Владимир Довгань Как заработать первый миллион, не имея стартового капитала

Хронометраж моих будней

Когда мы занимались машиностроением, мне одновременно приходилось выполнять очень много обязанностей. Во-первых, я был разработчиком и инженером. Во-вторых, продавцом. В-третьих, я лично рекламировал нашу продукцию, являясь и рекламным, и пиар-агентством в одном лице. Кроме того, мне самому приходилось участвовать в решении очень многих вопросов производства и выпуска готовой продукции.

Сегодня, когда я вспоминаю тот свой рабочий ритм и то количество задач, которые параллельно решал, мне кажется, что это был не я. Такой объем работы просто не под силу одному человеку! Но тогда нам даже в голову не приходило измерять нашу работу, задумываться о нагрузках. Линия по производству машин, делающих чипсы, была уже налажена, и каждый день с конвейеров сходили тысячи маленьких агрегатов, расходящиеся по всей стране. Мы же были увлечены новой мечтой – построить 100 тысяч маленьких хлебопекарен, создать миллион рабочих мест, накормить свежим хлебом самые отдаленные регионы и села. Я не обращал в тот момент внимания ни на свою одежду, ни на машину, на которой езжу, ни на квартиру, в которой живу. Ни на что, кроме самого главного – работы.

У Владимира Яковлевича Ворошилова – гениального телеведущего и мэтра нашего телевидения – был любимый тост. Когда заканчивался прямой эфир «Что? Где? Когда?», все собирались на фуршет. Выглядело это очень просто, демократично: нарезанные на скорую руку бутерброды с ветчиной и сыром, минеральная вода, шампанское, соки. Совершенно измотанный Владимир Яковлевич брал в руки бокал и говорил: «Я хочу выпить за самую любимую женщину в мире. С ней я ложусь спать, с ней я провожу все свое время, ею я восхищаюсь, ей я поклоняюсь. Если я предам ее, она может меня убить. Я поднимаю бокал за свою любимую работу!»

Хронометраж моих будней сохранился в моих рабочих дневниках. Выглядели эти будни примерно так.

Глубокая ночь. Я сижу за чертежным столом, делаю эскизы или чертежи, просматриваю готовую деталировку, и у меня создается впечатление, что эта чертежно-конструкторская работа никогда не кончится. Пока у нас есть только печка, но вся хлебопекарня состоит из тысяч разных элементов. Каждый из них нужно прочертить, рассчитать их соединения, – это кипа чертежей, гора нерешенных инженерных, технологических вопросов. И за все отвечаю я лично. Я понимаю, если я этого не сделаю, все пойдет насмарку, множество людей потеряют работу. Несколько лет нечеловеческого труда можно будет просто выкинуть в корзину. Несмотря на усталость, несмотря на слипающиеся веки, напрягаю всю свою волю и решаю очередную техническую задачу. Ну, все! Четыре часа утра, пора поспать, иначе не смогу эффективно работать.

Я не засыпаю, а выключаюсь, как электрическая лампочка. Когда вы нажимаете выключатель, свет мгновенно исчезает. Так же выключается мое сознание: доля секунды – и я проваливаюсь в глубокий свинцовый сон.

5 часов 30 минут. Просыпаюсь без будильника: за годы перегрузок мозг научился включаться в нужное время сам. Со студенческих лет пользуюсь часами, которые светятся в темноте: приоткрываю глаза и вижу, что есть еще 30 минут. Закрываю глаза и просыпаюсь ровно через 30 минут.

За все эти годы я проспал только один раз, и то когда не было назначено встреч, не было обязательств перед другими людьми.

6 часов утра. Автоматически, за считанные минуты привожу себя в порядок. Не занимаюсь ни зарядкой, ни физическими упражнениями, – просто некогда, вся жизнь превратилась в сплошную работу.

6 часов 30 минут. Перед подъездом дремлет в машине мой бессменный водитель, воспитанник и друг Игорь Голубко. Едем на работу. То, что судьба послала мне такого толкового парня, такого помощника с его добрым сердцем и искренней заботой, – дорогого стоит. Он не просто был моим водителем, он был настоящим моим помощником, адъютантом, и я, конечно, до сих пор благодарен этому человеку, всегда называвшему меня «батей».

7 часов. Офис уже гудит. Вся команда в сборе. В каждом кабинете горит свет: идут телефонные переговоры c Дальним Востоком, Сибирью, Уралом. Ощущение, словно у ребят и не было короткой бессонной ночи. В то время все офисы, все фирмы в Тольятти начинали работу с 9-10 часов, но у нас такой роскоши не было. Мы не могли себе позволить потерять ни часа.

Я сижу в рабочем кабинете, и мой мозг работает, как компьютер. Заходит руководитель одного из подразделений, мы обсуждаем закупки комплектующих и материалов, из которых делаются наши хлебопекарни.

Сегодня при стабильно работающей экономике при помощи Интернета найти что-либо очень просто. Но в тот страшный период «шоковой терапии», когда большинство заводов остановилось, когда экономические связи, налаживаемые в бытность Советского Союза десятилетиями, разрушились, не было никакой информации, и достать что-либо было большой проблемой.

Выглядело все примерно так. Допустим, у нас нет двух скоростных моторов на 700 и 1500 оборотов в минуту. Они нам просто необходимы для наших тестомесильных машин. Мы не знаем, где их взять. Но мы знаем, что раньше их выпускали где-то на Украине, в каком-то городе. Украина уже другое государство, там другая валюта. В нашей стране бардак, а там еще больший бардак. Разруха, запустение. Одним словом, «шоковая терапия».

Наши экономисты объясняли, что по-другому просто нельзя. К сожалению, у нас тогда не было своего Дэн Сяо Пина – перестройку мы начали раньше Китая. А оказалось, можно перестраивать экономику намного умней, безболезненней и человечней. Но тогда мы этого не знали. Мы решали те задачи, которые каждый день ставила перед нами жизнь.

7 часов 05 минут. Вызываю Дмитрия Козлова: «Димка, срочно надо найти эти моторы. Без них мы не можем ничего сделать». – «Все понял. Ближайшим самолетом вылетаю».

Мы тогда заказали в ателье специальные пояса, которые напоминают жилетку с множеством карманов, потому что платежная система тоже была разрушена. Переправить деньги в другой город было просто невозможно. Любой наш руководитель, любой снабженец надевал такую жилетку, распихивал пачки долларов по карманам так, чтобы не показала «рамка» в аэропорту при досмотре, и – вперед, навстречу судьбе. Отправляешь человека незнамо куда, незнамо к кому и незнамо по какой цене купить эти скоростные моторы, которые есть только там. Сегодня, может быть, кому-то из молодых предпринимателей это покажется диким, но мы жили именно так.

Дмитрий Козлов исчез. Изредка он, правда, звонил, неразборчиво кричал в трубку, что жив, что ищет, что нашел, но завод не работает, и он выгребает у них все, что есть на складе и в сараях работников, которым не платили зарплату и которые растащили эти моторы по домам.

И вот через две недели приезжает запыленная фура, из нее вылезает совершенно обросший, похожий на Робинзона Крузо наш Дима, уставший, разбитый, грязный, с бессонными, воспаленными глазами, и с гордостью объявляет: «У нас есть двигатели!»

Открываем машину и видим гору двигателей, пересыпанных какой-то соломой, опилками, потому что и упаковки-то в то время нормальной не было. Куда разгрузить это богатство? Склад переполнен. Володя Фролов говорит: «Давайте отвезем к моим родителям в деревню. У них есть большой сарай». Гоним фуру в деревню километрах в 15–20 от Тольятти и разгружаем в сарае.

Пишу эти строки и улыбаюсь: действительно, работали мы как в каком-то сумасшедшем доме. Всплывает в памяти такой эпизод. Проводим в Москве совещание дилеров, их у нас было 37 человек по разным нашим регионам и странам, и все они действительно были наши друзья. Мы доверяли им, как себе. Никто из них за все время работы не обманул нас ни на копейку. Мы отправляли им продукцию на миллионы долларов, и через какое-то время, когда были реализованы хлебопекарни, получали нужное количество денег.

И вот из Ленинграда приезжает новый дилер. Почему новый? Да потому что старый не справился со своей работой и, наделав (не по нашей линии) кучу долгов, просто смылся от бандитов. В офисе осталась одна секретарша. И оставшись без начальника, без его ценных указаний, она, будто солдат, подхватывающий в бою знамя, просто подхватила работу и стала самым лучшим нашим дилером. Хрупкая, обычная девушка развернула такую бурную деятельность на северо-западе России, что мы все были просто поражены. И вот мы собираемся в гостинице, проводим совещание, обсуждаем новые образцы оборудования, улучшение сервиса, рекламную кампанию... А в конце совещания эта девушка подходит ко мне и говорит: «Владимир Викторович, я привезла деньги за продукцию». Деньги – это три серые картонные коробки, доверху набитые деньгами в разных купюрах и в разных валютах. Возможности проплатить иначе просто не было.

Я беру документы, беру эти деньги и еду с ними в аэропорт. Прохожу контроль, мой багаж просвечивают, и милиционер, как сейчас помню, очень добродушный, толстый дядька, отзывает меня к себе в отделение. И с улыбкой, по-доброму так, говорит: «Слушай, у тебя там лежит много денег. Дай нам немножко, поделись с нами, а то ведь мы сейчас задержим тебя. Я вижу, что бумаги у тебя в порядке, но ведь снимем с рейса, начнем выяснять, сделаем запрос». Я просто был убит наповал его простотой и добродушием. С улыбкой открыл одну из коробок, достал не помню уж сколько пачек денег, отдал ему и, клянусь вам, с хорошим настроением поехал дальше.

Вот такие были лихие времена.

Случалось, конечно, что наших ребят грабили. Но, слава богу, за все это время не погиб и не был покалечен ни один человек. Судьба к нам была благосклонна, и мы пережили весь этот ад, весь этот бандитский беспредел, не понеся ни одной потери.

Итак, возвращаемся в кабинет.

7 часов 10 минут. Забегает с квадратными глазами главный инженер и сообщает: «Мы не успеем сдать чертежи. У нас заболели два конструктора». Даю ему страшный нагоняй.

В то время я был совершенно другим руководителем: жестким, бескомпромиссным. Я был как огонь и вода, как тишина и взрыв. С одной стороны, обнимал, ласкал людей и восхищался ими, но, с другой – мог дать такой разгон, что человек готов был провалиться сквозь землю. Как я тогда любил говорить: «Наша школа жесткая, но справедливая».

Даю разгон главному инженеру, и вместе с ним находим решение. Он берет чертежи, едет в свой бывший конструкторский отдел на Волжском автомобильном заводе и размещает чертежи там, заодно давая ребятам возможность подработать.

7 часов 20 минут. Технолог с помощником заносят кучу хлебных форм. Обсуждаем, какие формы лучше закупить, как в каждой из них идет выпечка, сравниваем режимы выпечки, проясняем разницу в технологических процессах замеса и выбираем оптимальные рецептуры. На это совещание уходит около часа. Вопрос на самом деле архиважный – какой формы и какого вкуса хлеб будут выпекать в наших хлебопекарнях, сколько он будет весить, как будет выглядеть на полках магазинов, как его воспримут покупатели...

Вкусовые качества, органолептика, рецептура – огромный пласт вопросов, в который нам всем приходиться погружаться заново, потому что до нашей компании все хлебопекарни Советского Союза работали по стандартным рецептурам, в стандартных формах выпекали стандартный хлеб, и технология его изготовления не менялась десятилетиями. Мы же открывали новый рынок. Наши маленькие хлебопекарни позволяли делать совершенно другую выпечку и сдобу, поэтому необходимо было параллельно с оборудованием создавать и сами рецептуры и формы – все то, чего до нас еще не было.

Сначала это был темный лес. Но мы разобрались очень быстро. Подобрали талантливых специалистов, которые зажглись идеей и создавали поистине шедевры рецептуры. Во всем был творческий подход, энтузиазм и невероятная гонка со временем.

8 часов 20 минут. Заканчиваем совещание, я делаю пометки в ежедневнике и при этом, нужно отметить, постоянно курю. На столе лежит пачка с сигаретами, огромная пепельница с бычками и огромная кружка с кофе.

К вечеру голова просто раскалывалась от этих сигарет и от безумного количества выпитого кофе. Иногда мне казалось, что кофе скоро начнет вытекать у меня из ушей, настолько я накачивался этим вредным и ненужным напитком. Но это сегодня я такой умный и рассудительный. А тогда был просто единый водоворот. Водоворот судьбы, лиц, событий, поступков – страшные перегрузки, и думать о своем здоровье, честно говоря, было просто некогда. Да и не было такой культуры. Мы все курили, все пили кофе, алкоголь и считали, что это нормально.

Конечно, с алкоголем я всегда боролся, но в тот момент нам было не до здоровья. Была только одна цель – создать лучший образец хлебопекарни и запустить его в работу.

8 часов 30 минут. Бужу Голубко, мчимся на завод. Слава богу, тогда в Тольятти не было пробок и можно было за 15–20 минут добраться в любую точку города. Своих производственных площадей у нас не было, и мы арендовали их на заводе пожарных изделий в Комсомольском районе. Завод был практически разорен и уже несколько месяцев простаивал. Не помню, сколько мы платили за аренду, но главная проблема была в совершенно взбалмошном директоре. У него был оригинальный способ решать любые вопросы. Чуть что, и он давал команду закрыть на вахте ворота, – наших людей просто не пускали в цех.

8 часов 45 минут. Подлетаем к заводу, наши ребята греются в машинах, кто-то стоит на улице, притопывая ногами, курит – на рабочие места попасть никто не может. Спрашиваю у нашего начальника смены: «Что произошло?» Он мне объясняет, что этот придурок, не помню, как звали директора, дал команду не пускать, потому что кто-то из наших рабочих послал его на «три буквы».

Мы боремся за каждую минуту, у нас нет ресурса времени, чтобы долго делать проект, а мне приходится улаживать такие глупые конфликты.

Залетаю к директору в кабинет с самой добродушной улыбкой, на какую способен. В душе я, конечно, готов просто выкинуть его из окна, но прекрасно понимаю, что конфликт только отбросит нас на несколько недель назад. Проблема машиностроения и сложность аренды чужих площадей в том, что у тебя оборудование, оснастка, инструмент – десятки, сотни тонн металла. Чтобы перевезти всю эту махину в другое место, смонтировать, подключить, потребуется время. А его нет.

Пятнадцать минут уходит на то, чтобы, улыбаясь, рассказать этому негодяю, какой он великий, какой он мудрый и умный и какие мы дураки. И что я этого невоспитанного недоумка, который вам, ваша светлость, нахамил, обязательно выгоню, выгоню сегодня же, выгоню с треском. Естественно, это все слова, глупая игра. Но ситуация, согласитесь, нелепая: какому-то, мягко говоря, чудаку, которому нечего делать, мы платим деньги за то, что он не дает нам работать.

Такие вот были издержки переходного периода.

9 часов 00 минут. Сбегаю вниз, открываем ворота, начинаем рабочий день. Потерян целый час. Настроение – никакое. Но уже через несколько минут мы забываем про этот инцидент. Перед нами стоят конкретные технические вопросы.

Еще месяц назад я расстался с надеждой, что наш конструкторский отдел сможет разработать достойную хлебопекарню. Ребята слабые, далекие от жизни, никогда не работали с креативными проектами, хотя и были лучшими конструкторами ВАЗа.

Несмотря на то что на работу я брал только лучших специалистов, на выходе мы получали от них какие-то неуклюжие, тяжелые конструкции. Образцы, которые мы делали по их чертежам, напоминали тяжелые танки или бронемашины. Сколько ненужного металла, лишнего веса, сколько ненужных усилий! Я с болью смотрел на эти продукты их «творчества». При всем уважении к их человеческим качествам, преданности, самоотдаче, работоспособности, надо признать, что у ребят просто не было таланта.

В технике мало просто что-то понимать, ее надо чувствовать, любить, ощущать как живой организм. Конечно, их вины в этом не было, они делали так, как их научили. Нужно учитывать и наш советский менталитет: ведь в Советском Союзе никакой борьбы за экономию не было. На словах-то она, конечно, была. Лозунги висели, плакаты: «Экономика должна быть экономной!» или такой перл: «Экономьте на сэкономленном!» Но в жизни всем было наплевать, сколько тонн весит станок или другое устройство. Десятилетия такой безответственности, конечно, воспитали целые поколения инженеров, не способных создать ничего конкурентоспособного в области машиностроения.

Создание опытных образцов вообще и наших в частности – длительный и очень трудоемкий процесс.

Сначала четко формулируется задача, затем начинается непрерывная, бесконечная череда совещаний, где каждый выдвигает идею, как эту задачу решить «по-крупному». Определившись с направлением, приступаем к изготовлению опытных образцов. Чтобы прочертить образец хлебопекарни, требуется до года времени. На образец отдельного узла или механизма уходит несколько недель. Но на этом мучения не заканчиваются, нужно еще и создать этот образец: подобрать и найти необходимые материалы, определенные подшипники, шурупы, нужные станки и нужных специалистов, которые в итоге и соберут работающий узел.

Ты тратишь колоссальные усилия, эмоции, время, деньги. И наконец-то узел готов. Начинается испытание... Узел не работает. Начинаем сначала. Снова несколько недель на чертежи, несколько недель на опытный образец, снова испытания. И снова не работает... Опять по кругу. Сколько нужно образцов, чтобы найти то, единственно правильное решение?

И когда ты смотришь в пятый, в шестой раз на неработающий образец, тебя просто охватывает отчаяние.

11 часов 00 минут. Собираю на совещание своих дорогих кулибиных. Надежда на конструкторов угасла. Я понял, что они никогда не создадут компактный, недорогой, а главное, работающий образец домашней хлебопекарни. Конечно же конструкторы на меня обиделись, но мне уже наплевать, потому что мы действительно могли потерять все: у нас не было нескольких лет на разработки, обсуждения, пробы – нужно было искать свой путь.

И вот собирается моя команда кулибиных: Марк Маркович Розов, Скорляков, Никулин, Владимир Николаевич Боронкевич. Это выдающиеся люди, каждый из них – слесарь, фрезеровщик, шлифовщик, сварщик шестого разряда в одном лице. Каждый из них обладает мозгами генерального конструктора. В тот момент у меня была самая сильная в Тольятти команда людей с золотыми руками. Я восхищался каждым из них.

Шанс запустить вовремя наш опытный образец только один – если мы начнем работать без чертежей.

Я попросил своего близкого друга Сергея Блинова возглавить эту группу. Делать для кулибиных все возможное и невозможное, отвозить их домой и в цех на автомобиле, обеспечить питанием, инструментом, материалом. Все свободные люди должны были обеспечивать им комфортные условия. Комфортные не в смысле шума, тепла или вентиляции, об этом мы даже не думали – мы работали в нечеловеческих условиях, как на войне. Но чтобы у них всегда были необходимые материалы и инструменты, чтобы они не ждали по две недели, когда привезут сталь той или иной марки, толщины, той или иной характеристики.

Собираю свою команду кулибиных и ставлю задачу: «Ребята, надеяться нам не на кого. Вы видите, какой бред рисуют наши фантазеры-конструкторы. Мы не сможем запустить компанию, если вы не создадите опытный образец. Повышаю каждому зарплату в два раза. Даю слово: как только образец заработает, каждый получит в подарок по автомобилю». А тогда, во времена нищеты и разрухи, это был действительно дорогой, царский подарок. «Судьба проекта в ваших руках. Вы становитесь главными на этом направлении, все остальные работают только на вас. Сергей Блинов будет помогать вам, снабжать вас продуктами, сигаретами, напитками, всем необходимым, будет отвозить вас домой помыться, немного поспать».

Бригадиром кулибиных стал Владимир Николаевич Боронкевич – это мой старший мастер с ВАЗа, у которого я учился и которого безгранично уважал. К сожалению, он умер от рака легких: если я выкуривал в день до полутора пачек, то он – по две. Два его пальца, которыми он держал сигарету, были абсолютно желтыми. Я ему всегда говорил: «Николаевич, бросай ты это дело!» На что он отвечал: «Я курю с семи лет и, если бросить, это очень плохо скажется на здоровье».

11 часов 25 минут. Кулибины начинают работать. Я провожу с ними на заводе четыре часа. Мы обсуждаем технические решения, предстоящие трудности, список материалов, которые есть и которые могут понадобиться. Перекусываем там же, на ходу.

16 часов 00 минут. Запустив команду кулибиных, прыгаю в машину, лечу в офис. Там телефон разрывается от звонков региональных дилеров, которые продают наши установки по производству чипсов. Все, как один, жалуются, что в установках выходит из строя важный узел в агрегате отмывки крахмала. Люди терпят убытки, люди злятся, наше оборудование рискует потерять репутацию. Надо срочно что-то делать.

Звоню на завод в Оренбург и с директором завода, совершенно гениальнейшим человеком Александром Антоновичем Давыдовым обсуждаем сложившуюся ситуацию.

16 часов 15 минут. Вызываю конструктора, который разрабатывал этот узел, достаем чертежи, разворачиваем, начинаем смотреть, что можно срочно изменить. Находим слабое место. Но это слабое место мы находим только на бумаге, в металле все совершенно по-другому. Опять непрерывные сигареты, непрерывный кофе, мозг работает, как часы.

16 часов 38 минут. Время заняться рекламой. Утвердив дизайн нового рекламного плаката, набрасываю план рекламной кампании на будущее. Выясняю тираж крупных газет – пора охватывать новые регионы.

17 часов 20 минут. Теперь – вопрос о кредите. Кредиты, кстати, тогда предоставляли только под 220–230 %. Представляете, что это такое для машиностроения, где оборот капитала как нигде долог! Надо съездить в банк, уважить людей, от которых зависит – обескровить наш бизнес или открыть зеленый свет.

20 часов 00 минут. Возвращаюсь из банка. Меня уже ждет новый кандидат в команду, пришедший на собеседование. Нужно поговорить с ним, у нас сейчас каждый человек на вес золота и, принимая в нашу дружную семью нового человека, стараешься разглядеть в нем божью искру. Без этого нельзя. За соискателя поручается кто-то из сотрудников, и вопрос решен – завтра он приступит к работе.

20 часов 30 минут. Совещание с информационной службой, которой делаю разнос за то, что неуважительно отвечают на звонки. В то время не было Интернета, и человеческий фактор играл огромную роль. У нас в офисе круглосуточно дежурили три телефонистки, которые принимали до 500–600 звонков в сутки, и все их фиксировали в обыкновенных тетрадках – компьютеров тогда у нас не было.

И вот так каждый день. Каждую секунду – новая задача, новые неприятности, новые испытания. Уже поздний вечер, но с работы никто не расходится.

21 час 30 минут. Еще раз связываюсь с Оренбургом, с Александром Антоновичем. Принимаем решение, что с новыми, исправленными чертежами я с утра буду у него на заводе.

21 час 40 минут. Провожу последнее совещание. Решаем последние на этот день проблемы со снабжением: всех свободных людей, троих человек, отправляю в командировку. Каждый надевает пояса, распихивает в них пачки денег. Инфляция такая, что деньги приходится возить в прямом смысле слова килограммами. Кто-то летит в Минск за метизами, кто-то во Львов за электрооборудованием, кто-то в Пензу за проводами.

Договариваемся, что в Оренбург выезжаем с Сергеем Блиновым – у него тоже есть вопросы к производственникам по новым образцам.

22 часа 00 минут. Заскакиваю домой, переодеваюсь, беру бутерброды, прыгаем в машину и выезжаем в Оренбург. Нужно отметить, что тогда мы ездили на самых старых «Жигулях» шестой модели. Такие сейчас не производятся. Это не комфортабельная скоростная машина, а просто тарахтящая развалюха.

Кроме чертежей нам нужно передать заводу крупную сумму денег, чтобы они могли закупить металл и комплектующие для увеличения производства машин по выпуску чипсов. Приходится брать охотничье ружье двенадцатого калибра: впереди 600 километров дороги через степи. Места глухие, очень опасные. Договариваемся с Сергеем, что машину ведем каждый по часу, и в таком режиме выдвигаемся в дорогу. Ночь, пурга, страшный ветер, мороз 25 градусов, и мы в маленькой железной коробчонке под названием «Жигули» пробираемся в этом кромешном аду.

Честно скажу, было страшно. В то время между Тольятти и Оренбургом два участка дороги по 20–30 километров, где ни асфальта, ни бетона – просто разбитый грунт. По дороге – никакого освещения. Снег залепляет окна, мороз, и вот на одном из таких участков нас слегка заносит в кювет, мы буксуем – машина не двигается.

2 часа 00 минут. Наша «тарахтелка» лежит брюхом на снегу, задние колеса шлифуют землю. Застряли. Вокруг темнота, ни одной проезжей машины. Достаем из багажника лопаты.

Работаем, как сумасшедшие, потому что долго на улице находиться невозможно. Страшный мороз и кинжальный ветер пронизывает все тело, мы по колено в снегу, тонкие ботинки мгновенно промокли и превратились в ледяные колодки.

2 часа 25 минут. Откопали машину. Сергей садится за руль – у него больше водительского опыта, я пытаюсь толкать машину сзади. Именно пытаюсь, потому что ботинки скользят по льду, и машина только слегка раскачивается. Затем Сереже приходит гениальная идея: взять автомобильные тряпочные коврики и подложить под задние колеса, тем самым увеличив трение. Набросали этих тряпок под колеса, и я снова пытаюсь толкать автомобиль, насколько это возможно. Потихоньку мы выползаем на дорогу. Радости нет предела! На сколько хватит бензина, непонятно, проедет ли кто мимо – тоже непонятно. Здесь, в степи, можно просто замерзнуть.

Вспоминая наши поступки с высоты прожитых лет, не перестаю удивляться, какими же мы были бесшабашными, бесстрашными. Хотя само время было такое. Никто не знал, что будет завтра.

Но это сегодня я думаю об этом. А тогда мы выполняли задачу, и никто даже не заикался о какой-то опасности – просто шел и делал свое дело.

6 часов утра. В Оренбург приезжаем вовремя. При заводе есть гостиница – один номер с душем. Ночь мы толком не спали. По очереди дремали на переднем сиденье, но, учитывая мои габариты и небольшой размер автомобиля, мне пришлось сидеть, скорчившись в три погибели, и тело конечно же налилось свинцовой усталостью, мышцы затекли, суставы не работают. Но я не обращаю на это внимания. Быстро моемся, бреемся, приводим себя в порядок.

7 часов 45 минут. С чертежами в руках идем на совещание. По ходу отдаем коробки с деньгами в бухгалтерию. Наши партнеры – совершенно удивительные профессионалы, поэтому вопрос не занимает много времени.

12 часов 00 минут. Александр Антонович покормил нас вкусным обедом, наговорил много добрых слов. Действительно, есть люди, которых помнишь всю жизнь и всю жизнь ими восхищаешься. Более толкового, порядочного, жизнерадостного директора завода я просто не встречал. Задачу мы выполнили, недоработку в агрегате по отмывке крахмала нашли и исправили, с закупками металла и комплектующих определились, новые производственные планы обсудили – завод вполне успевает подготовиться к запуску хлебопекарен.

13 часов 00 минут. Выезжаем обратно в Тольятти. Перед нами те же 600 километров пути, но настроение праздничное.

Во-первых, мы не погибли ночью, во-вторых, очень быстро и эффективно выполнили все поставленные задачи, в-третьих, нас накормили вкусным обедом. Ну а самое главное – мы едем днем. Пурга улеглась, яркое солнце, морозный день, под колеса нашей машины весело стелятся километры за километрами! Мы радуемся, смеемся, рассказываем анекдоты. Никакого чувства опасности, никакого напряжения, просто зимняя, сверкающая на солнце дорога! Жизнь прекрасна!

15 часов 00 минут. Чтобы перекусить и чуть-чуть отдохнуть, сворачиваем по проселочной дороге в сторону лесополосы, останавливаемся, выходим, распрямляем плечи. Мороз весело пощипывает щеки. Перекусывая бутербродами, поспорили, кто из нас лучше стреляет. Достали ружье, патроны, поставили пластиковую бутылку на двадцать шагов, и минут 15–20 палили в свое удовольствие. Мне повезло, я с пяти выстрелов попал четыре раза, а Сергей – три. Мое настроение поднялось еще больше, прыгаем в машину и едем дальше. Как мало все-таки нужно человеку для счастья!

22 часа 30 минут. Приезжаю домой. Ночь. Больше полутора суток на ногах. Валюсь в кровать.

А в семь утра я уже на работе.

Работая в таком напряженном ритме, я получил отличную закалку и великолепную школу. Честно говоря, меня удивляет, как работал мой мозг в таком сумасшедшем режиме. Чтобы переключиться со сложной инженерной задачи на не менее сложную задачу по маркетингу, рекламе или сбыту, в обычных условиях требуется довольно много времени. Чтобы принять правильное решение в том или ином направлении, нужно усвоить и проанализировать очень много специальной информации.
Но человеческие возможности действительно безграничны.
И чем жестче сроки, чем жестче задачи, тем быстрее мозг – этот удивительный инструмент природы – раскрывает свой глубинный, скрытый потенциал.

Только пройдя тяжелые испытания, ты начинаешь по-настоящему гордиться собой. Только преодолевая нечеловеческие трудности, выдерживая невыносимые нагрузки, ты по-настоящему живешь. Мне, честно скажу, очень жаль людей, не испытавших этого великого чувства полета, этого ощущения безграничной гармонии и счастья, когда ты преодолеваешь себя и становишься сильней. Когда ты становишься совершенно другим человеком!

Я знаю, что бездельники или люди, которые живут без перегрузок, без великих целей, а обычной жизнью, даже не поймут, о чем я пишу.
Но я прошу вас, дорогие мои читатели, дорогие мои звезды, поверьте, что только через сверхусилия, через сверхнагрузки можно прожить настоящую жизнь.
Чтобы понять, в каких условиях мы родились, дорогой мой читатель, забудьте, что существуют книги по бизнесу, маркетингу, финансам, забудьте слова, касающиеся предпринимательства, которые вы каждый день слышите по телевизору. Ничего этого у нас не было. У нас были познания в области коммунистической идеологии, партийных съездов, в области техники, да и то поверхностные. А вот остальной объем знаний мы постигали исключительно через практические действия. Чтобы узнать хоть что-то, мы должны были что-то сделать: разориться, ошибиться, упасть. Потом снова сделать, снова ошибиться, снова потерять время и деньги, силы и нервы. Мы двигались вперед исключительно методом проб и ошибок. Наша школа бизнеса – это наши слезы, пот и кровь. А еще, представьте, периодически нужно было выезжать на разборки с бандитами, вести общественную жизнь, писать диссертацию, самому себя развивать, читать статьи, книги. Книги... Их было очень мало – этих первых переводных изданий по рыночной экономике, и они были для нас бесценны, будто глоток свежего воздуха в терпящей крушение подводной лодке.

Молодежь сегодня даже не сможет понять, представить, как мы делали свой первый бизнес, в каких условиях мы выживали.