Великих женщин Ирина Ильинична Семашко
жүктеу/скачать 6.53 Mb.
|
|
В театре все чаще за спиной Асенковой раздавался злорадный шёпот: «Она уже выдохлась! Не та, что раньше». «Слышали, с ней больше не продляют контракт». Актрисе, с её истерически нервным характером, трудно было не обращать внимания на провоцирующие сплетни. Ещё труднее было не читать заведомо заказанной жёсткой критики. "Госпожа Асенкова до такой степени небрежна, до такой степени дурна в ролях своих, что признаюсь, мне редко случалось испытывать в театре такое неприятное чувство. Желая добра г-же Асенковой, как актрисе не без таланта, мы советуем ей поучиться, как держать себя на сцене — не у г-жи Аллан. Нам до неё, как до звезды Небесной далеко! - но хоть у г-жи Самойловой…" (Г-жа Самойлова — та самая коварная подруга детства, которая не раз делила с Варварой одни и те же роли.) «Однообразное, безжизненное, часто (в смысле грамматическом) неправильное произношение, манерность в игре… Мы бы очень боялись за русскую комедию и даже водевиль, если б не видели прекрасной надежды для нашего театра в лице г-жи Самойловой» «У г-жи Асенковой заметили мы на этот раз особенную сторону таланта: лет через пять эта талантливая артистка может с полным успехом занимать роли г-жи Гусевой (пожилых дам)…» Потоки грязи, обрушившиеся на Асенкову, доводили её до нервного исступления. Возможно, её соперница Самойлова и была более безупречна в плане обывательской морали и оттого не подавала такой пищи для сплетен, но ведь талант, как известно, меньше всего защищён. В этой ситуации не нашлось ни одного поклонника, который бы открыто выступил в защиту актрисы. Наоборот, её имя стало одиозным. Один из современников, проведших немало вечеров в обществе Асенковой, в её шумных компаниях, беззастенчиво писал: «Заходил в Летний сад, где был сконфужен встречею с Асенковыми, которым поклониться при всех было неловко, а не поклониться совестно». Травля актрисы, вкупе с её непосильным семилетним трудом, запах скипидара и клеевых красок, которые в изобилии каждый вечер излучал театральный зал, постоянные сквозняки за кулисами и в артистических уборных — все это подорвало здоровье Асенковой. Она в буквальном смысле сгорела от чахотки, будучи ещё очень молодой. Но по слишком запоздавшим воздыханиям современников: «…Было что-то неуловимое в облике этого ангела, „что-то“, о чём нельзя рассказать ни в одной рецензии, никакими словами. „Что-то“, которое можно только почувствовать». ДЖОРЖ ЭЛИОТ Под этим псевдонимом скрывалась женщина, причём женщина нового типа, поистине воплотившая эмансипированную даму XIX века. Элиот являла собой феминистку в самой крайней радикальной форме, и Жорж Санд, по сравнению с нею, представляется всего лишь романтически настроенной мечтательницей. В первое знакомство с произведениями Элиот кажется, что вряд ли кто из английских писателей отличался столь резко выраженными мужскими чертами, как эта романистка. Но позже понимаешь — как невозможно спрятать волчьи зубы под заячьей маской, так не упрячешь под позитивной философией и резкими суждениями женскую натуру. И чем больше будешь «подпускать» жёсткости и рационализма, тем очевиднее откроется человеческая слабость автора. Впрочем, нельзя отрицать, что Элиот — самая образованная английская романистка XIX века, и в этом отношении превосходит и Диккенса, и Теккерея. Художественные достоинства её произведений могут быть оспорены, зато могучий аналитический ум Элиот не вызывает сомнений. Мэри Энн Эванс происходила из небогатого, но очень почтенного буржуазного английского семейства, где традиции чтили неукоснительно. Её отец был мастером на все руки — работал управляющим в чужих имениях, сам хозяйствовал на ферме, знал тонкости всех сельскохозяйственных работ. Мэри была любимицей отца — мистер Эванс разглядел рано проявившийся мужской, глубокий ум дочери. Вот только внешностью природа её наделила непривлекательной. «Небольшая худощавая фигурка с непропорционально большою, тяжёлою головою, рот с огромными, выдающимися вперёд „английскими“ зубами, нос хотя и правильного, красивого очертания, но слишком массивный для женского лица, какая-то старомодная, странная причёска, чёрное платье из лёгкой полупрозрачной ткани, выдающее худобу и костлявость шеи и резче выставляющее на вид болезненную желтизну лица…» — такой нелицеприятный портрет Элиот даёт С. Ковалевская, высоко ценившая жизненные позиции писательницы и её творчество. Правда, познакомилась Ковалевская с Элиот в те годы, когда Джорж уже было к пятидесяти, да и нужно сделать скидку, что вышеприведённый портрет написан женщиной, пусть и достаточно умной. Однако отзывы мужчин о внешности Элиот по общему впечатлению мало отличались от мнения Ковалевской. Большой ценитель женской красоты И.С. Тургенев отмечал, что ему редко приходилось встречать столь непривлекательную женщину, каковой показалась ему английская писательница, оговариваясь при этом, что Элиот была первой дамой, заставившей его поверить в безумное очарование некрасивой женщины. Надо сказать, что обаяние Элиот, в отличие от её ума, вызревало долго. До 32-х лет Мэри оставалась старой девой и жила с отцом, зарабатывая на кусок хлеба. Она получила рядовое английское образование в частном пансионе, где особое внимание уделялось религиозным наставлениям, и долгое время представляла из себя ретивую пуританку. Однако пуританство сошло на нет под влиянием, по-видимому, чисто женского бунта против одиночества, скудости существования и недостатка тепла. Мэри отказалась от посещения церкви, начитавшись книг радикально настроенных мыслителей. Только через девять месяцев гнев отца и мольбы родных склонили её к компромиссному решению — сопровождать мистера Эванса в церковь. Однако с окружающим миром девушка больше примириться не смогла. Замкнутая, чуткая до болезненности ко всякому диссонансу, Мэри всегда жила в своём, ею изданном мире. Закомплексованная, мучительно переживающая собственное несовершенство, она, возможно, никогда не поднялась бы над боязнью падения и ошибки, не сложись обстоятельства второй половины её жизни столь удачно. Никто не знает, от какой точки отсчёта может быть дан старт жизненному успеху. Для Мэри бег к славе начался со смертью старого мистера Эванса. Свобода дала возможность оставшейся совершенно одной, перезрелой девушке обрести круг знакомых, равных ей по уровню образования и умственным запросам. Через философа Герберта Спенсера и издателя Чепмена, с которыми у неё установились тесные деловые контакты, Мэри познакомилась с Джоржем Генри Льюисом. С этим мужчиной наша героиня осознала, что и она может нравиться, что и ей судьба уделила «кусок от пирога» женского счастья. Не обладая привлекательной внешностью, Мэри, однако, в совершенстве овладела ещё более мощным оружием, сражающим наповал мужские сердца. Она умела слушать, но не так, как умеют растворяться в партнёре «душечки», а как умеют слушать только умные женщины. «Рассказчица она была плохая и в общем разговоре тоже мало выделялась, даже редко принимала в нём участие, — писала об Элиот С. Ковалевская. — Зато она в высшей степени владела искусством, так сказать, втягивать человека в разговор; она не только на лету ловила и угадывала мысли того лица, с которым говорила, но словно подсказывала их ему, как бы бессознательно руководила ходом его мысли. „Я никогда не чувствую себя таким умным и глубоким, как во время разговора с Джоржем Элиотом“, — сказал мне однажды один наш общий приятель…» Ну какой же мужчина устоит перед возможностью ощутить себя гением мысли?" Оказывается, первые феминистки вовсе не ставили своей целью морально уничтожить мужчину. Во всяком случае, восхищение Льюиса своей подругой дало Мэри уверенность в себе и способствовало её решению начать писать. К началу знакомства Мэри и Льюиса последний являлся одним из вождей английского позитивизма, и хотя его главный труд — «Физиология обыденной жизни» (1859—1860) — ещё не был написан, Льюис пользовался известностью в литературных и научных кругах. Сложность их отношений заключалась в том, что Льюис был женат и имел троих сыновей, что, конечно, делало брак Мэри с любимым невозможным. В 1853 году, когда наша героиня стала открыто жить с Льюисом, вся родня Эвансов отвернулась от неё. Однако Мэри не посчиталась даже с гневом горячо любимого ею брата Айзека. Она скорее равнодушно воспринимала наносимые её самолюбию мелкие уколы, когда, уже будучи известной писательницей, её не принимали в светских салонах и когда её избегали знакомить со своими жёнами и дочерьми даже те, кто высоко ценил талант Элиот. Зато в лице Льюиса Мэри обрела надёжного друга, буквально раскрывшего её талант. Свидетельства современников о личности Льюиса и даже о его внешности настолько противоречивы, что можно подумать, будто речь идёт о разных людях. Ясно одно, что человек этот был незаурядным, весьма общительным и обаятельным. Многие отмечают, что являлся он полной противоположностью своей подруге: весёлый, живой, прекрасный рассказчик, он собирал вокруг себя людей с лёгкостью и казался даже несколько поверхностным рядом с глубокомысленной, тяжеловесной Мэри. Во всяком случае, что бы ни говорили о Льюисе, — своей счастливой литературной судьбой, да, по-видимому, и женским благополучием, наша героиня обязана своему неназванному мужу. С его же лёгкой руки Мэри Эванс превратилась в Джоржа Элиота. Этим псевдонимом писательница подписала своё первое художественное произведение в январе 1857 года — новеллу «Печальная участь достопочтенного Эймоса Бартона». Возможно, не поддержи Льюис болезненного самолюбия своей подруги, не выставляй он напоказ даже с явным преувеличением её достоинств, не состоялось бы и триумфа нашей героини. Так что феминизм — всего лишь порождение хорошего отношения к умным женщинам. Роман, который сделал Элиот знаменитой, был опубликован в 1859 году и назывался «Адам Бид». Критики её книгу сравнивали с произведениями Диккенса и Теккерея, которые и сами пришли в восторг от нового писателя и вместе с другими читателями сгорали от нетерпения узнать истинное имя «великого незнакомца». Надо отдать должное психологическим способностям Диккенса — он по каким-то нюансам догадался, что автор нашумевшего произведения — женщина, а ведь даже издатель её книг на первых порах и не подозревал этого, получая рукописи из рук Льюиса. Но однажды Льюис пригласил издателя к себе на обед, обещая познакомить с «великим незнакомцем». Обед втроём продолжался весьма долго, и, когда гость выразил сожаление, что Элиот всё-таки не явился, Льюис со смехом представил озадаченному издателю свою жену. Так впервые был раскрыт псевдоним автора нашумевшего романа «Адам Бид». Нашлись самозванцы, которые пытались присвоить себе имя Джорж Элиот. Мэри Энн Эванс вскоре пришлось написать в «Таймс» письмо, раскрывающее секрет её авторства. Роман «Мельница на Флоссе» (1860) тоже принёс Элиот славу, которая теперь возрастала всякий раз с выходом в свет новой книги. Наша героиня быстро стала знаменитой. Ей простили даже необычный брак. Теперь многие сами добивались знакомства с нею. На субботних приёмах в её лондонском доме можно было увидеть самых выдающихся писателей, философов, журналистов, английских и приезжих, причём многие не удостаивались даже разговора с писательницей. Душой общества по-прежнему был Льюис, а Элиот всегда сидела в стороне, в неизменном своём вольтеровском кресле, защищённая от лампы широким абажуром, и посвящала свой разговор лишь одному какому-нибудь избраннику. Положение Элиот в обществе представлялось весьма курьёзным. С одной стороны, она нарушила нормы морали, деля постель с человеком, который не являлся её мужем, да ещё и при живой жене. С другой стороны, авторитет Элиот как писательницы был столь непререкаем именно в вопросах нравственности, что на неё в Англии взирали как на наставницу, учителя жизни, Сивиллу. Сама королева Виктория, славящаяся строгими моральными принципами, была ревностной почитательницей Элиот и рекомендовала романы писательницы своим внучкам. В 1878 году Льюис скончался. Казалось бы, Элиот, потеряв такого преданного друга, должна была впасть в отчаяние, однако, спустя несколько месяцев после кончины мужа, она, несмотря на преклонный возраст, вышла замуж вторично. И снова её брак потряс общественность английской столицы. На этот раз её избранником стал неженатый, свободный, но тридцатилетний Джон Уолтер Кросс. С. Ковалевская, приглядываясь к союзу Элиот и Льюиса, находила, что Мэри сошлась со своим другом без страсти, а, скорее, по расчёту. Она сопроводила свои выводы тонкой психологической подоплёкой, указывая, что их брак не нашёл отражения ни в одном произведении Элиот, в то время как любая волнующая писательницу деталь немедленно освещалась на страницах её романов. Следовательно, рассуждала Ковалевская, роман с Льюисом не задевал души Элиот, да и вообще, судя по сочинениям Мэри, в ней много было рассудочности, логики и совсем немного — чувства. Союз с Льюисом был, наверное, хорошо обдуманным шагом, поступком, которым она определила свою будущую жизнь. С последним законным мужем всё было, вероятно, не так. Постаревшая Элиот любила этого доброго, глуповатого красавца. «Больше всего поражали в нём… карие глаза, простодушные и преданные, как у большой ньюфаундлендской собаки, и рот, который по своему тонкому очертанию и нервному подергиванью губ скорее шёл бы к женскому лицу и как-то даже противоречил вполне здоровому, откровенному выражению всей остальной фигуры». Элиот по-прежнему выглядела старухой, не утруждала себя, чтобы смотреться молодящейся рядом со «свеженьким» мужем, но в ней не проглядывало и тени беспокойства или озабоченности мнением окружающих. Никто так и не узнал истинного намерения молодого человека, женившегося на знаменитой писательнице. Он, кстати, был достаточно обеспечен, чтобы желать завладеть состоянием Элиот, да и наша героиня была достаточно умна и цинична, чтобы обещать молодому мужу часть своего богатства — она предусмотрительно завещала нажитое детям Льюиса от первого брака, искупая тем самым вину перед ними. Возможно, Кросс действительно любил свою жену и преклонялся перед её умом, возможно, он решал свои внутренние психологические проблемы. Жаль, что дальнейшей жизнью мужей знаменитых жён история не интересуется, и мы не знаем, как сложилась судьба Кросса после смерти Элиот. Может быть, зная это, мы бы и приоткрыли тайну последних лет нашей героини. Во многих своих романах Элиот любила разрешать труднейшие жизненные узлы смертью. Так было в «Мельнице на Флоссе», когда Магги, героиня, умирает, пожертвовав своей любовью ради кузины. В «Миддлмарче» мистер Казабон уходит из жизни, не дождавшись доведения конфликта до логического конца. Смерть в произведениях Элиот становилась примирительницей всех проблем, в которые затягивали её героев человеческие страсти. Когда однажды об этом сказали писательнице, она ответила: «Неужели вы не замечали, что в жизни действительно так и бывает? Я лично не могу отказаться от убеждения, что смерть более логична, чем обыкновенно думают. Когда в жизни положение становится чересчур натянуто, когда нигде не видать исхода, когда обязанности, самые священные, взаимно противоречат одна другой, тогда является смерть, внезапно открывает новые пути, о которых никто и не думал прежде, и примиряет то, что казалось непримиримым. Сколько раз случалось уже, что доверие к смерти придавало мне мужество жить». Элиот знала, что говорила… Она скончалась неожиданно, так и не успев надоесть своему юному мужу, не пережив своей популярности. КОРОЛЕВА ВИКТОРИЯ Трудно найти в истории правителя, который продержался бы у власти дольше, чем Александрина Виктория (первое её имя дано в честь русского императора — Александра I). Целых 64 года из 82 лет жизни! И пусть Англия XIX века уже не была абсолютной монархией, а Виктория не имела полномочий диктатора, пусть казной государства распоряжались премьер-министры и банкиры, королева стала символом целой эпохи, в которую, ни много ни мало, уместилось почти все прошлое столетие Великобритании. Виктория заняла трон, покрытый комьями грязи, которую «нанесли» в британский царствующий дом её предки, не слишком заботившиеся о репутации династии. Они полагали, что королям и королевам можно все, а потому не отказывали себе в сомнительных удовольствиях. Виктория за долгие годы правления смогла обесцветить многие пятна, в том числе и кровавые, украшавшие английскую корону; она полностью изменила мнение общества о монархии. Из вертепа, который терпели лишь по привычке, боязни перемен и почтении перед высоким происхождением, британская династия превратилась благодаря Виктории в оплот семейственности, дедовской стабильности и незыблемой морали. Наша героиня смогла, что называется, вовремя перестроиться и создала совершенно новое представление о монархии — то самое, какое «сидит» в нашей голове и поныне. Современному человеку покажется просто кощунством утверждение, что царствующие особы несут в себе генетическую порочность или кровожадность предков. Мы верим, что в нашем суетливом мире единственная гарантия покоя и справедливости — не тронутая войнами, революциями и «всякими там авангардами» монархия. А ведь этому, казалось бы, прочному мифу человечество во многом обязано «старушке» Виктории, царствование которой вошло в английское искусство, прославилось литературой и до сих пор вспоминается с некоторой ностальгией. «Викторианская эпоха» — эпоха пуританства, семейственных ценностей, вечных, безвременных истин. Нашей героине никогда бы не оседлать британский трон, будь многочисленное потомство больного Георга III более плодовито. Из шести дочерей и шести сыновей короля кто-то был бездетным, а кто-то и вовсе не соглашался связать себя узами брака. Пытаясь исправить «гиблое» для и так хиреющей британской династии положение, трое последних сыновей в преклонных летах «рискнули» жениться. В один и тот же 1818 год они срочно обзавелись второй половиной, но повезло лишь одному — герцогу Кентскому, у которого родилась-таки дочь. Понятно, было «не до жиру» — не до сына — и торжествующей Англии предписали ликовать по поводу появления наследницы британской короны. Правда, сама Виктория о такой чести не ведала до 12 лет. А когда ничего не подозревающей принцессе сообщили о её блестящей перспективе, то она, как и полагается благовоспитанной девочке, воскликнула: «Я буду хорошей!» Детство Виктории «королевским» можно назвать, имея в виду только происхождение, по сути же оно было, скорее, «монашеским». В Англии, как известно нам по литературе XIX века, детей не особенно баловали. Ситуация же в семье Виктории осложнялась тем, что, едва дочери исполнилось восемь месяцев, престарелый герцог Кентский, не отличавшийся примерным образом жизни и поведением, скончался, оставив жене многочисленные долги и финансовые обязательства. Будущую королеву воспитывали в страшной строгости, ей возбранялось спать отдельно от матери, беседовать с незнакомыми людьми, отступать от раз и навсегда заведённого режима, съесть неположенную сладость. Гувернантка Луиза Лецен внушала Виктории, что не следует плакать на людях, и часто девочка, едва сдерживая слёзы, убегала в комнаты, чтобы не подвести свою воспитательницу. Виктория, несмотря на суровость и замкнутость Луизы, любила свою гувернантку и слушалась её во всём. Надо сказать, что Луиза привила будущей королеве немало практических черт, которые потом так пригодились ей в запутанных дворцовых интригах. В качестве компаньонки бывшая воспитательница ещё долгое время сохраняла влияние у трона, пока законный супруг Виктории (как и следовало ожидать) не удалил от королевы чересчур прыткую особу. Словом, к будущности властительницы Викторию подготовили ответственно. Кто-то, воспользовавшись молодостью претендентки, пытался проскочить на «хлебные» посты, заручиться её поддержкой, обмануть или понравиться неопытной принцессе. Накануне коронации один из придворных буквально насильно вручил девушке перо и бумагу, требуя от неё собственного назначения на пост секретаря. Однако, несмотря на тяжёлую болезнь (тиф), Виктория дала резкий отпор нахалу. В день занятия трона она записала в дневнике, что неопытность в государственных делах не помешает ей проявлять твёрдость в принятии решений. За 64 года она ни разу не изменила обещанию, данному самой себе. Виктория не отличалась ярким интеллектом или энциклопедическими знаниями, зато она владела завидным умением справляться с тем, что мешало ей выполнять своё предназначение — она не ныла, не рефлексировала, не изводила окружающих лишними сомнениями, а прагматически выбирала из многочисленных советов самые полезные, а из «трущихся» рядом личностей — по-настоящему верных. К королевству Виктория относилась, как к большому дому, которому нужна рачительная и спокойная хозяйка, «звёзд с неба не хватающая». «У меня каждый день столько бумаг от министров, а от меня им. Очень довольна такими занятиями». Однако «железное» воспитание не убило в королеве женщину. Юная Виктория с тревогой следит за своей склонной к полноте фигурой, ненавидит раннее вставание и утомляющий дворцовый этикет. Первые годы правления прошли в балах и увеселениях: она словно навёрстывала время, потерянное за скучными наставлениями Луизы Лецен. Но что самое поразительное, вопреки расхожему мнению, будто династические браки, заключённые по расчёту, редко случаются удачными, наша героиня была счастлива в семейной жизни и радовалась взаимной любви. Первые годы царствования, когда у ног молодой королевы всегда «крутятся» мужчины, желающие попасть в фавориты, Виктория обожала главу кабинета правительства, виконта Мельбурна. Однако дальше романтической дружбы и многозначительных взглядов их отношения не зашли. Королева была слишком неопытна в сердечных делах, слишком целомудренна, а Мельбурн — слишком умён, чтобы осложнять себе жизнь, и ему вполне хватало восхищения юной леди и влияния на королеву, которым он пользовался при всяком удобном случае. Подобный расклад сил, похоже, устраивал всех, кроме герцогини Кентской, которая по праву матери хотела видеть себя первой советчицей дочери. Однако её топорная интрига против хитрого Мельбурна закончилась скандалом. Герцогиня обвинила главную придворную даму, протеже виконта, в беременности, что было немыслимо при британском дворе. При обследовании выяснилось, что фрейлина — девственница, да ещё и тяжело больна. Вскоре она умерла, что дало повод придворным устроить шумиху и упрекнуть королевскую семью в «бессердечии». Герцогиня Кентская с позором удалилась из дворца. В 1840 году Виктория вышла замуж за принца Саксен-Кобургской династии — Альберта. Молодой человек имел весьма привлекательную внешность, слыл «ходячей энциклопедией», особенно в технических дисциплинах, любил музыку, живопись и отличался «в теннисе XIX века» — фехтовании, да ещё при всех этих достоинствах он не был «бабником», мотом, лентяем и легкомысленным. Виктория недолго ожидала благосклонности принца, она сама сделала ему предложение. Возможно, согласие Альберта стало для последнего выбором удачной карьеры и только… Однако даже завистники королевы побоялись бы утверждать, что брак королевской четы оказался неудачным. В конституции Англии не было и до сих пор нет формулы для определения мужа при царствующей особе, но для Альберта сразу поставили стол в «офисе» Виктории. жүктеу/скачать 6.53 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|