Глава VI Булавинский бунт

Глава VI Булавинский бунт

Войску пришлось подчиниться, и часть верховых казаков была сведена на указанные царем речки. Но царь не удовольствовался этим и в 1703 г. послал на Дон стольников Кологривова и Пушкина с целью приведения в гласность всех казачьих городков, поселенных по pp. Хопру, Бузулуку, Медведице, Донцу с его притоками и Дону, до Паншинского, и для высылки из тех городков в прежние места всех людей, с женами и детьми, которые зашли туда после 1695 г., с наказанием каждого из них, «до одного человека», батогами и отосланием десятого из этих «новоприходов» в Азов на каторгу; сюда же были включены и те, которые зашли на Дон хотя и до 1695 г., но не участвовали в походах под Азов. Из тех же казачьих городков, которые заселены по азовским дорогам с 1701 г., выслать всех новопришлых, зашедших туда после этого года. Стольникам приказано отбирать от атаманов и казаков подписки впредь не принимать беглых людей под страхом смерти^{381}.

Дон глухо волновался. Это бесцеремонное обращение с донским казачеством, недальновидность и самонадеянность царя заставили задуматься и преданных ему старшин. Стольники переусердствовали и стали переписывать и высылать в Россию не только старожилов, но даже родившихся на Дону. Спешно снаряжена была в Москву станица с атаманом Абросимом Савельевым, которому поручено было объяснить боярам, что многие русские люди живут на Дону издавна, что они казакам в их домашнем быту необходимы и если они не участвовали в Азовских походах, то только потому, что оставались в городках для их защиты. Также поручено было разузнать, на что царь гневается на казаков.

Петр I сам скоро увидел, что зашел слишком далеко, что обострять отношения с донским казачеством не время, т. к. казаки ему в затянувшейся войне с Швецией очень нужны, а потому, обласкав станицу и ее атамана Савельева, дал на Дон грамоту с уверением, что никакого гнева его на казаков нет, что верховые городки должны остаться на прежних местах и что перепись людей и городков повелено было произвести только для сведения, сколько их находится на Дону, давно ли они там поселены и нет ли в них пришлых людей^{382}.

Эта царская грамота не удовлетворила донцов, т. к. одновременно с вышеприведенными, явились многие другие обстоятельства, оттолкнувшие большинство казачества от Москвы. Обстоятельства эти следующие. В 1698 г. по царскому повелению были командированы два полка казаков в распоряжение кн. Долгорукова для охраны крепостей, отнятых у турок со стороны Днепра. Вся тяжесть последовавших битв с турками и крымцами легла на казаков. Привыкшие подчиняться своим выборным походным атаманам «и думать заодно с ними свою казачью думу», полки эти были страшно недовольны бесцеремонным с ними обращением спесивого московского боярина и роптали. Такие же невзгоды казаки терпели и в шведскую войну и разделяли весь позор первых поражений русской армии, благодаря иноземному командованию (под Нарвой и др.).

Кроме того, в своем житейском обиходе казаки стали терпеть разные притеснения от азовского гарнизона, забравшего в свои руки все рыбные ловли в низовьях Дона, в море и по запольным речкам. Появлявшихся там казаков забирали и связанными препровождали в Азов вместе с рыболовной «посудой» для «допроса и розыска». Также на «верхнем изголовьи» Мертвого Донца азовцами была поставлена застава, через которую казакам воспрещено было провозить в крепость Люток хлебные и другие запасы находившимся там их одностаничникам. Мало того, рыбные тони в гирлах Дона захватили самовольно переселившиеся туда из разных монастырей чернецы. Жалобам казаков в Посольский приказ на эти стеснения не было конца^{383}. Споры эти разрешены были царской грамотой, данной 26 февраля 1708 г. Казакам «дозволялось» ловить рыбу в р. Дону и по запольным речкам «про свой обиход» по-прежнему, «оприч тех вод, которыя отведены на прокормление азовским жителям и зимовым солдатам, а именно: что вверх по Дону до устья Мертваго Донца на 10 верст, да вниз от г. Азова до взморья на 4 вер. и на 150 саж., и в те воды и в рыбныя ловли вам, атаманом и казаком, отнюдь не велеть вступаца и рыбы в них не ловить»… Словом, лучшие и богатые рыбные тони были отобраны у казаков. Казаки призадумались. «Того ли мы заслужили у московского царя?» — говорили они и спешно снарядили в Москву легкую станицу. 2 мая 1703 г. последовала новая царская грамота: «и мы, великий государь, наше царское величество, вас, атаманов и казаков, и все Войско Донское, пожаловали, велели вам в реке Дону и по иным рекам рыбу ловить вопче по прежнему… сопча с азовскими жителями, нераздельно, безпорубежно». Возникли новые споры и недоразумения, продолжавшиеся весь XVIII век^{384}. Пожаловав войско Донское такой великой милостью, как свободной ловлей рыбы в р. Дону, царь в то же время приказал казакам всю сушеную рыбу, какая найдется на Дону, отписать на него и никому не продавать под страхом смертной казни^{385}. Царь также пожаловал Войско Донское новою милостью, дозволив ему «для городовых и обрубных и мостовых в Черкаском и в иных городах починок и для хоромнаго строения и про домашний обиход, не на продажу», рубить всякий лес и возить по р. Дону от Донецкого городка (ныне Бугучарского уезда) без всякого запрещения^{386}.

Вмешиваясь в донские дела и отнимая у казаков их исконное право по самоуправлению, царь слишком много доверял своим приближенным, а потому спешно издавал одну грамоту за другой, указ за указом, часто противоречащие один другому, иногда вопреки желаниям Войска. Так, например: после азовских походов, видя покорность Аюки-тайши, много раз до того изменявшего России, царь разрешил с подвластным ему калмыцким народом кочевать по войсковым землям по pp. Хопру, Медведице до Манычи. Это страшно стесняло казаков и вызывало постоянные столкновения с этим полудиким народом, промышлявшим воровством и грабежами. Далее: грамотой 26 февраля 1703 г. царь разрешил казакам, построившим городки по р. Бугучару, оставаться там на жительстве и «на иныя места не сходить». Но чрез год Бугучарский казачий город, без ведома Войска, майором Шанкеевым, присланным из Адмиралтейского приказа для сыску беглых, был уничтожен и все жители его высланы в Россию. Мало того, царь пошел дальше: в 1705 году он издал приказ уничтожить все казачьи городки, построенные казаками по правой (крымской) стороне Донца без его указов и после 1695 г., и жителей всех перевесть на левую сторону, а новопришлых выслать на прежние места^{387}.

Казаки медлили выполнением этого приказа. Для понуждения их к этому в июле 1706 года на Дон был командирован стольник Шеншин, которому, между прочим, в наказе было повелено обходиться с войсковым атаманом, старшинами и казаками вежливо, не вымогать от них взяток и не требовать излишнего корму и подвод^{388}.

Издавая такие оскорбительные для Войска распоряжения, правда, исходившие из Посольского и Адмиралтейского приказов, где заседали, как и прежде, те же кичливые и недальновидные бояре, царь (вернее — бояре) в то же время просил казаков служить ему «с великим радением», следить за движением и намерениями турок и татар, оберегать построенные в устьях Дона крепости, ладить с калмыками, посылал им усиленное жалованье деньгами, сукнами, хлебом, порохом и свинцом, в 1704 г. пожаловал новую серебряную печать, новую деревянную насеку, «у которой по обеим концам как сверху, так и с исподу, оправлено серебром», с надписью «насека Войска Донского 1704 г.»^{389}. Наконец, весной 1706 года за деятельное участие в прекращении в 1705 г. астраханского стрелецкого бунта, отголоска московского, обошедшегося почти без кровопролития, где с знанием дела и умелым увещанием действовали донской походный атаман Максим Фролов и старшины Вас. Поздеев и Степ. Савельев, Войску Донскому повелено было выдать сверх обыкновенного годового жалованья единовременно 20 тыс. руб., а оставшимся в Царицыне старшинам и казакам деньгами и соболями на 1865 р. В вечную же и «не смертельную» память и назидание позднейшему потомству царь прислал Войску жалованную грамоту и клейноды: войсковым атаманам, в виде «воинского начальства» серебряный пернач, вызолоченный и украшенный дорогими камнями, «бунчук с яблоком и с доскою и с трубкою серебряною, золочен» и большое войсковое знамя, писанное золотом на камке; кроме того, щесть станичных знамен, писанных золотом и серебром. Также присланы на Дон с атаманом зимовой станицы Ефремом Петровым (предок рода Ефремовых) колокола и церковные книги^{390}.

Эта жалованная царская грамота и по форме и по содержанию отличается от всех предшествовавших. Она начинается: «Божиею поспешествующею милостию Мы, Пресветлейший, Державнейший Великий Государь Царь и Великий Князь Петр Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя России Самодержец, Московский, Киевский (перечисляются все удельные княжества и завоеванные царства), пожаловали донских атаманов и казаков, войскового атамана Лукьяна Максимова и все войско Донское, велели: за многая их и верныя службы, а особливо, которую учинили в прошлом 1705 г. в возмущение астраханское, и на вечную им и детям их и сродникам их славу, дать сию Нашу Вел. Госуд., Нашего Царскаго Вел-ва, милостивую жалованную грамоту за Нашею Царскаго Величества собственною рукою и за государственною печатью»^{391}.

Перечисляя подвиги казаков и службы ему и прежним царям, Петр I не преминул указать заслуги Войска в подавлении старообрядческого мятежа, за выдачу зачинщиков Москве, за приведение к крестному целованию заблудившихся и за смертные казни упорствующих, не подозревая, что старообрядческий мятеж имел не религиозную, а политическую подкладку и что большая часть верхового казачества выжидало только удобного случая тряхнуть Москвой. Случай этот скоро представился.

Царская грамота и жалованные клейноды были приняты центральным войсковым правительством (атаманом и старшинами) с великим торжеством. Верховцы же хранили подозрительное молчание. На Донце было неспокойно. Казаки медлили выполнением приказа о снесении правобережных городков и настаивали на оставлении Нового Айдара, Беленского, Закотного, Кабанья и др. На Бахнуте с 1701 г. шли стычки донских казаков с Изюмским слободским полком за соляные варницы, издавна принадлежавшие донцам. Дело не раз доходило до кровавых столкновений. Полковник Изюмского полка Шидловский в 1704 году самовольно разорил один казачий город и все соляные варницы, разломал часовню и забрал всю церковную утварь, а потом наложил на бахмутских казаков за соль пошлины. Возникли обоюдные жалобы. Атаман Бахмутского городка Кондратий Афанасьевич Булавин, человек твердого характера, поборник старого казачьего права, несмотря на предписание из Посольского приказа об отобрании всех варниц в казну, в октябре 1705 г. с партией казаков разорил все строения и заводы и разогнал всех жителей, занимавшихся вываркой соли близ р. Бахмута, забрав всю казенную и частных лиц соль. Наказный полковник Изюмского полка Шуст вооружил всех подчиненных ему слободских казаков и обложил Бахмутский городок, но, узнав, что за Булавина стали все соседние городки, поспешил уйти. Но Булавин не оставил этот поступок без отмщения; он перешел р. Бахмут и уничтожил все бывшие там варницы, забрал соль и продал ее на месте. Завладев, таким образом, всеми соляными источниками, Булавин стал с своими казаками вываривать соль, не допуская к тому никого. По жалобе Шуста из Адмиралтейского приказа для обуздания донских казаков был послан дьяк Горчаков с отрядом солдат, но за казачье право на выварку соли вступился Войсковой Круг, и Горчаков должен был возвратиться в Воронеж без выполнения возложенных на него поручений^{392}. Изюмцы во главе с Шидловским не унимались и в феврале 1706 г. забрали в свои руки селитреные заводы, бывшие во владении Ахтырского полка и находившиеся частью на донских войсковых землях. Донцы не уступали. Для обуздания их и для приведения в исполнение приказа о снесении городков, построенных по левой стороне Донца, и сыску беглых по царскому повелению на Дон в 1707 г. был послан с драгунским полком князь Юрий Долгорукий.

Царь, занятый войной, имел превратные сведения о положении дел на Дону. В его армию донские казаки выставили 26 полков (около 15 тыс.), частью на север, на шведскую границу, частью с походным атаманом Максимом Кумшацким в Польшу и на юг России. Долгорукому, этому зазнавшемуся царскому вельможе, предоставлялся полный простор действовать по своему усмотрению, усмотрение царских воевод в истории России и Дона известно. Князь в короткое время разорил и сжег многие казачьи городки, пытал, бил казаков кнутом, резал им носы и губы, надругался над их женами и дочерьми, заковал в цепи, только в 8 казачьих юртах, до 3 тыс. беглых, скрывавшихся на Дону от тяжких казенных работ и в особенности малороссийских черкасов, бывших раньше свободными, в том числе многих старожилов, принятых в казаки и ходивших с ними во многие походы, и отправил их в Россию. При сыске беглых деятельное участие принимал старшина Ефрем Петров, посланный в помощь Долгорукому войсковым атаманом и старшинами, преданными Москве^{393}.

Весть о таких действиях князя быстро облетела весь Дон и отозвалась в донских полках, бывших в русской армии. Вздрогнул Дон. Чаша терпения в свободолюбивом казачестве переполнилась. «То ли мы заслужили у царя-батюшки», грустно кивали седыми головами закаленные в боях старики. Молодые точили дедовские шашки и лили пули. Хопер и Медведица от гнева дрожали. Булавин бросился туда; там он встретился с атаманом Есауловской станицы Игнатием Некрасовым. На общем совещании с верховцами они порешили восстать всем за свободу и честь казачью и убить Долгорукова. Решение быстро приведено было в исполнение 9 окт. 1707 г. Долгорукий с полком, около тысячи челов., погиб на р. Айдаре, притоке С. Донца, в Шульгинском городке. Булавин сделал следующее по Дону воззвание: «Всем старшинам и казакам за дом Пресвятыя Богородицы, за истинную христианскую веру и за все великое войско Донское, также сыну за отца, брату за брата и другу за друга стать и умереть за одно. Зло на нас умышляют, жгут и казнят напрасно, вводят в еллинскую (новую) веру и от истинной отвращают. А вы ведаете, как наши деды и отцы на сем Поле жили и как оное тогда крепко держалось; ныне же наши супостаты старое наше Поле все перевели и ни во что вменили, и так, чтобы нам его вовсе не потерять, должно защищать единодушно и в том бы вы все мне дали твердое слово и клятву». Далее Булавин в своем воззвании уверяет казаков, что запорожцы и белгородская татарская орда идут к ним на помощь и в заключение приказывает, во имя спасения Дона, что там, где это письмо будет прочтено, одной половине людей оставаться в куренях, а другой быть готовой выступить конно вооруженною в поход, куда укажет; вольница же должна вся без изъятия двинуться. Если же кто явится ослушником и противником, тот предан будет смертной казни^{394}.

Это воззвание подняло все верховое и донецкое казачество. Войсковой атаман Лукьян Максимов тщетно в своих грамотах старался уверить восставших в пагубности затеянного Булавиным дела, но ничто не помогло. У Булавина было уже до 20 тыс. преданных ему людей. Он намеревался уже идти на Москву. Брожение быстро пронеслось по всем городам тогдашней Южной России. Все знали, что боярам, приказным и сборщикам податей пощады не будет. В Тамбовском и Козловском уездах и близ Тулы мятежные шайки жгли деревни и принуждали жителей к восстанию.

Низовые казаки, прикормленники центральной власти на Дону, стали на сторону войскового атамана и, как хорошо вооруженные и лучше дисциплинированные, в нескольких схватках в октябре 1707 г. одержали верх над булавинцами, взяли в плен несколько человек и с старш. Ефремом Петровым отослали в Москву, где они и были казнены. Царь считал этот мятеж уже поконченным и зорко стал следить за движением шведской армии, быстро перешедшей в конце этого года Вислу и двинувшейся на Гродно. Петр едва успел убежать в Вильну. Но не таков был Булавин: оставив своих приверженцев формировать настоящую армию, он бросился в Запорожье. «Товариство», выслушав его доводы, дало позволение всем желающим идти с ним.

На требование царя поймать Булавина и выдать его ему, гетман Мазепа, будучи и сам не уверен, на чьей стороне будет перевес, на стороне ли царя или Карла, под благовидным предлогом уклонился от этого и пропустил Булавина с 3 тыс. запорожских и многими малороссийскими казаками обратно на Дон. Это было весной 1708 г.^{395}.

Сподвижники Булавина — Некрасов, Семен Драный, атаман Старо-Айдарской станицы, Лука Хохлач и др. в его отсутствие сорганизовали значительную армию, в которой было немало и русских беглецов, и с этими силами двинулись с верховьев Дона и Медведицы к Черкаску. Главным предводителем был избран Булавин. На речках Голубой и Лисковатке, у Красной Дубровы, близ Голубинской станицы, 9 апреля произошел бой между верховыми и низовыми казаками, сторонниками Москвы и войскового атамана. Низовыми командовал сам Лукьян Максимов, имея в своем распоряжении всего около 5 тыс., в том числе азовский конный полк и несколько сот калмыков. Азовский губернатор Толстой снабдил его хорошей артиллерией. По неравенству сил, атаман был разбит наголову, оставив в добычу Булавина свой лагерь и все пушки. Булавин свободно двинулся к Черкаску. Ниже лежащие станицы присоединились к нему, исключая Донецкой (на Бугучаре), Казанской, Усть-Медведицкой, Правоторовской и Бурацкой. Станицы от Нижне-Курмоярской до Черкаска, колебались; потом многие из них под влиянием убеждений стать за старую свободу казачества, а также под насилием и угрозами должны были присоединиться к общему движению.

Словом, за Булавина встал почти весь Дон, до 99 станиц. Одна часть войск шла большим шляхом, по правой стороне Дона, другая плыла по реке на судах^{396}. В конце апреля войска эти обложили Черкаск. Два дня продолжалась осада. Хорошо укрепленный и оборудованный артиллерией город взять приступом было рискованно. Булавин пошел на хитрость: жители станиц Рыковских, расположенных за чертой города и перешедших на сторону осаждающих, ночью подошли, по общему уговору, к воротам крепости и стали умолять спасти их будто бы от жестокостей Булавина. Им отворили ворота, а вместе с ними в город вошли и булавинцы. Гарнизон не защищался, т. к. станицы Тютеревская и Скородумовская немедленно собрали круг и на нем решили войскового атамана и старшин «побить до смерти». В круг приехал Булавин; начались допросы. 6 мая атаману Лукьяну Максимову отрубили голову, а старшину Ефрема Петрова повесили. Многие из старшин и домовитых казаков, в том числе сын бывшего любимца Петра I — Фрола Минаева, Василий Фролов, укрылись в Азове. В Черкаске собрался Войсковой Круг, многолюдный, еще небывалый на Дону, из представителей 110 станиц, считая 11 Черкасских, на котором Кондратий Булавин был провозглашен войсковым атаманом. Также избраны и другие старшины. О своем всенародном избрании Булавин от имени войска Донского послал 17 мая грамоту кошевому атаману Гордиенку и всему войску Запорожскому, с просьбой «жить вкупе и друг за друга постоять». 27 мая была отправлена грамота на Кубань жившим там казакам старообрядцам и на Терек с извещением о положении дел. Также была спешно послана отписка царю с оправданием происшедших событий и уверение в Азов, что со стороны войска ничего противного интересам России предпринято не будет.

Кубанцам, между прочим, Булавин писал, что если «на нас (русский) царь с гневом поступит и не захочет соблюдать казачьих прав, то он войском от него отложится и будет просить милости у турецкаго царя, чтобы турецкий царь от себя не откинул, т. к. царь в Московском царстве веру перевел»… Далее Булавин просил кубанцев снять с этой грамоты копию, а подлинную послать турецкому султану со особою припискою: «по сем писании войсковой атаман Кондратий Афанасьев и все войско Донское у тебя, турскаго салтана, милости прося, челом бьют. А нашему государю в мирном состоянии отнюдь не верь, потому, что он многия земли разорил за мирным состоянием и ныне разоряет, а также и на твое величество и на царство готовит корабли и каторги»…^{397}

Вот до какого состояния был доведен Дон и его лучшие сыны самовластием Петра и политикой Москвы. Царь не только не хотел признать казачьих прав, но даже запретил говорить о них, а потому, не желая изучить и понять истинное положение дел, он 12 апреля написал князю Василию Долгорукому, брату убитого, о немедленном выступлении против бунтовщиков, чтобы «сей огонь за раз затушить», приказав: «все казачьи городки по Донцу, Медведице, Хопру, Бузу луки и И ловле сжечь и разорить до основания, людей рубить и заводчиков сажать на кол и колесовать», напомнив при этом князю, что и против Разина сражался тот же Долгорукий и с успехом. Письмо царя заканчивалось словами, что «сия сарынь, кроме жестокости, не может быть унята»^{398}. Боясь за крепости Азов и Троицкую, царь сам порывался стать во главе войск против Булавина, чтобы «истребить сей огонь и себя от таких оглядок вольными в сей (шведской) войне учинить», но присутствие его в армии становилось день ото дня необходимей, т. к. Карл приближался к Березине^{399}. К счастью Петра события на Дону развернулись скорей, чем он ожидал. Один Дон не мог устоять против всей России. Союзники его, запорожцы, сами дрожавшие пред возрастающим могуществом царя, не могли дать существенной помощи. Границы Донской земли, как и теперь, были открыты и защищать их одними своими силами казаки не могли. Из действующей армии на Донец были двинуты: корпус Бахметева, бригада ген.-м. Шидловского, старого врага Булавина, слободской Острогожский казачий полк с полков. Тевяшовым, два баталиона Ахтырского и Сумского полков, два малороссийских полка Полтавский и Компанейский и др. С севера от Воронежа драгунский и новый пехотный с полк. Рихманом, также все московские дворяне и царедворцы (стольники, стряпчие и др.), воронежские, рязанские и тамбовские помещики и вотчинники, словом, все, кому дороги были крепостное право и рабство. С востока предписано было выступить саратовскому и царицынскому гарнизонам и кочевавшим там по донским границам калмыкам с кн. Хованским. Из Киева в Азов и Таганрог спешно командированы были два драгунских полка и полк Смоленский; всего более 20 тыс. регулярных войск и ополченских дружин. Главное начальство над всеми этими силами было поручено, как сказано выше, кн. Вас. Долгорукому. Этот отдаленный потомок Рюриковичей, от всей своей «крепостнической» души ненавидевший свободолюбивый дух казачества, мстя за смерть убитого брата, в точности выполнил страшный царский наказ.

Для защиты донских границ Булавин, оставаясь в Черкаске в ожидании помощи от союзников, отрядил часть своих войск к стороне Волги с Некрасовым, к стороне Воронежа и верховьев Донца с Никитой Голым и Семеном Драным, а остальные под Азов с Казанкиным, Гунькиным и Хохлачем. В этом раздроблении сил была его ошибка. На протяжении более тысячи верст Дон не мог защитить свои пределы от вторжения царских войск, двинувшихся на него со всех сторон. В Москве и армии царя все были того мнения, что если бы Булавин со всеми своими войсками перешел на Волгу, где еще с 1705 г. среди астраханских стрельцов царил неспокойный дух, где к нему могли пристать башкиры и другие недовольные порядками Москвы народы, то он сделался бы действительно опасным для царского самовластия. Карл XII в это время вступил в русские пределы. Исход войны со шведами должен был иметь сильное отражение по всему государству, и в подобное время эта страшная революционная власть, какова была власть Булавина на востоке, оказала бы большое влияние на ход событий.

Во второй половине мая царь получил отписку атамана Булавина и всего Войска Донского, пересланную ему из Воронежа майором Долгоруким, при донесении от 16 мая 1608 г. В отписке Войска правдиво описывало истинное положение дел на Дону и открыто объясняло, что войсковой атаман Лукьян Максимов и окружающие его старшины злоупотребляли властью, не исполняли царских указов, присылаемое денежное жалованье и хлебные запасы в общий «дуван не давали», а присвоивали себе, за что они по старому казачьему праву были смещены и казнены (всего 6 челов.); что несмотря на царские указы о высылке беглых, они, атаман и старшины, без ведома Войска, за взятки выдавали записи на захват войсковых земель и на них поселяли пришлых людей; что высылая с Дону по царскому указу с 1703 г. новопришлых людей, «откуда кто пришел», эти «неправые старшины, Лукьян Максимов с товарищи, ради своих взяток», высылали и старожитных казаков, сажали их в воду и вешали за ноги по деревьям «женска полу и девичья, такоже и младенцев меж колод давили и всякое ругательство над нашими женами и детьми чинили и городки многие огнем выжгли, а пожитки наши на себя отбирали»; что полковника Юрия Долгорукого убил не один Кондратий Булавин, а «с общаго ведома нашего, со всех рек войскового совету, потому что он, князь, поступал и чинил у розыску против великаго государя указу» и что вместо казненных атамана и старшин всем Войском Донским избраны Кондратий Афанасьев и другие старшины, «кто нам войску годны и любы, и по договору, для крепкаго вперед постоянства и твердости, в книге написали».

Такие же письма Войско послало всем царским полководцам и в Посольский приказ. Письма эти заканчивались обещанием, с целованием креста и св. Евангелия, «служить великому государю по прежнему, как они служили его деду и отцу, и жить меж себя в любви и в совете за братство»… «А буде вы, полководцы, насильно поступите и какое разорение учините и в том воля его, великаго государя, мы Войском Донским реку Дон и со всеми запольными реками уступим и на иную реку пойдем».

Во всех казацких мятежах всегда были изменники. Степан Разин, Самойла Лаврентьев, Кирей Матвеев и др. в самом тесном кругу были окружены московскими шпионами. В восстании Булавина многие принимали участие по принуждению, и некоторые из них тайно сносились с Азовом и Долгоруким. Но были и такие, более дальновидные, которых предстоящий кровавый пожар и гибель родины заставили проникнуть к самому царю и подать ему челобитные, под предлогом жалоб на жестокое будто бы обращение с ними нового атамана. Одна из таких челобитных попала к Петру вместе с получением отписки Булавина. Челобитчики находили возможность сговориться с правительственной властью и уладить дело без кровопролития, а потому просили царя отозвать обратно посланные против мятежников войска. Если же царь этого не сделает, то казаки весь Дон ему уступят, а сами пойдут на другую реку, именно Кубань, и тогда борьба с этим вольным народом будет гораздо сложней.

Удивительно, что по получении этих посланий царь действительно приказал Долгорукому остановиться и не идти далее. Эта готовность идти на компромисс с далеко не вполне повинившимся врагом показывает, каково трудно было общее положение. Долгорукий был в большом недоумении: с одной стороны Азов звал его на помощь, с другой — с Днепра шли к Булавину запорожские казаки, в правительственных войсках участились случаи бегства и неповиновения, а тут пришло царское распоряжение, связавшее его свободу действий. На доводы этого кичливого и злобного вельможи, что колебание и мягкость будут бесполезны и что на обещание этого «лживого и грубаго народа» нельзя полагаться, царь в конце концов предоставил Долгорукому полную свободу действий; т. к. за дальностью расстояний нельзя было давать подробных указаний^{400}.

Начались битвы с переменным счастьем для обеих сторон. Наконец царские войска всюду стали одолевать. По Донцу и верховым речкам казачьи городки уничтожались и жители истреблялись. Под Азовом, где укрылись казаки черкасских станиц с Василием Фроловым, булавинцы тоже потерпели неудачу и прогнаны были за Каланчи. Пленные всюду вешались и сажались на кол.

В виду такого положения дел, казаки трех Рыковских станиц, сговорившись с черкасскими, 7 июля 1708 г., на другой день после поражения булавинцев под Азовом, провозгласили войсковым атаманом Илью Зерщикова и под его руководством окружили курень, в котором находился Булавин с немногими своими сподвижниками. Булавин защищался отчаянно и некоторым саблей снес головы. Зерщиков поставил пушки и стал громить курень. Потеряв надежду на свою защиту, Булавин из пистолета пустил себе пулю в висок. Последние слова его были: «Погибла наша воля!»^{401} Труп Булавина был отправлен в Азов, где обезглавленный был повешен за ноги у протоки Каланчи.

Смерть Булавина — это «последняя страница из истории свободного Дона».

Донесение о смерти своего врага царь услышал 23 июля с великою радостью и приказал служить всенародный благодарственный молебен.

Сподвижники Булавина еще несколько месяцев геройски защищали северные пределы Дона от вторжения царских войск, но когда в их тылу появились войска из Азова и казаки из Черкаска, они мало-помалу стали ослабевать и наконец были переловлены и отведены в Москву «на мясо», как говорили сами казаки^{402}. Это были: Никита Голый, Семен Драный, Максим Маноцкий, Тимофей Соколов, Иван Стерлядев, Николай Колычев и др. Вскоре погиб и вновь избранный атаман Илья Зерщиков, оговоренный Голым за сдачу Булавину без боя Черкаска.

Игнатий Некрасов, действовавший от Качалина до Волги против полчищ Хованского и калмыков, твердо держался на занятых позициях. 23 августа 1708 г. он дал решительную битву царским войскам при Паншинском. Казаки и перешедшие на их сторону драгуны бились с мужеством отчаяния, но не могли удержаться и отступили к Есауловской станице.

Долгорукий с регулярным корпусом шел вниз по Дону, истреблял поголовно повстанцев и «водворял порядок согласно высочайшему повелению», следствием чего выше Пятиизб ни одного городка не осталось. Это было поголовное избиение казачьего населения. Вешали, сажали на кол, а женщин и детей забивали в колоды. Священников, молившихся о даровании победы казачеству, четвертовали. Про стариков Апраксин писал царю, что «те и сами исчезнут»^{403}. О кровавой расправе Долгорукого с казаками калмыцкий тайша писал царицынскому воеводе так: «Я, чемеш, там здоров, и ты воевода царицынский Василий Иванович здравствуй. Я Перекопский город взял, да прежде три города разбили вместе с Хованским: Паншин, Качалин и Иловлин, и казаков всех побили, а ниже Пятиизб с казаками управляется боярин Долгорукий, а вверху по Дону казаков никого не осталось»^{404}.

В Есауловскую станицу стеклось до 3 тыс. семейств из 16 выше лежащих станиц. Казачество спешило в дорогу, на Кубань, в подданство более милосердного турецкого царя. Узнав об этом, Долгорукий с конницей поспешил туда и осадил станицу. Видя невозможность защищаться, казаки сдались; зачинщики были четвертованы, десятого вешали вокруг станицы. Также ставили виселицы на плотах и пускали повешенных вниз по Дону. Видя свое дело окончательно проигранным, Некрасов успел убежать на Кубань только с 600 семейств, большею частью старообрядцев, и отдался под покровительство крымского хана. Им отведено было для поселения место на Таманском полуострове, в 30 верстах от моря.

Попытка Булавина возвратить старые права казачества стоила Дону очень дорого: 32 городка по Хопру, Бузулуку, Медведице, Донцу и верхней половине Дона были сметены с лица земли; опустевшие земли по верхнему Хопру и Дону (ныне Бугучарский уезд) подчинены Воронежской губ., по Донцу причислены к Бахмутской провинции, а по Айдару пожалованы Острогожскому полку. Казаков казнено и побито более 7000 челов. Это, так сказать, по официальным данным, по статистике того времени, которой в действительности не было. На самом же деле казаков погибло с женами и детьми в несколько раз больше. Дон, обессиленный и залитый кровью своих сынов, стонал. В конце 1708 г. казаки послали в Москву старшину Вас. Поздеева с повинною. Царь простил их и обещал содержать в прежней милости, если они истребят всех оставшихся возмутителей и будут жить спокойно.

Царская грамота об этой милости была встречена в Черкаске с великой радостью, с ружейной и пушечной пальбой. В соборной церкви было отслужено всенародное благодарственное молебствие.

В свою очередь из Черкаска были посланы по всем станицам войсковые грамоты с просьбой жить «по прежнему в добром состоянии благодарно и худого дела отнюдь не помышлять… крестное целование соблюдать строго… если же у вас в станице или буераках какие воры явятся, то таких брать и всех сажать в воду. Приехавших с Кубани с прелестными письмами от Некрасова присылать к нам, войску»…^{405}

По просьбе верных ему казаков царь прислал на Дон даже положенное на 1708 г. жалованье и награды отдельным лицам: старшине Василию Фролову и его команде 1400 руб., атаманам Извалову и Федосееву по 100 руб., с их товарищами, за их усердную службу по усмирению мятежа.