играют второстепенную роль. И их влияние на механизм, лежащий в основе функционирования правовой жизни дальневосточных стран, гораздо меньше, чем это можно было бы предположить. Аналогичные вопросы компа

ративист должен ставить перед собой и при изучении других правовых систем. Согласно имеющейся информации о пра-вопорядках Латинской Америки, есть все основания полагать, что там писаные законы также играют относительно небольшую роль в правовой жизни. А рассмотрению дела в нейтральном государственном суде не придается столь важного значения при решении социальных споров, как в Европе или Северной Америке (см. Gessner, Recht u. Konflikt. Eine Soziologische Untersuche privatrechtlicher Konflikte in Mexiko, 1976). Но, разумеется, предстоит еще многое сделать, ибо сравнительные исследования по социологии права находятся еще в начале пути.

3. Своеобразие некоторых правовых институтов столь велико, что они играют существенную роль в определении стиля правовой системы. В общем праве это, например, представительство, возмещение ущерба, право отвода, принципиальное отклонение иска об исполнении судебного решения (см. т. II, § 12, IV), доверительная собственность, изощренная казуистика в деликтном праве (см. т. II, § 17, III) и значительная специфичность вещного права с его различными степенями собственности, различием между недвижимостью и движимым имуществом, затем относительность правосубъектности юридического лица, передача наследственного имущества судебному исполнителю, а также удивительное своеобразие права доказательств.

В романском праве стилеформирующими особенностями обладают доктрина причинности (см. т.П, § 6, III), обход закона, прямой и косвенные иски, вещные иски к третьим лицам по делам о неосновательном обогащении (см. т. II, § 15, III), степень гражданско-правовой ответственности без вины (см. т. И, § 19, III), наконец, неизвестное общему праву, но имеющееся во всех правовых системах стран континентальной Европы «ведение дел в интересах третьих лиц без полномочий с их стороны».

Что касается германской правовой семьи, то здесь можно назвать общие оговорки, открывающие «ворота» в судебное право, понятие «правовой сделки» (см. т. II, § 1,1), учение об абстрактном (реальном) договоре, ответственность, вытекающую из вины при заключении договора (culpa in contrahen-do), доктрину отпадения основания сделки (см. т. II, § 14, II), усиление роли института неосновательного обогащения (см. т. II, § 15, II), поземельную книгу. Стиль социалистического

права определяют такие институты, как различные виды собственности, своеобразие договоров в плановой системе хозяйства, понятие законно- и незаконнорожденных детей и многое другое.

4. 
   Правовые источники и методы толкования также являются стилеобразующими факторами, главным образом в связи с особенностями судебной системы и процессуальными нормами. Начиная с Леви Ульмана, этим факторам постоянно уделяют внимание многие исследователи, и прежде всего в связи с предполагаемыми противоречиями между писаным и общим правом, со всеми изощренностями теории прецедентов и точностью конструкций законодательных актов (см. § 20). Хотя существование различий отрицать не приходится, степень их сильно преувеличена. В целом учение об источниках права играет относительно скромную роль для сравнительно-правовых исследований вообще и теории правовых семей в частности. Упомянутые выше институты права должны привлечь значительно более пристальное внимание.
   
5. 
   Идеологические факторы, такие как политические и экономические или правовые аспекты религиозных учений, также служат стилеобразующими элементами правовых семей. Об этом свидетельствуют церковное право и системы права социалистических стран. Правовая идеология' англосаксонской, немецкой, романской и скандинавской правовых семей в целом совпадает, а различия определяются другими элементами стиля. Различия, характерные для коммунистической теории права как идеологического фактора, столь кардинальны, что вынуждают объединить правовые системы бывшего СССР, КНР, МНР, СРВ и бывших социалистических стран Европы, КНДР в особую правовую семью.
   

исламского права и индусского права, равно как и для отграничения англосаксонской правовой семьи от правовых систем стран континентальной Европы. Но для отграничения германской, скандинавской и романской правовых семей этот фактор значения не имеет.

«Гибридные» правовые системы, которые трудно причислить к какой-либо правовой семье, следует изучать с точки зрения выявления в них элементов, сближающих их в данный момент с определенным стилем. Это относится к правовым системам таких стран, как, например, Греция (см. § 12, IV), ЮАР (см. § 18, VI), Израиль (см. § 18, VII), Филиппины, Пуэрто-Рико, а также к правовой системе штата Луизиана в США (см. § 8, VII), канадской провинции Квебек (см. § 8, VII), Шотландии (см. § 16, VI) и многим другим. Разумеется, в решении вопросов с «гибридными» правовыми системами следует избегать прямолинейности. Часто в результате исследования компаративист устанавливает, что одна часть норм изучаемого им правопорядка несет следы влияния одного «материнского права», другая — другого. В этом случае его нельзя причислить только к одной правовой семье. Это может быть допустимо лишь при условии, что речь шла о таких отраслях права, как, например, только семейное право, только наследственное или только торговое. В других подобных случаях тенденция развития правопорядка свидетельствует о сближении его с какой-либо одной правовой семьей.

Однако крайне сомнительной представляется возможность определения точного момента, когда правопорядок следует причислить лишь к одной правовой семье. Вообще любая классификация по правовым семьям, как показывает пример с «гибридными» правопорядками, является лишь обычным вспомогательным средством, которое поможет начинающему до некоторой степени упорядочить запутанное многообразие правопорядков стран мирового сообщества. Опытный же компаративист, способный чутьем определять особый стиль каждого национального правопорядка, уже не нуждается в подобном вспомогательном средстве или осмотрительно пользуется им лишь в крайних случаях, когда столь сложный живой социальный феномен, как правовая система, требуется привести, по крайней мере внешне, в определенный порядок.

По этой причине следует спокойно реагировать на постоянно появляющиеся в печати новые проекты классификаций правовых систем и их разностороннюю критику (см. Benda-Beckmann ir. Constantinesco. Zvgl. R. Wiss. 78, 1979, 5 u. 154; Eцrsi, aaO, S. 45 ff.; Zajtay, aaO). Как уже отмечалось, в вопросе о «существенности» критериев разделения на правовые семьи у специалистов нет единого мнения. И не исключено, что в рамках сравнительной социологии права, сравнительной этнологии права или политологии будет разработана новая концепция, которая станет основой для других классификаций. К тому же часто какое-либо данное деление на правовые семьи обусловлено определенной целью, в соответствии с которой решается проблема целесообразности выбора критериев, лежащих в его основе. В дидактических целях авторы данной книги стремятся показать, что романская, германская и скандинавская правовые семьи имеют каждая свой особый тембр, заслуживающий быть услышанным. Это также послужило обоснованием для избранной нами классификации. Другие цели могли продиктовать и другой выбор. И в данном вопросе нельзя не согласиться с Р.Давидом, который писал по поводу споров вокруг проблемы классификации: «На эти дискуссии, не имевшие никакого смысла, было истрачено много сил. Понятие «правовая семья» не имеет ничего общего с биологической реальностью. Его используют исключительно в научных целях, чтобы подчеркнуть значимость сходства и различий между разными правовыми системами.

Поэтому у всех классификаций есть свои достоинства. Все зависит от того, насколько данная классификация способна решить проблему, которая является стержневой для всех изучаемых правопорядков» (Les grands systemes.., p. 22).

Цель данной работы заключается не в том, чтобы предложить новую классификацию правовых семей, а в том, чтобы с большей точностью, чем это имело место до сих пор, определить, с одной стороны, критерии, лежащие в основе различных правовых семей, а с другой — критерии стиля и его научного толкования, с тем чтобы выявить характерные черты изучаемых правопорядков, позволяющие установить их принадлежность к той или иной правовой семье. Поэтому авторы сочли возможным опираться в данной работе на классификацию правовых семей Арминджона, Нольде, Вольфа, которая в наибольшей степени отвечает их научным взглядам и в которую они внесли лишь незначительные изменения. Согласно этой классификации, все национальные правовые системы сгруппированы в восемь правовых семей: 1) романская; 2) германская; 3) скандинавская; 4) общего права; 5) социалистического права; 6) права стран Дальнего Востока; 7) исламского права; 8) индусского права.